27. Заключение и саботаж

Иногда наступали моменты просветления. Отчетливо слышался скрип цепей. Боль не отпускала. При каждом вдохе легкие словно резало острыми осколками. Раздавался отдаленный стук металла. Очертания железных прутьев, вой огня, горячий металл, жидкий металл. Тяжелые оковы. На теле не осталось живого места, мышцы под черными синяками стали мягкими, словно гнилое яблоко. Скрежет тяжелых засовов и звон ключей. На ржавых крючьях качались куски мяса.

Искры полетели фонтаном под ударами топора.

И снова темнота.

Потом холодные пустые глаза. Зубы. Шрамы.

И крик, жуткий крик.

Иногда Рэйчел начинала понимать, что крик вырывается из ее собственной глотки.

Кто-то нежно гладил ее голову.

– Пить.

Грязная вода потекла по губам и подбородку, обжигая растрескавшуюся кожу. И снова боль.

Она начала захлебываться, кашлять. Тонуть…

…Откуда свет?

– Только сдохни у меня на руках, сука.

Отойди от меня, сука. Длинные сальные волосы, липкая кожа – глюман скрылся в тени, что-то пережевывая во рту. Ночь Шрамов – ее ночь… Темная луна… Одна душа.

– Кто?

Нестерпимо сдавило грудь.

Оставь меня!

– Пей.

– Дилл?

Он держал в руках фонарь и улыбался, радужные глаза и белые перья светились в золотых лучах вечернего солнца. Дилл потушил свет. День в одно мгновение превратился в ночь.

В темноте мелькнули и растворились шрамы, оставив ее один на один с нестерпимой болью.

Рэйчел очнулась, задыхаясь и отчаянно глотая воздух. Казалось, она лежит спиной на стеклянных осколках. Губы покрылись коркой засохшей крови, язык распух и высох.

– Дилл?

Она с трудом оторвала голову от холодного камня, на котором лежала. Боль с новой силой вцепилась в шею, в спину, в живот острыми когтями. Ребра сломаны? Кто-то сильно сжал лодыжку. Рэйчел протянула руку, нащупала кровь, оковы.

– Я зажгу фонарь, – раздался женский голос. Рэйчел знала этот голос.

Раздался щелчок кремня.

Через космы черных волос на лице Карнивал проглядывали темные синяки. Казалось, ее тело покрыла сеть свежих кроваво-красных шрамов. Глаза ангела сузились, когда загорелся фонарь. Они оказались в каменной комнате с металлической решеткой вместо двери.

– Они бросили это вместе с нами. – Карнивал подняла фонарь и направилась к Рэйчел. Вслед за ней по каменному полу заскрежетала цепь. Одно крыло странно повисло у ангела за спиной.

– Воду тоже. И еду. – Карнивал говорила гневным тоном. – Ты не хочешь есть их еду?

Рэйчел попыталась ответить, но из распухшего горла вырвался только слабый хрип.

– Посмотри на себя. – Карнивал злорадно улыбнулась. – Ты теперь такая же красотка, как и я.

– Что?… – удалось выдавить Рэйчел. – Что случилось?

Карнивал чуть слышно усмехнулась.

В памяти всплывали обрывки битвы, кровь, подобные черепам лица надвигались, сливались в единый круговорот, поглотивший ее. В один момент раны, пробужденные воспоминанием, застонали с новой силой. Рэйчел скорчилась от боли. Скольких… скольких она убила? Этого явно оказалось недостаточно.

Карнивал потирала отекшую от оков лодыжку. Рэйчел молча смотрела на ангела, пока не поняла, что они скованы одной цепью. Ее охватил безумный, почти физический страх.

– Дилл? – Внезапно она вспомнила бледное испуганное лицо, белые, словно чистый снег, глаза. – Господи, что случилось с Диллом? – Он казался таким одиноким. И в тот момент мертвые напали на нее, пришлось отвернуться и сражаться.

– В камере напротив, – ответила Карнивал. Ехидное удовольствие в ее тоне заставило Рэйчел содрогнуться.

Убийца со стоном поднялась на дрожащие ноги, взяла фонарь и, шатаясь, подошла к решетке. Цепь заскрипела по полу. Свет упал на разбитые каменные плиты коридора и металлические прутья – зеркальное отражение их собственной темницы. Проход разделял камеры и тонул в густой темноте.

– Дилл? – позвала девушка.

Никто не ответил.

– Дилл, пожалуйста, ты там?

Голос раздался совсем близко – Карнивал стояла за лучом света. Лицо ее скрывала тень, но казалось, что ангел улыбается.

– Крови было много.

– Дилл! – Эхо полетело по каменному коридору и замерло. Только стук воды ответил ей. Рэйчел начало сводить живот, и постепенно боль поглотила все тело. Девушка упала на колени, вцепившись в прутья решетки.

Господи, пожалуйста, только будь жив!

Но кому теперь молиться о спасении Дилла? Ульсису? Похоже, на дне пропасти нет ни надежды, ни спасения.

– Скоро его выпотрошат.

– Как ты можешь так говорить? – набросилась на нее Рэйчел. – Он еще может быть жив!

– Его раны не заживают, как мои. – Последние слова были полны злобы.

Мой бедный Дилл.

Рэйчел вспомнила, как он учился летать вокруг церковных шпилей, как смеялся, как глупо смотрелся старый тупой меч у него на поясе. Зачем только на него напялили бесполезную кольчугу? А дурацкое ведро с улитками? Слезы потекли из глаз. Рэйчел прижала колени к подбородку и со скрипом потянула на себя цепь.

– Я должна была его защищать.

– От этих тварей?

– От тебя.

Карнивал усмехнулась.

– Ну, я ему больше не страшна.

– Он хотел помочь, когда тебя ранили. Он пошел к тебе. Но я его остановила.

Карнивал ничего не ответила.

Их поглотила тишина. Рэйчел молча рассматривала ангела, а Карнивал смотрела на спайна через сеть шрамов. Тяжелая цепь бесшумно притаилась на полу. Безразличное лицо Карнивал казалось маской старых шрамов. Или все-таки в ее глазах таился хищный блеск?

В конце концов Рэйчел спросила:

– Почему ты до сих пор жива?

– Кому-то здесь ты очень не нравишься.

– Долго еще до Ночи Шрамов?

– Нет.

Спокойствие Карнивал пугало Рэйчел больше, чем ее гнев. Неприязнь и злоба податливы, гнев можно контролировать. Малейшая искорка эмоции могла указать путь, пусть даже самый узкий, сквозь эти шрамы. Полное безразличие словно отделяло Карнивал от ее голода.

Защищало ее.

Рэйчел стало жалко ангела, которая провела тысячелетия, выстраивая защиту между собой и своим голодом. Но этого оказалось недостаточно. Рэйчел не раз видела, как необузданный гнев овладевал Карнивал.

Она не может полностью защититься. Темнота меня забери, она и сейчас пытается. Но в конце концов ничего не выйдет. И тогда… гнев, шрамы. Сколько дней осталось до Ночи Шрамов? Семь? Шесть?

Карнивал словно прочитала ее мысли.

– Три дня.

Рэйчел нащупала рукой пояс.

– Они забрали оружие.

Рэйчел показалось, будто она заметила страдание в глазах ангела.

Что-то с Зубом было не в порядке.

Он не работал.

Кэллис, этот псевдомифический расфуфыренный павлин, посчитал нужным вывести машину из строя. Как бы Девон хотел оказаться снова в церковном коридоре, стащить с потолка кости проклятого ангела и показать ему наконец-то, для чего придуманы ступка и пестик.

Отравителя уже начинало тошнить от одного вида мостика. Три дня на палящем солнце среди вони разлагающихся тел. Сеть веревок, кропотливо привязанных к рычагам на приборной панели, уходила в открытое окно. После крушения «Адраки» выживших как раз хватило, чтобы хашетты развесили их по периметру Зуба. Детям пустыни такой метод экзекуции показался необычным, но на Девона представления Авульзора произвели в свое время должное впечатление. Судя по всему, хашеттов запах не сильно беспокоил. Но дикарям по крайней мере не приходилось проводить целые сутки в окружении своих трофеев.

Девон открыл главный клапан – похожий на кабаний бивень артефакт – и опустил первый рычаг зажигания, тонкий, как ребро, вырост. Кровь, то есть масло побежало по трубкам на панели управления.

Пол начал вибрировать, но через некоторое время снова затих.

– Темнота меня забери! – Девон хотел ударить кулаком по приборной панели, но в итоге хлопнул себя по коленке обрубком руки – кулака на месте не оказалось. Отравитель вернул рычаг зажигания на место и устало потер переносицу. Если сломался вал, понадобится целый день на его починку. Девон чуть было не плюнул на пол, но что-то его удержало. До возвращения дипгейтской армады, готовой к новому наступлению, оставалось не так много времени.

Вряд ли вторая атака будет более эффективна, чем первая: Зуб надежно запечатан на случай газовой атаки, непроницаем для лучников и, как скала, защитит от горючих смесей. Отравителю уже порядком надоели хашетты, обмотанные мокрыми тряпками. Шутка с мочой порядком испортила атмосферу на Зубе.

К тому же основные ударные силы Дипгейта скоро будут готовы выступить с атакой. Хашеттские лазутчики докладывали о крупномасштабных строительных работах в Мертвых песках и вдоль по северному периметру города. Дипгейт пожертвовал как минимум половиной Лиги Веревки на сооружение тяжелой военной техники. Если не поторопиться, такими темпами до прихода Девона от города ничего не останется.

Нельзя забывать про Ночь Шрамов. Лучше всего атаковать, когда горожане будут бояться показать нос на улицу. Новолуние принесет страх и раздор, а может быть, даже массовое дезертирство среди резервистов.

Девон покинул мостик и спустился по коридорам в машинное отделение, где сотни свечей среди леса поршневых валов и шестеренок открыли ему глаза на жестокую правду.

Снятый с «Адраки» пропеллерный вал слетел с крепежа.

Большая Борода и Борода-Еще-Больше изо всех сил кряхтели, пытаясь запихнуть вал на место в костяное углубление двигателя зажигания. Их верблюжьи имена на странном щелкающем наречии мало интересовали отравителя. Большая Борода и Борода-Еще-Больше нашли в машинном отделении отличное применение своим талантам. Отравитель устало приблизился к хашеттам.

– Что случилось?

– Оно выпало, – через плечо объявил Борода-Еще-Больше.

– Это я вижу. Главный двигатель начал вращаться?

Борода-Еще-Больше бросил на Девона безразличный взгляд.

– Поршни. Поршни двигались? – утомленно спросил Девон. – Вот эти… колонны, эти. – Он нетерпеливо показал обрубком руки.

– Нет.

Девон внимательно изучил повреждения. Отлетели крепежные болты. Сталь плохо приваривалась к странной керамике. На скорости, требуемой, чтобы мотор зажигания запустил основной двигатель, вся эта сомнительная конструкция была просто обречена развалиться. Не самая страшная катастрофа, учитывая, что в обломках двух кораблей всегда можно отыскать пару новых болтов. Отравитель отослал обе Бороды на поиски деталей.

Несмотря на все неудачи, Девон медленно, но верно близился к успеху. Кэллис приказал убрать вал, но остальные части машины пребывали в идеальном состоянии. Гигантские прозрачные емкости содержали достаточно топлива, чтобы, по оценкам Девона, совершить кругосветное путешествие. Огромные фары – вероятно, древнее подобие прожекторов – были в хорошем рабочем состоянии, хотя внутреннее освещение, по всей видимости, пало жертвой хашеттского нашествия.

Без основного двигателя, с вентиляцией, забитой тряпьем и грязью, интерьеры Зуба напоминали больше носок заводского рабочего. Девон взял свечу и направился дальше по коридорам машины, преследуемый эхом собственных шагов. В последнее время ему все больше не давало покоя нежелание Сайпса говорить. Старик боялся не только бога, он боялся, что кому-нибудь станет известно о его секрете. Девону начинало казаться, что он нашел причину.

Перевернутые корзины и разбросанные по коридорам тряпки источали зловонный запах мочи. Столовая прогнила и покрылась слоем плесени, камбуз с ржавыми раковинами и кранами напоминал первобытную пещеру. Единственная бутылка с подозрительной коричневой жидкостью стояла на полке, словно идол, вызывающий страх и благоговение. Зато горшки, сковородки и остальная утварь давно сгинули в хашеттских лачугах.

Наконец Девон добрался до кают экипажа – настоящего лабиринта соединенных между собой тоннелей, которые начинались одинаковыми дверьми с иероглифами на жестяных табличках. Густой запах гнили висел в воздухе, словно экипаж до сих пор пребывал в своих каютах. Хашеттские стражники спали за дверями временной камеры и сотрясали стены храпом, словно воздушные корабли. Отравитель пнул толстого дикаря, который вздрогнул спросонья и вытер с бороды слюни.

– Вы должны за ними следить.

– Бара сахбел! – выкрикнул дикарь. – Плевать мне на твои приказы. – Он с трудом поднялся, пыхтя и сопя. – Ты не войдешь к пленникам без шамана.

– Отлично. Приведи его.

Стражник хотел было поспорить, но потом проворчал что-то на непонятном диалекте и, полусонный, поплелся прочь. Не теряя времени, Девон проскользнул в каюту.

От запаха даже глаза заслезились. Обнаженная фигура пресвитера с закрытыми глазами свернулась калачиком в дальнем углу. Обломки трости валялись тут же на полу. Казалось, что лишенная мышц и плоти кожа, словно тряпка, повисла на скелете. Синяки покрывали каждый дюйм его тела. Но Девон заметил, как слабо поднялась и опустилась грудь, как вздрогнули вымазанные в чернилах пальцы. Старик все еще жив.

– Скоро тронемся в путь, – сказал Девон, усевшись на перевернутую корзину рядом с Сайпсом.

Пресвитер не шевельнулся.

– Надежды на спасение больше нет, Сайпс. Больше нет надобности скрывать правду. – Отравитель замолчал, а потом проговорил шепотом: – Твой бог задумал восстание, правильно? Но Ульсис немного отличается от того, во что ваша Церковь заставляла нас всех верить. Потому-то ты так и боишься.

– Я хотел защитить их, – ответил старик слабым голосом. – Я хотел освободить Дипгейт от цепей.

– Единственный способ – это перерезать их.

– Нет. Неправда, Девон. Даже в скованном цепями городе жизнь процветает. Как ты этого не видишь?

Девон вздохнул.

– Когда-то я уже говорил, что я – единственный живой человек во всем Дипгейте. Я хотел сказать, что все остальные живут и кормятся только для того, чтобы отдать свою кровь ненасытной бездне. Это не жизнь. Это голод, такой же бездумный, как яд или болезнь. Но я ошибался, считая себя единственным. Ты и я словно вершины двух пирамид, Сайпс. Религии и науки. Под нами нет ничего, кроме щелкающих ртов. В тебе тоже есть жизнь, старик.

– Не могу принять такой комплимент. Ты слишком высокомерен. К тому же безумен.

Девон улыбнулся.

– Как я могу облегчить твои страдания?

– Никак. Боль – слишком малая расплата зато, что я сделал. Если я умру, и то будет хоть какое-то утешение.

– Мученичество, Сайпс, тебе не к лицу.

– Если я и мученик, то это заслуга моей совести, а не моего бога.

– Не вижу разницы.

На некоторое время в камере установилась тишина, которую нарушил Девон.

– Расскажи мне про Ульсиса. Кто он на самом деле?

– Он сын Айен! Бог! – Кашель прервал речь старика.

– Хорошо. – Девон поднял руку. – Давай не будем спорить по вопросам семантики. Мне порой кажется, что мы с тобой смотрим на одни и те же вещи с разных сторон подзорной трубы. Наше восприятие разнится, но сам предмет никогда не меняется.

Сайпс хрипло втянул воздух.

– Ульсис, – ответил он, – пожирает души мертвых и оставляет их пустыми. Самые счастливые остаются сосудами для воли бога. Они существуют, пока существует бог, как… как ходячие обескровленные. Остальных ждет еще более незавидная доля. – Сайпс поморщился. – Лучше бродить по Лабиринту, лишиться всего, что делает нас людьми.

– Это, – улыбаясь, заметил Девон, – зависит от того, силу какого бога будет питать твоя душа.

Пресвитер усмехнулся.

– Даже сам Ульсис не сравнится с тобой в высокомерии. Думаешь, тринадцать душ сделают тебя равным богу?

– Я нахожу подобное сравнение уничижительным. Ульсис, в конце концов, паразит.

– После первой священной войны его армия возросла до таких размеров, что больше не могла себя поддерживать. Мертвые начали разлагаться. Больше нельзя было увеличивать армию и продолжать… кормить воинов. И с тех пор бог устроил пиршество для своего воинства. В течение трех тысячелетий Бог Цепей выжидал, накапливая силы, крадя души. А рабы его питались остатками. – Старик покачал головой. – Теперь они идут, они уничтожат наш мир, чтобы утолить голод хозяина. Нас всех ждет забвение. Если ты обрушишь город в пропасть, ты только поможешь ему.

Неожиданно старик весь сжался, его тело забилось в конвульсиях. Тощие конечности свело, его всего начало трясти от мокрого кашля.

Девон подошел и взял старика за плечи. Через некоторое время приступ прекратился. Отравитель вытащил из кармана платок и всунул Сайпсу в руку. Старик схватился за тряпку, как тонущий хватается за спасательный круг.

Девону вдруг стало жаль старого пресвитера. Его вера, как и вера всех его предшественников, начиналась на дне бездны. Отравителю искренне хотелось, чтобы старик дожил до того момента, когда город падет. Только тогда он сможет осознать правду. Мертвые не могут ходить. На дне пропасти нет никакой армии.

– Я забираю тебя отсюда, – сказал Девон.

– Нет, – прохрипел Сайпс. – Мне теперь все равно. Лучше помоги стражнику. Избавь его от боли.

Девон совершенно забыл про Ангуса.

– Он еще жив?

Сайпс кивнул.

– Они говорят, он сошел с ума. Словно бешеный пес, грызет и царапает сам себя. Его пришлось связать.

– Ты!

Девон обернулся – перед ним в дверном проеме стоял Батаба.

– Что ты здесь делаешь?

– Допрашиваю пленника.

– Ты сам пленник. – Косточки в длинной косматой бороде застучали, глаз хмуро посмотрел на отравителя. – Что ты ему говорил?

– Мы беседовали о вере – в этом вопросе наши взгляды расходятся.

Шаман пришел в ярость от подобной наглости.

– Оставь священника в покое и иди за мной.