на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



ГЛАВА 9

Погляди-ка, Светка! Это теперь все наше, – говорил Стема, распахивая перед женой дубовые, красиво обитые медными шляпками гвоздей двери. – Заживешь тут у меня чисто княгиня! Это уж как боги святы!

Он прямо-таки светился от счастья. Путята сам предложил им со Светой поселиться тут, сказав, что Медовая теперь должна поближе к самому посаднику быть, чтобы помогать ему, когда понадобится. Да и воеводе Стрелку полагалось иметь собственное подворье как для значительности, так и для почета.

Светорада оглядывала новое жилище. Роскошно строился бывший тиун: его терем стоял на подклети из мощных бревен, в жилые помещения вело высокое крылечко с искусно покрытыми резной чешуей столбами-подпорами, похожими на драконьи лапы; над входом – шатровая кровелька, а над ней – ярко раскрашенный петушок. Еще два таких петушка высились на шпилях над другими кровлями, многоярусно расходившимися над постройками терема – светлицами, горенками, истобками.[98] Весь дом окаймляла резная галерея, ставни тоже были в умелой резьбе, а оконные наличники, покрашенные белым, на фоне бревенчатых серых стен будто светились.

После отъезда прежних хозяев было пусто и голо, но уже сейчас Светорада представляла, как все оживет, когда помещения потеплеют от огней в очагах, как запестреют стены ткаными коврами, а по углам и в простенках между окон будут стоять резные сундуки с хозяйским добром.

– Светка, ты погляди, – отодвигая ставень, звал жену Стема. Он проводил рукой по оконному переплету, в который были вставлены чуть зеленоватые шарики настоящего стекла. Дневного света, проникавшего сквозь них, было достаточно, чтобы осветить помещение, не зажигая лучины. – Видала ли подобное? Даже в тереме Эгиля Золото такого не водилось!

По обычаю, прежде чем въехать в новый дом, следовало выполнить положенные обряды. Для начала принесли из другого дома горшок с кашей и поставили у порога – чтобы нового домового приманить. На следующий день из лесу покликали волхва, дабы он лично внес в их жилище огонь из иного дома. Светорада лично проследила, чтобы волхв обошел все постройки и клети доставшегося им терема, чтобы прокурил везде дымом, чтобы и духа там прежних хозяев не осталось. И все одно под кровлей этого терема ей отчего-то было неуютно. Казалось, что даже светящиеся окошки в большой главной истобке недобро посверкивают на нее, словно зеленоватые глаза Асгерд.

Светорада надеялась, что приятные хлопоты по благоустройству терема вскоре прогонят ее мрачные мысли. Она ходила по дому, указывая, где дверь подтесать, чтобы лучше закрывалась, смотрела, как слуги укладывают набитые соломой тюфяки на мощной раме ложа в одрине. Над этой кроватью некогда был богатый тканый полог, теперь же выточенные по углам ложа столбики сиротливо торчали, указывая на расписной потолок. Ничего, когда-нибудь они устроят над ложем свой полог, а пока нужно выполнить еще немало иной работы. Вся в хлопотах, Светорада не очень и задумывалась о том, что затаилось в душе, моталась, уставала, но была даже рада этому. И еще ей было хорошо оттого, что Путята наконец-то позволил отряду ее мужа остаться в Ростове.

– Он сам мне сказал, чтобы я немного отдохнул от службы, – сообщил жене Стема, когда вечером они покидали свое новое подворье и он вешал замок на ворота (пока новоселье не было отмечено, пара все еще жила в роду Аудуна).

Молодые люди как раз вышли за тын, окружавший скученно стоявшие вкруг детинца ростовские усадьбы. Отсюда открывался привольный вид на озеро Неро, розовато мерцавшее в лучах заката, на фоне которого темнели постройки усадьбы Большого Коня, корабельные сараи на берегу. Было удивительно тихо, только сверчки слаженно выводили свои трели, да где-то вдали протяжно кричала чайка. Светорада вздохнула, любуясь этой красотой, пока они шли к усадьбе варягов. Подумала: в их новом тереме обзор не так широк, куда ни поглядишь, повсюду заборы и срубы. А тут такой простор… Наверное, в первое время ей будет не хватать этой шири.

В Большом Коне, как всегда, было людно и шумно. Конечно, жили тут скученно, но здесь всегда ощущалась тесная связь большого дружного рода. Стема подметил, как Светорада вмиг оживилась, стала шутить, переговариваясь со всеми. Он даже несколько досадовал, что его красавице жене тут будто бы лучше, чем в богатом тереме, где по ее рождению, а теперь и положению жены воеводы, больше чести жить. «Ничего, привыкнет, а там и свой двор заведет», – утешал он себя.

Скафти, как всегда, подсел к ним, стал расспрашивать приятеля, правда ли, что тот от поездки в богатый Новгород отказался?

– Да дайте мне от службы отдохнуть и с женой помиловаться, – отмахивался Стемид. – А то и детей не успеешь завести за всей этой службой.

На новоселье воеводы Стрелка и Медовой собралось немало гостей. Было решено установить столы не в тереме, а на широком дворе, мощенном деревянными плахами. Угощение жена Стрелка постаралась подготовить самое наилучшее: туши годовалых бычков и кабанчиков были целиком зажарены на вертелах, десятки уток и гусей, битых на озере, лежали в плетенках, коричневые, копченые, исходящие ароматным жирком. В корчагах упревало варево. Подавали и каши – из полбы, гороха, дробленой пшеницы, поджаренной на сковородах. По знаку Светорады слуги выставляли на столы молочных поросят, начиненных луком и травами, печеную брюкву, репу, морковь. Напитки были самые разнообразные: горячий кисель, сваренный из земляники, березовый сладкий сок, пенное пиво, хмельной мед, а также ромейские вина, купленные на торгах и подававшиеся на стол в красивых заморских кувшинах. Была на столе и так называемая велесова брага, приготовленная из сенного настоя с хмелем и медом. А еще, подучившись у мерян, Светорада постаралась приготовить редкое и любимое здесь блюдо – пельняне. По местному «пель» означало «ухо», а «нянь» – тесто, хлеб. Светораде это блюдо чем-то напоминало готовившиеся на Днепре уши-вареники, но с более тонкой мучной оболочкой (мука здесь была дорогим продуктом, ее расходовали экономно), а начинялись пельняне измельченным вместе со специями мясом. Весь предшествующий новоселью вечер Медовая с местными умелицами лепила эти пельняне, зато теперь, когда так любимое здесь кушанье, политое сметаной и присыпанное зеленью, подали к столу, гости едва ли не кричали от удовольствия.

Новоселы могли быть довольны: пир удался. Гости сели за столы еще в полдень, а пировали до самой зорьки. Одни блюда сменяли другие; когда же собравшиеся уставали есть, все начинали дружно петь под перезвон гусель и гудков, а потом вновь ели, хвалили яства, славили хозяев за угощение, желали долгой и счастливой жизни под новым кровом. И, произнося пожелания, выставляли подарки новоселам. Аудун, расщедрившись, коня подарил; его привели прямо во двор, где сидели развеселившиеся гости, и взволнованный шумом молодой гнедой жеребец так разошелся, что конюхи его едва утихомирили, повиснув на поводьях, дабы не взбрыкнул и не задел кого. Приглашенный на пир мерянский шаман Чика кинул к ногам новоселов пышное одеяло из рысьих шкурок. Затем по знаку посадника Путяты во двор внесли настоящую пуховую перину, обтянутую розоватым сукном, и все вокруг закричали, что на такой-то перине новоселы наверняка добрых деток смогут зачать. Светорада при этом перестала улыбаться, лицо стало напряженным, а когда со двора известного плотника Карпа им преподнесли резную, украшенную перламутром колыбель и люди подняли чаши за то, чтобы каждый год эта люлька не пустовала, Светорада и вовсе отвернулась, словно ее обидели чем. Скромничает – решили гости. Вновь поднимали чаши, кричали:

– Слава воеводе и его красавице жене! Многие лета, детей и богатства вам под новым кровом!

Молодые хозяева смотрелись красивой парой. Светорада была в богатом платье из бежево-коричневого сукна, расшитом золотом от горла до златотканого подола, из-под ее опушенной соболем шелковой шапочки на плечи ниспадало тонкое белое покрывало, вдоль лица покачивались подвески-колты в виде маленьких солнышек на цепочках. Стема был в новом лиловом кафтане, с богатым поясом, украшенным бирюзой и литыми оскаленными драконами, и светлых замшевых сапожках.

Гости гуляли до позднего вечера, некоторые, устав от яств и возлияний, даже под стол валились. Постепенно стали расходиться, кто потихоньку прощался, понимая, что уже и честь пора знать, а кого жены и слуги под руки уводили. Некоторые во хмелю еще кричали, что хотят напоследок обнять, облобызать щедрых хозяина с хозяюшкой, но тех уже не было среди пирующих. Ушли незаметно, поручив новой ключнице Кулине выпроводить оставшихся гостей.

– Хорошую ты помощницу себе подобрала, толковую, – сказал жене об этой Кулине Стемка, захлопывая за собой дверь в сени.

И, не дожидаясь ответа, тут же обнял ее, стал целовать, сорвал с нее шапочку, растрепав уложенную вокруг головы косу.

– Медовая моя…

Она негромко смеялась, вырываясь из его объятий и отступая к лестнице в высокую одрину. Думала, что, дай она нетерпеливому Стеме волю, он ее прямо тут готов… Почти убежала от него.

Стема не сразу погнался за ней. Стоял какое-то время, вдыхая в себя воздух их нового, собственного, жилища, окидывая взглядом раскрашенные ставни, широкие дубовые половицы, меховые покрывала на скамьях вдоль стен. Во дворе еще гудел пир, а здесь было тихо. И там, за лестницей, на которую из распахнутой в одрину двери падала полоска света, его ждала жена, его дивное сокровище, отвоеванное им у целого мира, женщина, которой он наконец-то мог дать и уют, и богатство и… свою любовь.

Не отдавая себе отчета, Стема зачем-то зачерпнул ковшем-утицей воды из кадки, хлебнул немного. Поднимался медленно, у двери даже остановился, постоял, опершись плечом о резной косяк, смотрел, как Светорада, сидя на широком ложе, медленно расплетает косу.

Ложе уже было покрыто предупредительной Кулиной рысьим пушистым покрывалом. Стоявшее изголовьем к стене, оно было освещено подвешенным на медном завитке светильником, на узком носике которого горел огонек, так, что от сидевшей на краю постели Светорады, казалось, исходило золотое сияние. Стема видел, как она, наконец, справилась с косой, тряхнула рассыпавшимися каскадом волосами.

Он медленно подошел, на ходу расстегнув и бросив на половицы свой драгоценный пояс, который с легким стуком упал возле жениных аккуратно поставленных рядышком мягких чебот[99] с кисточками на отворотах. Стема снял через голову рубаху и, еще не вынув из рукавов руки, посмотрел на жену. Светорада повернулась к нему, лицо теперь было затенено, однако ореол света над головой делал ее еще более манящей и желанной… таинственной.

Стеме очень хотелось, чтобы сегодня, в их новом доме, о котором он так мечтал, у них все было по-особенному. Он боялся себе признаться, что его волнует недавно возникшая потаенная сдержанность Светы, которую, как бы она ни старалась, ей не удавалось скрыть от него. Стеме это было непонятно, и он только гадал, что произошло, отчего его легкая и всегда открытая для него Светка вдруг будто стала удаляться, погружаясь в свою странную задумчивость. Когда он заметил это? Было ли это последствием той околдованной ночи на Купалу? Или случилось после его поединка с Усмаром, когда она испуганно обняла его, а потом вся светилась благодарностью… Нет, это возникло позже, когда он любился с ней в тесной боковуше в Большом Коне, но в какой-то миг вдруг почувствовал, что ее ласки, бурные и нежные одновременно, стали… одинокими. Там, в чужой усадьбе варягов, среди людей, где все дышали, храпели и прислушивались друг к другу, он не мог выяснить, отчего в ней произошла эта перемена. Со временем пройдет, решил. Но, даже обнимая ее, даже сходясь с ней, он оставался в минуту наивысшей радости без нее. Несмотря на то, что Светорада с готовностью открывала ему объятия, вместо общей радости она дарила наслаждение только ему. А потом лежала на его плече, тихая и покорная. У него даже мелькнула мысль: неужто ей так сладко было с Усмаром, неужто ее так отравило снадобье Согды, что она не довольствуется своим Стрелком?

Но сегодня этого не будет. Он победил Усмара, он знать не желает Согду, он должен вернуть себе и Светораду!

Медленно опустившись рядом с женой, Стема смотрел на светлый ореол из ее завитков блестящих волос, на мягко мерцавшую вышивку наряда на ее покатых плечах. Смотрел и молчал.

– Что? – наконец тихо спросила Светорада.

Он вздохнул, сдерживая подступающую к горлу нежность.

– Золотая моя… Медовая… Сладость моя единственная, лада моя…

Она улыбнулась, стала помогать ему, освобождая от рубашки, отложила ее на стоявший недалеко ларь, а сама ласково коснулась рукой его сильной груди, провела по ней, едва дотрагиваясь пальчиками. Стема был очень сильным. Постоянно упражняясь с луком, сгибая его и натягивая тетиву, он заметно окреп и раздался в плечах, руки его взбугрились мышцами, пластины широкой груди налились силой. Мощнее стала и шея, отчего небольшой оберег-амулет Перуна на тонкой цепочке смотрелся почти трогательно на фоне такой телесной силы. Да, Стемка уже не был тем легкомысленным мальчишкой, за которым она готова была броситься на край света. Он стал мужчиной. Ее мужчиной, с серьезным взглядом и волевым выражением строгого лица. Даже его борода, более темная, чем волосы, аккуратно подстриженная, которая поначалу так ей не нравилась, подчеркивала мужественность ее любимого, повторяя форму сильного подбородка. И только голубые глаза Стемки остались все те же, смешливые или ранимые, строгие или, как вот сейчас… нежные.

– Какой ты красивый, Стемушка мой.

– Я? Красивый? Ну да, конечно. Ведь иначе ты не любила бы меня, моя Медовая…

От ее легких прикосновений у него пошли мурашки по спине, сильнее забилось сердце, участилось дыхание. Он склонился и коснулся нежным поцелуем ее влажных полураскрытых уст. Светорада тут же с готовностью ответила, и в том, как она торопливо прильнула и обняла его, он узнал ее прежнюю покорность. Поэтому даже слегка отстранился. Просто сидел рядом, смотрел на нее, и глаза его мягко светились из-под нависшего наискосок длинного чуба.

– Ну, чего ты ждешь? – спросила Светорада с легким недоумением.

Но это было только недоумение. В нем не было трепета, не было страсти, не было прежней открытости души.

Стема медленно стал расстегивать пуговки на ее платье, потом стянул шуршащую, жесткую от вышивок ткань с ее покатых плеч, так же медленно начал развязывать шнуровку на рубашке. Его пальцы как-то неловко путались в складочках и тесемках, и Светорада сказала:

– Давай я сама.

– Тсс! – остановил он ее. Светорада негромко хихикнула:

– Стемка, да у тебя руки дрожат! Совсем как тогда, помнишь? В нашу первую ночь…

Он помнил. Тогда, в лесу северянской земли, где они, двое испуганных, ошеломленных своим дерзким побегом детей, впервые потянулись друг к другу. Тогда его тоже била дрожь и ему было страшно от мысли, что он не сможет подарить ей радость любви, разочарует, не убедит, что она не зря пошла за ним… Так же было и теперь. Ему во что бы то ни стало нужно было, чтобы его Светка снова стала его. Полностью его!

Легкая ткань рубашки от его движения плавно сползла с ее плеча, и Стема провел по открывшейся нежной коже своей огрубевшей от оружия и конских поводьев ладонью. О боги, какие гладкие у нее плечи, мерцающие в слабом освещении, какая округлая и высокая грудь, выплывшая, словно луна, из-под одежды! Тяжелый наряд упал вокруг Светорады мягким ворохом, открыв его взору плавно сужающееся в талии тело, изгиб расходящихся бедер. Стема касался ее легче, чем дуновение ветра, наслаждался каждым ее изгибом, ее упругостью и нежностью. Он не спешил, сдерживая желание сжать ее сильнее, медлил… И добился-таки, что Светорада опустила длинные ресницы, ее дыхание стало неровным, губы приоткрылись, будто ей не хватало воздуха. И тогда он склонился, нежно целуя ее между грудей, потом приник к одному из ее спелых плодов, ласкал языком и губами, едва касаясь, затем чуть сильнее обхватил напрягшийся сосок, сжал.

Светорада запустила пальцы в его рассыпающиеся волосы, ее голова отклонилась назад, глаза лихорадочно заблестели. У Стемы по спине прошла дрожь нетерпения, но он сдержал страсть, которая в последнее время оглушала его от сознания, что он был с ней великодушен, что простил ей измену, что победил соперника и подарил своей княжне достойный ее дом, о чем всегда мечтал. Но сейчас он ни о чем таком не думал, а хотел лишь одного: заставить ее все забыть, довериться ему и вновь стать его ласковой и пылкой Светкой, а не той, что так покорно и благодарно подчинялась ему… Ему хотелось, чтобы она забыла обо всем, кроме желания любить его…

Он ласкал ее медленно и упоенно; он шептал ей признания в любви, слова, какие никогда не мог сказать днем, когда они дразнили друг друга, дурачились или просто разговаривали о насущном. Он говорил ей сейчас о том, как любит ее, о том, что она его самая большая радость, его жизнь, его счастье… Для таких слов была только ночь.

Светорада слушала его, прикрыв глаза и позволяя ему делать с собой все, что он хочет, лишь слегка повела бедрами, когда он окончательно выпутал ее тело из длинных одежд. Стема целовал ее живот, потом поймал ее согнутую ногу, целуя, спустился по внутренней поверхности бедра и, прильнув губами к нежной подошве, стал ласкать языком каждый ее пальчик… Светорада едва сдерживала стон, когда он начал медленно покрывать жаркими поцелуями внутреннюю поверхность бедер, раскрыл и ласкал языком ее возбужденное лоно.

– Стема! Я не могу… Стема!

Он целовал ее, словно пил маленькими глотками. И даже когда Светорада, задыхаясь, попросила: «Ну же! Не томи!» – он и тогда не спешил.

Теперь она совсем раскинулась, и ее тело раскрылось, содрогаясь от наслаждения. Светорада нервно вцепилась руками в мех покрывала, а ее запрокинутая голова беспомощно металась среди рассыпавшихся, похожих на переливающиеся водоросли волос, таинственно мерцавших в свете одинокого огонька…

В какой-то момент она, дрожа и извиваясь, придвинулась к краю кровати и лежала так, почти касаясь ногами вороха сползших на пол мехов и сброшенных одежд. Стема выпрямился, стоял подле ложа на коленях, смотрел на нее, не переставая любоваться гибким распростертым телом в розово-золотистом свете ночника с соблазнительно скользящими тенями, таким совершенным… В это мгновение она вдруг резко села, растрепанная, серьезная и тяжело дышащая, и, не сводя с него напряженного взгляда, придвинулась к нему бедрами, притянула к себе и почти наделась на его изнемогающий от желания стержень. Миг – и они уже оказались одним целым, дрожащие, задыхающиеся, объединенные… И так же, как единое целое, задвигались навстречу друг другу, жадно оглаживая один другого, целуясь, сливаясь дыханием, ртами, телами…

Светорада не благодарила его ласками, как недавно, а сама с радостью отдавала себя. Она изгибалась в руках Стемы, то приникая, то откидываясь, то почти повисая на его сильных, обнимавших ее руках. Потом он мягко отстранил ее, и она упала на мех, хотела вновь подняться, но не смогла и смотрела на него пристально и остро… Внезапно она перестала его видеть, ее глаза стали казаться черными от расширившихся зрачков, видевших только то, что было в ней самой. И Стема торжествующе улыбнулся, задышавшись еще сильнее, еще настойчивее, почти поднимая ее за бедра и прижимая к себе.

Светорада закусила губу, глаза ее сперва закрылись под напряженно нахмуренными бровями, а потом широко раскрылись. И опять они ничего не видели. Ибо она уже почти была там, в той радости, которую только он мог ей подарить.

– Ну же! – приказал Стема, задыхаясь, чувствуя, что уже на подходе. – Ну же, иди ко мне!

Светорада слышала его голос, слышала, как нужна ему. И это было такое счастье!..

Наслаждение было почти болезненным, и она нетерпеливо вскрикнула. А потом хлынул свет, она вновь закричала, растворяясь в его ослепительном сиянии. Она парила среди этого света, как чайка в слепящих лучах солнца, она улетала туда, где царит благословенный покой и легкость.

Потом она плакала на его плече, обнимала и просила:

– Только будь со мной. Мне ничего иного не нужно.

– Я с тобой. Я так люблю тебя, моя Светка, моя медовая княжна Светорада!

На другой день они проспали куда дольше обычного. Эта их ночь была такой долгой, такой страстной и утомительно счастливой, что Стема, наконец, проснувшись, не спешил вставать и просто повернулся к Светораде, смотрел, как она спит, закинув одну руку за голову, а другой сжимая его запястье, словно не желала отпускать. Ее лицо разрумянилось во сне, Длинные темные ресницы подрагивали, золотистые волосы кольцами ниспадали на лоб и щеки. Она была такой милой и безмятежной, когда вот так спала, что только ее запекшиеся от поцелуев припухшие губы напоминали о прошедшей ночи. Ночи, когда он снова вернул ее себе. Свою княжну, свое солнышко, цветочек лазоревый, зореньку ясную…

Масло в ночнике давно выгорело, огонек погас, но ставни были не задвинуты, и сквозь застекленные проемы окон в покой проливался ясный дневной свет. Стема понял, что давно настал день, слышал доносившиеся со двора звуки возни, где слуги убирались после вчерашнего пиршества. Стеме надо было вставать и отправляться в детинец, чтобы выслушать последние наставления Путяты, проститься с отъезжающими, дать наказы сопровождавшим посадника кметям. Столько дел… Потом он вновь вернется к своей Светораде…

От размышлений его отвлек стон спавшей жены – мучительный, тревожный. Он оглянулся. Светорада нахмурилась во сне, потом вновь застонала, голова ее метнулась из стороны в сторону. Он склонился, прислушиваясь к тому, что она лопочет.

– Нет! – вяло произносила во сне Светорада. – Неправда! Я не пустая! Ты лжешь! – Она заворочалась, лицо ее исказилось. – Нет!

Стема сел рядом, стал осторожно трясти ее за плечи. Такой сон не стоил того, чтобы его оберегать.

– Светорада моя! Зоренька светлая! Проснись, не мучай себя.

Ее длинные ресницы затрепетали, она резко и широко раскрыла глаза, еще туманные, еще во власти сна. Потом моргнула раз, другой и наконец узнала его.

– Стемка?

– А ты кого ожидала увидеть?

Она смотрела на него как-то странно, потом вяло улыбнулась.

– Как хорошо, что ты со мной.

– Да куда я от тебя денусь! – А через миг спросил: – Тебя что-то напугало во сне?

Она молчала, хмурясь. Потом отвернулась, приникла к подушке. Он не стал ее донимать расспросами. Захочет, сама все поведает.

Но о таком Светорада не желала говорить. Ее сон… нет, даже не сон, а вернувшееся к ней воспоминание о том, что сказала в ту колдовскую ночь шаманка Согда. Даже не ей, а Усмару. Это было тогда, на велесовом островке на озере.

– Красивая она, – говорила Согда Усмару, который обнимал уже засыпавшую Светораду. – И ножки у нее красивы, и ручки, даже мне, женщине, приятно глядеть. Но и еще кое-что я вижу в ней: пустая она. Краса ее цветет бесплодно, ибо никогда она не сможет понести. Никогда не родит ребеночка.

Согда могла говорить такое и со зла. Однако Светорада помнила и другое… Слова волхва, соединившего их со Стемой: «Ты еще сумей выносить этого ребенка…»

И вот этот сон вновь и вновь стал возвращаться к Светораде после злосчастной купальской ночи. А днями княжна все думала: отчего у них со Стемой нет детей? Потому-то, любясь с мужем, не могла расслабиться – ей казалось, что она будто работу выполняет, чтобы наследника зачать. А еще была всепоглощающая благодарность к Стеме, который сумел отстоять ее честь и изо всех сил старался облегчить ее жизнь. И для такого не родить ребенка, его продолжение, его сына?

– Да что с тобой, Светка? – услышала она рядом взволнованный голос мужа. – После такой ночи ты должна быть ласковая и веселая, а ты… Знаешь, давай ты поведаешь мне свой сон, а потом мы вместе посмеемся над ним и забудем. – Ее муж, уже собравшийся уходить, стоял рядом и смотрел на нее с улыбкой: – Ну, хочешь, я никуда не уйду от тебя?

И прежде чем она ответила, Стема как был в сапогах и куртке с бляхами перепрыгнул через нее, лег рядом, устраивая ее голову у себя на плече. Про себя отметил, что его хозяйственная Светка даже не стала упрекать, что он в обуви на постель заскочил, не ворчит, что ей жестко от блях на его доспехах. Потому благодарно чмокнул ее в макушку.

– Не грусти из-за пустых снов, Светорада, – весело и убежденно сказал он. – Ночь ушла, с ней и морок ночной улетучился. А тебе теперь надо думать лишь о том, как ладно мы заживем. Терем у нас вон какой, служба у меня почетная, ты со мной ни горя, ни нужды знать не будешь. А там, глядишь, и детки у нас пойдут. Может, уже сегодня и зачали их, зря что ли мы тешились и любились едва ли не до самой зорьки? Да и колыбель нам уже подарили. Что ей пустой-то простаивать?

У Светорады даже сердце похолодело от его слов. Спросила шепотом:

– Стемушка, а если я не смогу зачать от тебя?

Он подумал немного, соображая. Что Светорада хочет дитя, он давно догадался. Да и какая женщина о том не мечтает? Ему же пока и так хорошо с ней, а что будет, если у них ребятенок появится, он смутно себе представлял. Но понимал, что рано или поздно дети будут. А если нет? Стема только и сказал:

– Ты дочь плодовитой Гордоксевы, как же может выйти, что бесплодной окажешься? Яблоко рано или поздно яблоней произрастает. Это как боги святы!

Ему хотелось сказать, что он готов любить ее и такой, что ему важна сама Светорада, ее присутствие, смех, живость, которые вносят смятение и радостный покой в его душу. Это бабам неймется детей заводить, а мужчинам… Что там говорить, породить свое семя и им необходимо. Да и Светка с ее страстностью, с ее крепким стройным телом словно создана для материнства. Хотя в его глазах она все больше была девчонкой, а то и соблазнительницей, обнимая которую он познал такое счастье, какое ранее и не мечтал изведать. И насытиться ею он никогда не мог. Она же… Да будут у них дети, куда от того деться. Они еще молоды, все у них впереди.

– Солнышко мое, ты мне такую радость даришь, Светорада ясная, что быть такого не может, чтобы боги не одарили нас детьми, – успокаивал он ее.

– А если не одарят?

– Вот заладила! А не одарят, так я в дом целую вереницу меншиц[100] приведу, будешь ими верховодить как моя главная, водимая жена, а их детки и тебе радость доставят. Ты ведь любишь с ребятней возиться, вот и найдешь себе утеху.

Стемка думал пошутить, но, видно, шутка не больно-то удалась, раз Светорада вдруг так переменилась в лице. Резко села, прижимая к груди покрывало, и посмотрела на мужа, сверкнув глазами, которые вдруг стали желтыми, как у лисы.

– Меншиц заведешь? Я за тобой на край света пошла, княгиней быть отказалась, а ты мне уже замену подыскиваешь?

Стема хотел было обнять ее, но она отшатнулась, спрыгнула с кровати, кутаясь в покрывало, отступала, пристально глядя на него. Ну, чисто кошка разъяренная!

– Угомонись, жена! – даже повысил голос Стема, пытаясь погасить ее гнев.

– Угомониться? Игорь тоже от меня только этого и желал – в угол задвинуть с прялкой. Теперь и ты того же хочешь? Но с Игорем я бы хоть княгиней русской была, а ты… Ползаешь вон на брюхе перед Путятой, выискиваешь его милостей, а я должна перед всяким унижаться ради тебя.

Стема широко открытыми глазами смотрел на нее. Она вдруг напомнила ему ту смоленскую княжну Светораду, которую он ненавидел и презирал за дурной нрав. Но та княжна исчезла, когда полюбила его. Теперь же вновь возникла – злая, обидчивая, несправедливая.

– Меншиц он заведет! – не унималась Светорада. – Может, уже и присмотрел кого поплодовитее? С Согдой вон путался, может, еще с кем? А потом приведешь мне девку какую, от тебя понесшую, да еще прикажешь поселить в тереме этом? Места тут для всех хватит! И для тебя, и для девок твоих, и для их ублюдков.

Светорада уже словно воочию видела это. А как же иначе? Бесплодие жены и на мужа позором ложится. И однажды Стема вынужден будет так поступить. Когда ее краса завянет, когда он захочет продолжения рода, ей придется менять пеленки его нагулышам… каких он объявит сыновьями, чтобы было кому передать нажитое… терем этот проклятый!

Она так и сказала, что ненавидит и его терем, и его самого, раз он, как всякий мужик, только и ищет повод, чтобы к водимой жене еще и меншицу привести. И добавила:

– Игорь тоже меня не уважал, но ему бы я могла помститься своим бесплодием. Хорош князь, не имеющий наследника от главной жены-княгини. Лучше бы я с Игорем осталась! Тогда бы меня хоть по свету не носило невесть с кем.

Стема так резко вскочил с кровати, что Светорада вздрогнула и испуганно замолчала. Показалось, что ударит ее сейчас. А он только смотрел на нее сквозь упавшую на глаза прядь.

– Ну и дура же ты у меня, Светка!

Он круто развернулся, вышел и так грохнул дверью, что с полки над ней попадали подсвечники и обереги. А Светорада, не удержавшись, запальчиво крикнула:

– Иди, иди! Я и без тебя не пропаду. На меня охочие всегда найдутся!

В гневе человек далеко не всегда понимает, что говорит. И Светорада сперва только мерила шагами свои покои, словно оставшееся за ней поле боя. Она еще тяжело дышала, а потом будто дыханием поперхнулась, осознав, что наделала. Хотела было следом кинуться, дверь распахнула, чтобы позвать, но только отшатнулась, увидев внизу, в широкой истобке первого поверха, сбившихся в кучку слуг. Они с любопытством смотрели на растрепанную, укутанную в покрывало хозяйку. И Светорада сдержалась, отступила. Нет, чувство достоинства и воспитание не позволяли ей совсем потерять голову. И уже расчесываясь и подавляя дрожащие в горле рыдания, она подумала, что из их ссоры тоже может толк выйти. Ведь по роду она куда выше Стемки Стрелка, так что пусть с ней считается, пусть знает, что ему тут своевольства и пренебрежения не позволят. Другое плохо: раньше они никогда не ссорились…

К людям новая хозяйка вышла уже спокойная и ровная. Слишком спокойная, как отметили бы те, кто хорошо знал ее. Держалась чисто боярыня степенная: спросила о хозяйстве, распоряжения отдала, у ключницы Кулины узнала, кто сегодня обещался в гости наведаться, отдала наказы, что из оставшихся блюд на стол подать, а что свежего приготовить.

– Ну, ты будто княгиней вмиг стала, Света жена Стрелка, – заметил ей воевода Нечай, оставшийся в Ростове за главного. Он же и сообщил Светораде, что ее муж отбыл в Медвежий Угол провожать Путяту в дальний путь. – И чего посадник наш вдруг надумал сам в этакую даль ехать? Не иначе хочет погулять на свадьбе Игоря сына Рюрика, которого, как весть идет, Олег решил женить на новгородке. А может, и в Ладоге присмотрел ему невесту из варягов. Там они в основном селятся.

– Вот бы куда Скафти нашего отправить жену себе искать, – заметила веселушка Верена. – Раз здесь ему все плохи, то среди дев своей старой родины он, может, и подыскал бы кого-нибудь для души.

– Разве что она будет столь же красива, как жена воеводы Стрелка, – беспечно ответил находившийся тут же Скафти и подмигнул молчаливой Светораде.

– А что, я слыхала, – начала самая старшая представительница в роду Светозарна бабка Лебедина, поправляя цветную шаль на голове, – будто у Игоря уже есть жена в Клеве, которая дочка самого Олега.

– Да нет у него жены, – отмахнулся Нечай. – Я был на речном торгу в тот день, когда новгородцы шли на стругах по Итилю. Они и поведали, что Игорь холост, вот и ездит по Руси, подыскивая себе невесту. Поговаривали, что упомянутая тобой дочка самого Вещего ему не подошла, что в его невестах ходила распрекрасная смоленская княжна, но и с той у них не сладилось. Вот купцы да бояре новгородские и решили, что сыну Рюрика будет небезынтересно поглядеть на их красавиц. Варяги же в Ладоге считают, что для любого из них будет честь породниться со столь могучим князем, как Игорь Киевский.

Казалось, Светораде было интересно слушать эти речи, но даже они не выводили ее из кручины. Только и думала о том, что Стема на нее обижен, что, оттолкнув его, она осталась одна-одинешенька. И хотя вокруг нее были все свои, да и люди относились к ней по-доброму, ее не покидало ощущение душевной пустоты. А еще было стыдно, оттого что люди наверняка заметили, что муж оставил жену сразу же после новоселья. Выручало только то, что отлучки Стрелка из Ростова все считали привычными.

«Ничего, – думала Светорада. – Погневается немного и вернется ко мне. Это уж как боги святы!» – припомнила она его любимое выражение.

Но Стемид не приехал к жене ни на второй день, ни на третий, ни через седмицу. Теперь только гордость и воспитание не позволяли Светораде выказывать на людях свою тоску. И она занялась делами: велела очистить от копоти своды терема, побелить печки-каменки, стереть с торцевой стены истобки извивающегося зубастого дракона, который пугал Светораду, и расписать все яркими цветами и травами. «Вот вернется Стемушка, увидит, как я тут все ладно сделала, подобреет и поймет, что лучшей жены ему не сыскать», – мечтала Светорада.

По вечерам она садилась за большой стол, оставшийся от прежних хозяев, просматривала переданные ей посадником дела, раскладывала ярлыки, отмечая на куске выделанной кожи особыми знаками, с каких селений он недополучил дани в прошлом году, кто чист перед посадником, кто отдал вместо положенного детей в уплату и куда теперь тех детей пристроить. Мальчишки все больше оставались при дружинных избах в детинце, а там и воинами могли стать, поэтому окрестные меряне охотно отдавали их. А вот с девочками приходилось морочить голову: мерянок было значительно больше в краю, и их дочерей чаще всего продавали на торгах, если кто-либо не брал их в свою челядь. Светорада жалела девчонок, потому в свой новый дом привела их сколько смогла, и теперь Кулина ворчала, донимая хозяйку жалобами, что эти малолетки и стряпать толком не умеют, и работают с ленцой, а то и вовсе норовят убежать на посиделки с парнями. Когда же нагулявшиеся до полуночи молоденькие мерянки возвращались в терем, Кулина самолично секла их розгами, чтобы трудились, а не отлынивали от работы.

Как-то раз, когда Светорада возилась со счетами, к ней без стука – на правах близкой подруги – вошла Верена. Тут же обниматься полезла, однако застыла, увидев, как Медовая спешно промокает концом головного покрывала следы на щеках.

– А ну-ка признавайся, не таись. Что за кручина у тебя?

Ответила Светорада не сразу. Стыдно было. Но Верена унималась, пока все не вызнала. Сказала задумчиво:

– Да, с такой бедой и реки слез пролить можно. Однако и Руслана почти три лета детей не приносила Аудуну, а потом вон каким богатырем разродилась.

– Но Руслана же почти дитя была, когда Путята ее за Аудуна отдал. Вот ярл и жалел ее, долго не трогал. Я же… Мы порой так любились со Стемой, что я почти чувствовала: вот, на этот раз…

– Да знаю я, – махнула рукой Верена, – слышала поди.

Сидела, подперев рукой щеку, смотрела на всхлипывающую Медовую. Личико у резвушки Верены сейчас было непривычно серьезное, сосредоточенное. Она переняла у Светорады обычай носить вместо повоя светлое головное покрывало, и оно очень шло ей, оттеняя румяные щечки и ясные голубые глаза. Носик у Верены был слегка вздернутый, но милый, а легкая россыпь веснушек только красила ее. Да и сложена она была на диво – длинноногая, ладная, даже после двойняшек не раздалась вширь, а нынешняя ее беременность пока еще не угадывалась под длинной одеждой.

– Вот что, – подалась Верена к подруге, – сидеть тут да слезы лить не великое умение. Я тебе так скажу: Руслана ведь и впрямь опасалась, что пустой будет. Потом отправилась на лесное капище Матери Макоши, а там и святилище Рода доброго посетила, требы богатые принесла. Вот и забеременела. Может, и тебе так же поступить? Боги ведь добры, когда их просят.

Светорада так и встрепенулась. Ну, конечно же! Как она ранее о богах и их воле не подумала! Совсем одичала среди вечно снующих тут шаманов мерянских.

– Когда пойдем? – спросила она, хватая Верену за руки.

– А чего ждать? Вот завтра поутру и отправимся. Но учти, далековато это. Мы с тобой на лодке до прибрежной кумирни шамана Чики доплывем, а там он нам лосей в волокуши запряжет. И дня не минет, как управимся.

Сказано – сделано. И уже на другой день молодые женщины взяли челн и отправились по водам озера к дальнему берегу.

День неожиданно выдался жаркий, парило нещадно.

– К грозе, должно быть, – заметила Верена и, повернувшись к Светораде, сказала: – Ты теперь греби. Мне тяжко.

Светорада стала налегать на весло изо всех сил. Стоя на носу лодки-долбленки, упираясь коленями в брошенную на днище овчину, она правила, загребая веслом то справа, то слева – так зачастую правили лодочники на Днепре. К полудню взопрела вся, скинула верхнее платье и головное покрывало, позволив ветру играть завитками непокорных волос. Глядя на нее, и Верена разделась. Порой предлагала подруге помочь грести, но Светорада только отмахивалась. Пусть о ребятенке в своей утробе позаботится и отлежится на дне лодке, не мешает. Верена и лежала.

Уже миновал полдень, когда Верена велела пристать к берегу Светорада послушно направила челн, а Верена, привстав, вглядывалась в селение на берегу. Ни женских голосов, ни детского смеха, даже собаки не лаяли.

– Мор у них тут, что ли?

Женщины пристали у деревянного причала, осторожно двинулись к первому большому дому. Тихо так было, только где-то в лесу беспечно щебетали птицы. Все выглядело мирным, но и каким-то тревожным.

– Эгей, есть кто? – крикнула Верена, но Светорада взволнованно схватила ее за руку. Ей не нравилась эта тишина, пугала.

– Ну чего ты, – пыталась храбриться Верена. – Слышишь, коровы в хлеву мычат. Если есть живность, то и люди найдутся.

Женщины обошли первую избу, так никого и не встретив. А потом наткнулись на убитую собаку. В стороне лежала еще одна, вокруг нее роились мухи. И еще кое-где земля была покрыта непонятными темными пятнами. Верена присела и провела рукой по одному из них, принюхалась, и глаза ее широко раскрылись.

– Это кровь!

Они обе замерли. Страх подступал, хотелось бежать, но вместо этого подруги пошли в сторону кумирни – большого деревянного строения с шатровой кровлей из жердей, над которой миролюбиво и спокойно вился дымок. А когда возле кумирни вдруг заскрипело дерево, обе вздрогнули, вцепившись друг в друга. Смотрели.

Видимо, из-за сквозняка или по какой-то иной причине плетеная дверь в кумирню медленно отворилась. И стало ясно, что ее потянуло под тяжестью тела: на двери висел прибитый к деревянной раме Чика. Его голова низко свесилась, кожаная длинная рубаха была в крови. От него несло паленым мясом и кровью. Но он был еще жив. Медленно подняв голову, шаман посмотрел на них уцелевшим глазом – на месте другого зияла страшная рана.

– Предупредите… – успел сказать, и его голова бессильно свесилась.

Обе женщины в страхе кинулись к берегу, запрыгнули в челн, Светорада гребла что есть силы, а Верена помогала ей рукой. Только когда силы иссякли и они оказались далеко от берега, подруги, наконец, перевели дыхание.

– Что же это, во имя всех богов? – задыхаясь, спросила Верена.

Ее растрепавшиеся русые волосы падали на лицо, веснушки на побледневшем лице потемнели.

– Нам ли о том гадать, – ответила Светорада. – Шаман нам дал подсказку – сообщить о случившемся. Значит, медлить нельзя.

Она гребла, пока не выдохлась совсем, пока не стерла в кровь ладони. Тогда за весло взялась Верена, и княжна больше не тревожилась о ее беременности. Ибо рядом было нечто похуже выкидыша, рядом стряслась беда, о которой в городе не знал никто, кроме них.

Они гребли по очереди, стараясь не подплывать к берегу, но все время вглядывались в него.

– Ничего не понимаю, – говорила Верена. – Вон коровы в воду зашли, вон сети на шестах у воды сушатся. Если бы это был набег муромы или черемисы, то, прежде всего, угнали бы скот, сети бы утащили. Кто же еще мог сюда пробраться, если речные пути так хорошо охраняются от набежчиков? И людей нет, будто сам Змей Треглав пронесся по нашему побережью и заглотил всех.

Светорада молилась:

– Матерь Макошь, Перун Защитник, отведите беду, оберегите от всякого зла.

Было невыносимо жарко, солнце скрылось, и им навстречу плыла тяжелая темная туча. Налетал порывистый ветер, опасно раскачивая долбленку и мешая грести. Все это казалось наваждением – и темное небо, и внезапно исчезнувшее солнце, и препятствующие их челну высокие волны.

– А в Ростове как раз мало людей! – сокрушалась Верена. – Посадник почти всех забрал, чтоб его поклажу с данью охранять в пути. У Нечая в детинце едва ли два десятка кметей осталось, а ярл Аудун с ратью на торгах на Итиле, берега охраняет. Надо будет сказать Асольву, чтобы не мешкая послал вестового в Медвежий Угол за подмогой.

Но когда они, наконец, увидели знакомые постройки Ростова – отдаленные сторожевые вышки в детинце, частоколы скученных усадеб вокруг него, хижины на берегу, снующих людей, неспешно гарцевавшего на высоком коне всадника, в котором они узнали Асольва, обе женщины ощутили заметное облегчение.

– Вон мой муж, мой голубь сизокрылый! – почти радостно закричала Верена и стала махать ему своим светлым покрывалом.

Асольв не заметил их, проскакал в сторону Большого Коня, скрылся в воротах. Было видно, как женщины у мостков, полоскавшие в воде белье, взяли корзины, взгромоздили их на плечи и неспешной походкой отправились к строениям. Рыбаки у воды снимали с шестов пузырившиеся на сильном ветру сети, сворачивали их. Привычная мирная картина… Однако погасшее в темных завитках туч солнце и надвинувшаяся тьма придавали даже этой обыденности нечто зловещее.

Светорада правила в сторону длинной усадьбы Аудуна и все думала: пусть большинство варягов ярла с ним на Итиле, пусть у Нечая в детинце мало людей, но в Большом Коне всегда найдется немало сильных, умеющих держать в руках оружие мужчин. Да и ворота на земляном валу усадьбы крепки. Светораде хотелось скорее укрыться за ними, ощутить себя под защитой знакомых ей людей, ибо у нее неожиданно возникло неприятное пугающее чувство, что за ними кто-то пристально следит. Кто? Потемневшее небо с отдаленным раскатом грома, лесистые берега, чернеющие частоколы усадеб?

Челн мягко зашуршал днищем по прибрежному илу, женщины поспешно выскочили из него.

– Идем, – увлекала Светорада уставшую подругу вверх по склону. – Мы уже дома, у своих.

Но Верена вдруг стала валиться на нее, падая на ходу. Светорада тащила ее, сердясь, что та не торопится. Однако через мгновение почувствовала неладное, когда Верена вдруг беззвучно упала на откос. Светорада смотрела на нее расширившимися от ужаса глазами. В спине подруги торчала крепкая оперенная стрела, вокруг которой на светлой рубахе женщины расплывалось темное пятно.

И тут же сквозь шум ветра и плеск набегавшей волны она различила пронзительный визг, топот ног, крики. Даже не оглянувшись, она потащила Верену в сторону усадьбы. Та была так тяжела! Но бросить ее Светораде казалось худшим из предательств.


ГЛАВА 8 | Светорада Медовая | ГЛАВА 10