Несмотря на то, что Италия получила обратно давно желанную провинцию, и что в лице Германии — нового объединенного государства — она приобрела себе на ближайшее время надежного союзника, положение ее было далеко не отрадное. Войну она вела неудачно и неумело: всеми выгодами своими она была обязана военным успехам немцев или мнимой дружбе французского императора, а зависимость ее от Франции отнюдь не стала от этого легче; между тем, ее надежда завладеть своей законной столицей — Римом — представлялась, пожалуй, еще более отдаленной, чем прежде. Условия сентябрьской конвенции 1864 года относительно Италии были исполнены к 1866 году.

Французы вынуждены были вывести войска из Рима и римских владений, но не надолго. Гарибальди, не желавший мириться ни с «Римским попом», ни с «Человеком 2 декабря», пришел к заключению, что ему пора снова начать свою самостоятельную войну. Первая попытка его войск прорвать итальянский кордон, охранявший римскую границу, окончилась неудачей. Гарибальди был взят в плен и арестован, но бежал и воспользовался удобной для него минутой политической неопределенности, переменой министерства для того, чтобы в октябре 1867 года со своим отрядом в 4000 человек добровольцев прорвать сторожевую цепь и подойти к Риму на расстояние часа пути. Между тем, до него дошли слухи о том, что французы высадились в Чивита-Веккии, и он поспешил отступить. Во время его отступления ему пришлось выдержать нападение папских отрядов, организованных после сентябрьского договора под руководством французов. Битва при Ментане, 30 ноября 1867 года, закончилась полным поражением гарибальдийцев, но лишь благодаря вмешательству французских отрядов, вооруженных грозными недавно изобретенными ружьями системы Шасспо.

Главнокомандующий де Файльи совершенно справедливо мог телеграфировать в Париж, что ружья «действовали изумительно»: на месте остались 1000 человек еще совсем юных гарибальдийцев, а 1400 человек были взяты в плен и уведены в Рим. Французы остались в Чивита-Веккии, а в законодательном корпусе министр Наполеона III, Руэ, настаивал на своем мнении, что никогда Италия не должна завладеть Римом. «Если же сентябрьский договор не будет иметь действительного применения, то Франция и сама окажется на ее месте», — добавлял он.