18

Как только старший инспектор Чэнь вернулся в кабинет, зазвонил телефон.

Звонил Лу Иностранец. Он еще раз повторил, что успешно начал собственное дело – ресторан в русском стиле «Подмосковье» на улице Хуайхайлу. Там подают икру, густые супы и водку; гостей обслуживают две русские официантки в мини-платьях. Голос Лу излучал самодовольство и уверенность. Чэнь не в силах был понять, как Лу удалось так много сделать за такой короткий срок.

– Значит, дела идут неплохо?

– Не просто неплохо, приятель. Отлично! Толпы посетителей! Все в восхищении от нашего меню, нашего ассортимента водок и наших высоких, грудастых русских девушек в прозрачных блузках и юбках!

– У тебя и правда есть деловая хватка.

– Как сказал Конфуций, «красота пробуждает голод».

– Нет, он говорил по-другому. «Она так красива, что ее можно слопать», – поправил Чэнь. – Вот как говорил Конфуций. Кстати, где ты откопал этих русских девушек?

– Сами пришли. Один мой приятель ведет картотеку иностранцев, которые хотят получить у нас работу. Славные девчонки. Здесь они зарабатывают вчетверо-впятеро больше, чем на родине. Сегодня дела в Китае идут гораздо лучше, чем в России.

– Это правда. – Гордость за свою страну невольно передалась от Лу Чэню.

– Помнишь, раньше принято было называть русских нашими «старшими братьями»? Колесо Фортуны повернулось. Теперь я зову моих девчонок-официанток «младшими сестренками». В некотором роде так и есть. Они во всем зависят от меня. Например, им негде жить, а гостиницы слишком дороги. Я купил несколько раскладушек, и теперь они могут ночевать в комнатах за рестораном и экономят кучу денег на жилье. Ради их удобства я даже сделал им душ с горячей водой.

– Значит, ты хорошо о них заботишься.

– Вот именно. И открою тебе один секрет, приятель. У них, у этих русских девушек, растут волосы на ногах! Пусть их гладкая кожа и красота тебя не обманывают. Неделя без мыла и бритвы – и их потрясающие ноги зарастут волосами.

– Ты прямо как Элиот, Лу Иностранец.

– О чем ты?

– Да так. Просто вспомнил кое-что из Элиота. У него что-то было о голых, белых ногах, украшенных браслетами; при свете видно, что они поросли пушком.

Или это было у Джона Донна?

– Элиот или кто другой – мне все равно. Но насчет волос на ногах – правда, я видел собственными глазами; душевая кабина полна рыжими и черными волосами.

– Ты шутишь.

– Приходи, сам увидишь. Не только ноги – вообще посмотришь, как идут дела. В конце недели, хорошо? Я приставлю к тебе одну из блондинок. Самую сексуальную. Особая услуга. Настолько особая, что тебе тоже захочется ее слопать. Удовольствие по Конфуцию гарантировано.

– Боюсь, для моего кошелька это будет непомерная нагрузка.

– О чем это ты? Ты мой самый лучший друг, и тебе я отчасти обязан своим успехом. Разумеется, все за мой счет.

– Приду, – обещал Чэнь, – если на той неделе мне удастся выкроить свободный вечер.

Интересно, подумал старший инспектор Чэнь, пойдет ли он в ресторан Лу Иностранца, даже если ему удастся выкроить свободный вечер. Он читал рапорт о так называемых «особых услугах» в некоторых ресторанах, пользующихся дурной славой.

Он посмотрел на часы. Половина четвертого. Наверное, в столовой уже ничего не осталось. После разговора с Лу Иностранцем он ощутил голод.

Вдруг он вспомнил кое о чем. Совсем забыл! Он ведь пригласил Ван Фэн на ужин!

Все заботы сразу отступили на второй план. Дела могут подождать до завтра. При мысли об ужине при свечах сердце старшего инспектора невольно забилось чаще. Он поспешно направился на продуктовый рынок на улице Нинхайлу, который находился в пятнадцати минутах ходьбы от его квартиры.

Как всегда, на рынке толпился народ. Покупатели ходили с бамбуковыми корзинами, надетыми на руку, с пластиковыми пакетами в руках. Карточки на свинину и яйца Чэнь уже отоварил. Сейчас он надеялся купить здесь рыбы и овощей. Ван любит морепродукты. К рыбному прилавку выстроилась длинная очередь. Кроме людей, стоящих друг за другом, в очереди также были всевозможные корзины, сплющенные картонные коробки, табуретки и даже кирпичи – поставленные вместо отошедших на время людей. Продвигаясь на шажок, стоявшие сзади люди подталкивали корзины, оставленные теми, кто стоял впереди. Чэнь понял, что корзины, кирпичи и прочее знаменуют собой отошедшего на время человека, его место в очереди. Когда корзина придвинется ближе к прилавку, появится ее владелец. Значит, очередь из пятнадцати человек впереди него на самом деле может состоять из пятидесяти. При той скорости, с какой движется очередь, ему придется стоять не меньше часа.

Чэнь решил попытать счастья на коммерческом продуктовом базаре, который находился всего в квартале от рынка Ниньхай. Названия у коммерческого базара еще не было, но о его существовании знали все. Там обслуживали лучше и товары были качественнее. Единственной разницей была цена – обычно в два или три раза дороже, чем на рынке Ниньхай.

Мирное сосуществование: государственный и частный рынки. Социализм и капитализм бок о бок. Некоторые ветераны партии выражали беспокойство в связи с неизбежным столкновением двух систем. Но покупатели, видимо, совершенно не думали ни о социализме, ни о капитализме. Чэнь невольно залюбовался яркими пятнами свежей зелени под ханчжоуским зонтиком. Он купил пучок зеленого лука. В виде премии продавец положил в его сумку еще и маленький кусочек имбиря.

Не спеша он выбрал продукты к ужину. Благодаря авансу из издательства «Лицзян» он смог себе позволить купить килограмм ягнятины, корзинку устриц и упаковку шпината. Потом, повинуясь внезапному порыву, он покинул рынок и направился в новый ювелирный магазин, что открылся недавно на улице Лунмэньлу.

Когда он вошел в магазин, на лице продавца появилось удивленное выражение. Чэнь понял, что, должно быть, являет собой невиданное зрелище: полицейский в форме, в руке пакет с продуктами. Но он оказался хорошим покупателем. Он не стал понапрасну тратить время, рассматривая украшения на витрине. Его внимание сразу же привлекло жемчужное колье, лежавшее на серебристом атласе в пурпурной бархатной коробочке. Украшение обошлось ему в восемьсот юаней с лишним, но он подумал, что колье очень пойдет Ван. Рут Ренделл, наверное, обрадовалась бы, узнав, как он тратит деньги, полученные авансом за перевод ее книги. И потом, ему необходим дополнительный стимул для того, чтобы закончить перевод следующего романа, «Советник мандарина».

Вернувшись домой, он впервые понял – к своему изумлению, – как неприглядно бывает жилище холостяка. В раковине грязные пиалы и миски; на полу у дивана валяются джинсы; повсюду книги; на подоконниках серые полосы пыли. Даже стеллаж, стоящий сбоку от письменного стола, показался ему некрасивым. Чэнь немедленно принялся за уборку.

Впервые она приняла его приглашение поужинать с ним наедине – у него дома. После новоселья их отношения развиваются по нарастающей. В ходе расследования он попутно выяснял о Ван все больше и больше. Она не только симпатичная и живая, но и умная – интуитивно проницательна, даже больше, чем сам Чэнь.

И не только это. В ходе расследования Чэнь задавался вопросами о собственной жизни. Ему пора решаться – как много лет назад решилась Гуань.

Ван пришла около шести. Поверх простого черного платья с узкими бретельками, больше похожего на комбинацию, она накинула белый шелковый блейзер. Он помог ей снять блейзер: под флуоресцентной лампой плечи ее казались соблазнительно белыми.

Она принесла бутылку белого вина. Отличный подарок по такому случаю. В баре у него нашлись подходящие бокалы.

– Поразительная чистота для занятого старшего инспектора!

– У меня был стимул, – объяснил Чэнь. – Когда заходит друг, приятно, если в доме чисто.

Стол был накрыт белой скатертью; на нем лежали свернутые розовые салфетки, палочки красного дерева и серебряные ложки с длинной ручкой. Чэнь решил, что не станет изобретать ничего сложного. В центре стола, на спиртовке, стояла кастрюлька, в которой кипела вода. Вокруг спиртовки были разложены закуски: тонюсенькие кусочки ягнятины, пиала со шпинатом, блюдо с дюжиной устриц, переложенных дольками лимона. На столе также стояли маринованные огурчики и маринованный чеснок – в маленьких плошках. Кроме того, для каждого из них было приготовлено блюдце с соусом.

Они опускали ломтики мяса в кипяток, держали секунду-другую, а потом окунали мясо в соус, приготовленный по особому рецепту, которому Чэня научил Лу Иностранец. Надо смешать соевый соус, кунжутное масло, тофу и молотый перец; добавить горсть мелконарезанной петрушки. Еще розоватое мясо было нежным и таяло во рту.

Он откупорил вино. Перед тем как выпить, они чокнулись; пузырьки игристого вина плясали в приглушенном свете.

– За тебя, – сказал он.

– За нас.

– За что? – спросил он, поворачивая в соусе кусочек мяса.

– За сегодняшний вечер.

Она вскрывала устричную раковину. Ее маленькие нежные пальчики ловко орудовали ножом; вскоре она отделила устрицу от раковины и поднесла ее ко рту. К раковине пристала зеленая нить водорослей. Он увидел влажно блестящую внутреннюю поверхность раковины; ее несравненная белизна подчеркивалась алым цветом ее губ.

– Как вкусно! – с наслаждением выдохнула Ван, откладывая пустую раковину в сторону.

Он любовался ею поверх своей пиалы, следя, как ее губы прикасаются к устрице, а потом к чашке. Она отпила вина, промокнула губы бумажной салфеткой и взяла следующую устрицу. К его удивлению, окунув устрицу в соус, Ван подалась вперед и предложила устрицу ему. Ее жест был исполнен поразительной интимности. Почти как молодая жена. Он раскрыл рот и позволил ей положить туда устрицу. Устрица тут же растаяла у него на языке.

Все было для него внове. Он впервые находился наедине с женщиной, которая ему нравилась, в комнате, которую он считал своим домом. Они о чем-то разговаривали, но Чэню казалось, что можно вообще ничего не говорить. Видимо, Ван тоже так считала. Иногда оба замолкали и просто смотрели друг на друга.

Заморосил мелкий дождик, но и большой город ночью тоже казался более мирным, уютным; уличные огни сверкали, уходя в бесконечность.

После ужина Ван предложила помочь ему с уборкой.

– Я на самом деле люблю мыть посуду после того, как вкусно поела.

– Тебе не нужно ничего делать.

Но она уже встала, сбросила сандалии и отняла у него фартук, который он снял с дверной ручки. Приятно было наблюдать, как она без особых усилий скользит по комнате – как будто живет здесь уже очень давно. В белом фартуке, повязанном вокруг тонкой талии, она казалась очень домашней.

– Сегодня ты моя гостья, – настаивал Чэнь.

– Не могу же я стоять сложа руки и смотреть, как ты возишься на кухне.

Собственно, кухней крошечное помещение назвать было сложно – просто небольшая ниша с газовой плитой и раковиной. Здесь было так тесно, что вдвоем они, пожалуй, и не поместились бы. Они стояли близко друг к другу, соприкасаясь плечами. Чэнь открыл окошко над раковиной. Ему было хорошо. Во-первых, от сознания того, что они только что вкусно поели и выпили вина, а во-вторых, приятно было находиться у себя дома.

– Давай просто оставим здесь все как есть, – предложил он, снимая фартук. – И так сойдет.

– Скоро в твоей новой квартире заведутся тараканы, – с улыбкой возразила она.

– Уже завелись. – Он отвел ее назад, в комнату. – Давай еще выпьем – по стаканчику на ночь.

– Как скажешь.

Чэнь сходил на кухню за вымытыми бокалами. Вернувшись, он увидел, что Ван сидит в кресле-качалке у кровати и раскачивается взад-вперед. Когда она откидывалась назад, короткое платье задиралось и виднелась белая полоска кожи.

Чэнь подошел к комоду и положил руку на ручку ящика, в котором лежала коробочка с жемчужным колье.

Казалось, Ван поглощена тем, что любуется игрой вина в бокале.

– Ты не посидишь рядом со мной минутку?

– Мне проще смотреть на тебя отсюда, – сказал Чэнь. Он остался стоять с бокалом вина в руке. «Стаканчик на ночь». Как трудно перевести эту идиому на китайский! Он узнал о романтическом значении этого выражения из американского фильма, в котором супружеская чета выпивает по бокалу вина перед тем, как лечь в постель. Интимная атмосфера, возникшая между ними, одурманила его.

– Кстати, а свечи ты забыл, – заявила Ван, отпивая вино.

– Можно зажечь их сейчас, – предложил Чэнь. – И поставить диск с «Болеро».

Это тоже было в кино. Пара занималась любовью под музыку – волнующую, возбуждающую…

Ван пристально смотрела на него, приложив тонкий палец к щеке, – как если бы видела его впервые. Потом закинула руки за голову, стянула резинку со своего хвостика и встряхнула головой, распуская волосы по плечам. Вид у нее был расслабленный; ей явно было здесь хорошо и уютно.

Чэнь опустился на колени у ее ног:

– Что это?

– Что?

Он провел пальцем по ее босой ступне. На мизинце ноги осталось пятно от соуса. Он вытер его пальцами.

Ее рука скользнула вниз, поймала его руку. Чэнь поднял голову и, посмотрев на безымянный палец Ван, увидел тонкую полоску более белой кожи под суставом – там, где раньше было обручальное кольцо.

Они сидели, держась за руки.

Глядя на ее вспыхнувшее лицо, Чэнь подумал, что смотрит в открытую, манящую книгу. Или, может, он просто зачитался?

– Сегодня все так чудесно, – сказала Ван. – Спасибо тебе.

– Лучшее еще впереди, – отозвался Чэнь, вспоминая полузабытое стихотворение.

Он так долго ждал этой минуты.

Под легким платьем без труда угадывались изгибы стройного тела Ван. Она снова показалась ему незнакомкой – зрелой, женственной и соблазнительной.

Сколько же в ней прячется разных женщин?

Ван качнулась назад; кресло чуть отодвинулось. Потом погладила его по щеке. Рука у нее была легкой, как облачко.

– Ты опять думаешь о том деле?

– Нет. Сейчас – нет.

Он ответил правду, но сам себе удивился. Почему дело об убийстве Гуань так занимало его мысли? Оттого ли, что в нем обнажились неприкрашенные человеческие чувства? Возможно, его собственная личная жизнь настолько прозаична, что ему просто необходимо разделять чужие страсти. Или, может быть, ему просто страстно хочется драматических перемен в своей жизни?

– Я хочу попросить тебя об одной услуге, – вдруг сказала она.

– Проси что угодно, – ответил Чэнь.

– Пожалуйста, пойми меня правильно. – Она глубоко вздохнула и некоторое время помолчала. – Между нами что-то происходит, правда?

– А ты сама как думаешь?

– Я поняла это с нашей первой встречи.

– И я тоже.

– Знаешь, до знакомства с тобой я была помолвлена с Яном, но ты никогда не спрашивал меня об этом.

– Ты тоже у меня ничего не спрашивала. – Он сжал ее руку чуть крепче. – Это не так уж и важно.

– Но у тебя впереди многообещающая карьера. – Ее тонкие черты едва заметно исказились. – Она очень важна для тебя – и для меня тоже.

– Многообещающая карьера… ну, не знаю… – Ее слова были похожи на прелюдию, предисловие. – К чему сейчас говорить о моей карьере?

– Я заранее заготовила целую речь, но все оказалось труднее, чем я думала. А сейчас, когда ты так добр ко мне, мне еще хуже… гораздо хуже.

– Ван, в чем дело? Объясни!

– Ладно… Сегодня я ездила в Шанхайский институт иностранных языков. Институт требует возмещения средств, затраченных на обучение Яна – ну, ты понимаешь… Они требуют компенсации за его учебу, медицинскую страховку, за все, чем он пользовался во время учебы. Иначе мне не выдадут паспорт. Сумма большая, двадцать тысяч юаней. Может, ты сумеешь замолвить за меня словечко в паспортном отделе? Тогда мне выдадут паспорт и без справки из института иностранных языков.

– Ты хочешь получить паспорт… чтобы уехать в Японию? Все обернулось совсем не так, как он ожидал.

– Да. Несколько недель назад я подала заявление.

Чтобы уехать из Китая, ей нужен паспорт. Для получения паспорта необходимо написать заявление и приложить характеристику из трудового коллектива. А поскольку считается, что она замужем за Яном – пусть их брак чисто номинален, – ей нужно представить также справку из трудового коллектива мужа.

То, о чем она просит, трудно, но не невозможно. Раньше для получения паспорта никакого согласия трудового коллектива не требовалось. Старший инспектор Чэнь вполне в состоянии тут помочь.

– Значит, ты едешь к нему. – Он встал.

– Да.

– Зачем?

– Он получил для меня все необходимые документы; теперь я могу к нему приехать. Он даже договорился о том, что меня возьмут на работу – на китайский телеканал в Токио. Канал небольшой, никакого сравнения с тем, что есть здесь, но все же это работа по моей специальности. Между ним и мной особенно ничего нет, но такую возможность упускать нельзя.

– Но ведь у тебя здесь тоже многообещающая карьера.

– Многообещающая карьера… – губы Ван скривились в горькой усмешке, – ради которой я должна громоздить горы лжи.

Все так – в зависимости от того, как воспринимать журналистику в Китае. Будучи сотрудницей партийного печатного органа, Ван должна была писать статьи, которые не шли бы вразрез с линией партии. Интересы партии – превыше всего. О другом даже речи быть не может.

– Все-таки и у нас ситуация постепенно налаживается, – сказал Чэнь, потому что надо ведь было что-то сказать.

– С такой черепашьей скоростью… Может, лет через двадцать я и смогу писать то, что хочу. Но через двадцать лет я буду старая и седая.

– Нет, я так не думаю. – Чэнь хотел сказать, что она никогда не будет старой и седой – по крайней мере, для него. Но он не докончил фразу.

– Ты другой, Чэнь, – продолжала Ван. – Ты не такой, как я. Ты в самом деле способен что-то сделать здесь.

– Спасибо за то, что ты мне это говоришь.

– Тебя зачислили на курсы повышения квалификации при Центральной партийной школе! Ты, наверное, высоко взлетишь. А я… вряд ли поспособствую твоему взлету. – Помолчав, она добавила: – Я имею в виду, что едва ли послужу на пользу твоей карьере. И даже хуже…

– Главное, – медленно проговорил он, – ты уезжаешь в Японию.

– Да, уезжаю, но некоторое время – по крайней мере пару месяцев – я еще пробуду здесь, пока мне не выдадут паспорт и визу. И мы будем вместе – как сегодня. – Она подняла голову и приложила руку к правому плечу, как будто хотела спустить бретельку платья. – И однажды, когда здешняя политическая карьера перестанет быть для тебя такой важной, ты, может быть, приедешь туда ко мне.

Он отвернулся и посмотрел в окно.

Улица расцвела многочисленными пестрыми зонтиками. Прохожие спешили по делам или домой, а может, шли в гости. Чэнь все время внушал себе, что брак Ван закончился крахом. Невозможно разрушить брак, если он не треснул изнутри. И то, что муж остался в Японии, подставив жену, – явное тому доказательство. И тем не менее она по-прежнему хочет уехать к своему мужу. С ним, Чэнем, она не останется.

А два месяца ничего не решают. И ничего не изменят.

Не этого он ожидал. Совсем не этого.

Отец Чэня, выдающийся представитель неоконфуцианской школы, исподволь внушил сыну свой моральный кодекс; его усилия не пропали втуне.

Да и многолетнее членство в партии не спишешь со счета.

Она чужая жена – и продолжает оставаться чужой женой.

Есть граница, которую он не может переступить.

Чэнь повернулся к ней.

– Раз ты собираешься воссоединиться с мужем, – сказал он, – по-моему, нам с тобой не стоит больше встречаться так, как сейчас. Конечно, мы останемся друзьями. А твою просьбу я постараюсь выполнить. Сделаю все, что от меня зависит.

Ван словно застыла на месте. Она безмолвно стиснула кулаки, а потом закрыла лицо руками.

Он вытащил из мятой пачки сигарету и закурил.

– Мне так трудно, – прошептала она. – И ведь я поступаю так не только ради себя самой!

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь! Я много думала. Так будет неправильно – для тебя.

– Не знаю. – Чэнь пожал плечами. – Но обещаю сделать все возможное, чтобы тебе дали паспорт.

Больше он ничего не мог сейчас сказать.

– Я знаю, сколь многим тебе обязана.

– Для чего же еще нужны друзья? – спросил он, как будто в голове у него включилась пластинка с набором шаблонных фраз.

– Тогда я пойду.

– Да, уже поздно. Давай я вызову тебе такси.

Она подняла голову; в глазах у нее стояли слезы. Лицо побледнело, черты заострились.

Краешком сознания Чэнь отметил, что она стала еще красивее.

Ван наклонилась, собираясь надеть туфли. Он подал ей руку и помог встать. Они молча посмотрели друг на друга. Вскоре приехало такси. Они услышали из-за дождя, как таксист нажал на клаксон.

Чэнь заставил ее надеть дождевик. Неуклюжий черный полицейский дождевик с большим капюшоном.

На пороге она помедлила, повернувшись к нему. Под капюшоном ее лица почти не было видно. Чэнь не видел ее глаз. Потом она отвернулась. Ван была почти одного роста с ним; в черном полицейском плаще ее могли принять за него. Чэнь смотрел, как высокая фигура, закутанная в плащ, скрывается за пеленой дождя.

Ему вспомнились строки, написанные Чжан Цзи, поэтессой эпохи Тан. Насвистывая, Чэнь выдвинул верхний ящик комода. У него даже не было случая достать жемчуг раньше. Сейчас колье красиво сверкнуло под лампой.

Некоторые критики считали, что стихотворение было написано в тот момент, когда Чжан решила ответить отказом на предложение премьер-министра Ли Юаня, правившего во времена императора Дэчжуна в начале VIII века. Отсюда и политическая аналогия.

Потирая кончик носа, Чэнь думал: все дело в интерпретации. Какой же он дурак! Ван ведь выразилась предельно ясно. Сейчас у них могла быть первая ночь, которой он так страстно жаждал; и она не стала бы единственной. При этом он бы не был связан никакими обязательствами.

Но он сказал: «Нет».

Наверное, он никогда не сумеет дать рациональное объяснение своему поступку.

Ночную тишину нарушил велосипедный звонок.

Он может логично рассуждать о чужих жизнях, но не о своей собственной.

Возможно ли, чтобы на его решение повлияла кассета с записью допроса, которую он прослушал утром? Видимо, в подсознании сработали какие-то параллели. Он вспомнил о желании Гуань отдаться Лаю перед разлукой; и вот теперь – Ван перед отъездом в Японию, к мужу, фактически предлагает ему то же самое.

Старший инспектор Чэнь успел совершить множество ошибок. Наверное, сегодняшняя – еще одна, о которой он потом будет горько сожалеть.

В конце концов, человек – это сделанный им выбор.

Некоторые вещи мужчина сделает; некоторых вещей мужчина не сделает никогда. Еще одно конфуцианское изречение, которому научил его отец. Возможно, в глубине души он консервативен, придерживается традиционных взглядов, даже старомоден – или политически грамотен. Не важно. Главное – он отказал ей.

Что бы он ни сделал, кем бы ни стал, он дал себе зарок: он обязательно найдет убийцу Гуань. Только так он, старший инспектор Чэнь, искупит свои грехи.