ВТОРАЯ КНИГА

[1] Иудеи платили Ироду: поголовную подать, поземельный налог, налог с домов, пошлину с товаров, привозимых на рынок, и некоторые другие пошлины.

[2] По И. Д., граждане предварительно совещались между собой и затем от имени собрания, потребовали от Архелая устранения Иозара и наиболее близких друзей Ирода.

[3] Когорта имела в своем составе от 500 до 1000 солдат.

[4] Сабин занимал пост, хотя независимый от Вара, но с более ограниченными полномочиями. Вар был правителем Сирии, а Сабин заведовал финансовой частью, в качестве квестора этой провинции.

[5] В свите Ирода были два Птоломея, из которых один, заведовавший финансами и хранитель перстня царя, поддерживал права Архелая, а другой, брат Николая Дамаскинского и как последний близкий друг Ирода, стоял на стороне Антипы.

[6] Тот самый, которого Август наметил наследником своего престола и который из-за этого был отравлен женой Августа, Ливией, переименовавшей себя впоследствии в Юлию.

[7] По И. Д. восстание уже открылось; но Вар приостановил его казнью коноводов и переводом в Иерусалим целого легиона, т. е. третьей части всей римской армии, расположенной тогда в Сирии.

[8] Эти вооруженные рабы шныряли по улицам города и оскорбляли граждан, что послужило ближайшей причиной возобновления восстания (И. Д. ХVII, 10, 1).

[9] Чужеземные солдаты, облагодетельствованные Иродом, получившие от него пышный город Себасту, построенный на месте прежней Самарии, много пахотной земли и образцовое самоуправление (I, 21, 2).

[10] За убийство этого патриота, мстившего за свой народ набегами на римлян и сирийцев, Ирод был тогда привлечен к суду синедриона. Иуда унаследовал от своего отца пламенную ненависть к римлянам и всякому игу вообще. Он стремился к восстановлению «царства Божия», т. е. республиканского правления на началах иудейской религии, и был ярым врагом римлян. Он вероятно тождественен с Иудой Галилеянином, который впоследствии играл выдающуюся роль и образовал партию так называемых «зелотов».

[11] В рукописях и изданиях Иосифа Флавия название стрелков, содействовавших Грату в его борьбе против Симона, читается различно. Мы следуем чтению Havercamp'а, подтверждаемому латинским переводом Руфина. Речь, может быть, идет о конных стрелках, прибывших из Вавилонии во время правления Сирией Сатурнином в количестве 500 человек под начальством некоего Замариса, которых Ирод поселил в Батанее на границе Трахонеи. См. об этой вавилонской колонии и дарованных ей Иродом привилегиях И. Д. ХIII, 2, 1-2.

[12] Город по ту сторону Иордана впоследствии переименованный Иродом Антипой в Ливию. В параллельном месте И. Д. ХVII, 10, 6 вместо этого города упоминается другой по имени Amatha, но это ошибка, вкравшаяся в текст. См. Schurer, Geschichte, II, 125.

[13] В И. Д. ХVII, 12, 2 пастух этот назван Афронг.

[14] Сотник, т. е. начальник центурии, состоявшей, хотя и не всегда, но большею частью, из ста человек.

[15] Жители Сепфоры принадлежали к патриотической партии Иуды, сына Иезекии. Сам Иуда спасся тогда от рук римлян.

[16] Себаста.

[17] Не считая арабских и других вспомогательных отрядов, одних только римских солдат было до 20 000.

[18] Сабин сознавал, что восстание иудеев вызвано было его насилиями; к тому же он вторгся в Иерусалим вопреки данному им Вару и Архелаю обещанию не ехать туда и, наконец, позволил себе еще ограбить храм.

[19] Погром Вара приравнивается Иосифом (Против Апиона, I, 7) к войнам Антиоха Эпифана и Помпея в том отношении, что в нем, равно как и в тех войнах, погибли архивы и родословные записи, вследствие чего Коганы должны были составить новые генеалогии. Впоследствии Вар со всей вверенной ему римской армией погиб в борьбе с германцами. К его поражению относится восклицание Августа: «Вар, отдай мне мои легионы?».

[20] Начало колонизации евреев в Риме не поддается точному определению. Сношения Иудеи с Римом начались при первых Маккавеях, и с тех пор евреи, вероятно, стали селиться в Риме. Образование первой более значительной еврейской колонии в Риме относится ко времени Помпея, привезшего туда многочисленных еврейских пленников. Получив право римских граждан, они поселились по ту сторону Тибра и организовались там в самостоятельную еврейскую общину. О влиянии римских евреев свидетельствует, например, тот факт, что знаменитый Цицерон должен был скрывать от евреев свою ненависть к ним.

[21] Сами же родственники, как видно из следующего §, примкнули к иудейской депутации.

[22] Т. е. открыто бороться против своего врага.

[23] Иудеи, как видно, предпочитали вассальную зависимость от римлян нестерпимому гнету идумейской династии. Они могли надеяться, что под скипетром Рима в Иудее восстановится тот же порядок, какой существовал в ней в домаккавейскую эпоху — сначала под властью Персии, а затем Египта и Сирии, — т. е., внутреннее управление страной будет вверено первосвященнику и синедриону, которые будут нести ответственность за внесение определенной дани в императорскую казну.

[24] По И. Д., весь этот разговор произошел лично с императором.

[25] По И. Д., на десятом году.

[26] Так как они созревают раз в лето.

[27] О царствовании Архелая сообщаются в И. Д. следующие краткие сведения. Первосвященник Иоазар был им устранен, но не потому, что этого требовал народ (II, 1, 2), а вследствие обвинения его в участии в восстании. Назначенный на его место Элеазар (брат Иоазара) должен был вскоре уступить место третьему первосвященнику, по одному показанию Иосифа, — Иосуа, а по другому — тому же Иоазару, который был первосвященником до Элеазара. Унаследованную им от отца страсть к строениям Архелай проявил в обновлении сожженного царского дворца в Иерихоне, основании нового города для увековечения собственного имени и разведении пальмовой рощи с искусственным орошением.

[28] Евреи, по свидетельству Иосифа, осуждали Архелая за этот брак, не дозволенный ни законом, ни обычаем.

[29] Всадники происходили из самых знатных патрицийских семей.

[30] Копоний начинает собою длинный ряд так называемых прокураторов (procuratores и praesides были титулы, присвоенные наместникам императора в Иудее) Иудеи, обращенной Августом в императорскую провинцию и присоединенной к сирийскому наместничеству. (Август разделил римские провинции на императорские и сенатские; Сирия составляла императорскую провинцию, находилась в непосредственной зависимости от императора и испытывала больше гнета, чем все остальные). Иудея была лишена и тени самостоятельности. Законодательное собрание и синедрион потеряло и то весьма ограниченное значение, которое сохранялось еще за ним при Ироде и Архелае: прокураторы, облеченные безграничной властью, могли отменять его постановления; им принадлежало даже право назначения и устранения первосвященника. Евреи должны были во всех документах выставлять год царствования императора, вместо употреблявшегося ими раньше летосчисления по вступлению на престол их собственных царей. Резиденцией прокураторов была Кесарея; но и в самом Иерусалиме стоял постоянный гарнизон; здесь же имел постоянное пребывание целый штат римских начальников и чиновников, заведовавших разными учреждениями, блюстивших за порядком и хозяйничавших в городе по собственному произволу, точно также как прокуратор по своему произволу тиранизировал всю страну.

[31] Это одно из таких мест, где автор, движимый в этих случаях патриотическим чувством, не договаривает истины, преднамеренно скрывая ее от римского читателя. В дальнейшей своей истории Иосиф с неумолимой настойчивостью проводит ту неоспоримую мысль, что иудейская война была делом рук самих римских прокураторов, что последние, желая оправдать пред императорами свой возмутительный произвол и гнусные насилия над народом, употребляли все усилия к тому, чтобы вынудить его к восстанию, дабы после показать, что таким беспокойным и жестоковыйным народом нельзя было управлять иначе, как суровостью. Преследуя такую цель, автор постеснялся наряду с этим открыть римлянам, что собственно та партия, которая сделалась душой революции и причиняла римскому государству больше тревог и хлопот, чем галлы и германцы, что эта знаменитая партия, известная под именем ревнителей, зелотов (канаим), зародилась в иудейской среде еще при первом прокураторе; одновременно с тем, как Иудея была превращена в римскую провинцию. А между тем об этой именно партии идет речь в настоящей главе. В И. Д. Иосиф сознается, что основателями партии ревнителей были Иегуда из Галилеи (сын Иезекии, поднявший оружие против римлян еще в первом году царствования Архелая) вместе с фарисеем Цаддоком. «Их приверженцы, продолжает Иосиф, во всем были солидарны с фарисеями, но обладали к тому необузданной любовью к свободе. Одного только Бога они признавали своим господином и царем. Никакая смерть не казалась им страшною да и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не удерживало от того, чтобы отстоять принципы свободы. Но я считаю лишним распространяться о них больше, так как в их упрямой твердости мог убедиться почти каждый воочию. Я не должен бояться не найти веры в мои слова, а, напротив — чтобы мои слова не показались слишком бледным изображением того величия духа и геройского мужества, которые их отличали».

Цаддок и Иуда открыли свои действия еще при первом прокураторе, Копонии. Они были вызваны на это следующим обстоятельством. Одновременно с Копонием послан был императором в Сирию сенатор и бывший консул Квириний для производства переписи имущества. Эта мера, принятая для приведения в известность имущественного ценза провинций и умножения доходов с них в виде наложения на имущество новых налогов, показалась евреям, не имевшим до той поры никакого представления о подобного рода переписях, в высшей степени оскорбительной и подозрительной. Слово «ценз» (census) с того времени стало обозначать всякий денежный штраф (кенас); лица, являвшиеся исполнителями введенной римлянами податной системы, были открыто презираемы: их показания в качестве свидетелей на суде не пользовались доверием. Даже самые умеренные фарисеи негодовали против этой податной системы, высасывавшей все соки населения. Но те с терпением и смирением переносили это унижение; ревнители же, ставшие под знаменем Цаддока и Иуды, считали такую покорность позором для отечества и религии и начали сеять семя революции в народе (И. Д. ХVIII, 1.).

[32] В И. Д. безбрачие ессеев объясняется тем, что они считали женщин источником всяких дрязг.

[33] По этому поводу Иосиф в И. Д. говорит: «Но самого большого удивления, наивысшей славы, на какую только может претендовать добродетель, заслуживают ессеи достижением ими полного уравнения имущества, о чем ни греки, ни другие народы не имеют даже понятия и что введено ессеями не со вчерашнего дня, а с давних лет; а между тем на этих началах живет свыше четырех тысяч человек. Для заведывания доходами с их общего имущества и полей, которыми богатые не могут пользоваться в большей мере, чем неимущие, они выбирают лучших людей, а для приготовления хлеба и пищи — священников» (ХVIII, 1, 4).

[34] Ессеи почти исключительно занимались земледелием.

[35] 11 часов утра.

[36] Ессеи занимались врачеванием, для чего они, кроме целебных трав, пускали в ход также нашептывания и заклинания. Неизвестно, о каких сочинениях здесь идет речь, но очевидно, что не о книгах Священного Писания. Впрочем, далее сообщается, что ессеи имели свои книги, которые всякий член должен был хранить как святыню. Литература ессейская несомненно существовала, но мы о ней почти ничего не знаем. Некоторый апокалиптические сочинения, дошедшие до нас, по мнению ученых, ессейского происхождения, но это вопрос еще спорный.

[37] Назначение этого орудия поясняется ниже.

[38] Этим странным обычаем, имеющим свое основание во Второзаконии 28, 12, 13, по справедливому замечанию Скалигера, объясняется воздержание ессеев от испражнения в субботу, так как им приходилось бы тогда копать, что считается запрещенной в субботу работой.

[39] Сообщенные Иосифом Флавием в этой главе сведения об ессеях этом замечательном и своеобразном еврейском ордене, игравшем немаловажную роль в истории, дополняются известиями о них того же автора (И. Д. ХIII, 5, 9; XV, 10, 4-5; ХVIII, 1, 5), затем Филона (Quod omnis probus liber, 12-13, и отрывком, сохранившимся у Евсевия, (Praeparatio evangelica, VIII, II) и, наконец, Плиния (Hist. Nat. V, 17). Но не смотря на это сравнительное богатство материала и многочисленные исследования, посвященные европейскими учеными этому предмету, вопрос о происхождении ессеев все еще остается не вполне разъясненным. Даже этимология и значение имени ессеев еще не окончательно установлены. Нет сомнения, что ессеизм получил свое начало в Палестине и вырос на почве иудаизма. Основные части его учения имеют свои корни в самом еврействе, и можно, поэтому, с большой вероятностью допустить, что ессейский орден образовался из среды тех «хассидеев», которые во время борьбы против эллинизма проявили такую замечательную энергию и такое редкое самоотвержение в деле защиты веры отцов. Нельзя, однако, не заметить в ессеизме и некоторых посторонних элементов, чуждых еврейству и привившихся ему как будто извне. В особенности поражает обычай их обращаться утром с молитвой к солнцу. Отвержение брака и весь аскетический характер ордена также не совсем согласуются с воззрениями чистого иудаизма. Не без основания, поэтому, полагали, что ессеизм не чужд и некоторому внешнему влиянию. Сам Иосиф Флавий, как мы видели, проводит параллель между учением ессеев о бессмертии души и воззрениями греков на этот предмет; в другом же месте (И. Д, XV, 10, 4) он прямо сопоставляет ессеизм с пифагореизмом. В действительности нельзя не заметить много сходного между обоими этими учениями. На это в особенности обратил внимание известный знаток греческой философии, Эдуард Целлер (Die Philosophie der Griechen, Theil III, Abth. 2, стр. 277-338 третьего издания, и Ueber den Zusammenhang des Essaismus mit dem Griechenthume в Theolog. Jahrbucher 1856, стр. 401-433). Но Целлер заходит слишком далеко, если он почти весь ессеизм хочет вывести из пифагореизма. Можно согласиться, что ессеи кое-что восприняли из пифагореизма, но нет сомнения, что в основных своих чертах учение их опирается на еврейство.

[40] Иосиф Флавий, который, по собственному свидетельству (Жизнь, 2) после тщательного и всестороннего ознакомления с учениями всех трех так называемых им иудейских сект, примкнул к фарисеям, относится к последним, где он о них говорит, с величайшим уважением, подчеркивая в особенности их высоконравственную жизнь и благотворное влияние, которое они имели на народ. Так, он в И. Д. (ХVIII, 1, 2) дает о них следующий отзывы «Они живут строго и отказывают себе в мирских удовольствиях; все то, что по здравому смыслу кажется логичным, они делают. Вообще фарисеи считают своим священным долгом следовать велениям разума. Они почитают старших и не позволяют себе противоречить их постановлениям... Они пользуются таким влиянием на народ, что все богослужебные обязанности, жертвоприношение и молитвенный культ совершаются по их начертаниям. Такое безграничное и безусловное повиновение оказывают им общины потому, что все убеждены, что фарисеи и словом и делом ищут лучшего для народа».

В другом месте (Жизнь, 2), он их сравнивает с греческими стоиками. Все, что нам известно о фарисеях, составлявших ядро и лучшую часть народа, вполне подтверждает отзыв о них Иосифа Флавия, имеющий для нас тем большее значение, что наш историк, игравший немаловажную роль в войне иудеев против римлян и перешедший, как известно, в конце концов на сторону неприятеля, испытывал не мало преследований со стороны фарисеев, которые, не без основания, считали его изменником. Но личная злоба, которая у него иной раз невольно прорывается против отдельных личностей, не могла подавить в нем чувство справедливости по отношению к тем, которые так хорошо понимали дух народа и иудаизма и с таким самоотвержением охраняли его интересы.

Фарисеи были прямые последователи книжников (соферим). Они продолжали толкование моисеевых законов, применяя их к условиям современной им жизни; они устраивали всевозможного рода школы, начиная от низших и кончая высшими; они учили и толковали Тору всенародно в синагогах и молитвенных домах, распространяя чрез них светоч знания в народе; они вместе с тем были народными судьями. Строгая нравственность, скромность, благочестие, умеренность в земных наслаждениях, приветливое обращение, милостивое отправление правосудия, а главное преклонение пред законом и принципами свободы и справедливости составляли отличительные черты их характера. Не даром весь народ льнул к фарисеям, с любовью подчинялся их узаконениям и всегда вооружался на борьбу с их врагами. Инстинктивно или сознательно народ видел в фарисеях залог своего бытия, оплот и защиту против всякой незаконной власти или злоупотребления властью над ним. И народ никогда не ошибался в своих упованиях. Сохранение иудаизма была главная руководящая цель этих народных учителей и законоведов. Этой цели были посвящены все чувства и помыслы каждого истого фарисея; ей он служил в синагоге, проповедуя народу слово Божие, в школе, где он в строго национальном духе воспитывал юношество, и, наконец, в синедрионе, где в основу каждого вновь выработанного закона легла мысль об охранении иудаизма во всей его самобытности и неприкосновенности. После этой главной цели ближайшей задачей фарисеев, которую они преследовали с не меньшею настойчивостью, было охранение прав народа от произвола его князей и царей. Если фарисеи терпели частые гонения, так только потому, что они не шли ни на какие компромиссы с высшей правительственной властью, а со всею смелостью и неподкупностью истых народных представителей останавливали всякое посягательство верховных правителей на превышение своей власти и ограничение народных прав. И если народ проливал свою кровь за фарисеев, так он боролся тогда за свои собственные права и в таких случаях платил только дань благодарности фарисеям; ибо последние всегда были первые, которые жертвовали своей жизнью и охотно шли на казнь за интересы народа, в защиту которого они выступали всегда, пренебрегая явной опасностью.

[41] В противоположность фарисеям, саддукеи составляли аристократическую партию, образовавшуюся преимущественно из священнического сословия и, несомненно, из умеренных эллинистов. Владея большими богатствами, стремясь к власти и к внешнему влиянию, они тяготились строгим учением фарисеев, прилагавших один масштаб ко всем сословиям, радевших о чистоте и простоте нравов всего народа, без различия ранга и класса, допускавших роскошь и блеск в храме и общественных зданиях, но отнюдь не в частной жизни. Главнейший признак, отличавший саддукеев, заключался в том, что они признавали обязательным один Моисеев закон, отвергая все выработавшееся в течение многих веков традиционное толкование и дальнейшее развитее писанного закона. Такое учение, конечно, могло бы казаться более удобным для практической жизни, освобождая народ от многих новых обязанностей, возлагаемых на него позднейшим расширением первоначального закона. Но народ не пожелал воспользоваться этим облегчением; он слишком много преследований вынес за свой закон от сирийских тиранов, чтобы добровольно отречься от него; народ не справлялся о происхождении устных законов, ему было достаточно знать, что они исполнялись его предками в течение веков; и еще более дороги стали ему эти устные законы с тех пор, как он освятил их своей собственной кровью в войнах с Селевкидами. Фарисеи лучше саддукеев понимали дух народа, если они не делали ему никаких послаблений, а напротив поддерживали в нем религиозное рвение. С другой стороны свободомысленное на поверхностный взгляд учение саддукеев оказалось на практике несносной рутиной в сравнении с прогрессивным и истинно разумным направлением фарисеев. Так, например, саддукеи, придерживаясь буквы Св. Писания, проповедовали «зуб за зуб и око за око» в буквальном смысле; между тем фарисеи, дорожившие главным образом духом Моисеева законодательства и допускавшие самое широкое толкование его, лишь бы не была нарушена внутренняя связь между этим первобытным кодексом установлений и беспрерывно изменяющимися условиями жизни, наказывали членовредительство соразмерным денежным штрафом. Таким образом саддукеи в противоположность фарисеям прослыли жестокосердными судьями. Все это в связи с их аристократическим высокомерием оттолкнуло народ от этой оппозиционной партии. Если она временами господствовала в Иудее, так только путем насилия и при воцарении в стране единодержавной власти, с которой она шла рука об руку.

[42] Считая в том числе 14 лет совместного правления с Марком Антонием.

[43] От первого ее мужа, Тиверия.

[44] У Генисаретского или Галилейского озера, названного также Тивериадским по имени новооснованного города Тивериады. Город этот в особенности славился находящимися близ него еще ныне существующими целебными источниками, о которых упоминается в И. Д. (ХVIII, 2, 3) и неоднократно в Талмуде. Он играл немаловажную роль во время войны против римлян и известен как последнее местопребывание синедриона; в нем же впоследствии образовалась знаменитая массоретская школа. (См. A. Neubauer, La geographie du Talmud, стр. 208 сл.).

[45] До Пилата в Иудее было четыре прокуратора: первые три (Копоний, Амбивий и Анний Руф) быстро сменяли друг друга в короткий промежуток времени (9 лет). Император Тиверий, при всей своей свирепости к самим римлянам, взирал на провинции более милостивым оком, чем Август. «Разумный пастух, — внушал он своим наместникам, — стрижет своих овец, но не дерет с них кожи». По свидетельству Тацита, «Тиверий заботился о том, чтобы провинции не подвергались новым налогам и чтоб тяжесть прежних поборов не была увеличена жадностью и жестокостью чиновников; с этой целью он власть над провинциями подолгу оставлял в одних и тех же руках». Иосиф точно таким же образом характеризует отношения Тиверия к провинциям. Тиверий, по И. Д., рассуждал так: «всякая должность дает толчок к злоупотреблениям, а потому, если человек получает ее на короткое время, не зная, когда он будет устранен, он тем беспощаднее грабит своих подчиненных; но раз должностное лицо будет знать, что оно назначено на продолжительное время, оно будет действовать умереннее и, пожалуй, перестанет угнетать народ, как только соберет достаточно богатств». В подтверждение этой мысли он приводит пример больного, который просил не разгонять мух с его язвы, так как насытившиеся уже насекомые не могут причинить ему такую боль, как другие — голодные, которые с еще большей прожорливостью присосутся к обнаженной ране (ХVIII, 6, 5). Следуя этой системе, Тиверий и в Иудею за все время своего царствования (22 года) посылал только двух наместников. Первым из них был Валерий Грат, который сменил последнего наместника Августа, Анния Руфа, и оставался в Иудее 11 лет. Иосиф не отмечает ни одного волнения иудеев под его правлением; но из этого едва ли можно заключить (как это делает Сальвадор), что он правил мягко и разумно. Достаточно знать, что Грат за свое одиннадцатилетнее пребывание в Иудее сменил четырех первосвященников. Нелюбимый народом Иоазар был отстранен еще Квиринием, который назначил на его место Анана. При Грате же последовал следующий ряд первосвященников: вместо Анана — Измаил, сын Фаби, за ним Элеазар, сын прежнего первосвященника Анана, спустя год — Камиф, сын Симона, а после опять через год — Иосиф, называвшийся также и Кайфой.

[46] Signum называлось знамя когорты, состоявшее из шеста, украшенного сверху фигурой какого-нибудь животного (со времени Мария большею частью орла), под которой на шесте было прикреплено несколько круглых металлических дощечек с изображениями императоров и полководцев.

[47] И. Д. (ХVIII, 3, 2) длина водопровода определяется в 200 стадий. Развалины этого водопровода сохранились еще по настоящее время. См. Schick, в Zeitschrift des deutschen Palastina-Vereines I., 1878, стр. 132 след.

[48] Такие кровопролития, судя по другим древним источникам, Пилат производил не один только раз. Он был первый из прокураторов, который начал посягать на неприкосновенность еврейской религии. Знаменитый александрийский еврей Филон; живший в одно время с Пилатом, дает следующую характеристику его личности (Legatio ad Cajum, § 38): «Однажды иудеи стали увещевать его добрыми словами, но свирепый и упрямый Пилат не обратил на это никакого внимания; тогда те воскликнули: «перестань дразнить народ, не возбуждай его к восстанию! Воля Тиверия клонится к тому, чтоб наши законы пользовались уважением. Если же ты, быть может, имеешь другой эдикт или новую инструкцию, то покажи их нам, и мы немедленно отправим депутацию в Рим». Эти слова только больше раздразнили его, ибо он боялся, что посольство раскроет в Риме все его преступления, его продажность и хищничество, разорение целых фамилий, все низости, затейщиком которых он был, казнь множества людей, не подвергнутых даже никакому суду, и другие ужасы, превосходившие всякие пределы». Последним актом насилия Пилата было избиение многих влиятельных самарян. Депутация самарян жаловалась на него тогдашнему сирийскому наместнику Вителлию, который назначил правителем Иудеи одного из своих друзей, Марцелла, а Пилату приказал ехать в Рим оправдаться пред императором. Таким образом, Пилат после десятилетнего правления должен был с позором покинуть Иудею (И. Д. ХVIII, 4, 2).

[49] В первую половину царствования Тиверия, когда государственными делами фактически управлял могущественный временщик, хитрый и бессердечный Сеян, который держал в трепете весь Рим и самого императора, против римской еврейской общины воздвигнуто было гонение. Поводом к этому послужил, по свидетельству Иосифа Флавия, следующий случай. Фульвия, жена одного влиятельного сенатора Сатурнина, перешедшая в еврейство, доверилась каким-то трем обманщикам-евреям и вручила им богатые дары для доставления в иерусалимский храм; но те присвоили подарки себе. Тиверий, узнав об этом обмане, предложил сенату издать закон об изгнании всех евреев из Рима, если они к определенному сроку не отрешатся от иудейства. 4 000 иудейских юношей были сосланы в Сардинию и предназначены для ведения войны с морскими разбойниками; но они предпочитали жестокие наказания этой принудительной службе (И. Д. ХVIII, 3, 4). Это было первое гонение, испытанное евреями в Риме; оно вызвано было не столько описанным случаем, о котором другие источники, рассказывающие об этом преследовании, ничего не знают, сколько опасением римского правительства против все больше распространявшегося среди римского общества еврейского культа. Чрез 12 лет изгнанники были вновь возвращены в Рим (Филон у Евсевия, Hist. eccl. II, 5, 7; Светоний, Vita Tiber. 36 и Тацит, Annal. II, 85).

[50] Иосиф (И. Д. ХVIII, 6) пространно описывает очень характерные, дышащие полной современностью, похождения Агриппы до восшествия его на престол. Это был авантюрист, любивший в молодости прожигать жизнь, промотавший все свое состояние в товарищеских пирушках и на приобретение себе влиятельных друзей, лишившийся в конце всяких средств к существованию, погрязший в неоплатных долгах, обращаясь за деньгами как к знатным особам, так и к низким ростовщикам, заставлявший своих слуг добывать ему деньги из каких бы то ни было источников, вынужденный бежать от преследования кредиторов из одного города в другой, в минуту отчаяния покушавшийся даже на свою жизнь, перешедший затем на хлеба к не любившим его родственникам, перебивавшийся милостями друзей, покинутый, наконец, всеми друзьями за разные проделки и тогда только, находясь уже на краю гибели, пробивший себе дорогу к римскому двору, бросившийся здесь в самый водоворот интриг и вражды между Юлиями и Клавдиями, пока он не навлек на себя гнева дружески расположенного к нему Тиверия и пока, наконец, он по капризу судьбы из тюремного узника не был произведен в цари, получив от преемника Тиверия, Калигулы, золотую цепь одного веса с теми железными цепями, который он влачил в тюрьме.

[51] Филипп умер бездетным; смерть его последовала на 20-м году царствования Тнверия, который присоединить его тетрархию к Сирии. В такой зависимости Батанея, Трахонея и Авран находились около 2 1/2 лет, пока они, по воле императора Гая Калигулы, не образовали опять отдельного царства.

[52] Дочь Аристовула, сестра Агриппы.

[53] Агриппа, в дни своего скитания нашедший приют и должность у Ирода, не постеснялся теперь обвинять облагодетельствовавшего его шурина и дядю в заговоре против императора. Благодаря этому доносу, Ирод Антипа был сослан (не в Испанию, а в Лугдунум в Галлии — нынешний Лион, как показано в И. Д. ХVIII, 7, 2); Агриппа же приобрел теперь половину бывшего еврейского царства: Галилею, Перею, Батанею, Трахонею и Авран и владения Лизания.

[54] Имя Гая, прозванного Калигулой, заклеймено вечным позором в истории. Это не был деспот, совершающий свирепости в порыве ярости, а демон, проникнутый насмешливым презрением к людям. Была какая-то дьявольская ирония в том, как он ругался над законами, природой, стыдом и приличием. За недолгое свое правление он выказал все гнусные пороки и пошлости в таком размере, что для объяснения их историки останавливаются на предположении о его помешательстве. Но его сумасбродство было методическое. Так называемый императорский культ, введенный в Рим еще Августом, он возвел на такую позорную высоту, на которой он некогда находился у азиатских народов, названных цивилизованными римлянами варварами. Август первый наполнил римское государство своими статуями и храмами; но он их ставил рядом с статуями Рима и богов; божественный почести оказывались ему больше из рабского преклонения самих подданных, чем по его собственному настоянию. Свирепый в своем безграничном произволе Тиверий поддерживал этот «божественный культ императоров» только по отношение к памяти Августа. Сумасбродный же Калигула возвел себя в божественный сан при жизни и объявил себя даже выше всех богов: он стал являться народу то Геркулесом с львиной шкурой на плечах и булавой, то Аполлоном с кифарой, то Нептуном с трезубцем, то, наконец, Юпитером с молниеносными стрелами в руке! Статуи богов были обезглавлены и, обновленные головой Калигулы, превратились в изображения богоимператора. Языческие народы нельзя было конечно удивить этой новой выдумкой: они привыкли воздавать божественные почести своим властелинам и поклоняться им, как сверхъестественным существам; да и вообще в языческом быту одним богом больше или меньше не могло иметь особенного значения. Для иудейства же вопрос о признании императорского культа был вопросом всего его бытия — тут невозможны были никакие компромиссы и уступки.

Но страшная гроза могла бы однако миновать иудеев, если бы ее не накликали александрийцы. Евреи в Александрии никогда не пользовались дружелюбным отношением греко-македонского и египетского населения; помимо расовой розни и религиозного антагонизма, здесь существовали еще и другие причины, постоянно углублявшие пропасть, лежавшую между обоими лагерями. Во всякой борьбе между престолонаследниками, весьма часто потрясавшими египетское государство, а равно и во всех народных восстаниях против царской власти евреи всегда стояли на стороне легального правительства и силой оружия поддерживали законный порядок в стране. Во всех таких случаях евреям, предводительствуемым своими собственными полководцами, приходилось бороться со всем остальным населением, со всеми остальными политическими фракциями в Александрии. Отсюда то двойственное положение, в котором евреи в течение веков находились в Египте: с одной стороны, они были ненавидимы своими соотечественниками-язычниками, а с другой — покровительствуемы египетскими царями и осыпаны их милостями. Их гражданская равноправность зиждилась всегда на эдиктах царей, видевших в своих подданных-евреях единственную надежную опору престола и вверявших им поэтому самые ответственные посты, как например, охрану крепостей и Пелузия, составлявшего ключ в Египет со стороны Азии. Впоследствии, когда царство Птоломаидов стало подпадать под влияние римлян, а затем превратилось в римскую провинцию, римские Цезари — Юлий, Август и Тиверий — утверждали евреев в одинаковых их правах с греками. Но при сумасбродном Калигуле александрийцы нашли удобный момент отнять у евреев унаследованные ими веками гражданские права. Это было сделано собственной властью тогдашнего императорского наместника, Флакка, объявившего александрийсиих евреев пришельцами и бесправными. Немедленно после этого они были изгнаны со всех четырех частей города и стеснены в принадлежавший им квартал, Дельту; оставленные ими жилища и мастерские были разграблены и разорены. Самая Дельта была оцеплена чернью и солдатами, решившимися заморить все еврейское население голодом и зноем; если кто отваживался переступить через осадную линию, то он был подвергаем мучительной казни. Этим, однако, не исчерпывались страдания евреев: их не оставили в покое и в тесном гетто, куда они были загнаны. То чернь, предводительствуемая разными юдофобами тогдашней александрийской школы, вторгалась в синагоги и устанавливала здесь статуи императора; то Флакк, под предлогом отнятия оружия у евреев, снаряжал в Дельту войско которое при этих обысках совершало ряд возмутительных насилий, не разбирая ни возраста, ни пола; то по приказанию того же Флакка были схвачены 38 наиболее влиятельных членов верховного совета, закованы в цепи, поволочены в театр и здесь на глазах ликовавшей александрийской толпы подвергнуты бичеванию. Эти ужасы продолжались несколько месяцев, пока Флакк — не за его зверские насилия над евреями, а за другие преступления — не был отозван в Рим (он был осужден на изгнание и впоследствии казнен). Травля евреев в Александрии на время прекратилась, но их гражданское положение продолжало оставаться в высшей степени неопределенным; религиозные же преследования время от времени возобновлялись: евреев принуждали под страхом пыток и казней нарушать святость субботы, есть свинину, принимать в синагогу статуи императора, или же прямо переходить в язычество. В те печальные дни выступил известный Апион — один из первых ненавистников Израиля, сделавший юдофобию специальной своей карьерой. В своей «египетской истории» или в особом, направленном против евреев сочинении (вопрос о том, написал ли Апион специальную книгу о евреях, еще спорный; см. Schurer, Geschichte, II, 779; A. Sperling, Apion der Grammatiker und sein Verhaltniss zum Judenthum, стр. 18 след.) Апион оклеветал евреев, их религию, нравы и самое происхождение еврейской нации; одновременно с тем он и устными проповедями на площадях возбуждал против них чернь в Александрии и других городах. Поощренный этими уличными успехами, Апион во главе депутации выступил, наконец, обвинителем еврейского народа пред императором Калигулой. Чтобы предотвратить беду, александрийские евреи также отправили в Рим депутацию под предводительством знаменитого Филона. Но что могла возразить депутация Филона против таких веских обвинений, как то, что евреи не едят свинины или что они только одни из всех народов, подвластных Риму, не поклоняются и не жертвуют статуям императора? В это же время в Ямнии произошло столкновение между евреями и местными жителями — язычниками, которые соорудили жертвенник в честь императора, и тогда Калигула, раздраженный упорным отказом евреев воздавать ему божественные почести, предписал Петронию истребить поголовно всех иудеев, если они не примут в иерусалимский храм его статуй. Таким образом, несчастье, постигшее александрийских евреев, разразилось теперь над всей Иудеей (И. Д. ХVIII, 8, 1. Филон In Flaccum; legatio ad Cajum).

[55] Река Вил (Belus), тоже Пагида, ныне Нааман, упоминается также у Тацита (Hist. V, 7) и Плиния (Hist. natur. 5.19, 36, 26), как источник добывания стеклянного песку.

[56] В самом Риме, впрочем, дело евреев между тем приняло, благодаря заступничеству Агриппы, более благоприятный оборот. Агриппа, находившийся как раз в то время при императоре, случайно узнал об опасности, угрожающей его единоверцам. Это известие на него произвело такое сильное впечатление, что он упал в обморок, от которого он только очнулся на следующий день. Поправившись, он немедленно представил императору обширную записку, в которой он умолял его об отмене данного им приказа, выставляя ему на вид, что никто из его предшественников никогда не потребовал от евреев ничего подобного, противного законам их веры. Ходатайство его не осталось без надлежащего действия: Калигула написал Петронию, чтобы он евреев оставил в покое. Но полученное вслед за тем от Петрония донесение об упорстве евреев и о его медлительности привело Калигулу в такую ярость, что он приказал ему лишить себя жизни. Но прежде чем этот приказ дошел до места назначения, Калигула умер от рук заговорщиков. Так Филон рассказывает о заступничестве Агриппы (Legat. ad. Cajum, § 35-41). У Иосифа Флавия рассказ этот является в следующем виде: Когда Калигула отдал известный приказ Петронию, Агриппа был в Риме; долгое время он был безутешен и не знал, что предпринять для отвращения беды; наконец, он прибег к следующей тактике. Он устроил у себя во дворце пир для Калигулы и затратил на этот пир неимоверные средства, так что он обилием и утонченностью блюд и роскошью обстановки превосходил всякие ожидания гостей и приводил в изумление самого императора, славившегося своим мотовством и обжорством. Развеселившись от вина, Калигула, в порыве благодарности за столь широкое гостеприимство хозяина, просил его пожелать себе от него что-нибудь, обещав заранее исполнить всякое его пожелание, если только это будет в его власти. Агриппа был слишком опытный царедворец, чтоб сразу воспользоваться таким лестным предложением для намеченной им цели: он отклонил его в очень учтивой, но решительной форме, заявив, что ему нечего больше желать себе, ибо он и так уже высоко облагодетельствован милостями императора. Тогда только Калигула, тронутый скромностью Агриппы, начал настаивать на своем требовании. Как будто по принуждению, Агриппа объявил тогда свою просьбу, заключавшуюся в том, чтоб император сам добровольно отказался от своего желания установить свои статуи в иерусалимском храме. Это была конечно очень смелая просьба, сопряженная с опасностью жизни для Агриппы. Но Калигула с одной стороны был поражен бескорыстием Агриппы, просившим для других там, где он с большей уверенностью в успехе мог просить лично для себя; с другой же стороны, ему было стыдно в присутствии многих гостей, пировавших вместе, с ним, отказать Агриппе в просьбе, на которую он сам настойчиво вызывал его. Он действительно исполнил обещание и написал Петронию, чтобы тот распустил войско и оставил без исполнения его прежний приказ, а в случае статуи уже поставлены в храме, то удалить их немедленно. Дело окончилось бы таким образом к общему благополучию, как вдруг, сейчас после отправки письма, прежде чем оно могло дойти до места назначения, получено было известное донесение Петрония. Приведенный в ярость неповиновением последнего, своенравный Калигула написал ему угрожающее письмо и вновь предписал ему исполнить его приказ. (И. Д. ХVIII, 8, 7, 8).

[57] Полное имя его: Тиверий Клавдий Друз Нерон Германик, младший сын старшего Друза, брат отца Калигулы, Германика — следовательно дядя убитого императора.

[58] В И. Д. ХIХ 1-4, подробно описываются заговор против Калигулы и посредничество Агриппы между сенатом и Клавдием. Участники в заговоре имели в виду вместе с монархом убить и монархию и восстановить старую республику или аристократическую конституцию. Сенат и консулы, лишенные всякой власти и служившее только игрушками в руках цезарей, по смерти Калигулы мечтали о восстановлении своего прежнего значения; у ораторов развязались языки: клеймя с трибуны столетнее рабство, в которое ввергли римлян деспотические цезари, они призывали сенаторов на борьбу за свободу. Но в это самое время преторианцы вытащили уже из дворца трепетавшего со страха Клавдия, который думал, что его ведут на казнь, понесли на плечах в свой стан за город и провозгласили его императором. А преторианцы составляли тогда могущественную силу. Прежде они были разрознены по всему Риму и его окрестностям и размещены на квартирах у граждан. Тиверий же, желая приобрести в них послушное орудие для порабощения нации, собрал их в один укрепленный стан пред Виминальскими воротами (castra praitoria). Цель была достигнута: воины, поселенные отдельно от граждан и образовавшие особую корпорацию, сделались враждебно настроенными к гражданам и готовыми на всякие насилия над ними. Но держа в трепете весь Рим, они сделались грозой самих императоров: они низвергали их и возводили на престол по своему произволу. Во время переворота после Калигулы преторианцы стали в оппозицию сенату, ему не сочувствовал также и народ, который давно уже привык к монархическому образу правления и не признавал законной власти за сенатом; даже солдаты, стоявшие на стороне последнего, требовали восстановления единодержавия. Сенат находился в большом затруднении и действовал нерешительно. Но и Клавдий, несмотря на то, что все шансы были на его стороне, был слишком слабоумен и бесхарактерен, чтоб уметь воспользоваться благоприятствовавшими ему обстоятельствами. Риму предстояло тогда испытать одну из тех кровопролитных междоусобиц, какую он переживал в последнем периоде республики. От этой опасности спас город и государство Агриппа, который, приняв на себя посредничество между непризнанным еще императором и сенатом, внушил первому твердую решимость не выпускать из рук доставшейся ему власти, а с другой стороны убедил консулов и вождей сената не вступать в неравный бой с преторианцами.

[59] Восстановив Иудейское царство в прежних его пределах, Клавдий позаботился также о благе евреев, рассеянных по всему римскому государству. Два эдикта были изданы им, по просьбе Агриппы и Ирода, в пользу евреев: одним были восстановлены гражданские права александрийских евреев; другой же был разослан во все римские провинции; этим эдиктом евреи повсеместно были уравнены в правах с коренным населением, а всем азиатским и европейским народами; а также римским наместникам повелевалось не препятствовать евреям открыто и свободно исповедывать религию их отцов. (И. Д. XIX, 5).

[60] По И. Д., сооружение городской стены было прекращено еще при жизни Агриппы, вследствие приказа Клавдия. Агриппа, зная хорошо, как непрочна римская дружба, зависящая от единоличной воли императора, хотел, повидимому, доставить своей столице более верную гарантию ее будущей политической свободы в виде сильно укрепленной стены. Но тогдашний правитель Сирии, Марз — заместитель Петрония — не замедлил донести об этом Клавдию и выставить поведение Агриппы в подозрительном свете, вследствие чего и последовал приказ о приостановлении работа. Еще одно неприязненное столкновение иудейского царя с сирийском наместником указывает также на стремление Агриппы к завоеванию себе большей самостоятельности, чем та, которую могло ему доставить личное и случайное благорасположение того или другого императора. Он даже замышлял устроить тайный союз восточных царей, находившихся в одинаковой зависимости с ним. В Галилейском городе, Тивериаде, куда Агриппа отправился однажды под видом прогулки, съехались: Антиох, царь Коммагены, Сампсигерам из Эмесы, Котис из Малой Армении, Полемон из Понта и Ирод из Халкиды. Но свидание шести сильных царей опять встревожило Марза, усмотревшего в нем нечто, угрожающее спокойствие римского государства; он отправил к каждому из царей отдельных уполномоченных с предписанием удалиться на родину.

[61] В И. Д. Иосиф дает следующую характеристику личности Агриппы I. «Агриппа был в высшей степени щедр; своих подчиненных он старался привязать к себе богатыми подарками; но он далеко не был похож на своего деда Ирода. Этот был от природы жесток и необуздан и открыто признавался, что он душой более эллин, чем Иудей. Украшая на свой счет чужестранные города, устраивая бани и театры в одних, храмы и колоннады в других, он своей собственной стране не оказывал ни малейшего внимания; Агриппа же, напротив, был человеколюбив и ко всем одинаково великодушен; он был любезен с иностранцами, но к своим подданным он относился с большей участливостью. Точно также он охотно и подолгу жил в Иерусалиме, соблюдал добросовестно отечественные законы и во всех отношениях служил образцом добродетели; не проходило ни одного дня, чтоб он не совершал жертвоприношения. Характерен также следующий факт, рассказываемый Иосифом. Однажды, когда Агриппа уехал в Кесарею для присутствования на играх, один из именитых законоучителей, по имени Симон, созвал народное собрание и объявил царя безбожником и недостойным поэтому быть допущенным в храм. Начальник города письменно донес об этом Агриппе. Тогда последний приказал привести Симона в Кесарею и, посадив его затем рядом с собою в театральной ложе, спросил его ласково и добродушно: «Скажи теперь, Симон, что тут совершается противозаконного?» Симон не знал, что возразить, и извинился пред царем. Агриппа не только простил его, но помирился с ним и отпустил его обратно в Иерусалим с подарками. Таким образом Агриппа своим добродушием расположил к себе даже непреклонных фарисеев. В Талмуде встречаются об Агриппе самые похвальные отзывы. Он имел обыкновение смешиваться с толпой, когда последняя с песнопением приносила в храм первые плоды с полей и садов, и сам даже носил свою корзину с плодами в святилище. Он возобновил упраздненное Иродом чтение Второзакония в конце субботнего года. Однажды во время чтения пред народом в храмовом дворе установленной для этого случая главы, дойдя до стиха: «Из среды твоих братьев выбери себе царя», он вспомнил свое полуидумейское происхождение и заплакал. Фарисеи тогда ободряли его словами: «Ты наш брат, ты наш брат?» Дальше об Агриппе известно, что он, подобно своему деду, имел страсть к строительным предприятиям; неимоверно большие средства он затратил на украшения тогдашнего римского города Берита (ныне Бейрут) в Сирии, в котором построил театр, амфитеатр, бани и колоннады; все эти здания славились своей красотой и роскошной обстановкой. На сколько вообще Агриппа был щедр на постройки и на раздачу подарков, доказывает то, что извлекая из своего царства 12 миллионов талантов, он должен был еще прибегать к займам. В течение своего короткого царствования он сменил несколько первосвященников: вместо Теофила, сына Анана, он назначил Симона Конофера, сына Боефа, затем он устранил Симона и возвел в первосвященнический сан Маттафию, сына Анана, а после — Элионая, сына Канфера. Он умер в Кесарее внезапно на 54 году от роду, искренно оплакиваемый иудеями. Три года он царствовал над тетрархией Филиппа, на четвертом году он получил также тетрархию Ирода Антипы, а последние три года он был полновластным царем и над всей Палестиной. Царствование Агриппы было вечерней зарей самостоятельной политической жизни иудеев. После смерти этого благочестивого царя, возродившего свободу нации, Иудея опять подпала под власть римских прокураторов и недолго спустя она была вовлечена в гибельную войну с римлянами, (ХIХ, 7, 2, 3, 4; 8, 1 и 2).

[62] Молодому Агриппе было тогда 17 лет; он находился в Риме и воспитывался при дворе Клавдия; когда умер его отец, император хотел было послать его в Иудею с царскими полномочиями, как наследника; но этому решению воспротивилась толпа императорских вольноотпущенников, приобретших уже тогда всесильное влияние на Клавдия (И. Д. ХIХ, 9, 2).

[63] Во время правления этих двух прокураторов, в Иудее произошли следующие события. Первый из них, Фад, вступив в управление новопревращенной провинцией, потребовал выдачи ему первосвященнического облачения для хранения их в крепости Антонии. Такой порядок существовал и при прежних прокураторах; названное облачение находилось под охраной римлян в течение всего года и выдавалось первосвященнику к судному дню для совершения службы в Святая-Святых храма. С этим актом, самим по себе унижавшим гордость нации, была связана другая цель, глубже затрагивавшая ее интересы, а именно: сосредоточие в руках прокуратора права назначения и устранения первосвященников. Этой цели добивался также Фад; его поддерживал и сирийский наместник Кассий Лонгин, который, опасаясь вооруженного сопротивления, прибыл в Иерусалим с отрядом войска. Но иудеи не сопротивлялись, а просили только разрешить им отправить по этому поводу посольство в Рим. Благодаря заступничеству молодого Агриппы, посольство имело успех: первосвященнические облачения были оставлены в храме, а верховная власть над храмом и право назначения первосвященников были вверены брату Агриппы I, царю Халкиды, Ироду. Последний устранил с первосвященнического поста Элионая и передал его сан Иосифу, сыну Камия или Кемеда, а после — Анании, сыну Небедая. Новое превращение иудейского царства в римскую провинцию вызвало опять к жизни прекратившиеся на время революционные движения зелотов. Иудейская масса в Перее делала нападения на греческое население Филадельфии (быв. Раббат-Аммон); другой революционный отряд под предводительством Толомея производил набеги на арабов и идумеев. Вскоре появился также лжепророк, по имени Февда (упоминается также в деяниях Апостол. 5, 36), увлекший за собою к Иордану огромную массу людей обещанием освободить их от рабства, после того как он переведет их чрез реку по суше. Со всеми этими римскими врагами воевал Куспий Фад и разбивал их в сражениях или внезапных нападениях. Последовавший за Фадом прокуратор Тиверий Александр был перешедший в язычество еврей, сыпь алабарха Александра Лизимаха и племянник еврейского философа александрийской школы Филона. При нем революционное движение зелотов еще более усилилось. Александру удалось схватить главных их вожаков, Якова и Симона — двух сыновей основателя этой партии Иегуды Галилеянина. (См. II, 8, 1 и примечание к этому §); оба были преданы распятию. В правлении же Александра произошло известное событие, так радостно встреченное всем тогдашним еврейством. Царица адиабенская, Елена, которая вместе со своими сыновьями и всем царским домом открыто приняла еврейскую религию, прибыла из дальней своей родины с большим торжеством в Иерусалим для жертвоприношения в храме. Ее прибытие совпало как раз с неурожайным годом для Иудеи и было в высшей степени спасительно для бедствовавшей народной массы, так как царица затратила богатую свою казну на покупку хлеба в Египте и раздачу его населению Иерусалима и других иудейских городов. Не даром имя «Hilna ha'malka» так запечатлелось в памяти народа; до сих пор один из древних полуразвалившихся дворцов Иерусалима, невдалеке от места храма; слывет в массе народа под названием: «дворец Елены-царицы». Тело ее и известного сына ее, Изата, были перевезены в Иерусалим и похоронены в великолепном мавзолее, устроенном царицей еще при жизни в трех стадиях от города. (И. Д. XX, 1-5). Этот мавзолей, состоявший из трех пирамид, вероятно; тождествен с так называемыми «царскими усыпальницами», находящимися в окрестности Иерусалима. Предположение это, высказанное многими учеными, отчасти подтверждается найденным известным французским археологом de Saulcy в «усыпальницах» саркофагом с двуязычной надписью, свидетельствующей о погребении в этом месте царицы сирийского происхождения. См. Renan, Journal asiatique 1865, стр. 550 сл.; Хвольсон, сборник еврейских надписей. 67 сл. Изображение саркофага и надписи у de Saulcy, Voyage en Terre Sainte. I, 377, 385.

[64] Тигран и Александр (I, 28, 1).

[65] Вместе с царством Ирода к Агриппе перешло право заведывания храмом и назначения первосвященников.

[66] Александр правил Иудеей только несколько лет; впоследствии он достиг высшего назначения — наместника императора в Египте. Мы еще раз встретимся с ним при осаде Иерусалима.

[67] По И. Д. — 20 000.

[68] На севере от Иерусалима.

[69] По И. Д. Гинея — ныне Дшеник — на юго-востоке Израильской долины.

[70] По И. Д. убито было много галилеян. Нападения самарян на галилейских пилигримов происходили весьма нередко. Враждебное отношение самарян по отношению к евреям, проезжавшим через их страну, была главнейшей причиной, побудившей первых Маккавеев лишить их самостоятельности и присоединить их территорию, и без того принадлежавшую евреям при первом храме, к иудейскому царству.

[71] По более правдоподобному рассказу в И. Д., вмешательства Кумана в это дело требовали не самарийские, а галилейские представители. Куман же остался пассивным вследствие подкупа, полученного им от самарян.

[72] Элеазар еще до столкновения галилеян с самарянами уже несколько лет предводительствовал вольным отрядом.

[73] Кроме себастийцев, участвовали в нападении еще четыре когорты пехоты и сами самаряне.

[74] Преемник Анании, сына Навата.

[75] Иудеи жаловались именно на то, что Куман был подкуплен самарянами и вследствие этого не принял своевременно мер к предупреждению междоусобицы. (И. Д. XX, 6, 2).

[76] Паллас, вольноотпущенный Антонии, матери императора, пользовался всемогущим влиянием при Клавдии и в союзе с его женами, сначала Мессалиной, а потом Агриппиной, управлял государством и самим Клавдием и сделал царствование его столь же ужасным, как и Калигулы. Тацит в своих анналах (ХII, 54) дает подробную характеристику Палласа, и перейдя к брату его, Феликсу, также бывшему рабу, говорит: «Но брат Палласа, Феликс, состоявший много лет прокуратором в Иудее, превосходил его в жадности; могущество, которое его прикрывало, внушало ему уверенность, что всякие преступления пройдут для него безнаказанно. Он действовал свирепо и произвольно с гордостью царя и низостью раба».

[77] Вторая жена Клавдия, Агриппина, внесла в правление новые пороки и преступления; римляне считали времена Мессалины менее ужасными. После того, как император усыновили ее сына от первого брака, Нерона, она отравила Клавдия, Нерон же в это время отправился в стан преторианцев и был ими провозглашен императором, несмотря на то, что законным престолонаследником был родной сын Клавдия, Британник.

[78] И еще 14 деревень. (И. Д. XX, 8, 4).

[79] Феликс овладел им хитростью, пригласив его к себе для мирных переговоров (И. Д. XX; 8, 5).

[80] По имени этого маленького с обращенным внутрь острием кинжала, походившего на фракийский изогнутый малый меч sica, убийцы, пользовавшиеся этим оружием, и назывались сикариями; рана, нанесенная таким оружием, при обратном его движении, еще больше увеличивалась. Сикарии не были простыми разбойниками, какими их изображает Иосиф Флавий, но составляли крайнюю фракцию зелотов, прибегавшую, для достижения своих патриотических целей, даже к убийству своих противников. К более позднему времени относятся сикарии, упоминаемые в Талмуде, и распоряжения, изданные против них (См. F. Rosenthal. Das Sikarikon-gesetz в Monatsschrift fur Geschichte und Wissenschaft, 1892).

[81] Первосвященник Ионафан содействовал назначению Феликса прокуратором, вследствие чего он был ненавистен сикариям. С другой же стороны Феликс начал тяготиться Ионафаном, укорявшим его неоднократно за его жестокие и несправедливые действия, и хотел от него освободиться. С этой целью он вошел в соглашение с сикариями, которые, хотя и были врагами Феликса, тем не менее представили свои услуги в его распоряжение для убийства одинаково ненавистного им первосвященника.

[82] В И. Д. образ египетского лжепророка — самого популярного из всех его собратьев, появившихся в последнюю эпоху падения Иудеи, — очерчивается несколько иначе; он не побуждал своих приверженцев к насильственным действиям, а обещал им одним своим глаголом разрушить иерусалимские стены и этим чудом воочию убедить их в божественности своего послания (XX, 8, 6). Этот египтянин, вероятно, тот же, о котором упоминается в деяниях Апостолов 21, 38.

[83] Нет сомнения, что самозваные пророки, как и сикарии исходили из чисто патриотических побуждений; все они выходили из недр одной общей партии ревнителей (зелотов) и стремились к одной цели: освободить нацию от чужеземного гнета, но крайнее ожесточение, с которым они преследовали свои цели, сделали их в действительности страшным бичом для страны. Возможно, однако, что в рядах борцов за свободу находились и искатели наживы и профессиональные разбойники, которые весь смысл своего существования видели в смутах и анархии.

[84] Как высок был нравственный уровень кесарийцев и себастийцев; а равно и гарнизонов, расположенных среди них, можно видеть из следующего рассказа Иосифа. «Когда сделалась известной смерть Агриппы I, граждане Кесареи и Себасты мигом забыли все его благодеяния и начали вести себя, как закаленные его враги. Они поносили умершего самыми непристойными словами, а солдаты вторглись в его дом, схватили портреты его дочерей, понесли их в публичные дома и, установив их над крышами последних, осмеяли их в такой форме, что я не берусь ее передать. Еще больше — на центральных площадях они с венками на надушенных благовонными маслами головах (* В этом заключалась дерзкая насмешка, так как они, как подданные, должны были носить траур по царе.) открыто пировали, приносили благодарственные жертвы Харону (** Мифологический лодочник, который по понятиям греков перевозил души умерших.) и весело поздравляли друг друга с радостной вестью о скоропостижной смерти царя... «Император Клавдий, узнавши, как они позорили память умершего и честь живших еще его дочерей, приказал посланному в Иудею прокуратором Куспию Фаду прежде всего наказать жителей Кесареи и Себасты, а расположенные в них войска сослать на тяжелую службу в отдаленный Понт и на их место набрать других солдат из находившихся в Сирии римских легионов. Приказание это не было, однако, приведено в исполнение, так как виновные сумели выпросить себе чрез депутацию у императора прощение. Оставшиеся на своих местах гарнизоны сделались злейшим несчастьем для иудеев, так как они своими насилиями вынудили их объявить войну римлянам. Лишь впоследствии, когда война была уже окончена, Веспасиан наказал кесарийцев и себастийцев, сослав их из их насиженных мест» (И. Д. ХIХ, 9, 1, 2).

[85] Феликс уже после удаления его с поста прокуратора был обжалован кесарейскими евреями пред императором, но был прощен, благодаря заступничеству брата его Палласа.

[86] При Порции Фесте, правившем только два года, положение дел в Иудее ни в чем не изменилось: сикарии, все больше увеличиваясь в числе, продолжали неистовствовать против своих противников, появлению новых лжепророков также не прекращалось, одного из них, увлекшего целые толпы приверженцев в пустыню обещанием чудесного избавления их от римского рабства, Фест преследовал вооруженной силой. При Фесте произошел также серьезный конфликт между Агриппой II и прокуратором, с одной стороны, и умеренной благочестивой партией иерусалимских граждан, с другой. Агриппе вздумалось построить новый этаж на замке Асмонеев для того, чтобы обрести в нем обсервационный пункт для наблюдения за всем тем, что происходит в храме; священники возмутились поступком царя и возвели на внутренней западной галерее стену, которая закрывала храм от нескромных глаз Агриппы; но эта стена скрывала храм и от внешней галереи, где в праздничные дни были расставлены римские военные посты. Фест потребовал поэтому разрушения новосооруженной стены; иудеи же никак не соглашались, так как это, по их понятиям, было бы равносильно разрушению части храма. Дело было предоставлено на суд императора Нерона, который, благодаря заступничеству жены его Поппеи, питавшей расположение к иудаизму, решил спор в пользу иудеев. (И. Д. XX, 8, 11).

[87] Клазоменский грек, жена которого, Клеопатра, состояла в дружеских отношениях с Поппеей. Покровительство могущественной императрицы и дозволяло Флору действовать в Иудее безнаказанно, по своему произволу (И. Д. XX, 11, 1).

[88] До этого места Иосиф доводит свои «Иудейские древности». Охарактеризовав в общих чертах личность последнего прокуратора, автор в заключении этой книги говорит: «Одним словом, Флор был тот, который довел нас до того, что мы предприняли войну с римлянами; ибо мы решились лучше сразу погибнуть, чем капля по капле истекать кровью.

[89] Посредством подкупа Берилла (так следует читать И. Д. XX, 8, 9, а не Бурр), секретаря Нерона.

[90] Македонское название месяца, соответствующего еврейскому месяцу Ияру (Май).

[91] Египетские писатели распространили по древнему миру молву, что еврейский народ был одолим проказой и вследствие этого он жил изолированным в Египте, а потом изгнан оттуда (Против Апиона I, 26). Поступок кесарийца заключал в себе таким образом намек на эту клевету, так как по Моисееву законодательству прокаженные, исцелившись от своей болезни, должны были принесть в жертву птиц (Левит, 14).

[92] Этой казни подвергались обыкновенно рабы.

[93] После смерти Ирода, царя Халкиды, за которым она была замужем, она вышла за киликийского царя Полемона, принявшего из-за нее иудейство. Но брак этот был недолговечен: Вереника разошлась с своим новым мужем и возвратилась опять к своему брату, Агриипе (И. Д. XX, 7, 3).

[94] Предместье города.

[95] Уничтожение колоннады, чрез которую гарнизон мог иметь постоянный доступ ко храму, признавалось первым официальным актом отпадения иудеев от римского владычества. Этот акт был таким образом совершен среди боевого смятения и против ожидания самих даже тех евреев, которых Иосиф называет мятежниками.

[96] Флор видел ясно, что дальнейшее его пребывание в Иерусалиме становится для него опасным.

[97] Водяной источник на восточной окраине города.

[98] При переводе этой фразы, мы руководствовались толкованием Гаверкампа. Смысл этих слов следующий: Если бы ваши предки хотели воевать с римлянами, то это было бы простительно, потому что они во всех отношениях превосходили вас, да при том не имели никакого представления о римском могуществе, но вы, прекрасно знающие, как силен Рим, никоим образом не должны взяться за оружие.

[99] Древнее название Африки.

[100] Ныне Кадикс — портовый город на юго-западе Испании.

[101] Ликторы в знак карательной власти того лица, которое они сопровождали, носили связки березовых или вязовых прутьев (fasces) с воткнутой в них секирой.

[102] Народ, живший на с.-в. берегу Черного моря.

[103] Обитали плодородную область Азии на восточном берегу Черного моря.

[104] Жители Крымского полуострова.

[105] Древнее название Черного моря.

[106] Древнее название Азовского моря.

[107] Область в северо-западной части Малой Азии, в нынешней Анатолии.

[108] Страна на в. Малой Азии, превращенная в римскую провинцию Тиверием.

[109] Береговая полоса Малой Азии между Ликией и Киликией.

[110] Область на южном берегу М. Азии первоначально называвшаяся Мидией, превращена в провинцию Клавдием.

[111] Местность на юго-восточном берегу М. Азии.

[112] Обитали страну между Македонией, Гемусом, Эгейским морем и Дунаем,

[113] Жили первоначально по прибрежью Адриатического моря.

[114] Дакийцы или Даки — племя, населявшее нынешнюю Трансильванию, Валахию, Молдавию.

[115] Жители Далмации, части древней Иллнрии.

[116] Древние жители Испании, смешавшиеся впоследствии с лузитанцами.

[117] Жители западной части древней Испании, нынешней Португалии.

[118] Жили по северному берегу Испании до Пиренеев; были покорены Августом. Потомки их назывались басками.

[119] Гибралтарский пролив.

[120] Жители Киренаики в северной Африке.

[121] Африканский народ, живший недалеко от Египта.

[122] Жители берегов двух заливов Средиземного моря на севере Африки, известных под названием Большой и Малой Сирты и считавшихся в древности опасными для мореплавания по причине песчаных отмелей.

[123] Африканский народ, живший на берегу Большой Сирты.

[124] Племя берберийского рода, жившее в древней Мавритании.

[125] Нумидия — нынешний Алжир.

[126] Африка.

[127] Воспитанный при римском дворе, Агриппа II был его преданной креатурой и послушным орудием в руках сирийских наместников и иудейских прокураторов, в дружбе которых он всегда заискивал единственно лишь в собственным интересах. Связь с родным еврейским народом он также поддерживал настолько, насколько она соответствовала его личным целям. Связь эта не была основана на общности интересов и стремлений; последние были у них диаметрально противоположны: народ желал освобождения от римского ига, а блестящее положение Агриппы покоилось на господстве римлян, даровавших ему бывшую тетрархию и титул Филиппа иудейского царя; она не зиждилась на общности религиозных и нравственных традиций, и те и другие были у них также разные. Агриппа очень мало имел общего с иудейской религией и всосал в плоть и кровь римские нравы и обычаи, ярыми антагонистами которых были иудеи. Это была чисто дипломатическая связь, внешняя и неискренняя с обеих сторон. Народ выказывал внешние знаки благоговения Агриппе в том расчете, что последний, хотя только титулованный царь, но все-таки царь, будет защищать его от произвола прокураторов. Агриппа же вынужденно разыгрывал роль покровителя иудейского народа с тем расчетом, чтобы сохранять свое влияние на него и держать его в постоянной покорности и повиновении Риму, ибо всякие враждебные манифестации со стороны иудеев против римлян могли бы скомпрометировать и его лично в глазах римского двора. Эти шаткие, чисто условные отношения, чуждые взаимных симпатий, должны были прерваться в ту минуту, когда одна из сторон перестала заботиться об их равновесии даже наружно. Это именно и случилось при столкновении, описанном в настоящей главе. Агрилпа не пожелал выступить открыто против тирана в защиту угнетенной нации и отказал иудеям в их справедливом требовании о снаряжении посольства в Рим для обжалованья Флора; иудеи тогда, с своей стороны не сочли более нужным сдерживать свои настоящие чувства к царю и проявляли их наружу со всею откровенностью.

Свою неискренность к евреям Агриппа обнаруживал неоднократно, как постройкой тайного наблюдательного пункта над храмом, вызвавшей протест не только простой массы, но и всей иерусалимской знати и не одобренной даже Нероном (И. Д. XX, 8, 11), так и назначением первосвященниками исключительно лиц, заведомо преданных римскому режиму, каковым был и последний первосвященник Ананий, впоследствии убитый сикариями. Нравственный облик царя был таков, что молва приписывала ему сожительство с кровной его сестрой, прекрасной Вереникой (И. Д XX, 7, 3). Другая его сестра, Друзилла, перешла в язычество и сочеталась браком с римским прокуратором Феликсом (И. Д. XX, 7, 2). Его собственные подданные ненавидели его за то, что он на выжатые у них деньги украшал римский город Берит великолепными зданиями, статуями и проч. (И Д. XX, 9, 4).

[128] На западном берегу Мертвого моря, недалеко от Энгедди, ныне Себбех.

[129] От 8-го до 15-го Аба.

[130] «Корбан-Ецим» — 15-го Аба.

[131] 16-го Аба.

[132] Менахем.

[133] Соответствует еврейскому месяцу — Элулу (второй половине августа и началу сентября).

[134] Манаим хотел еще убить командира царского войска, Филиппа, но этому намерению воспротивились родственные Филиппу вавилонские евреи из партии же зелотов (Автобиогр. Иосифа, 11).

[135] Масада под защитой этого героя держалась дольше всех остальных крепостей, занятых евреями.

[136] Юго-восточная часть города.

[137] 17-го элула. День этот, в который Иерусалим очистился от римлян, принят был в число полупраздников.

[138] Библейский Хесбон (Есевон).

[139] В Библии Кедеш галилейский (см. книгу Исуса Навина 20, 7),

[140] Один из тех укрепленных городов, который Ирод I построил для устрашения народа и предупреждения восстания (И. Д. XV, 8, 5), на границе Галилеи у горы Кармиля.

[141] В своей «Автобиографии» (§ 6) Иосиф вынужден сознаться, что скифопольские евреи были принуждены к этому коренными жителями.

[142] В латинском, переводе Руфина вместо Ноара читается имя Вар, и это чтение, кажется, находит себе подтверждение в Vita. 11. Упомянутый здесь Соем несомненно есть правитель Эмесы, так как о нем здесь говорится как о современнике Агриппы; другой же Соем, которому Калигула в 38 г. передал правление над итурейскою областью, умер в 49 г. по Р. Хр. Соображения, высказанные Schurer'ом по этому поводу (Geschichte I, 605) лишены всякого основания.

[143] Город Махерон еще долго после разрушения храма оставался в руках зелотов.

[144] Почетное звание в Египте со времени Александра и Птоломея.

[145] С целью похлопотать об отнятии у евреев гражданских прав (Гретц III, 13).

[146] По происхождению еврей — племянник знаменитого Филона. Перешедши в язычество, он получил назначение прокуратора в Иудее, а потом — наместника в Египте.

[147] Царь Коммагены.

[148] Вместо Завулон следует, вероятно, читать Хавулон, согласно Vita, 43, т. е. библейский См. Neubauer, La Geographie du Talmud, p. 205. Смысл следующих в тексте за названием города слов — называемый городом мужей — не ясен. См. Graetz, Geschichte, III, 494.

[149] Библейский Гивеон, сохранивший свое название еще по сие время в форме ал-Джиб.

[150] Святость субботы вообще не дозволяла евреям вести в этот день войну. Зная это, противники пользовались преимущественно этим днем для нападения. Так, напр. Птоломей I взял Иерусалим в субботу. Только при Маккавеях решено было сражаться в субботу, но только в случае опасности и с целью обороны. Этого правила евреи придерживались и впоследствии, строго избегая наступательного движения в субботу. Ср., между прочим, Contra Apion. I, 22.

[151] Впоследствии один из главных героев иудейско-римской войны.

[152] Греческий перевод еврейского См. И. Д. ХI, 8, 5.

[153] Тишри — Сентябрь-Октябрь.

[154] Мархешван. — Ноябрь.

[155] Родственники царя Агриппы.

[156] Автор настоящей книги.

[157] Результаты выборов оказались таким образом весьма неблагоприятными для зелотов, несмотря на то, что они после победы над Цестием и изгнания римлян из пределов страны получили решительное преобладание, как в столице, так и в провинции. Народ, привыкший всегда уважать свою знать, не решался, повидимому, избрать на высшие государственные и военные посты незнатных по происхождению коноводов партии ревнителей. Элеазар-бен-Симон, победитель Цестия, впоследствии главнейший вождь войны, был совершенно обойден на выборах; еще более могущественный в то время вожак зелотов Элеазар-бен-Анания, который дал войне первый импульс воспрещением жертвоприношений за римлян и императора, который очистил город от римлян и устранил узурпатора Манаима — этот Элеазар, для того вероятно, чтобы удалить его из Иерусалима, получил начальство над второстепенной провинцией — Идумеей. На самые же ответственные посты в Иерусалиме и Галилее были возведены римские друзья, которые раньше скрывались от преследования зелотов и, как Иосиф откровенно рассказывает в своей «Жизни», с нетерпением ожидали нашествия Цестия, как своего освободителя, и которые лишь после поражения римского войска, когда им осталось на выбор — бежать из города или примкнуть к зелотам, избрали последнее, приняли в свои руки бразды войны — без веры и надежды на ее благоприятный исход, без серьезной решимости довести ее до конца, а с затаенной в душе предательской мыслью в течение самой войны сблизиться с римлянами и вновь водворить в Иудее их господство. Последствия показали, как эти выборы, неблагоприятные для зелотов, были пагубны для самой войны.

[158] На юго-западной границе Нижней Галилеи.

[159] Местоположение Сел., Каф. и Сиг. неизвестно. Иафа — возле Иотапаты.

[160] Деревня Ахавара, расположенная на скале (Vita. 37)

[161] Сел. — на северо-вост. конце Меромского озера, Сог. — в верхнем Гавлане, Гам. — в нижнем. Все эти города, как расположенные в Гавлане, принадлежали царству Агриппы, но отпали от него вместе с другими еще городами и присоединились к восстанию.

[162] Сообщенное здесь о расположении сепфорийцев к войне против римлян не соответствует истине. Сепфорийцы не только не сочувствовали войне, но прямо стояли на стороне римлян. Уже во время похода Цестия Галла против Иерусалима они выказали свое нерасположение ко восстанию иудеев. Они укрепили свой город не против римлян, но в пользу их. Самому Иосифу пришлось впоследствии пойти против изменнического города и взять его силой. О двусмысленном положении, занимаемом сепфорищами во все время войны и о миролюбивом их настроении свидетельствуют многие показания в «Жизни» Иосифа Флавия (см. Vita 8, 22, 25; 45, 65, 67).

[163] Иосиф рисует себя здесь чрезвычайно деятельным начальником края, истым вождем революции и преданным борьбе за независимость, каким в сущности он должен был бы быть в качестве полководца, которому вверена была охрана самой важной в стратегическом отношении области — Галилеи, куда неприятель должен был прежде всего вторгаться, чтобы проникнуть в самую Иудею. Но в совершенно другом свете он выставляет себя в своей «Жизни», которую он слишком 20 лет спустя опубликовал, как бы в ответ Юсту из Тивериады, который в своей не сохранившейся «Истории Иудейской войны» представил Иосифа как настоящего организатора восстания в Галилее и как врага римлян. Вот как автор объясняет мотивы, побудившие его примкнуть к восстанию и взять на себя начальство над Галилеей.

«Когда мне исполнилось 26 лет, говорит Иосиф, я отправился в Рим. Прокуратор Иудеи послал трех священников, людей именитых и моих друзей, чтобы дать ответ пред императором за какой-то неважный проступок. Я от души желал им помочь... Корабль, на котором я ехал и на котором было до 600 пассажиров, потерпел крушение в Адриатическом море. 80-и из нас, умевшим плавать, удалось спастись. Божий промысел прислал нам навстречу судно из Кирены, которое приняло нас на борта. Прибыв в Дикеархию, я подружился с актером еврейского происхождения, по имени Алитур. Этот человек состоял в большой милости у императора Нерона и при его помощи я получим доступ к императрице Поппее. Вскоре мне удалось выхлопотать освобождение священников и, кроме этой милости, получить еще от императрицы большие подарки, после чего я возвратился в мое отечество. Я нашел последнее в сильном брожении: беспрерывно росло общее желание другого порядка вещей; масса была совершенно готова восстать против Рима. Я призывал мятежников к их долгу и по мере сил и возможности старался навести их на другие мысли... Мне не удалось их переубедить — так велико было их безумие, вызванное отчаянным положением. Тогда я уже должен был бояться, что мои неоднократные напоминания и советы могли сделать меня предметом презрения и навлечь на меня подозрение в том, что я действую за одно с неприятелем. Чтобы избегнуть опасности смерти, грозившей мне после взятия замка Антонии (это было 15-го Аба, когда зелоты штурмовали крепость и разбили римский гарнизон — См. II, 17, 7), я скрылся внутри храма... После этого я вновь примкнул к священникам и именитым фарисеям. Нас охватил немалый страх, когда мы увидели, что народ стоял уже вооруженный, и мы находились в большом затруднении. Препятствовать восстанию не было больше в нашей власти, а между тем мы лично находились в большой опасности. При таких обстоятельствах мы стали показывать вид, как будто сочувствуем вожакам народа, но делали это для того, чтобы умерять их рвение. Мы надеялись, что Цестий вскоре прибудет с значительными силами и тогда народное движение и вся эта военная сутолока прекратятся; но наши надежды не сбылись... После поражения Цестия, те из старейшин Иерусалима, которые рассчитывали на счастливый успех сирийского правителя, увидели, что мятежники снабжены оружием, между тем как им самим его недоставало. В это время они узнали, что Галилея еще не вся восстала против римлян. Тогда они послали меня туда с двумя священниками, честными и благородными людьми, Иоазаром и Иудой, с поручением убедить злодеев, взявшихся уже за оружие, передать последнее достойнейшим людям нашей нации, пока не определятся в точности виды и намерения римлян («Жизнь» 3-8)...

В этом тоне автор еще во многих других местах автобиографии своей говорит о себе; он как бы старается выставить себя жертвой обстоятельств, толкнувших его в войну, к которой он не питал ни малейшего сочувствия. Однако «Жизнь» Иосифа ничто иное, как плохо придуманная и не менее плохо составленная самозащита, которая должна была оправдать его в глазах римлян в виду возведенных на него Юстом обвинений. Нет сомнения, что Иосифа нельзя причислить к самоотверженным героям, предпочитающим смерть унизительной свободе, но он во всяком случае не был тем изменником, каким он сам себя изображает в своей автобиографии. Он был лишь слабохарактерным человеком, который при первой неудаче бросил знамя и ради собственного спасения не постеснялся даже передать себя в руки неприятеля.

[164] Из § 6 настоящей главы и «Жизни» § 66 видно, что Иоанн имел в своем распоряжении многотысячное войско, состоявшее не только из сирийских эмигрантов, но и из туземцев.

[165] Характеристики Иоанна из Гисхалы, которого Иосиф выводит на сцену, этого героя, ставшего впоследствии столь известным, нельзя не признать в высшей степени пристрастной и продиктованной ему ненавистью и озлоблением. Он здесь самым беспощадным образом клеймит умершего уже своего противника, не приводя, однако, ни здесь, ни после, ни одного веского факта для подтверждения столь позорящего изображения личности Иоанна, кроме того, что последний тайно и открыто боролся с ним, Иосифом, и обвинял его в измене, сначала пред жителями Галилеи, а потом пред иерусалимским синедрионом. К счастью, автор не скрывает деяний своего противника, из которых мы узнаем, что Иоанн из Гисхалы употребил нажитые им богатства на укрепление своего родного города и на содержание четырехтысячного отборного войска, набранного им из эмигрантов, бежавших из Тирских и Сирийских городов, где евреи терпели самые кровавые преследования, и что он, в противоположность Иосифу, поспешившему при первом удобном случае предаться римлянам, бежал от последних из Галилеи в Иерусалим и в геройской защите этого города занял достойное место на ряду с Симоном-бен-Иаир и Элеазаром-бен-Симон.

[166] Одно из знаменитых восемнадцати постановлений в воспрещении иудеям употребления масла, приготовляемого язычниками.

[167] Аттическая драхма чеканилась из чистого лаврионского серебра (от лаврионских рудников, лежащих к северу от мыса Суния), весила 4, 36 грамма и стоила приблизительно 34 коп. сереб. Амфора равнялась 26 литрам или 2, 11 ведра. Таким образом в Галилее масло (оливковое) продавалось по 34 коп. за 2, 12 ведра, а в Сирии — в восемь раз дороже.

[168] Монополию на продажу масла Иосиф предоставлял Иоанну против воли, боясь, как он выражается в «Жизни» § 13, в противном случае, чтоб народ не забросал его каменьями.

[169] Из «Жизни» § 10 можно видеть ясно, что дружина Иоанна не представляла собою шайки разбойников, а патриотический отряд, мстивший сирийцам за постоянную резню проживавших в их городах евреев и опустошительные набеги на еврейские города. Из того же § видно также, что сам Иоанн вначале принадлежал к миролюбивой партии и примкнул к зелотам лишь после того, как сирийцы опустошили его родной город, Гисхалу.

[170] Иисус взял свиток Торы в руки, стал пред толпой и сказал: «Граждане! Если вы не возненавидите Иосифа за то, что он хочет предать нашу отчизну врагу, то вы должны ненавидеть его за то, что он враг вот этой святой Торы и открыто нарушает ее заветы» («Жизнь» § 27).

В автобиографии Иосиф рассказывает еще другой случай столкновения его с Иисусом сыном Сапфии. Иерусалимский синедрион возложил на Иосифа, между прочим, уничтожение в Тивериаде дворца Ирода I, украшенного, вопреки еврейским законам, разными идолами и статуями. Прибыв в Галилею, Иосиф застал в Тивериаде две партии: аристократы с Юлием сыном Капелла, Иродом сыном Миара, Иродом сыном Гамала и Компсом сыном Компса во главе составляли миролюбивую партию и проповедовали верность римлянам и Агриппе; другая же часть еврейской знати и простая масса населения примкнула к восстанию; ими руководили Юст сын Писта и Иисус сын Сапфии. Юст принадлежал к знатному роду, прежде состоял секретарем у царя Агриппы, по свидетельству Иосифа обладал в совершенстве греческой образованностью, великим даром слова и впоследствии написал на греческом языке историю иудейско-римской войны (недошедшую до нас), в которой обличал Иосифа во многих искажениях Иисус сын Сапфии пользовался среди народа еще большей популярностью, чем Юст. Приступая к исполнению данного ему поручения, Иосиф все-таки не хотел порвать с партией приверженцев Рима и предварительно завязал с ее главарем, Капеллой, продолжительные переговоры, которые вывели из терпения Иешую сына Сапфии. Последний, не дождавшись Иосифа, сам сжег дворец Ирода, разграбил хранившиеся в нем сокровища и вместе с тем убил всех греков и других язычников, проживавших в Тивериаде. — «Я был этим очень возмущен, — заключает Иосиф свой рассказ, — и возвратившись в Тивериаду, я позаботился о сохранении всех тех царских сокровищ, которые можно было вырвать из рук похитителей». («Жизнь», §§ 9, 12 и 13).

[171] В «Жизни» (28) Иосиф рассказывает, что телохранители изменили ему и перешли к его врагам, а единственный из них, который остался с ним, по имени Симон, советовал ему «упасть на свой меч и сам себя убить, как подобает храброму и мужественному полководцу; если же он будет медлить, то он попадет в руки его врагов, которые будут глумиться над ним и предадут его позорной казни. Но он, Иосиф, не хотел наложить на себя руки и вверился Божьей воле».

[172] В приведенном месте Иосиф доканчивает картину и говорит, что он «упал пред толпой на землю, громко зарыдал и оросил землю своими слезами».

[173] По «Жизни» (30) павших было 600 человек.

[174] Параллельное место «Жизни» (30) гласит: «Когда вошли ко мне уполномоченные, я схватил рукой самого дерзкого из них и приказал бичевать его тело кнутами; после я отрубил ему мечом одну руку, повесил ее ему на шею и выбросил его на улицу. Толпа испугалась этого зрелища, ибо думала, что имею в доме много солдат».

[175] Несколько иначе этот эпизод излагается в «Жизни» (17 и 18) «Иоанн в Тивериаде привлек на свою сторону и побудил к отпадению от меня всех тех, которые постоянно носились мыслью о войне с римлянами и во главе их Юста и отца последнего Писта. Сила же известил меня чрез курьера об измене и просил немедленно прибыть для усмирения мятежа. Я взял 200 человек и выслал вперед курьера, чтобы предупредить тивериадцев о моем прибытии. К утру, когда я приближался к городу, ко мне вышли навстречу жители и между ними также Иоанн, который приветствовал меня растерянно, и поспешил удалиться к себе домой. Прибыв на ипподром я удалил моих телохранителей и оставил при себе только десять из них. И взошел я на возвышение, и обратился к жителям Тивериады со словами упрека за их измену. Но прежде чем я кончил, один из моих солдат шепнул мне, чтоб я перестал говорить, ибо никто меня не слушает, и тут же указал мне на подосланных Иоанном палачей. Вместе с моим телохранителем Яковом я бросился тогда к берегу».

[176] По «Жизни» (66) двадцать дней.

[177] Там же, четыре тысячи.

[178] Все четыре делегата были фарисеи (Жизн. § 39).

[179] По «Жиз.» 41 Иосиф был извещен своим отцом, как о состоявшемся решении, так и о причинах, вызвавших его.

[180] В «Жизн.» 38-64 Иосиф подробно рассказывает о тех средствах, к которым он прибегал для того, чтобы отстоять свой начальнический пост в Галилее. Состоявшееся решение о лишении его начальства в действительности было отменено и делегаты были отозваны. Когда последние не хотели подчиниться, Иосиф хитростью завладел ими и отослал их в Иерусалим. В числе лиц, неприязненно настроенных против Иосифа, последний называет также известного танаита Симона-бен-Гамлиеля, отзываясь о нем самым восторженным образом:

«Сей муж, Симон сын Гамлиеля, был уроженец города Иерусалима, отпрыск высокого и знатного рода из партии фарисеев, которые знанием и точным соблюдением законов превосходили всех других. Он отличался глубокой мудростью и проницательностью и обладал умением вновь устраивать пошатнувшиеся дела. Он был старым и преданным другом Иоанна, ко мне же он в то время относился враждебно» (См. о С. б. Г. М. Braunschweiger, Die Lehrer der Mischnah, стр. 251, сл.).

[181] Галилеяне, узнавши об этой измене, затеянной вероятно римлянофильской партией, собрались вооруженными к Иосифу и потребовали, чтоб он их повел на город для наказания изменников. Но Иосиф убедил их разойтись по домам, удовлетворив их тем, что на их же глазах заковал в кандалы пойманного посла, чрез которого Агриппа послал ответное письмо тивериадцам. Вслед же затем, однако, Иосиф, как он сам сознается в «Жиз.», 69, тайно приказал привести к себе пленника и посоветовал ему напоить вином стражу и бежать обратно к царю.

[182] В «Жиз.» (35) Иосиф рассказывает, как он великодушно поступил с пленниками. „ Возвратившись в Тарихею, говорит Иосиф, я освободил из заключения тивериадскую знать, в том числе Юста и его отца Писта. И пригласил я их в свой дом делить со мною трапезу. Во время трапезы я им заявил, что я хорошо знаю силу римлян, превосходящую всякое другое могущество, но я из боязни пред зелотами не говорю об этом публично. И советовал я им поступать так, как я, и ждать удобного момента... И после того как я им это говорил, я с рассветом выпустил на свободу Юста и всех людей, находившихся с ним».

[183] По свидетельству Иосифа, в «Жиз.», 15, Тивериада отпала четыре раза от него. Раз тивериадцы при виде Иосифа, приближавшегося к городу, вышли за ворота и начали громко поносить и проклинать его; тут же граждане на виду Иосифа устроили следующую демонстрацию: они сколотили гроб, пышно украсили его, окружили его со всех сторон и подняли плач, изображая Иосифа лежащим мертвым в гробу. «Их плач, говорит Иосиф, был полон насмешек и глумлений, проклятий и поношений». Он издали созерцал эту картину, но был тогда не один, а имел в засаде тысячу вооруженных. По данному им сигналу солдаты ринулись на граждан; в воротах города завязалась кровопролитная схватка, тивериадцы выдержали натиск и даже обратили войско Иосифа в бегство; тогда Иосиф отделил маленький отряд, который со стороны озера поджег город. При виде огня и клубов дыма жители упали духом, сложили с себя оружие и взмолились о пощаде. Солдаты же между тем разграбили имущество граждан. На следующий день Иосиф стянул к Тивериаде 10000 войска, изловив всех своих врагов и закованными отправил их в крепость Иотапату («Жиз.», 62, 63, 64).

[184] К сикариям.