4

Огюст был изумлен и обрадован тем, как поставили его статуи. Благодаря заботам Буше их поместили в просторной светлой передней галерее Дворца промышленности. Кругом было оставлено достаточно места – можно осматривать со всех сторон. Это было особенно важно. Многие, как и раньше, возмущались «Бронзовым веком», но «Иоанн Креститель» вызывал иные чувства, скорее, близкие к благоговению.

Некоторые критики поспешили написать, что Иоанну не подобает иметь столь размашистую походку, обнаженное тело, открытый рот, что фигура выполнена в резко реалистической манере и лишена богобоязненности, достоинства и благочестия. Но были и такие, которых искренне тронуло произведение, и они отозвались о нем с похвалой. Но никто не упоминал «Бронзовый век».

Между Огюстом и Салоном установилось нечто вроде перемирия. «Иоанна Крестителя» сочли своего рода уступкой, и, хотя бы временно, перестали называть работы Родена непристойными.

Перед закрытием выставки «Иоанн Креститель» был удостоен третьей премии в разделе скульптуры. Огюст не решался верить. Ничего подобного он не ожидал. Но все осталось по-прежнему. Покупателей ни на ту, ни на другую фигуру не находилось. До него дошли слухи, что их собираются приобрести для Люксембургского сада, но никто не обращался к нему с подобным предложением; видимо, просто толки, решил он^[65].

А когда Огюста пригласили посетить салон мадам Шарпантье^[66], где еженедельно собирались столпы французского искусства и политики, он пришел в замешательство. Это было знаком признания, куда более красноречивым, чем третья премия. Там он мог познакомиться с Гюго, Гамбеттой, Золя. Но он подумал, что тут какая-то ошибка.

Огюст спросил у Буше, и тот сказал:

– Надо пойти. Это единственный способ получить хороший заказ.

– Стоит ли там говорить, над чем я сейчас работаю?

– Непременно поговорите. Многих теперь интересуют ваши работы.

Огюст с подозрением посмотрел на этого завсегдатая гостиных.

– Кто устроил мне это приглашение? Вы?

– Нет. Мадам Шарпантье сама всех приглашает.

– Я никогда не бывал в обществе. У меня даже фрака нет.

– наденьте сюртук, Или накидку. Ренуар всегда приходит в накидке, даже вечером. – Этот идущий в гору Ренуар?

– Да. Наш колорист тоже становится знаменитостью. Заехать за вами но пути? У меня будет место в экипаже.

– Нет, – отказался Огюст, решив, что это будет неудобно. Он пояснил: – Я могу запоздать.

Они расстались у Нового моста. Огюст перешел на левый берег. Приближаясь к своему неприглядному жилищу, он впервые не чувствовал себя угнетенным и шагал энергично, совсем как «Иоанн». В его жизни начинается новая, светлая полоса. Работа над святым принесла ему удовлетворение. Но теперь потребуется еще больше усилий. Мир мадам Шарпантье был новым и незнакомым ему. И как быть с Розой? Он не водил ее даже во Дворец промышленности.

Приближаясь к улице Сен-Жак, Огюст пошел быстрее. Вся его жизнь до сих пор, если признаться честно, была непритязательной жизнью парижского провинциала. Но теперь все будет куда сложнее. И придется шагать по этой жизни уверенно и решительно.

Едва войдя в квартиру, он принялся рассказывать Розе, чем закончилась выставка. Он работал не покладая рук, теперь можно и отдохнуть.