Глава 46

Назар Пафнутьевич Тарасов проживал в Конюшенном переулке, в глубине дворов, в покосившемся от времени срубе. Оконца были настолько низкими, что казалось, будто дом врос в землю. Почерневшая невысокая дверь свидетельствовала о том, что хозяин не обладал габаритами былинного богатыря и предпочитал жить не в хоромах, а в тесной горнице, где от тесноты запищала бы даже мышка-норушка.

Рядом – дома покрепче, наполовину каменные. Их сводчатые крыши уверенно подпирали небо и выглядели настоящими витязями на московской улице. С многоаршинной высоты хозяева особняков не без высокомерия посматривали на покосившееся строение, совсем не подозревая о том, что в нем живет старый медвежатник, уже лет пятнадцать отошедший от больших дел. Он не был беден, даже не истратил десятой доли из накопленного, мог запросто скупить не только близлежащие дома, вместе с нажитым добром, но и половину улицы. Однако старик предпочитал жить незаметно и не забывал кланяться своим соседям даже издалека, удивляя самых неулыбчивых своей любезностью.

Гости к Тарасову захаживали нечасто, а если и случалось, то во дворе подолгу не задерживались и, тщательно отерев с подошвы грязь о сосновый косяк, с громким приветствием переступали порог избы. В основном то были босяки, в Москве люди не редкие, промышлявшие случайными заработками и гораздые на всякую грязную работу.

В этот раз посетитель был иным. Английский светлый костюм сидел на нем как влитой. В правой руке – трость с набалдашником из слоновой кости, инкрустированным серебром. Посетитель обращался с ней уверенно, как человек, привыкший к подобным атрибутам. На голове – узкополая шляпа.

Постучавшись костяшками пальцев в дверь, он громко окликнул хозяина.

Навстречу гостю вышел старик лет семидесяти пяти. Сухой, кряжистый, невысокого росточка, с глубокими морщинами на щеках и с добрым прищуром, он напоминал языческого домового. Достаточно только перекреститься, и сгинет нечистая сила.

– Господи, кто ко мне пожаловал! – обрадованно произнес Тарасов, слегка приобняв гостя. – Ну, проходи, – великодушно разрешил хозяин, подтолкнув его в глубину комнаты. – Забываешь ты старика, Савелий. Раньше дня не было, чтобы не заходил, а сейчас месяцами тебя не вижу.

– Давно это было, ты тогда на Хитровке жил, – вяло оправдывался Савелий, присаживаясь на дубовый табурет. – А теперь ты там, знаю, редко бываешь.

– Да ведь и ты с Хитровки давно перебрался, – критически осмотрел он костюм Савелия, – в такой обнове там не ходят.

– Верно, перебрался, – согласился Родионов, – но родные места не забываю, наведываюсь иной раз.

– Это ты правильно сказал, – очень серьезно заметил старый медвежатник, – как бы высоко ни взлетал, а полезно иной раз возвращаться в то дерьмо, из которого вылупился. – Назар Пафнутьевич потоптался у шкафа. – Так где он у меня? Едрит твою, опять ключ куда-то запропастился. Вот беда, неужели от жажды помирать придется? Вот сколько раз давал себе слово не брать в руки отмычку, а все никак не получается. То и дело ключи теряю, вот и держу оттого в карманах постоянно крючок.

– И с каких пор ты слово держишь?

– Как с каторги вернулся. Ах, вот он, отыскался! – Он выудил из кармана большой загнутый гвоздь и ловко отомкнул шкафчик. – Видал! – гордо произнес он. – Не позабыл еще своего ремесла. – Распахнув дверцы шкафа, он достал огромную бутыль самогонки и торжественно водрузил ее на стол. – Это тебе, милый, не «Смирновка», а самый настоящий первачок, через негашеную известь пропущенный, – гордо сообщил медвежатник. – Стакан примешь, так с ног мгновенно валит. И знаешь, в чем его секрет?

– В чем же? – доброжелательно улыбнулся Савелий, твердо дав себе слово не прикасаться к первачу, невзирая ни на какие уговоры.

– Сахара жалеть не нужно!

– Это верно, – серьезно согласился Родионов, – хороший продукт требует и соответствующих компонентов.

– Так я тебе налью, Савельюшка? – Хозяин с надеждой посмотрел на гостя.

– Не уговаривай, Назар, не расположен, – наотрез отказался Савелий.

– Ну и зря! – Тарасов уверенно откупорил бутыль. Даже полумрак не мог скрыть счастливого выражения его лица. – Я тоже просто так не пью. Это дело сначала нужно заслужить. А я считаю, что заслужил сегодня. Давеча прохожу мимо строительной конторы, а в помещении-то никого, – весело заплескался первачок в граненом стакане. – А там у них в углу сейф стоит. Несложный совсем, раза два-то ковырнуть, чтобы открылся. Для такого матерого медвежатника, как я, это вовсе мелочь будет. И что, ты думаешь, я сделал, Савельюшка? – гордо посмотрел на Родионова старый медвежатник.

– А известно что, достал отмычку, с которой ты никогда не расстаешься, да и открыл себе, а деньги все в чемоданчик сгреб. А потом незаметно, как это с тобой было не однажды, исчез.

Назар Пафнутьевич весело погрозил пальцем:

– А-а! Все шутишь, дорогой Савелий. Так вот что я тебе могу сказать: я гордо прошел мимо… Хотя мог значительно пополнить свои карманы.

– Геройский поступок, – рассмеялся Савелий. – Боюсь, что мне это бы не грозило.

– А все потому, что однажды я дал себе слово не грабить, вот и держу его. Так что, считай, первачок я заслужил. Ну, будь здоров!

Назар Пафнутьевич поднял стакан с самогонкой и, прикрыв глаза, выпил в несколько больших глотков.

– Значит, держишь слово?

– Признаюсь, трудно, но ничего, держу! Иной раз на образа молюсь, чтобы ненароком не сорваться. Но у меня пример есть, а так бы давно сорвался. – Крякнув, Тарасов опустился рядом и, выудив из раскрытой пачки папиросу, закурил.

– Это какой же? – бесхитростно поинтересовался Савелий.

– Был у меня приятель. Тоже медвежатник. Многому я от него научился. Хочу сказать тебе, Савельюшка, чтобы не в обиду было сказано, медвежатник он от Бога был. Теперь нынче таких не встретишь. Жизнь он прожил долгую, да и на каторге просидел немало, почитай, годков двадцать будет. Так вот я тебе хотел сказать, что как кости у него под старость ломать стало, так он решил со своим ремеслом завязать. А как это сделаешь, если оно ему в кровь въелось? Чтобы ненароком не забрести в какой-нибудь магазинчик с отмычкой, решил он собственную жизнь усложнить. Наставил себе замков в дверь, в шкафы, в столы. Чтобы бутылку водки достать, нужно было восемь сундуков отпереть. Сначала один – большой, а в нем – другой. Хлеб нужно достать, а он в столе лежит, под тремя замками. Видал, а?! – восторженно восклицал Назар Пафнутьевич. – Ключей он не носил специально, все выбросил! Зато носил всегда отмычку. В избу надо войти – достает отмычку. Хлебушек надо покушать – опять отмычку. Водочку испить – третью отмычку.

– Дела! Как же он со всем этим справлялся? – искренне подивился Савелий.

Первач пронял Назара: щеки его раскраснелись, с глаз сошла былая сонливость, а физиономия приняла осмысленное выражение. Похоже было, что Тарасов на этом останавливаться не собирается, и, стрельнув мутным взглядом на пустой стакан, до краев наполнил его пьяным зельем. Несмотря на возраст, руки у Назара Пафнутьевича оставались крепкими, пальцы не дрогнули даже после крепчайшего первача, и Савелий был уверен, что даже сейчас ему откроет свою тайну самый серьезный сейф.

– Это еще не все, Савельюшка, чтобы навык-то не потерять, он договорился с мастерами, которые меняли ему замки раз в три дня, – уважительно протянул старый медвежатник. – Большую копейку за это платил.

– И чем же это все закончилось?

Стакан с первачом остановился на половине пути. Назар Пафнутьевич захлопал глазами и сообщил безрадостно:

– Не удержался он. Пять годков как кремень был, а на шестой не выдержал. Вот так же, как и я сегодня, проходил он мимо конторы, а она, как на грех, была открытая. Сунулся он тут к шкафу с деньгами, вот его и повязали. На каторге помер, – перекрестился старик. – Упокой Господь его душу, – и опрокинул самогонку в горло.

– Значит, хочешь помереть в избе?

– Хочу, – честно признался бывший медвежатник, – каторга уже не для меня. Боюсь, не выдюжу. А в этой избе как-то и помирать не грешно. Как, почему я здесь остался? Может, ты думаешь, что у меня денег не найдется, чтобы получше что прикупить?

– Почему же? Позволь полюбопытствовать.

Старик занимал Савелия, а чудинка, что проявлялась в нем во время разговоров, только добавляла к нему интереса. Выросший на Хитровке, он хорошо представлял нравы босяков; его знали всюду, а на Сухаревке и вовсе считали своим. В какой-то степени он был легендой уголовного мира, один из тех небольших кирпичиков, что составляют его основание. И в то же время Назар представлял собой живое воплощение ушедшего времени и своими забавными рассказами о прежней жизни делал едва оперившейся молодежи сильную прививку.

– А потому, что батька мой здесь помер, а мне не пристало от корней отрываться и в бельэтажах поживать. Вот так-то!

– А я ведь к тебе, Назар Пафнутьевич, по делу пришел.

– Вот как? – подивился старик. – А я-то думал, что по старой памяти. Бывает, зайдут ко мне, бутылочку принесут, а я селедочки достану, лучку репчатого нарежу. А ты ко мне без водочки зашел, – погрозил он пальцем. – Видно, забыл, что потребляю.

– Извини, – улыбнулся Савелий. – В другой раз непременно принесу.

– Ладно, что с тобой поделаешь, – махнул рукой Назар Пафнутьевич, – сразу видно, что из другого теста. Рассказывай, что тебя привело?

– Начистоту говорить?

– А как же можно по-другому? – усмехнулся старик.

– Я задумал очень серьезное дело, и мне нужен хороший помощник. Есть у меня на примете толковый парень, но все-таки пока жидковат для больших дел. Подрасти ему нужно как следует. Я слышал о том, что ты уже завязал, но здесь особый случай.

– Понятно. – Старик налил себе в стакан очередную порцию первача. – Деньги теперь тебя не интересуют. Вижу, что богат. Теперь для тебя важна победа. Узнаю настоящего медвежатника, не хочешь чувствовать себя поваленным на обе лопатки. Когда-то я сам был таков. Теперь же меня мало что волнует, вот разве что крепкая самогоночка.

Старик достал из шкафа ветчину и нарезал несколько аккуратных, с тонкими нежными прослойками сала, ломтиков, выглядевших на редкость аппетитными. Так же бережно он уложил куски на ломоть хлеба и усердно зажевал.

– Первач еще тот, горлу приятно, а желудок от удовольствия жжет. – Проглотив мясо, он крепко обхватил короткими пальцами стакан и привычно произнес: – Ну… будь здоров!

Он громко крякнул и спугнул сидевшую под столом кошку. Сразу стало ясно, что первач удался.

– Ты прав, – кивнул Савелий, – деньги в этом случае действительно не имеют никакого значения. Я – богат!

– Я за тобой давно слежу, Савелий! – Назар Пафнутьевич достал папиросу. Крепко дунул в нее, и табак, словно с перепугу, мелкими золотинками просыпался на полу. – Что ни взлом, то удача! Во всех газетах только о тебе и пишут. А мне в свое время приходилось с десяток сейфов выпотрошить, прежде чем на понюшку табака наскрести. А сколько риску напрасного! – махнул безнадежно старик. – Лучше не спрашивай! А теперь я к сейфам даже подходить боюсь. Так что же ты хочешь от меня?

– Я тебе помогу избавиться от страха. У меня есть на примете сейф, беременный полумиллионом рубликов. Мне бы хотелось, чтобы он побыстрее освободился от тяжкого бремени. Только в этот раз мне придется работать не сверлами и порохом, а динамитом. Слыхал о таком?

– Приходилось, – неопределенно протянул Назар Пафнутьевич, почесывая затылок. – И что же это за банк такой?

– Банк Сибирский.

– Солидный банк, – уважительно протянул старик. – Только как к нему подойти, когда его охраняют почище, чем Оружейную палату.

– Это мои проблемы.

– И когда?

– Думаю, на следующей неделе. – И, улыбнувшись, добавил: – Дойдет очередь и до Оружейной палаты. А насчет банка ты можешь не беспокоиться, кое с кем я уже переговорил. Так что дела идут так, как надо. Что же ты молчишь? Или сомневаешься?

– Нет, отчего ж, медвежатник ты крепкий; если говоришь, значит, так оно и есть. Только вот что я тебе скажу, не по вкусу мне ваши современные штучки – сверла, порох, теперь вот динамит. Я больше привык к отмычкам и ключам. В них настоящее мастерство.

– Значит, не договорились? – печально произнес Савелий.

– Стар я для подвигов.

– Ну ладно, – поднялся Савелий, – как знаешь, если вдруг надумаешь, сообщи мне.

У самого порога Савелий пребольно стукнулся о низкий косяк, чем несказанно развеселил старика. Чертыхнувшись, на прощание добавил:

– И когда ты наконец в новый дом въедешь! И все-таки ты подумай.

Твердой походкой уверенного в себе человека Савелий пересек пустынный дворик и, осмотревшись, шагнул на улицу.