ИНОСТРАНКИ

После неожиданного отъезда Ранды, замужества Вафы и смерти Нади жизнь моя превратилась в безрадостнейшее существование. У меня было ощущение, что моему телу больше неинтересны радости жизни. Мне казалось, что я погружена в спячку, что даже сердце мое бьется медленнее обычного, как у тех животных, которые замедляют свой жизненный процесс па несколько месяцев в году. Чтобы ощутить это по-настоящему, я ложилась па кровать, зажимала нос пальцами и крепко стискивала челюсти. Я старалась не дышать, сколько возможно, но вскоре мои легкие начинали гореть от недостатка кислорода, и я должна была признать, что не в состоянии контролировать жизненные функции своего организма.

Домашние слуги заботливо относились ко мне, так как я слыла среди них доброй, потому что всегда принимала участие в решении их проблем. Те деньги, что им платили, не компенсировали многолетней разлуки с родственниками, которые у многих из наших слуг были очень далеко.

Пытаясь возродить во мне интерес к жизни, моя служанка-филиппинка Марси начала рассказывать мне о том, как живут женщины в се стране. Благодаря нашим долгим беседам, мои отношения с Марси стали чем-то большим, чем отношения хозяйки и служанки.

Однажды она поделилась со мной своей самой заветной мечтой: она хотела накопить достаточно денег, работая служанкой в нашей семье, чтобы вернуться на Филиппины и закончить там курсы медицинских сестер, филиппинские медсестры пользуются спросом во всем мире, и для женщины в этой стране стать медицинской сестрой – значит, сделать карьеру.

Марси говорила, что после окончания курсов она хочет вернуться в Саудовскую Аравию, чтобы работать в одной из суперсовременных больниц. Мечтательно улыбаясь, она говорила, что медсестры-филиппинки зарабатывают до 3.800 саудовских риалов в месяц! (это около 1.000 долларов, по сравнению с 200 долларов, которые зарабатывает служанка.) При таком жалованье, сказала Марси, она смогла бы содержать всю свою семью на Филиппинах.

Когда Марси исполнилось всего три года, ее отец погиб во время аварии па шахте. Мать была на восьмом месяце беременности. Им грозила голодная смерть, по бабушка Марси взялась посидеть с малышами, пока мать работала в две смены горничной в местном отеле. Мать неоднократно говорила Марси, что единственным средством от бедности являются знания, и всячески убеждала детей, что надо стремиться любым путем получить образование. Сама она откладывала каждый грош, чтобы дать своим детям возможность учиться.

За два года до того, как Марси должна была поступать в школу медсестер, ее брат Тони попал под автомобиль и получил серьезные травмы. Врачи не смогли спасти его ноги, и их пришлось ампутировать. Плата за лечение оказалась такова, что денег на образование для Марси уже не осталось.

Узнав историю Марси, я не могла сдержать слез и не раз спрашивала се, как она может так спокойно и открыто улыбаться каждый день, когда бы я ни увидела ее. Марси в ответ снова улыбалась и говорила, что для нее это не составляет труда, так как у нее есть мечта и возможность воплотить эту мечту в жизнь.

После полуголодного существования в бедном районе одного из городов на Филиппинах Марси чувствовала себя вполне счастливой, имея работу и трехразовое питание. Она не раз подчеркивала, что люди у нее на родине не умирают от голода, но постоянное недоедание дает возможность процветать заболеваниям, невозможным в обществе, где люди питаются полноценно.

Марси настолько живо рассказывала мне о своем народе, что я чувствовала себя причастной к его истории и богатой культуре. Я поняла, что недооценивала Марси и других наших слуг-филиппинцев, считая их не более, чем небольшим пародом с большими амбициями. Как же я ошибалась!

Прошло несколько недель, и Марси набралась смелости рассказать мне о своей подруге Мадлен. Рассказывая ее историю, Марси завела речь о моральных ценностях нашей страны. Именно от Марси я впервые узнала, что жен шины из стран третьего мира часто оказываются сексуальными рабынями в моей стране – Саудовской Аравии.

Марси и Мадлен были школьными подругами. Как ни бедна была семья Марси, семья Мадлен жила в еще большей бедности. Мадлен вместе со своими семерыми сестрами и братьями просила милостыню на дороге, ведущей от их городка к Маниле. Время от времени рядом с ними останавливался большой грузовик, перевозивший иностранных рабочих, и чьи-то руки бросали несколько монет в протянутые ладони. В то время, как Марси ходила в школу, Мадлен попрошайничала.

С детства у Мадлен была мечта, и вот наконец она собралась претворить ее в жизнь. Когда ей исполнилось восемнадцать, она сшила себе платье из старой школьной формы Марси и поехала в Манилу. Там она нашла агентство, нанимающее девушек для работы за границей, и справилась о работе горничной– или служанки. Мадлен была так хороша собой, что хозяин агентства, ливанец, тут же предложил устроить ее в публичный дом в Маниле, обещая заработки гораздо большие, чем если бы она работала служанкой. Мадлен, хотя и выросла в бедности, была глубоко верующей католичкой. Ее реакция озадачила ливанца, и он понял, что здесь продать ее тело не удастся. Он с сожалением вздохнул, велел ей заполнить форму и ждать.

Наконец ливанец сообщил Мадлен, что раздобыл контракт на наем трех тысяч филиппинских работников в район Персидского залива, и сказал, что у Мадлен есть преимущество, так как богатые арабы предпочитают красивых служанок. Провожая девушку из офиса, он подмигнул и хлопнул ее по заду.

Мадлен была одновременно взбудоражена и слегка испугана перспективой работы служанкой в Эр-Рияде, в Саудовской Аравии. Приблизительно в то же самое время Марси пришлось отложить свое поступление в школу медсестер, и она решила последовать примеру Мадлен и поискать работу за пределами Филиппин. Когда Мадлен уезжала в Саудовскую Аравию, Марси шутила, что вскоре приедет за ней. Подруги распрощались и пообещали писать друг другу.

И в самом деле, через четыре месяца Марси тоже предложили работу в Саудовской Аравии, а от Мадлен так и не пришло ни одного письма. Приехав в Эр-Рияд, Марси не знала, где искать свою подругу, однако попыток найти ее не оставляла.

Я хорошо помню тот вечер, когда Марси приехала в наш дом. За все в доме, в том числе и за слуг, тогда отвечала мать. Я помню, что Марси была слегка напутана и сразу постаралась попасть под покровительство старшей из наших филиппинских служанок.

Поскольку на вилле было более двадцати слуг, мало кто обращал особое внимание на Марси. Как самой молодой и неопытной, ей поручили уборку комнат младших дочерей в семье. Я почти не замечала ее, когда она повсюду ходила за мной и спрашивала, не нужно ли мне чего.

Марси удивила меня, рассказав, что остальные слуги считают, что ей повезло, так как ни я, ни Сара никогда не били ее. Более того, мы даже никогда не повышали на нее голоса. Я удивилась, услышав от Марси, что в нашем доме бьют слуг, и усомнилась в ее словах. Марси ответила, что в нашем доме слуг не бьют, а вот на других виллах это бывает часто. Слуги говорили, что из всех обитателей нашего дома труднее всего им приходится с Али, так как он часто бывает резок и начинает кричать и ругаться. Что же касается рукоприкладства, то самое большее, что Али мог сделать, так это пнуть в сердцах Омара, чему я бывала очень рада, потому что всегда недолюбливала его.

Марси шепотом рассказала мне, что слышала от слуг, как вторая жена отца, которая была родом из одной соседней страны, каждый день бьет и щиплет своих служанок. Одна из них, пакистанка, даже получила сотрясение мозга, когда хозяйка столкнула ее с лестницы. Ее обвинили в нерасторопности, медлительности, и, когда бедная девушка, торопясь куда-то с корзиной грязного белья, нечаянно налетела на хозяйку, та разъярилась и сильно толкнула ее. Девушка лежала на полу и стонала, а хозяйка подбежала и стала пинать ее ногами. Служанка потеряла сознание, и ее пришлось везти к доктору. Впрочем, она так до конца и не оправилась, и с тех пор у нее тряслась голова, и она все время беспричинно хихикала.

По приказу жены отца дворцовый доктор оформил бумагу, в которой написал, что девушка упала и получила сотрясение мозга. После поправки девушка должна была отправиться домой, в Пакистан. Ей отказались выплатить двухмесячное жалование и отправили к родителям со смехотворной суммой в 50 риалов (15 долларов).

Марси не могла понять, чему я так удивляюсь. Она сказала, что в нашей стране большинство служанок вынуждены терпеть подобное обращение. Наша вилла была одним из редких исключений. Я сказала Марси, что мне не раз приходилось бывать в домах моих подруг' и, хотя там, действительно, не обращали никакого внимания на прислугу, я ни разу не видела, чтобы кого-то били. Некоторые из моих знакомых оскорбляли прислугу, но не поднимали на слуг руку.

Марси устало вздохнула и сказала, что физическое насилие, так же, как и сексуальное, тщательно скрывается от посторонних глаз. Она напомнила мне, что я живу совсем недалеко от дворца, где множество молоденьких девушек подвергаются ежедневному насилию. Она мягко посоветовала мне быть повнимательней и понаблюдать, как в пашей стране обращаются с женщинами-иностранками.

Со временем Марси стала доверять мне и в один прекрасный день решилась рассказать всю правду о своей подруге Мадлен. Я помню наш разговор и се простое, бесхитростное лицо так же ясно, как будто это было вчера.

– Мадам, – сказала она, – я хочу рассказать вам о своей близкой подруге, Мадлен. Вы принцесса, и кто знает, может, когда-нибудь наступит день, и вы сможете помочь нам, бедным филиппинским женщинам.

Я тогда, скучая, сидела все утро одна в своей комнате и была рада поговорить хоть с кем-нибудь, даже со служанкой. Я поудобнее устроилась на своей постели, а Марси подложила мне под спину подушки.

Я сказала ей:

– Прежде, чем ты начнешь свой рассказ, принеси мне вазу с фруктами и стакан лабана^[5]. Когда она вернулась с фруктами и прохладным напитком, я вытянула ноги и попросила ее помассировать их, пока она будет рассказывать.

Теперь, оглядываясь назад, я чувствую стыд за свой детский эгоизм. Мне было интересно услышать рассказ о чьей-то трагической истории, в то время как я сама находилась в безопасности и все мои желания были выполнены! Теперь, став старше и умнее, я с сожалением констатирую, что переняла многие обычаи, свойственные саудовцам. Впрочем, я не знаю ни одного саудовца, который интересовался бы жизнью слуг. Никому пет дела до их семей, до их желаний и нужд. Люди из стран третьего мира приезжают в Саудовскую Аравию, чтобы служить саудовцам, и ничего более. Даже моя мать, которая была доброй и участливой женщиной, редко интересовалась проблемами слуг. Впрочем, у псе по было па это времени, так как па ней лежало все хозяйство, да плюс к этому надо было угождать требовательному отцу. Что касается меня, то мне нечем оправдать своего равнодушия. Для меня в течение долгого времени слуги тоже были всего лишь роботами, созданными для моего удобства. А слуги считали меня доброй, только потому, что я хоть изредка, но спрашивала у них, как дела! Нелегко признать свой эгоизм, когда сам считаешь себя чувствительным человеком. С невозмутимым лицом Марси принялась массировать мне ноги и рассказывать свою историю.

– Мэм, прежде чем я уехала с Филиппин, я попросила того ливанца дать мне адрес работодателя Мадлен. Он долго отказывался, мол, это не разрешено. Я обманула его, мэм, ска-зав, что мать Мадлен просила меня передать ей кое-какие вещи. Я долго упрашивала его, и наконец он дал мне номер телефона и сказал, в каком районе Эр-Рияда находится место работы Мадлен.

– Она работает у принца?

– Нет, мэм. Ее хозяин живет в районе, который называется Аль Малаз, это в получасе езды отсюда.

Наш дворец располагается в районе Аль Насирийя, престижном месте, где обитает большинство членов королевской семьи. Это самый богатый район Эр-Рияда. В районе Аль Малаз я однажды была несколько лет тому назад и помнила, что там много красивых вилл и дворцов, в которых, судя по всему, жили богатые бизнесмены.

Я знала, что Марси запрещено покидать виллу, за исключением специальных ежемесячных поездок за покупками, организуемых Омаром для прислуги. Наши слуги, как и повсюду в Саудовской Аравии, работали семь дней в неделю, пятьдесят две педели в году, и я недоумевала, как Марси умудрялась ускользнуть из дому, чтобы навестить свою подругу.

Я спросила ее:

– Марси, как тебе удается ездить в Аль Малаз?

Она помедлила и ответила:

– Мэм, вы знаете Антуана, шофера-филиппинца?

У пас было четыре шофера – два египтянина и два филиппинца. Меня возил Омар или второй египтянин. Филиппинцы обычно ездили за покупками.

– Антуан? Это тот молодой шофер, который всегда улыбается?

– Да, мэм, это он. Мы с ним встречаемся, и он согласился помочь мне найти подругу.

– Марси! У тебя есть возлюбленный! – Я рассмеялась. – А как же Омар? Он ведь следит за всей прислугой. Как ты умудрилась сделать это так, что он не заметил?

– Мы подождали, пока Омар со всей семьей поедет в Эт-Таиф, и только тогда решились исполнить наш план. – Марси улыбнулась, увидев мое довольное лицо. Она знала, что ничто не порадует меня так, как любой обман мужчин в пашем доме. – Сначала я позвонила по телефонному номеру который дал мне ливанец па Филиппинах. Я сказала, что у меня письмо от матери Мадлен. После долгих переговоров мне описали виллу и сказали, где она находится. Антуаи поехал туда и нашел этот дом. Там он передал письмо для Мадлен. Письмо у Антуана взял какой-то йеменец. Прошло две недели, и Мадлен позвонила мне по телефону. Я едва могла слышать подругу, так как она говорила шепотом из боязни, что кто-нибудь узнает, что она воспользовалась телефоном… Она сказала мне, что находится в крайне тяжелом положении и попросила о помощи. По телефону мы договорились, что делать.

Я остановила Марси, сказав, что не надо больше массировать мои ноги, поджала их под себя и с нетерпением ждала продолжения рассказа. Я понимала, как они с Мадлен рисковали, и мой интерес к смелой филиппинке возрастал с каждой минутой. Она спокойно продолжала:

– Прошло два месяца. Мы были уверены, что летом у нас появится возможность встретиться. Единственно, мы опасались, что хозяин Мадлен возьмет ее с собой в Европу. К нашему счастью, он велел ей оставаться в Эр-Рияде. Когда вся ваша семья вместе с Омаром уехала из города, я спряталась па заднем сиденье автомобиля, и Антуан отвез меня к Мадлен.

Голос Марси дрожал, когда она заговорила вновь.

– Я сидела в машине, а Антуан позвонил в двери виллы. Я была удивлена, увидев, в каком запустении находится вилла: краска облупилась, ворота заржавели, чахлая зелень по желтела от недостатка влаги. Сразу было видно, что это нехорошее место. Я подумала, что моя подруга в опасности, раз она работает в таком доме.

Я почувствовала беспокойство еще до того, как меня пустили внутрь. Антуан позвонил три или четыре раза, прежде чем за воротами послышалось какое-то шевеление. Все было именно так, как описывала Мадлен. Старый йеменец, одетый в потрепанный халат, открыл ворота. У пего был сонный вид, а на уродливом лице гримаса явного недовольства. По-видимому, мы разбудили его.

Мы с Антуаном были напутаны, и голос моего друга дрожал, когда он спросил, нельзя ли поговорить с мисс Мадлен. Йеменец едва понимал по-английски, а Антуан плохо, знает арабский. Наконец они кое-как поняли друг друга, и йеменец сказал, чтобы мы убирались прочь. Он махнул рукой и принялся закрывать ворота, когда я выскочила из машины и разрыдалась. Сквозь слезы я сказала ему, что Мадлен – моя сестра, а я только что приехала в Эр-Рияд и работаю в доме одного из принцев. Я думала, что это испугает его, но он и глазом не моргнул. Я махала перед его носом конвертом с письмом, которое недавно получила из дому, и говорила, что наша мать смертельно больна и что мне надо хоть несколькими словами перекинуться с Мадлен, чтобы передать ей последний привет от матери.

Мысленно я молила Бога, чтобы он простил мне эту ложь, и Господь услышал меня. Йеменец смилостивился, услышав слово «мать», сказанное по-арабски. Я увидела, что. он колеблется. Он посмотрел на меня, потом на Антуана и сказал, чтобы мы подождали. А затем закрыл ворота, и мы услышали шарканье его шлепанцев, когда on не спеша отправился в дом.

Мы знали, что он сейчас будет просить Мадлен, чтобы она описала свою сестру. Я слабо улыбнулась Аптуану в надежде, что наш план сработает.

Марси сделала паузу, вспоминая события того дня.

– Мэм, этот йеменец выглядел опасным человеком. У него было злое лицо и кривой кинжал за поясом. Но беспокойство за подругу придало мне сил.

Мадлен сообщила мне, что виллу охраняют двое йеменцев. В их обязанности входило присматривать за женщинами в доме. Ни одной из женщин не позволялось покидать своего места. Мадлен сказала по телефону, что тот из йеменцев, что помоложе, наиболее жесток. Она грустно пошутила, что он не пустил бы на порог и саму умирающую мать. Она считала, что лучше попробовать уговорить старика.

Поскольку вся семья уехала в Европу, младшему йеменцу дали двухнедельный отпуск, и он уехал домой, чтобы жениться. На вилле было всего двое мужчин – старик, что открыл нам двери, и садовпик-пакистаиец.

Мы с Аптуапом ждали, нетерпеливо поглядывая па часы. Наконец послышалось шарканье шлепанцев старика. Ворота со скрипом открылись. Мороз пробежал у меня по коже, как I' будто это открылись врата ада. Старый йеменец проворчал, что.Аптуану придется остаться снаружи вместе с машиной. Внутрь разрешалось войти только мне.

– Как же ты отважилась войти туда? – спросила я, пораженная храбростью Марси. – Я бы вызвала полицию!

Марси покачала головой.

– В вашей стране полиция не помогает филипшшцам. О нас бы сообщили нашему хозяину, после чего мы попали бы в тюрьму или были бы депортированы, в зависимости от того, что скажет ваш отец. Полиция в этой стране помогает сильным, а не слабым.

Я знала, что она говорит правду. Филиппинцы стоят па низшей ступеньке социальной лестницы даже по сравнению с женщинами. Даже я, принцесса, не получила бы помощи от полиции, если бы это означало, что полицейским придется пойти против воли мужчин моей семьи. Но я не хотела сейчас думать о своих проблемах, увлеченная рассказом Марси.

– Ну, скорее же, расскажи мне, что ты увидела внутри? – нетерпеливо спросила я.

Почувствовав, что полностью завладела моим вниманием, Марси оживилась и начала бурно жестикулируя, рассказывать" об увиденном.

– Я шла за йеменцем, внимательно оглядывая внутренний двор. Блоки, из которых были сложены степы, давно никто не красил. Во дворе стоял небольшой домик, в котором, видимо, жила прислуга. В нем даже не было двери, только циновка, висящая в дверном проеме. Кругом валялись пустые банки и прочий мусор. Я решила, что в этом домишке живет старик-йеменец, судя по запаху, которым там все было пропитано. Мы подошли к бассейну. который был почти пуст, только на дне плескалось сантимеитров десять застоявшейся воды. На дне я увидела три маленьких скелетика, принадлежавших, по-видимому, котятам.

– Котятам? О, Аллах! – Я обожала котят, и Марси знала об этом. – Какая ужасная смерть!

– Я думаю, кошка родила их, когда бассейн был пуст, а потом туда налили воду, и она не смогла спасти бедняжек.

Я вздрогнула, представив себе это, а Марси продолжала:

– Само здание виллы показалось мне хотя и большим, но таким же неухоженным, как и все в этом странном месте. Стены были покрашены очень давно, и песчаные бури содрали с них почти всю краску. Там было что-то вроде садика, но растения в нем давно высохли, так как их, судя по всему, никто не поливал. На дереве висели клетки с несчастными и поблекшими птицами.

Йеменец прокричал что-то по-арабски, а затем махнул мне, приглашая в дом. Я помедлила па пороге, пораженная запахом застоявшегося воздуха. Вся дрожа от страха, я окликнула Мадлен. Йеменец повернулся и ушел, не сказав больше ни слова.

В темном холле показалась Мадлен. В полу– мраке я сразу не смогла рассмотреть ее. Уви-Дев, что это я, она бросилась мне навстречу. Мы обнялись, и я с удивлением обнаружила, что у нее ухоженный вид и она хорошо пахнет. Мадлен несколько похудела, но я счастлива была увидеть ее живой и невредимой!

Я с облегчением перевела дух, так как ожидала, что Марси скажет мне, что обнаружила Мадлен полумертвой, лежащей на грязной циновке и мечтающей только о том, чтобы отдать Марси распоряжения по поводу своих похорон. – Так что же случилось? – Мне не терпелось услышать конец истории.

Голос Марси утих до шепота, как будто ей было трудно говорить.

– После того как мы вволю наобнимались, Мадлен повела меня по длинному коридору. Она взяла меня за руку и ввела в маленькую комнатку, усадила на софу, а сама села на пол.

Теперь, когда мы были одни, она горько разрыдалась, уткнув голову мне в колени. Я гладила ее по голове и просила объяснить, что случилось. Наконец она немного успокоилась и рассказала мне, что произошло с пей с того момента, как она год тому назад покинула Манилу.

В аэропорту Эр-Рияда ее встретили двое йеменцев. Один из них держал в руке картонку, па которой по-английски было написано ее имя. Она последовала за ними, так как ничего другого ей не оставалось. Она была немного испугана их видом и, когда они ехали через весь город, Мадлен стала опасаться за свою жизнь. Когда они приехали па виллу, было уже темно, и Мадлен не заметила ничего, что могло бы подсказать ей, что она попала в нехорошее место.

Хозяева виллы в тот момент совершали хаджж в Мекку. Какая-то старуха, по говорившая по-английски, показала Мадлен ее комнату. Ей дали печенья и горячего чаю. Старуха отдала ей записку, в которой говорилось, что на следующий день она будет ознакомлена со своими обязанностями.

– Старуха, должно быть, бабушка хозяина? – спросила я.

– Не знаю, – ответила Марси, – Мадлен мне не сказала. Сердце бедной моей подруги упало, когда настало утро, и она увидела свой новый дом. Осмотрев постель, на которой она спала, Мадлен в ужасе подскочила – простыни были грязными, а в тарелке и стакане кишели тараканы.

Она нашла ванную комнату, но оказалось, что душ не работает. Тщетно она пыталась хоть как-то умыться При помощи грязного обмылка и холодной воды. Она молила Господа, чтобы Он помог ей успокоиться и обдумать происходящее. Наконец в дверь постучали, и вошла вчерашняя старуха, приказавшая Мадлен следовать за ней.

Они пришли на кухню, и старуха дала Мадлен листок, на котором были расписаны ее обязанности. Она прочитала записку, в которой говорилось, что ей вменяется в обязанность помогать повару, убирать и смотреть за детьми. Старуха знаками показала, чтобы Мадлен приготовила себе что-нибудь поесть. После завтрака она начала мыть грязные горшки и миски.

Вместе с Мадлен в доме работали еще три женщины: старая повариха из Индии, привлекательная служанка из Шри-Ланки и горничная из Бангладеш. Поварихе было по крайней мере шестьдесят, а обеим девушкам лет по двадцать пять.

Повариха ни с кем не разговаривала; ей через два месяца предстояло вернуться в Индию, и все ее мысли были только о доме. Горничная из Бангладеш выглядела несчастной, так как ей предстояло работать еще почти целый год. Красотка из Шри-Ланки мало чем занималась и целыми днями вертелась возле зеркала. Она громко разглагольствовала о том, что скоро поедет домой и что хозяин обещал привезти ей из Мекки золотую цепочку.

Мадлен была удивлена, когда красотка попросила ее покрутиться, чтобы она могла рассмотреть ее фигуру. Затем она уперла руки в бока и сказала, что на вкус хозяина Мадлен худовата, но может, ею заинтересуется кто-нибудь из сыновей. Мадлен не придала значения ее словам и продолжала выполнять домашнюю работу.

Прошло четыре дня, и из Мекки вернулись хозяева. Мадлен сразу поняла, что они не принадлежат к высшему обществу, а вскоре их поведение утвердило ее в этом мнении. По-видимому, богатство свалилось на них неожиданно. Они были совершенно необразованны и не знали ничего, кроме Корана, которым пользовались так, как им удобно.

Глава семьи считал, что раз Коран называет женщину вторичной по отношению к мужчине, значит, с ней надо обращаться, как с рабыней. Любую женщину, которая не была мусульманкой, он считал проституткой. Никакого значения не имел тот факт, что отец вместе со своими двумя сыновьями четыре раза в год ездил в Таиланд, чтобы посетить тамошние бордели и купить сексуальные услуги молодых и красивых тайских женщин. Эти люди считали, что если некоторые восточные женщины продаются, то значит любая, не исповедующая ислам, наверняка продажна. Когда семья нанимала служапку-шюстранку, то считалось, что с пей можно обращаться, как с домашним животным.

От матери семейства Мадлен сразу же узнала, что ее наняли для оказания сексуальных услуг двоим сыновьям-подросткам. Она сказала, что Мадлен должна обслуживать Базеля и фариса через день. Мать не обратила никакого внимания на ужас и отчаяние, охватившее Мадлен.

К удивлению красотки-служанки, Мадлен сразу же понравилась отцу, и он сказал сыновьям, что они смогут спать с новой служанкой, как только он вдоволь насладится ею.

Я сглотнула комок, подступивший к горлу и затаила дыхание, понимая, о чем сейчас расскажет мне Марси. Я не хотела слышать этого.

– Госпожа, – всхлипывая, продолжала Марси, – в первый же день после возвращения отец семейства изнасиловал Мадлен! Но это было только начало, так как он решил, что Мадлен ему правится и продолжал насиловать ее каждый день без перерыва!

– Но почему же она не убежала оттуда?

– Мэм, она пыталась, даже просила других слуг помочь ей. Повариха со служанкой отказались, так как боялись потерять место и лишиться жалования. Что же касается красотки, то она возненавидела Мадлен, так как считала, что именно из-за нее хозяин не подарил ей золотую цепочку. Жена хозяина и старуха, которая встречала ее, не хотели ничего слышать. Они говорили, что Мадлен наняли, чтобы доставлять удовольствие мужчинам.

– Я бы выскочила в окно и убежала!

– Она много раз пыталась убежать, но ее каждый раз ловили и приказали всем в доме присматривать за ней. Однажды, когда все в доме спали, она выбросила па улицу записку с просьбой о помощи. Соседи отдали записку ее хозяевам, и Мадлен была – жестоко избита.

– Что же случилось после того, как ты нашла ее?

Марси погрустнела и продолжала:

– Я пыталась помочь ей, даже звонила в наше посольство в Джидде. Человек, который ответил мне, сказал, что они получают много таких сообщений, но не в силах ничего сделать. Наша страна во многом зависит от саудовских денег, и правительство не хочет портить отношения с вашей страной. Антуан поговорил с некоторыми из своих приятелей-шоферов, и они сказали ему, что в полицию обращаться пет смысла, так как она поверит ее хозяевам, а для самой Мадлен положение только ухудшится.

– Марси! – воскликнула я. – Что же может быть хуже?

– Ничего, мэм. Ничего! Я не знала, что же нам делать. Антуан испугался и сказал, что мы сделали все, что в наших силах. В конце концов я написала матери Мадлен и обо всем ей рассказала. Она поехала в Манилу в агентство по найму, но там ей сказали, чтобы она убиралась. Тогда она пошла к мэру нашего города, по он сказал, что ничего не может сделать. Никто не хотел заниматься этим.

– Где же теперь твоя подруга?

– Я получила от нее письмо месяц назад и была рада узнать, что ее двухгодичный контракт закончился и она уехала домой. На ее место приехали двое совсем молоденьких филиппинок. Можете себе представить, мэм, Мадлен написала, что сердита на меня. Она считает, что я не попыталась ей помочь!

Поверьте, я сделала все, что могла. Я написала Мадлен об этом, но так и не получила ответа.

Не зная, что сказать, я смотрела на Марси, чувствуя стыд за свою страну и ее жителей.

Наконец Марси нарушила молчание и сказала:

– Вот, мэм, что случилось с моей подругой в вашей стране.

Я видела, что Марси глубоко переживает происшедшее с Мадлен. Жалость охватила меня – как еще можно реагировать на такой рассказ? Чувствуя стыд за мужчин нашей страны, я не могла больше чувствовать свое превосходство над этой бедной девушкой, у которой хватило смелости попытаться спасти свою подругу, рискуя при этом не только своим местом, но, может, и свободой. Я зарылась лицом в подушку и, махнув рукой, отослала ее. Много дней я ходила под впечатлением от рассказа Марси и размышляла о том, почему же в нашей стране так тяжело живется как иностранцам, так и самим саудовцам.

Сколько еще в Саудовской Аравии таких Мадлен, которым некуда обратиться, которых унижают и насилуют, которым отказывают в праве на то, чтобы распоряжаться собственной жизнью? Да и на Филиппинах, решила я, мужчины не лучше, чем у нас, в Саудовской Аравии, потому что из соображений выгоды и личного спокойствия отмахиваются от того факта, что гражданок их страны используют в качестве сексуальных рабынь.

Прошло некоторое время, и я стала всем своим подругам рассказывать о судьбе Мадлен и ей подобных, чтобы пробудить в них сочувствие к прислуге, заставить увидеть в тех, кто обслуживает, людей, а не роботов, созданных для их удобства. Я не могла смириться с тем, что мужчины моей страны с пренебрежением относятся к любой женщине, какого бы происхождения она ни была. Я стала собирать факты, подтверждающие мое мнение.

Так я узнала об индийской девушке Шакунтале, которую собственный отец продал в возрасте тринадцати лет за сумму в 600 саудовских риалов (170 долларов). Днем она работала, а по ночам ее заставляли удовлетворять сексуальные прихоти хозяев дома. Но Шакунтале было еще хуже, чем Мадлен, потому что она была куплена, и у нее не было Надежды когда-нибудь вернуться домой. Она была не более чем собственностью своих мучителей.

Я с ужасом услышала, как одна мать со смехом рассказывала о том, в каком состоянии была ее служанка из Таиланда, после того как была изнасилована ее сыном. Она сказала, что ее сын нуждался в женщине, а поскольку саудовки недоступны, то ему пришлось воспользоваться тайкой. Этим женщинам все равно, с кем ложиться в постель, уверенно заявила она. Мальчики – короли в глазах своих матерей, и им позволяется все.

Я не удержалась и спросила Али, зачем они с отцом три раза в год ездят в Таиланд и па Филиппины. Он нахмурился и сказал, что это не мое дело. Но я знала ответ, так как многие отцы и сыновья в моей стране знают дорогу в прекрасные, цветущие страны, в которых люди готовы продать своих женщин любой твари, согласной платить.

Я обнаружила, что мало знаю о мужчинах и их сексуальных аппетитах. На поверхности виднеется лишь маленькая часть айсберга. За фасадом благопристойности творятся вещи, о которых мужчины предпочитают не говорить – они делают их.

Впервые за свою жизнь я поняла, что перед представительницами нашего пола стоит неразрешимая проблема. Мечта о равенстве женщин не может осуществиться в полной мере, потому что мужчины во всем мире более всего озабочены тем, чтобы получать удовольствия, а это они предпочитают делать за наш счет. Мы, женщины, не более чем вассалы, а стены наших тюрем исключают всякую возможность разрушить их. Болезнь, которой болен мир, заложена в самой сперме мужчин, смертельная, неизлечимая болезнь, жертвой которой всегда является женщина.

Собственность на мое тело вскоре должна была перейти из рук моего отца в руки незнакомца, которого мне придется называть своим мужем, так как отец сказал мне, что я выйду замуж через три месяца после того, как мне исполнится шестнадцать. Я уже чувствовала, как меня опутывают цепи ненавистных обычаев; мне оставалось наслаждаться подобием свободы еще шесть месяцев. Я ждала своей судьбы с чувством безысходности, словно бабочка, попавшая в паутину, сплетенную пауком, которого она никогда не видела.