на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



41. ТЕЗИС-МЕЗИС

Петр Васильевич вошел в пустой, пыльный вестибюль. Под лестницей находился столик для продажи билетов. Но он был пуст, и на нем, так же как и на полу, лежал слой пыли.

По-видимому, музей уже давно никем не посещался.

Петр Васильевич несколько раз громко кашлянул. Звук кашля, усиленный пустотой вестибюля, улетел куда-то в глубину музея и вернулся оттуда через некоторое время порхающим эхом. Петр Васильевич подождал, не выйдет ли к нему кто-нибудь. Никто не появился. Тогда Петр Васильевич, гулко постукивая палкой, стал обходить пустые музейные залы.

Он шел не торопясь, как и подобало посетителю музея, изредка останавливаясь перед желтыми ясеневыми столами, перед плоскими стеклянными ящиками, равнодушно рассматривая черепки, глиняные светильники, радужные от времени стеклянные финикийские флаконы и маленькие бронзовые фигурки, найденные в скифских курганах.

Вдруг он увидел маленького толстого старичка в синем балахоне с дворницкой бляхой, который приближался к нему мимо каменных баб и мумий по анфиладе музейных залов, шаркая стоптанными войлочными туфлями. Старичок сердито махал короткими ручками, издали крича:

— Ступайте! Ступайте! Вы разве не видите, что музей закрыт? Закрыт! Ынкис! Фермато! Гешлосен! — кричал он на все лады: по-русски, по-румынски, по-итальянски, по-немецки, так как не мог издали определить национальность Петра Васильевича.

Наконец он настолько приблизился, что Петр Васильевич стал узнавать характерные черты Африкана Африкановича Светловидова: толстые висячие щеки, пуговичку носа, резко опущенные углы мясистого бритого рта, круглую, коротко остриженную голову — словом, все те черты, которые делали Африкана Африкановича похожим на мопса. Он был очень стар. Его короткие ноги, делавшие маленькие шажки, дрожали. Круглая, остриженная под машинку голова была совсем седая, белая с сизым отливом, как старое серебро. Старчески горестные морщины по всем направлениям пересекали его умное мясистое лицо. Но он не был дряхл. Добрые выпуклые глаза — янтарные — глядели совсем молодо. Он приблизился к Петру Васильевичу, сложил на животе короткие ручки и, по своей привычке, которую сразу вспомнил Петр Васильевич, стал быстро вращать большие пальцы один вокруг другого. Он смотрел на Петра Васильевича снизу вверх, желая определить, к какой национальности принадлежит посетитель и на каком языке следовало к нему обратиться.

— Закрыто! — наконец сказал он по-русски.

Петр Васильевич широко улыбнулся, чувствуя, как горячая, печальная нежность заливает его сердце.

— Африкан Африканович, здравствуйте! — сказал он и, шаркнув ногами, по-гимназически поклонился своему старому преподавателю. — Не узнаете меня?

Африкан Африканович еще быстрее закрутил пальцами перед своим круглым животиком, немного подумал и кратко промолвил:

— Извините, не припоминаю.

— Ну как же! — сказал Петр Васильевич с упреком, продолжая улыбаться. Ваш ученик.

Африкан Африканович смотрел на этого немолодого господина в щегольском ультрамариновом пиджаке, всматривался в его загорелое лицо, видел его темные, с легкой проседью, зачесанные назад волосы, обручальное кольцо на пальце, бамбуковую трость — и ничего не мог вспомнить. Мало ли было у него в жизни учеников! Некоторых он действительно узнавал, а некоторых — нет. Этого он не узнавал. Африкан Африканович виновато улыбнулся и развел короткими ручками с короткими, толстыми пальчиками:

— Виноват-с! Напомните.

— Напомнить? Хорошо.

Глаза Петра Васильевича вдруг озорно вспыхнули, и он, наклонившись к Африкану Африкановичу, произнес:

— Мезис.

— Как-с?

— Мезис! — крикнул Петр Васильевич, как будто бы разговаривал с глухим: — Помните — мезис! Тезис-мезис!

Тогда лицо Африкана Африкановича вдруг расплылось, щеки надулись, глаза превратились в щелки, рот растянулся до ушей, и он захохотал. Он хохотал, хватаясь короткими ручками за бока, трясясь всем своим толстым старческим телом, и, отфыркиваясь, бормотал со слезами на глазах:

— Как же… как же… Тезис!.. Вот именно — тезис!.. Теперь вспомнил: Петя Бачей… Так это ты?.. Ах, боже мой!.. Вот уж действительно благодарю, не ожидал… Тезис!.. Ха-ха-ха! Тезис!..

…Хотя с тех пор прошло больше тридцати лет, но он вспомнил этот беспримерный случай на уроке древней истории.

У Пети Бачей была двойка, и добрый Африкан Африканович решил дать ему поправиться. Речь шла о греческих диспутах и о прочих вещах, весьма далеких от Петьки Бачей, который, держа книжку под партой и дрожа от нетерпения, дочитывал десятый выпуск «Пещеры Лейхтвейса». Хотя душа мальчика, захваченная судьбой благородного разбойника, находилась в данный момент в таинственных лесах Тюрингии, но его тело благонравно сидело на парте и делало вид, что крайне заинтересовано афинскими диспутами. Когда Африкан Африканович, расхаживая по классу, остановился перед его партой, мальчик смотрел на учителя такими преданными, такими прилежными, понимающими глазами, что Африкан Африканович не мог нарадоваться на прилежного Петю.

— Ну, кто может ответить на этот вопрос? — спросил Африкан Африканович, продолжая расхаживать по классу среди парт.

Почти все вокруг подняли руки, и Петя тоже машинально поднял руку, глядя на Африкана Африкановича неподвижными глазами, в которых еще струился зеленый полумрак лесной пещеры.

Африкан Африканович был добрый человек. Он не желал Пете зла. Наоборот, он желал ему всяческого добра. Видя, что мальчик так старательно тянет к нему два сложенных пальца, он захотел дать ему поправиться и вызвал его «с места».

— Вот Петя хочет нам ответить, — сказал Африкан Африканович благосклонно и погладил мальчика по стриженой, жесткой голове. — Встань, Петя, и ответь на этот вопрос.

Петя встрепенулся, вскочил, одернул курточку и с отчаянием посмотрел вокруг.

— Не торопись, не волнуйся. Сначала подумай, а потом отвечай. О чем идет речь?

— О диспутах, — свистящим шепотом подсказал Петин сосед Жорка Колесничук, уткнувшись лицом в парту, чтобы не было заметно, что подсказывает именно он.

— О диспутах, — сказал Петя.

— Верно. Речь идет о диспутах. На диспутах афинские ораторы произносили политические речи. Как же они строили свои речи? Из каких частей состояли эти речи? Как называлось основное положение речи?

Петя стоял как соляной столб, и пот катился по его напряженному лицу.

— Тезис, — прошипел Жорка Колесничук.

— Тезис, — как заводной, повторил Петя ничего не выражающим механическим голосом.

— Хорошо, — сказал Африкан Африканович, морщась и делая вид, что не слышит подсказок Жорки Колесничука. — Очень хорошо. Молодец! Тезис. Ну, а как называется вторая часть речи афинского оратора, противоположная первой?

«Антитезис», — хотел было подсказать Колесничук, но увидел глупое лицо Пети и вдруг, неожиданно для самого себя, показав ему язык и задыхаясь от сдерживаемого смеха, вместо «антитезис» прошипел:

— Мезис.

— Мезис, — с лунатической улыбкой повторил Петя, чувствуя, что с ним происходит что-то совсем неладное и непоправимое.

— Как? — сказал Африкан Африканович. — Как? — и даже приставил ладонь к своему большому, мясистому уху, в котором виднелись волосы, густые, как шерсть.

— Мезис, — жалобно, но твердо сказал Петя.

Трудно описать, что произошло дальше. Африкан Африканович замахал руками, побежал за кафедру, сел и уткнулся в журнал, всем телом содрогаясь от хохота. Класс бушевал. А среди этой гомерической бури смеха, которая продолжалась до самого звонка, стоял оглушенный Петя, и слезы струились по его сморщенному лицу, капая на парту, как из выжатой губки.

Прошло больше тридцати лет, и Африкан Африканович снова, как тогда, хохотал над этим неожиданным, бессмысленным словом «мезис». Но только тогда он был цветущий сорокалетний приват-доцент в форменной тужурке министерства народного просвещения, а теперь он был кончающий свою жизнь одинокий старик, сторож Археологического музея, с трясущимися ногами и больным сердцем. Он хохотал и плакал и сквозь слезы смотрел на Петра Васильевича с выражением кроткой нежности и такого глубокого горя, что у Петра Васильевича невольно дрогнуло сердце. Он обнял старика, и Африкан Африканович доверчиво, как ребенок, прижался к его груди, не переставая хохотать, и плакать, и бормотать:

— Ах, боже мой, боже мой… сколько лет!.. Да, вот именно тезис-мезис… Петя Бачей… Петька… А я… Они меня думали заставить читать свой курс по их тезисам… Вот уж действительно тезисы!.. Идиотские тезисы!.. Они имели наглость думать, что я буду учить студентов, будто Одесская область исторически является частью какой-то мифической Транснистрии. Они посмели это предложить мне, старому русскому ученому-археологу! А? Как тебе это нравится? И вот я — сторож, дворник… Ах, Петя, Петя, посмотри, что эти мерзавцы сделали с нашим цветущим городом!

Африкан Африканович, вытирая слезы, подошел к окну и протянул свою короткую дрожащую ручку в сторону порта:

— Развалины. Обломки. Хаос…

— Зер гут, — сказал Петр Васильевич.

— Как ты сказал?

Африкан Африканович отступил на шаг и посмотрел на Петра Васильевича с нескрываемым ужасом, с отчаянием:

— Как ты сказал? Может быть, ты… Нет, нет! Это совершенно невозможно… Я хорошо знал твоего покойного отца. Он был русский патриот… Я был твоим учителем, я читал вам русскую историю…

— Что вы, что вы, Африкан Африканович! — воскликнул Петр Васильевич, поняв наконец, что хочет ему сказать его старый учитель. — Как вы могли подумать!

— Но вы, кажется, сказали «зер гут»? — подозрительно произнес Африкан Африканович.

— А разве это не зер гут? Идите-ка сюда, посмотрите!

Петр Васильевич привлек старика к окну, обнял его за плечи и прошептал:

— Смотрите-ка, что делается в порту.

— А что делается? — неуверенно произнес Африкан Африканович. По-моему, ничего особенного не делается.

— Вот именно, вот именно… — быстро сказал Петр Васильевич. — Вы совершенно точно определили: ничего не делается. Они мечтают восстановить порт, а мы не даем. Мы срываем все восстановительные и ремонтные работы на причалах, в портовом флоте, на водопроводе, на погрузочно-разгрузочных работах. Горят буксы товарных вагонов. Задерживаются составы. В амбарах гниет зерно. Люди ходят, как сонные мухи…

Африкан Африканович медленно повернул голову и поднял на Петра Васильевича глаза, полные слез:

— Так это… вы?

— Мы, — просто сказал Петр Васильевич.

Вероятно, с точки зрения настоящего, профессионального разведчика он сделал чудовищную вещь, сразу же дав понять Африкану Африкановичу, кто он такой, и открыв, зачем он к нему пришел. Но он не был профессиональным разведчиком. Он действовал так, как подсказывало ему сердце. Он действовал стремительно, не рассуждая, повинуясь безотчетному чувству доверия и любви к этому старому одинокому человеку, своему бывшему учителю, который стоял перед ним в своем синем халатике с дворницкой бляхой, в стоптанных войлочных туфлях, со слезами на опухшем морщинистом лице.

— Я зашел сюда не случайно. Я разыскивал вас. Мне надо с вами поговорить. У меня есть к вам крайне важное дело. Вы можете нам очень помочь.

— Вам?

— Да, нам, — с ударением повторил Петр Васильевич.

— Хорошо, — сказал Африкан Африканович. — Но сперва надо запереть входную дверь.

Пока Африкан Африканович, шаркая туфлями и кряхтя, ходил запирать входную дверь, Петр Васильевич с громадной нежностью и уважением думал о судьбе этого замечательного старика, русского ученого, человека с детски чистым сердцем, неподкупной совестью и широкой, прекрасной душой патриота, который не захотел предать родину и которого за это тупоголовые, малограмотные чиновники-фашисты сделали дворником.

«Вот они, настоящие советские люди! — думал Петр Васильевич, сидя на подоконнике и глядя в порт. — Их много. Их подавляющее большинство. Они всюду. Они в университетах, в катакомбах, на чердаках, в котельных разбитых домов, в лесах, в порту, на железнодорожных станциях, в подпольных райкомах партии, наконец, просто у себя на квартирах, дома…»

Африкан Африканович вернулся и присел рядом с Петром Васильевичем на край фигурного ящика, где лежало маленькое, сухое, туго спеленатое черными смоляными бинтами тело египетской мумии.

На стене, в желтой ясеневой раме, висел чертеж египетской пирамиды, в которой эта мумия была найдена. На чертеже были обозначены внутренние коридоры, целый лабиринт таинственных переходов, тупиков и вырезанные в фундаменте склепы с саркофагами царей.

— Сорок веков смотрят на нас с высоты этой пирамиды, — машинально сказал Петр Васильевич.

— Я как раз подумал то же самое, — кротко улыбаясь, заметил Африкан Африканович. — Сорок веков смотрят на нас и ничего не понимают.

С этими словами Африкан Африканович выжидающе поднял на Петра Васильевича свои умные янтарные глаза и глубоко вздохнул.

— Нам необходимо знать, — решительно сказал Петр Васильевич, — где в черте города имеются входы в катакомбы.

— Почему ты меня об этом спрашиваешь? Или, вернее сказать, почему ты об этом спрашиваешь именно меня?

— Потому что Москва сказала нам, что в Одессе живет старый археолог, некто Африкан Африканович Светловидов, русский патриот.

Лицо Африкана Африкановича оживилось:

— Так сказала Москва?

— Да. Может быть, это неверно?

Вместо ответа Африкан Африканович обеими короткими ручками стал растирать себе голову и лицо, как будто бы умываясь.

— Постой-ка, постой-ка, Петя… У меня были чертежи, да я их на всякий случай уничтожил… Дай бог памяти… Их было несколько, входов… Тебе надо именно в черте города?

— Именно в черте города.

— Во всяком случае, один я помню хорошо: большой дом рядом с бывшим клубом «Гармония»… Ты «Гармонию» помнишь? Хотя, кажется, этот дом разрушен бомбардировкой, но это не имеет значения. Когда-то в подвале этого дома, во втором дворе, помещался большой винный склад, помнится, фирмы «Братья Синадино».

— Это не важно, как звали братьев, — нетерпеливо заметил Петр Васильевич.

— По-моему, там и до сих пор должны находиться громадные пустые бочки, если, конечно, их не вывезли… Так вот, за бочками, в самой глубине подвала, и начинаются катакомбы. Собственно говоря, самый подвал и есть передняя часть катакомб, но только зацементированная и превращенная в винный склад… Ну, а дальше идут собственно катакомбы, если их, конечно, до сих пор не замуровали… Хотя не думаю… Вряд ли кому-нибудь, кроме меня, известно об их существовании… Некоторые старики одесситы, конечно, знали, да «иных уж нет, а те далече», — с кроткой, покорной улыбкой вздохнул Африкан Африканович и завертел на животе пальцами. — Так вот, если это вас устраивает… А других не помню… Просто забыл. Не та память!.. Впрочем, нет, вру, — спохватился Африкан Африканович, — это подвал вовсе не Синадино, а братьев Британовых… Даже, вернее сказать, фирмы «Золотой колокол»…

Но Петр Васильевич уже не слушал его бормотанья. Он вскочил с подоконника, стремительно обнял Африкана Африкановича и крепко поцеловал его белую, холодную морщинистую щеку:

— Спасибо, Африкан Африканович! Вы очень, очень помогли нам… А теперь я пойду.

— Постой, куда же ты? Петя! Ключи-то у меня.

И в эту самую минуту где-то в порту вдруг как бы мелькнула очень сильная молния. Зловещий свет пролетел по музейным залам, отражаясь в витринах. Воздух рвануло, со звоном посыпались стекла. Петр Васильевич и Африкан Африканович инстинктивно прижались к стене. Новый взрыв, еще более сильный, потряс здание. Они подождали некоторое время и осторожно посмотрели в окно. Над пирсом Нефтяной гавани, в сияющем небе, низко висело плотное черное облако взрыва, освещенное снизу бушующим пламенем. Это горел бензин, и в огне продолжали взрываться одна за другой цистерны, постепенно окутывая все вокруг тяжелым, непроницаемо-душным дымом.

— Толково! — сказал Петр Васильевич и, не оборачиваясь, вышел.

Африкан Африканович семенящей рысцой побежал за ним, догнал в вестибюле и отворил дверь.

Но, перед тем как выпустить Петра Васильевича на улицу, Африкан Африканович с необычайной силой обхватил своими короткими ручками его шею, притянул к себе и стал его быстро, мелко целовать куда попало — в голову, в плечи, в грудь, жарко шепча:

— Ну, Христос тебя спаси!.. Экий ведь ты какой отчаянный… Петька Бачей!.. Ты все-таки будь поосторожней… А то знаешь… И глазом не моргнешь… Ах, боже мой, боже мой!.. — Слезы текли по его толстым наморщенным щекам. — Ну, ступай, ступай! — почти крикнул он наконец, но в самых уже дверях с силой удержал его за рукав. — Стало быть, мезис? — сказал он, плача и хохоча в одно и то же время.

— Мезис, Африкан Африканович, мезис! — поспешно ответил Петр Васильевич, в последний раз пожал руку своему бывшему учителю и вышел на белую, раскаленную улицу, по которой уже с воем неслись в порт полицейские и пожарные автомобили.


40.  «БЕ3 ОБОРОТА НА МЕНЯ» | Катакомбы | 42.  «Я ВЫЛЕТЕЛ В ТРУБУ»