ГЛАВА 18

ПРИГОВОР

Он расстался с Ожье после того, как повторил ему откровения аббата. Старый рыцарь предложил разыскать Ирану и отрубить ей голову, Жеан отказался. Если уж наказывать трубадуршу, то он сделает это сам. Решение придет в нужный момент… если только глаза молодой женщины не лишат его смелости…

Итак, Жеан взял вьючную лошадь своего товарища и поскакал в направлении Каллуекского леса, стараясь держаться подальше от больших дорог. Ему было холодно; без своего кожаного жилета он чувствовал себя голым.

Наконец на горизонте показался холм, поросший колючим кустарником. На его вершине торчали обжитые воронами руины бывшего монастыря. Жеан привязал лошадь в роще и, вооруженный кинжалом, стал искать скрытый проход, упомянутый Дориусом. Не так-то легко было найти его. Кусты колючего терновника поднимались по склону, переплетались, образуя непроходимую сеть, продираясь сквозь которую, уже через пятнадцать шагов можно было содрать с себя кожу; спасли бы только кольчуга, толстые сапоги и шлем с опущенным забралом.

Жеан все-таки отыскал его. Узкая тропинка уходила вверх по прорубленному в зарослях туннелю. Продвигаться по ней нужно было ползком, иногда — на четвереньках. Лоскутки ткани на шипах свидетельствовали о том, что здесь недавно проходили.

Когда Жеан добрался до вершины холма, в голове у него было пусто. Вылетели все нужные слова, заготовленные им во время скачки. Из зарослей он вылез с порезанными локтями и коленями, оцарапанным лицом, в изодранной в клочья рубашке. Остатки сооружения держались только чудом. Судя по закопченным камням, обитель, должно быть, когда-то подожгли. Плющ густой сетью накрыл ее, не давая развалиться каменной кладке.

Жеан стоял в нерешительности. Он почувствовал страх, боязнь увидеть слившиеся тела Ираны и Робера. Что-то ему подсказывало, что тогда он прирежет их обоих… Да, оставит их там окровавленных на трухлявом тюфяке…

— О, это ты… — произнес сзади женский голос.

От ярости у Жеана гудело в ушах, и он не услышал, как Ирана подошла. Ее лицо было бледным, осунувшимся, глаза покраснели.

— Да, — буркнул Жеан. — Как видишь… как ты ни старалась, я все еще живой.

— Тем лучше, — сказала Ирана. — Ты мне нравишься… я бы тяжело переживала твою смерть.

— Переживала бы? — усмехнулся проводник. — Да ты все сделала, чтобы утопить меня в реке… Я уж не говорю о том, что произошло на той горе, когда ты столкнула меня в овраг, пыталась зарезать..

Ирана пожала плечами.

— Я боялась за Робера. Я была убеждена, что ты убьешь его. Он бы не устоял против тебя. Я должна была помимо воли Робера защищать его, ведь он действительно верил, что там, на горе, затаился монстр. Он и не подозревал, что я была его ангелом-хранителем. Да, его нужно было оберегать, но к тебе я никогда не испытывала ненависти… Нет, никогда… Ты так наивен… трогательно наивен. Ты не раз пробуждал во мне сочувствие. Мне иногда казалось, что я причиняю зло безобидному, ни в чем не виноватому щеночку.

— Ты играла мною, — проворчал Жеан.

Ирана вновь пожала плечами.

— Не будь несправедливым, — с легким раздражением в голосе сказала она. — Я предоставляла тебе шанс вырваться из этой адской карусели. Вспомни… пустой дом в тупике… Дом, в который привел тебя зверь, — в котором я каждый вечер накрывала стол в твою честь.

— Дом с тремя черными котами? — задумчиво проговорил Жеан.

— Да. Я приносила туда для тебя подарки, которые крала в сокровищнице Орнана де Ги. Боевой конь, кольчуга… Это было легко, достаточно было пошарить в запасниках замка. Я старалась поставить себя на твое место, выбрать то, что доставило бы тебе большую радость. Я надеялась, что ты возьмешь все это и не долго думая уедешь из города.

— Смеяться вздумала надо мной! Пища-то была отравлена.

— Не мною, — запротестовала Ирана. — После меня туда приходил Дориус. Он сам потом сознался… Он ждал моего ухода, чтобы приправить еду своим ужасным ядом. Он же и котов менял, желая одурачить тебя. Меня он находил слишком сентиментальной. А тебя он опасался…

Ее голос надломился.

— Я все больше привязывалась к тебе, — призналась Ирана. — О! Не любовь, нет… дружеские чувства. Мне очень хотелось, чтобы ты стал для меня кем-то вроде брата. Зла я тебе совсем не желала. Потому я и надеялась, что ты уедешь. Мне хотелось, чтобы ты забрал доспехи, коня и умчался без оглядки. Не думаю, что я такая уж плохая. Все было бы проще, если бы ты это сделал.

— Значит, пищу отравлял Дориус? — растерянно переспросил Жеан.

— Да, уловка с котами — тоже его рук… Клянусь, я об этом ничего не знала. Я и вправду щадила тебя. Но ты отказался от всего, упрямо шел к своему концу. А после я уже ничего не могла для тебя сделать, нужно было оберегать Робера. Любовь целиком завладела мною. Тебе не понять… надо познать настоящую страсть, тогда откроется, что обычные законы теряют смысл. Мне было наплевать на все. Другие для меня просто не существовали. Был только Робер. Бесполезно тебе объяснять, такое идет изнутри. Потребность чрева, души, сердца… Я ни о чем не жалею. У меня нет угрызений совести… Мне даже полегчало оттого, что ты выкарабкался.

— Но яд… — недоумевал проводник. — Все эти отравленные люди, земля и все, что на ней, испачканные ядом, который ты рассыпала повсюду…

— Ты преувеличиваешь, — возразила Ирана. — Не так уж я свирепствовала, я не могла одновременно бывать в нескольких местах! На самом деле они большей частью сами отравляли друг друга. Я тебе уже говорила; они воспользовались эпидемией отравлений, чтобы сводить счеты. Я же только показала им способ. По ночам мне случалось частенько встречать этих добропорядочных горожан, крадущихся с пузырьком яда в руке. Они подражали мне. Зверь обеспечивал им безнаказанность. Они отравляли пруд нелюбимого соседа, траву на лугу, который им не достался. Все эти тысячи преступлений списывались на чудище…

Ирана с иронией посмотрела на Жеана и спросила:

— Полагаю, ты убил Дориуса?

— Нет, — отрезал проводник.

— Ах, даже так? — удивилась молодая женщина, вздернув брови. — Я считала тебя более безжалостным. А зачем ты сюда пришел? Перерезать мне горло?

«Еще не знаю…» — чуть не ответил Жеан.

— Если хочешь меня убить, не мешкай! — бросила Ирана с неожиданной горячностью; слезы скатывались по ее щекам. — Я сяду на этот камень, подниму волосы, чтобы тебе было удобнее. Думаю, ты сделаешь это безболезненно, ты же воин. Начинай не колеблясь, ты окажешь мне услугу.

— Что случилось? — спросил Жеан. — Где Робер? Он покинул тебя? Ты не смогла удержать его всеми своими хитростями?

— Да, — тихо промолвила Ирана. — Он меня покинул.

И, схватив проводника за руку, втолкнула его в развалины обители. Жеан с порога увидел Робера де Сен-Реми. Тот повесился на толстой обугленной потолочной балке; его когда-то красивое лицо перекосилось в отвратительной гримасе.

— Смотри! — скрежетнула зубами Ирана. — Ты оказался прав: я не сумела его удержать. Он не смог пережить смерти своей дорогой Оды. Я все предусмотрела, кроме этого. Я воображала, что мои ласки заменят ее. Я была слишком уверена в себе… Я думала, что выиграла партию, когда затащила Робера в свою постель, но утром я нашла его там… Он, такой красивый, выбрал столь безобразную смерть…

— И ты убила столько людей ради одной ночи любви! — задохнулся от возмущения Жеан.

— Да! — крикнула Ирана. — Но если бы надо было повторить, я бы повторила… без колебаний. Я бы вернулась туда с ядом и кисточкой, мазала бы фрукты на деревьях, отравляла пруды, источники, чтобы сдохли все… Ради одной ночи, как ты сказал.

Ирана заплакала, не вытирая слез. Она стояла перед Жеаном очень прямо; ее лицо было белее мела.

— Убей меня, — сквозь слезы повторила она. — Убей, у меня нет сил жить без него. Сделай, как я просила. Я закрою глаза, а ты полосни меня по горлу, и мы оба будем довольны. Прошу тебя, Жеан. Скажи, ты согласен?

— Ну уж нет, — процедил он. — Оставайся со своим горем, оно будет для тебя наказанием. Если хочешь умереть, сделай себе петлю и сунь туда голову. Но я уверен, что ты этого не сделаешь. Женщины, вроде тебя, живучи, как кошки. И так пролилось слишком много крови, не рассчитывай на меня, мне надоело быть мясником. Я уйду сейчас… Не могу сказать, какие чувства я к тебе испытываю, но видеть тебя я больше не хочу. Постарайся не встречаться на моем пути. Стань монахиней или ухаживай за прокаженными.

Жеану все надоело, и он чувствовал себя таким усталым, что мечтал поскорее уйти и обо всем позабыть.

— Я прощаю тебя, — прошептал он. — Я, и только я…

— Красиво сказано, рыцарь, — произнес за его спиной мужской голос. — Что касается нас, то мы не столь снисходительны.

Жеан обернулся. На опушке, куда выходила тропинка, стояли трое в черных плащах. Суконщик Пьер, его брат и сестра. Семья бедняги Гомело. Позади — трое вооруженных солдат, очевидно, наемники, нанятые для эскорта.

— Вы здесь? — удивился Жеан.

— Мы всегда следовали за вами, — спокойно сказал суконщик. — С тех пор, как мы вас наняли. Мы знали, что вы в конце концов выясните правду. Вы привели нас к той, которая виновата в смерти Гомело; это все, что нам надо. Остальное вас не касается.

Заметив, что Жеан собрался возражать, Пьер поднял руку.

— Ну, ну, — примирительным тоном сказал он. — Не нужно разыгрывать благородного рыцаря. Мы пришли не одни, и мне будет крайне неприятно, если вами займутся мои люди. Вы молодец, прекрасно поработали. Не защищайте эту женщину, она не заслуживает, чтобы за нее умирали. Вам известно, что я всего лишь требую справедливости, это мое право.

— Мне не нужен адвокат! — взвизгнула Ирана, шагнув к нему. — Я не хочу оспаривать ваш приговор. Я в ваших руках, покончим с разговорами. Кончайте же и со мной: прикажите вашим солдатам пронзить меня мечами. Я не взываю к вашей жалости.

Пьер отрицательно покачал головой.

— Очень хорошо, миленькая, — все так же спокойно сказал он. — Меня радует ваше настроение. А то я боялся, что придется прибегнуть к насилию. Вы избавляете нас от отвратительного зрелища. Но о мечах не может быть и речи… Слишком быстрая смерть… Хотелось бы, чтобы вы умерли от того, в чем преуспели: вы примете яд, который щедро расточали: я велел алхимику восстановить его по вашему же рецепту.

Пьер высвободил из плаща руку. На ладони лежал черный флакончик.

— Как вам угодно! — бросила Ирана, схватив флакон. — Я слишком долго ждала. Не будь Жеан таким нерешительным, вы лишились бы удовольствия видеть меня с пеной у рта.

Проводник хотел перехватить поднимавшуюся ко рту руку молодой женщины, но один из солдат преградил ему путь. А Ирана, вынув пробку, уже вливала в себя содержимое флакона.

— Яд разбавлен, — уточнил Пьер. — Действует не сразу. Вы будете умирать мучительной смертью, часов пять-шесть, а мы до последней минуты станем наблюдать за вашей агонией. Предупреждаю, что не пошлю за исповедником, даже если вы будете умолять меня. Хочу, чтобы вы прямиком спустились в ад.

Ирана утерла рукою рот. Она была очень бледна, губы уже синели.

— Вы так и будете стоять? — с вызовом спросила она. — Сцена может затянуться, так не лучше ли нам переждать ее внутри?

— Как хотите, дитя мое, — примирительным тоном ответил суконщик. — Вы молоды и сильны, вполне возможно, что вы продержитесь до ночи.

Ирана повернулась к нему спиной и вошла в обитель. Пьер жестом остановил Жеана.

— На этом ваша миссия закончилась. Дальше — дело семейное. Мои люди проводят вас вниз. Не удивляйтесь, когда через некоторое время вы узнаете, что аббат Дориус скончался от неизвестной болезни. Я торговец и люблю, когда все оплачивают свои счета.

Жеан не нашел подходящих слов для возражения. Наемники уже подталкивали его к проходу в колючих зарослях.

Когда они очутились у подножия холма, тот, кто, похоже, был начальником, протянул Жеану тяжелый мешочек, набитый золотом.

— Это для тебя, — просто сказал он. — От суконщиков. На память. Тебе понравится.

Жеан взял кошель и вспрыгнул на лошадь. Оказавшись в седле, он тотчас послал ее галопом к лесу, убегая от искушения оглянуться и в последний раз посмотреть на холм.

Жеан подумал, что Ланселот или Персиваль отказались бы от золота торгашей. Но он не был ни тем, ни другим. Он был всего лишь Жеаном де Монпериль, бывшим лесорубом, который, приняв крещение мечом и кровью, стал странствующим рыцарем.