Глава шестая

Маленький живописный остров

Сначала было только море, потом на горизонте обозначился темный бугорок, вскоре превратившийся словно бы в клочок свежего зеленого мха на синем бархате. Кораблик плыл себе в волнах на раздутых парусах, и безымянный остров вырастал довольно быстро, Мазур мог уже различить и голые сероватые утесы, торчавшие из зеленой кипени листвы, и отвесные склоны, и небольшой заливчик.

– Подходим, герр Хольц, – сказал он стоявшему рядом немцу и доброжелательно добавил: – Самое время черкануть вас ножичком по глотке и отправить на дно, вы ведь, собственно, и не нужны уже… Теперь можно обойтись и без вас.

Немец, покосившись на него без особой тревоги, буркнул:

– Спасибо на добром слове. Вы очень энергичный и вежливый юноша. Вот только быть вашим соседом – избави господи. Переборки тонкие. Полночи спал вполглаза из-за ваших кувырканий. Ближе к утру она принялась стонать вовсе уж самозабвенно и развратно. Если не секрет, что вы с ней такое проделали, какие-нибудь бордельные приемчики?

Мазур, и глазом не моргнув, преспокойно ответил:

– Как вам сказать… Вы – человек старшего поколения, пуританского и консервативного, не поймете…

– Просто интересно, что нужно проделать с девчонкой, чтобы она так охала.

– Дрочили, поди? – светски поинтересовался Мазур. – Нас слушая?

– Перебьюсь. Скоро у меня будет куча таких же, а то и получше… – он покосился на Мазура, цинично ухмыляясь. – Вообще, я думаю, морской бордельный опыт в данном случае пошел на пользу? В портовых заведениях можно нахвататься достаточно, чтобы привести в совершеннейший восторг приличную девочку из хорошей семьи. Пусть и научившуюся кое-чему у пылких латиносов. Судя по ночным звукам, она вами вполне довольна. Стоило постараться ради миллиончика в твердой валюте? Если не секрет, вы у нее просто хотите выжулить камешки, полностью подчинив благодаря неплохому бордельному опыту, или метите выше – законный муж, чистый паспорт, здешний истеблишмент?

– А в рыло? – лениво поинтересовался Мазур.

– Ну-ну, не злитесь. Должен же я хоть как-то расквитаться за все ваши подковырки… – он убежденно продолжал: – Пожалуй что, я угадал насчет последнего. Вы, конечно, нахальный и дерзкий щенок, но не походите что-то на мелкого авантюриста, способного только сгрести камушки и сбежать…

– Спасибо за комплимент.

– Ну что вы, всегда рад…

– А все-таки, так ни разу и не вздрочнули?

– У вас в семье кто-то воевал, а? Вы меня не просто подкалываете, Джонни. Я вам категорически не нравлюсь… Воевали? Отец, дядя, а то и дед?

– Да, – сказал Мазур, благо для такого заявления вовсе не требовалось выходить из роли, учитывая, сколько австралийцев прошли Вторую мировую. – Морские офицеры.

– Кто-то погиб?

– Бог миловал. Но хлебнули горького.

– Что поделать, Джонни, это война…

– А разве мы первые начали?

– Ну и что? – сказал Хольц с застывшим лицом. – Я ведь тоже могу кое о чем припомнить, Джонни. Например, о своих родителях, которых перемешало с кирпичной пылью в Дрездене. А они, между прочим, были совершено штатскими людьми, я первый военный в семье… Что вы примолкли? По-моему, мирного населения в Дрездене погибло даже побольше, чем в Хиросиме. Это ведь ваши бомберы, Джонни, превратили Дрезден в крошево – американские, английские, австралийские… Думаете, мне не хочется временами заехать вам в рыло?

Мазур молчал, отвернувшись. Ему не хотелось платить по совершенно чужимсчетам, поскольку в том, что он услышал, был, надо сказать, свой резон: союзнички и в самом деле угробили кучу цивильного народа в Дрездене, где не имелось, строго говоря, никаких военных объектов. Но что же, прикажете за них отдуваться?

– Вот то-то, – сказал Хольц примирительно. – Бросьте, Джонни. Как-никак прошло сорок лет, если нам с вами и есть что делить, так только камушки… – он смотрел вперед неотрывно, жадно, с изменившимся лицом. – Сорок лет, Джонни… А помню, как сейчас. Во-он там всплыла субмарина, там она и пошла ко дну… В том заливчике.

Пожалуй, на лице у него была не алчность – а натуральнейшая ностальгия по тем благословенным временем, когда он был на сорок лет моложе… Мазур давно уже присматривался к оттопыренным карманам мешковатой армейской куртки немца. И наконец, решив не церемониться, похлопал ладонью. Поднял брови:

– Крепенько вооружились…

– Ничего особенного, – сказал Хольц с ухмылочкой. – Хорошие гранаты, бельгийские. В войну у нас были гораздо хуже… между прочим, у меня еще и автомат в сумке. Так что не рекомендую со мной шутки шутить. Вообще-то человек, который собирается перерезать компаньону глотку, не станет предварительно пару дней шутить вслух на эту тему, как вы со мной. Наоборот, будет притворяться вернейшим другом. И все равно, смотрите у меня…

– Вообще-то мне хотелось бы повторить то же самое… Кто вас знает, Хольц, вдруг вы не захотите делиться. Мало ли что вы обязаны многим ее отцу…

Немец покосился на него, усмехнулся чуть покровительственно.

– Дело не в обязательствах перед ее отцом, Джонни, а в том, что он жив и способен в случае чего устроить сущую вендетту… В мои годы как-то не хочется вновь пускаться в странствия, да чтобы вдобавок моя физиономия красовалась на стенках всех полицейских комиссариатов…

Остров был уже кабельтовых в пяти. Два невозмутимых индейца, от которых Мазур за все время плавания не услышал ни словечка, проворно убирали парус на единственной мачте. Суденышко замедляло ход – крепкий, добротный пятидесятифутовый кораблик, именовавшийся без затей «Langostino»^[8] (ничего удивительного, учитывая его трудовое прошлое). Затарахтел движок.

Парус упал, как театральный занавес, и Мазур увидел Кристину – она стояла у бушприта, прямая и напряженная, в обтягивающем алом купальнике, и ветерок красиво трепал ей волосы.

– Повезло вам, Джонни, что она такая красоточка, – тихо сказал Хольц. – Окажись она жуткой уродиной, все равно пришлось бы трахать со всем усердием бриллиантового сверкания ради…

– Подите к черту, – сказал Мазур. – А то, в самом деле, смажу напоследок по морде…

– Лишь бы не ножом по глотке, – хмыкнул Хольц. – Морду бить я и сам умею…

Он нагнулся, расстегнул «молнию» на огромной бесформенной сумке, извлек оттуда небольшой плоский автомат – бразильскую копию датского «Мадсена» – брезентовый подсумок с полудюжиной магазинов. Перекинул ремень через плечо, обронил, не отрываясь от бухточки прищуренных глаз:

– Ну, пора смотреть в оба, Джонни… Самое веселое начинается. Главное – не добыть клад, а унести с ним ноги…

– Резонно, – сказал Мазур без улыбки.

И проверил «Таурус», заткнутый за пояс не так бездарно, как в голливудских кинофильмах, где пушки то и дело суют возле пряжки, на брюхо, а в таковой позиции любой ствол провалится в штаны после пары энергичных шагов. Люди опытные знают, что гораздо практичнее будет носить пистолет за поясом сбоку и слева, там его надежно прижимает бедром…

Зеленая стена леса была совсем близко, и там незаметно для прибывших мог сосредоточиться добрый батальон со штатным вооружением, если не полк. Мазур успокаивал себя тем, что ни один конкурент не знает точного места. И все же было зябковато, неуютно стоять на палубе кораблика, оказавшегося посреди бухточки – он привычно поставил себя на место наблюдателя в любой из сотни подходящих для этого точек: как на ладони, словно горошинка на тарелке, шарахнул из доброго пулемета пониже ватерлинии, выставил на берегу дюжину головорезов – и бери тепленькими весь экипаж «Креветки», которому не останется другого выбора, разве что самоубийственно плыть в открытое море… До континента поболе сотни миль, а до соседнего островка не менее двадцати, что тоже не решает проблемы…

Подошла Кристина, свежая, чуточку нервно двигавшаяся, с блестевшими глазами. Глядя на нее, Мазур в который уж раз в жизни мимолетно удивился: как они только ухитряются, наши милые женщины, выглядеть столь добродетельно и невинно после всех ночных выкрутасов? Не верится даже, что именно с ней все это проделывал…

– Мы, кажется, достигли цели, кабальеро? – спросила она громко, звенящим от возбуждения голосом.

– Очень похоже, – сказал Мазур. – Посмотри только, как светятся здоровой алчностью глаза старины Хольца…

– Трепло, – буркнул немец, не отводя глаз от берега.

Его примеру последовали оба индейца, проворно извлекшие из-под покрывавшего шлюпку брезента старенькие, но ухоженные карабины. Мазур вздрогнул: посреди безмятежной тишины вдруг раздался протяжный скрежет цепи, и якорь, взметнув тучу брызг, ухнул на дно. Цепь скрежетала и лязгала довольно долго, пока не остановилась. «Креветка» оказалась на якоре метрах в ста от берега.

Из распахнутого бокового окна – простецкого окна, а не классического иллюминатора – кубической деревянной надстройки высунулся капитан Гальего и что-то громко сказал по-испански. Судя по тому, как слаженно, одновременно, радостно встрепенулись и Кристина, и Хольц, вести были самыми приятными…

Они, все трое, вошли в рубку, где сразу стало тесновато. Капитан, здоровенный невозмутимый мужик с аккуратными густейшими усами, некогда украшавший своей персоной мостик эсминца здешнего военного флота, кивнул на небольшой экранчик, светившийся гнилушечно-зеленым. «Вот же уроды, – подумал Мазур с неприкрытой завистью. – Паршивое суденышко, с которого ловят креветок, а вот поди ж ты, отличный эхолот, у нас такие приборы засекреченные интенданты по штучке выдают для особо важных операций…»

Он с одного взгляда оценил увиденное. В одном месте, ближе к правому краю экрана, почти прямая линия дна вдруг резко вздымалась зигзагом резких, неестественныхочертаний – то ли угловатый, длинный обломок скалы, то ли… То ли увиденный в непривычном ракурсе, в странной проекции корпус затонувшей субмарины – причем, похоже, и в самом деле разломанной взрывом почти пополам…

– Глубина? – спросил Мазур.

– Сто семь футов, – ответил капитан флегматично. – Магнитометр показывает изрядное количество металла, так что поздравляю, господа, мы, кажется, над целью… Какие будут распоряжения, сеньорита Кристина?

Она уставилась на Мазура с жадной требовательностью ребенка, оказавшегося в игрушечном магазине. Ну что же, ему самому не хотелось задерживаться тут надолго, у него были свои дела…

– А что тут думать? – спокойно пожал он плечами. – Приступаем к делу, не откладывая, если вы не против, капитан…

Капитан Гальего столь же флегматично пожал плечами:

– К вашим услугам. Если сеньорита не возражает…

К Мазуру – как, впрочем, и ко всем остальным пассажирам – он относился не то, чтобы неприязненно, но определенно поглядывал свысока и на сеньориту из хорошей семьи, и на двух ее спутников. Мазур это переносил стоически, напомнив себе, что по званию он все же повыше отставного капитан-лейтенанта, да и наград на груди поболее, чем у этого байбака, сроду не участвовавшего ни в какой войне…

– Справитесь? – преспокойно спросил капитан.

– Справлюсь, – в тон ему ответил Мазур. – Бывали мы на таких глубинах…

Капитан, высунувшись наружу по пояс, о чем-то громко распорядился, и молчаливые бесстрастные индейцы проворно вытащили на палубу оба акваланга, потом один плюхнул за борт чугуняку-грузило, размером в два мужских кулака, и привязанный к нему линь стал стремительно разматываться. Мазур неторопливо разделся до плавок, присел на корточки, еще раз проверил все, что следовало поверить. Хольц прямо-таки услужливо подал ему мешок со скудным инструментарием, тоже привязанный к линю. Мазур самолично выбросил его за борт, хозяйственно проводив взглядом.

Подняв голову, он недовольно скривился:

– Эй, эй! Мы вроде бы договаривались…

– Он совершенно прав, сеньорита, – сказал капитан Гальего. – Все-таки сто семь футов…

Однако Кристина, грациозно опустившись на корточки и ухом не повела – подняла баллоны с твердым намерением их тут же и надеть. Взглянув на ее азартно-непреклонное личико, Мазур сообразил, что любые увещевания и апелляции к здравому смыслу бесполезны, если вожжа попала под хвост…

– Погоди-ка минутку, – сказал он деловито. – Ты совсем позабыла кое-что проверить… Капитан, подайте-ка мне вон ту бухточку… Сколько в ней?

– Футов двести будет.

– Отлично, – сказал Мазур.

Решительно отобрал у Кристины акваланг, морским узлом привязал свободный конец линя к одной из прочных нейлоновых лямок, шагнул к борту…

И вышвырнул акваланг в воду. Только булькнуло. Капитан покосился не без молчаливого одобрения.

– Ну, знаешь! – взвилась Кристина с корточек, оскорбленно сверкая прекрасными глазищами, ничуть не похожая в этот миг на исполненных кроткой печали женщин Боттичелли.

– Отставить, – сказал Мазур. – У нас ведь нет компрессора, так? Вполне может оказаться, что мне потребуются дополнительные баллоны, а где их взять, если и ты полезешь под воду? Черт его знает, сколько там придется ковыряться… Понятно?

Она еще какое-то время поливала Мазура строптивым взглядом, но потом кивнула, смиряясь. Капитан за ее спиной одарил Мазура скупой, но благосклонной улыбкой.

– Ну, что тянуть? – сказал Мазур, забрасывая лямки на плечи.

Он действовал машинально, руки сами проделывали все необходимые манипуляции, ловко и привычно. Совсем немного времени прошло – и он уже стоял спиной к невысокому фальшборту с поднятой на лоб маской. Кристина смотрела на него с восторгом и надеждой, что было все же приятно, Хольц – примерно так же, капитан – по-прежнему флегматично, а оба индейца, голые по пояс жилистые ребятки в драных джинсах, к зевакам не примкнули вовсе, они, умело держа свои обшарпанные винтари, наблюдали за берегом, каковой был безмятежно тих. Солнце сияло, синяя гладь сверкала мириадом искорок. Рай на земле, да и только…

– Ну, посматривайте здесь… – сказал Мазур всем сразу. – Чтобы мне было куда возвращаться…

Он надел маску, взял в рот загубник и привычно кувыркнулся за борт спиной вперед, вошел в воду без брызг, стал погружаться, размеренно колыша ластами, под знакомое насквозь, ритмичное пощелкивание клапанов, уходя все глубже в сгущавшийся сумрак. Он снова был в мире, где нет ни ветра, ни дождей, где тело теряет вес, а на смену привычным пяти чувствам порой приходят такие, что и не опишешь толком сухопутнымисловечками…

Он уверенно шел на глубину, оставляя левее три колыхавшихся поблизости друг от дружки троса. Вокруг шныряли стайки больших и маленьких рыб, судя по реакции – непуганых человеком, подплывавших совсем близко. Сумрак густел, хотя видимость все же оставалось приличной. На глубиномер он почти не смотрел – и без того по давлению на уши, по крепнувшему обжатиюводы, по иным, неописуемым словами признакам определяя пройденный путь.

Когда до дна осталось совсем немного, он в два гребка перевернулся горизонтально. Проплыл немного в сторону…

Темная протяженная глыба медленно проявиласьв зеленоватом сумраке. Мазур всплыл над ней, присмотрелся. На корпус субмарины это уже мало походило – вездесущие ракушки покрывали останки бугристым слоем. Оценивая открывшееся зрелище взглядом опытного военного, он быстро понял, что сорок лет назад все произошло именно так, как рассказывал Хольц: подлодку разломило взрывом почти пополам, взрывная волна искорежила, вмяла, перекосила переднюю часть рубки, и в гнутой абстрактной скульптуре с трудом угадывался зенитный автомат, из которого на свою же голову так метко сработалпокойный канонир… А вон там, вне всякого сомнения – кусок самолетного крыла, еще можно различить американские опознавательные знаки. Он быстренько прикинул в уме: на «Эвенджерах» у янкесов летали по двое, а подлодка такого класса брала на борт не менее полусотни членов экипажа. Все они тут и лежат в посмертном единении – как в сотнях других мест, где бывшие враги успокоились вповалку, и не осталось от них не следа, потому что косточки истаяли в морской воде. В точности так, как далеко отсюда, у берегов Эль-Бахлака, еще белеют где-то на глубине черепа наших и ихних, и никакой больше вражды, один только вечный покой – а вот с вечной памятью обстоит гораздо хуже, нет никакой вечной памяти, если откровенно…

На душе у него было смурно. Нацисты, конечно, сволочь такая, атлантические пираты – но война давно кончилась, там, наверху, клубились и бушевали совсем другие проблемы и споры, и никто из тех, кто ушел на дно вместе с подлодкой, не был демоном – и девки красивые с ними спали, и родители старенькие взирали гордо, и никто из этих ребят не хотел упокоиться на дне, а вот поди ж ты… Сосчитает кто-нибудь когда-нибудь, сколько нас, таких вот, лежит на дне морском? Ох, вряд ли…

Отогнав всякие эмоции, Мазур подплыл к темному провалу неправильной формы, посветил внутрь фонарем – разлохмаченное железо, обрывки труб и магистралей, вовсе уж непонятные лоскуты… Высмотрев поблизости на дне подходящий камень, запустил его внутрь. Далеко вознесся протяжный звук удара. Из черного провала брызнули вспугнутые рыбешки.

Работка предстояла опасная, если откровенно. Вряд ли там, внутри, скрывалась какая-то тварь вроде незабвенного Большого Музунгу, о котором до сих пор вспоминалось с холодком по спине. Дело в другом: в узеньких проходах, в тесных каютах, внутри лежавшей с креном в добрых пятьдесят градусов на левый борт подводной лодки чертовски легко зацепиться за что-нибудь баллонами или лямками, застрять основательно. По всем уставам полагается, чтобы при подобных исследованиях тебя бдительно страховали столь же квалифицированные пловцы – но где ж их взять, не Кристину же было с собой тащить…

Мысленно вздохнув, Мазур заплыл в проем и, светя себе сильным фонарем, с величайшей осторожностью стал помаленьку продвигаться вперед мимо нетронутых магистралей, мимо закрытых дверей, над всяким хламом. Из-за сильного крена коридор выглядел вовсе уж сюрреалистически, приходилось в уме постоянно его выпрямлять в надлежащем ракурсе, вспоминая к тому же тщательно вычерченные Хольцем схемы.

Рыбья мелочь шныряла вокруг, окончательно убедившись, что Мазур им не враг и не конкурент. Он продвигался вперед осторожными гребками, то и дело замирая, тщательнейшим образом изучая лучом фонаря очередной участок пути. Все двери распахнуты, ни одна не задраена – никто попросту не успел не то что предпринять должные меры, вообще понять происшедшее. Вот вам и очередной военный парадокс – будь стрелок на зенитке чуточку поплоше, ничего этого и не случилось бы…

Вот оно! Та самая дверь, которую описывал Хольц. Мазур осторожно встал обоими ластами на превратившуюся в пол вогнутую стенку, притопнул, убедился, что под ногами ничто не обрушится, не поползет. Дверь была не перед ним, как приличной двери полагается, а нависала над головой слева.

Действуя с максимальной осторожностью, примостив фонарь так, чтобы светил прямо на руки, Мазур принялся за дело. Дверь открывалась внутрь, она, конечно, не была герметичной, за сорок лет в каюту, конечно же, затекла вода, заполнив весь объем и вытеснив воздух. Теперь «внутрь» превратилось во «вверх». Задачу это осложняло несказанно.

Ну что же, он умел работать на глубине, иногда вытворяя там такое, что нормальному человеку и в голову не придет. Хорошо еще, что это не броневой лист, а алюминиевая пластина – на подлодках испокон веков боролись с лишним весом, как только могли…

Открыватьдверь было бы слишком трудным и опасным предприятием – и Мазур принялся ее пробивать, сплавав за мешком с инструментами. Работа была монотонная, скучная – дыра, дыра, дыра, манипуляции увесистым молотком и долотом…

Проще было бы срубить к чертовой матери дверные петли, но они были внутри, так что ничего не попишешь, придется вкалывать…

Израсходовав примерно четверть воздуха, он наконец, добился своего, почти правильный круг с причудливо вырезанными краями лег под ноги, и вверху появилась дыра достаточного диаметра, чтобы туда мог протиснуться обремененный баллонами аквалангист.

Примерившись, светя фонарем, Мазур оттолкнулся от переборки и проплыл в дыру, нигде не зацепившись. Отплыл вбок, прилепился к переборке, посреди тесной каютки, показавшись самому себе мухой в пустом спичечном коробке. Ну да, вот и сейф, почти над головой. А ведь… Ну, точно…

Он еще развернулся к линям, отвязал второй акваланг и добросовестно припер его в командирскую каюту. Отсоединил муфту, повернул вентиль.

Клубящиеся пузырчатые струи рванулись наружу так, что Мазур на несколько секунд ослеп. Очень быстро выходящий воздух вытеснил достаточно воды, чтобы Мазур по плечи оказался над ее бурлящей поверхностью – а там и по пояс, по колени…

Открутил второй вентиль – и воздушный пузырь заполнил все пространство каюты, так что можно было поднять маску на лоб и вынуть изо рта загубник. Старый трюк водолазов, еще с дореволюционных времен – иные ухари, работая на затонувшем судне и наткнувшись на ящик с вином, ухитрялись с помощью такого вот фокуса и клюкнуть изрядно на глубине…

Вдохнув нормальнымобразом полной грудью, он подступил к сейфу. Шесть прорезей, в которых ходят против рядов цифр рифленые массивные головки – а сейф-то, судя по виду, еще с первой мировой, ну, ничего удивительного, сейфы принадлежат к тем предметам обихода, которые может с успехом эксплуатировать не одно поколение…

Головки поддавались туго, сорокалетнее пребывание в морской воде не пошло на пользу даже добротному немецкому механизму. Аккуратно постукивая по ним молотком, Мазур быстро установил код – бедняга командир, он и не подозревал, что один из его младших офицеров прекрасно знает и секрет замка, и содержимое сейфа…

Дверца, конечно, осталась в прежнем положении, пришлось вставить кончик зубила в едва заметную щель и поработать молотком…

Она распахнулась неожиданно – Мазур, конечно, этого ждал и бдительно отпрянул. Содержимое высыпалось кучей ему под ноги, в темноту, и Мазур присел на корточки, направив туда луч света. Без тени брезгливости принялся перебирать небольшую кучку.

Пачка разбухших, отсыревших документов – добротный сейф сохранил герметичность, и внутрь вода не проникла, но она сорок лет была вокруг… Две коробочки с Железными Крестами, несколько медалей, парочка вычурных массивных знаков подводника – покойный воевал неплохо, этого у него не отнимешь… Ага!

Вот они, два кожаных мешочка! Мазур распустил завязки. Все, как описывал Хольц, – крохотные коробочки, обклеенные внутри какой-то темной тканью, и в каждой завернутый в вощеную бумагу бриллиант. Открыв одну, чтобы окончательно убедиться, Мазур не стал потрошить остальные. Уложив мешочки в набедренный карман черного гидрокостюма, тщательно застегнул его на пластмассовую «молнию», отпихнул ногой в сторону весь хлам вроде документов и наград.

Поднял с пола темный футляр размером с небольшую книгу, похоже, эбонитовый, поддел ногтем маленький металлический крючочек, поднял крышку. Внутри четырьмя аккуратными рядочками протянулись тридцать два цилиндрических углубления – Мазур их старательно пересчитал – и в каждом покоился черный футлярчик.

Вытянув один, Мазур свинтил крышечку. Тугой, толстенький рулончик пленки. Позитив. Страницы крохотного текста, которые без сильной лупы, простым глазом и не прочтешь, но все равно видно, что это не просто текст, а снимки каких-то документов официального вида, с печатями и прочим… Вот оно!

Теперь можно было и убираться восвояси – своюдолю добычи он заполучил и теперь можно без всякого сожаления отдать всю кучу сверкающих камушков своим алчным спутникам, благо камушки эти, как давно и справедливо подмечено, в сущности, не более чем кристаллический углерод, а что такое углерод, как не эфемерная субстанция, ни для чего путного не пригодная?

Вот только отдавать камешки следовало с оглядкой. Мазур думал об этом, неспешно, по всем правилам продвигаясь к поверхности. Если только кое-кто питал кое-какие замыслы, настал удобнейший момент претворить их в жизнь. Если разобраться, простодушный австралиец никому более не нужен. Точнее, перестанет быть нужен уже через несколько минут – как только на дрожащих от алчности ладонях типичных представителей мира капитала засверкают сорок лет дожидавшиеся своего часа камушки… И зачем тут Джонни? И при чем тут Джонни? Вообще, кто такой Джонни? Не было такого, никто его и в глаза не видел. На дне и так с полсотни покойников, если добавится еще один, никто и не почешется…

А посему Мазур, оказавшись на восьми метрах под поверхностью воды, резко изменил курс и, вызывая в памяти очертания берега, поплыл не вверх, а в сторону. И плыл, пока по его расчетам, не отдалился достаточно.

Тогда он поднялся на поверхность. Хватка его не подвела и здесь: с «Креветки» его никак не могли видеть, Мазура заслоняла скала, голая снизу и покрытая буйным вьющимся кустарником уже на высоте метров пяти.

Он поплыл, все больше удаляясь от корабля, высматривая подходящее местечко. Найдя таковое, плыл к берегу, пока не почуял под ногами твердую землю и не поднялся над водой по пояс. Снял ласты, баллоны, маску, свалил все это хозяйство под дерево, в низкие кусты, стянул гидрокостюм, отправил его туда же, оставшись в одних плавках надел пояс с ножом, прихватил добычу и вошел в лес, нимало не расслабляясь, прислушиваясь и присматриваясь со звериной сноровкой.

На таких островках не бывает ни крупных хищников, ни змей – а вот люди иногда попадаются, и они-то опаснее всего… Выследить «Креветку» конкуренты вроде бы не могли, и все равно, расслабляться рано, ничего еще не кончено…

Ага, вот подходящее дерево. Черт его знает, как оно называется, но под корнями у него есть пустое место, которого вполне достаточно, чтобы укрыть невеликий по объему клад, которому лежать тут вовсе недолго…

Быстренько проделав все необходимое, Мазур направился вдоль берега к тому месту, где осталось судно. Это было не самой приятной прогулкой – шлепать босиком по экваториальному лесу – но змей тут нет, ядовитых колючек тоже, так что прочими неудобствами можно пренебречь, не графья, чай….

Он вышел на берег, засунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Прекрасно видел, как оба индиоса, показав похвальную реакцию, прицелились в него из своих пушек – и тут же опустили оружие, узнавши. Судя по движениям, спутники оживлено дискутировали – и почти сразу же капитан Гальего направился в рубку размашистым шагом, якорная цепь поползла вверх, а когда якорь, роняя крупные капли, повис над водой, заработал двигатель, и «Креветка» пошла к тому месту, где стоял Мазур, ухмыляясь и мурлыкая под нос старинную английскую морскую песенку:

Кораблик коснулся бортом обрывистого берега – и Хольц, не теряя времени, навел на Мазура автомат, рявкнул:

– Что за фокусы? Что за вид?

– Вид как вид, – пожав плечами, сказал Мазур и одним прыжком перемахнул на палубу. Прошел к своей одежде, спокойно принялся ее натягивать. – Голых мужиков не видали?

– А где… всё? – растерянно спросила Кристина.

Полностью одевшись, обувшись, сунув пистолет на привычное место и с приятностью ощущая бедром его надежную тяжесть, Мазур преспокойно ответил:

– Все там, где и надлежит. Не беспокойся, бриллианты я достал. Все до одного, ровно столько, сколько их было по рассказам нашего дорогого герра Хольца.

– Но… где же?

– На берегу, – простецки щурясь, сказал Мазур. – Если хочешь пойдем, мы трое, и заберем.

На ее лице отразилось даже не облегчение, а смесь разнообразнейших чувств, в которых она и сама, надо полагать, не могла сейчас разобраться:

– Но почему…

– Потому что наш Джонни парень тертый и особого доверия к человечеству не питает, – усмехнулся Хольц, опустив автомат и глядя на Мазура с несомненным уважением. – Вот он и побоялся, что камушки у него возьмут, а самого на борт не пустят… А, Джонни?

Кристина вспыхнула, надвигаясь на Мазура:

– Да-а? Получается, ты подозревал меня… меня…

– Как ты прекрасна в гневе, звезда моя… – сказал Мазур, ухмыляясь во весь рот. – Тебяя ни в чем таком и не подозревал, как тебе только в голову пришло? Но разве здесь только мы с тобой… и наш достойный капитан? – поторопился он добавить, видя, что рядом встал Гальего.

Хольц уперся в него злым взглядом:

– Это что, в мой огород камешек?

– Да что вы, майн либер! – пожал плечами Мазур.

– Не валяйте дурака! Вы ведь меня имели в виду?

– Ну, а если и так, Хольц? – устало спросил Мазур. – Вы что, мне отец родной? В таких играх держи ухо востро, вы это сами талдычили все время…

Капитан Гальего степенно сказал, попыхивая гнутой трубочкой:

– Сеньор, уверяю вас, что при любой попытке… э-э, устроить на борту моего корабля дисгармонию я реагировал бы немедленно.

– Я нимало не сомневался в вашем благородстве, сеньор капитан, – заверил Мазур, отвесив изысканный поклон. – Но береженого бог бережет… Итак, друзья мои, не отправиться ли нам с песнями и триумфальными плясками за сокровищем? Оно совсем близко, честное слово, с полкилометра пройти…

– Ну, хорошо, – сказал Хольц, сердито поджимая губы. Оглянулся на невозмутимого капитана: – Надеюсь, сеньор Гальего, вы столь же немедленно и эффективно отреагируете, если наш Джонни вернется из леса один?

– Будьте уверены, – лаконично ответил капитан, окутанный приятным дымком дорогого табака.

– Я тоже самого лучшего мнения о вас, Хольц… – фыркнул Мазур. – Я вас тоже полагаю честнейшим и порядочнейшим партнером… Ну что, пойдемте?

Индейцы проворно перекинули на берег сходни, первым по ним сошел, прямо-таки сбежал Хольц, следом переправился Мазур, протянул руку Кристине.

Кристина взирала на него восторженно и преданно. Если она играла в осуществление какого-то неведомого замысла, то была гениальной актрисой, по которой плачет Нобелевская… ах, нет, актерам ведь не дают нобелевок…

– Как там было? – спросила она прямо-таки зачарованно.

– Пустяки, – сказал Мазур. – Разве что слонялась парочка призраков в лохмотьях мундиров, и один, кстати, пожаловался, что скотина Хольц давным-давно одолжил у него двадцать марок, да так и не отдал, прохвост…

Неприязненно косясь на него Хольц фыркнул:

– Чирикайте, чирикайте… Черт с вами. Как-нибудь перетерплю, все равно скоро разойдемся…

Мазур все время держал его в поле зрения – хотя понимал, что немец-перец-колбаса, если и задумал что-то скверное, ни за что не попытается пальнуть в спину, пока не ощутит в руках бриллианты. И все равно, следовало быть готовым ко всему – до тех пор, пока они не окажутся на континенте…

Когда они добрались до места, Мазур присел на корточки, уголком глаза постоянно фиксируянемца, готовый при необходимости взмыть отпущенной пружиной и нанести удар (да и Кристину он не обделял профессиональным вниманием), заслонил спиной свежую захоронку, сначала вытащил из переплетения корней футляр с микропленкой и быстро засунул его во внутренний карман пиджака. Потом, уже не таясь, извлек оба мешочка и повернулся к спутникам:

– Великий миг, друзья. Зазвучали невидимые фанфары, вступили трубы и барабаны, кладоискатели делят добычу… Есть предложение: к чему возиться с аптечными весами, скрупулезно подсчитывая караты? К чему эта мелочность, когда речь идет о сеньорите из старинного рода и бывшем офицере военного флота? В каждом мешочке – по четырнадцать штук, они примерно одинаковые, так что держите.

Шагнул вперед и положил по мешочку в подставленные ладони. Постоял, покачиваясь с пятки на носок, откровенно ухмыляясь, громко сказал Кристине:

– Что-то я смотрю, ты не торопишься усладить глаза алмазным блеском? И правильно. Присмотрись внимательнее к нашему милому герру Хольцу. Его честная, открытая физиономия вовсе не озарена здоровой алчностью, как следовало бы думать. Скорее ему скучно и тоскливо. Сорок лет человек лелеял мечту, а теперь она вдруг исполнилась… и что дальше-то? А, Хольц?

Немец поднял глаза от горсти сверкающих прозрачных камешков у себя в ладони. Его автомат болтался на плече, а лицо и в самом деле не блистало что-то алчностью и триумфом. Оно казалось постаревшим в одночасье, усталым, скучным…

– Вообще-то вы не правы, Джонни, – ответил Хольц ровным голосом. – Мечта заключалась не в том, чтобы найти камни, а в том, чтобы после этого пожить как следует. И она еще не претворена в жизнь. Конечно, ситуация и в самом деле несколько… прозаична. Но какое тут к черту разочарование? Просто-напросто я сорок лет карабкался, лез, обламывал ногти, ходил по лезвию, лез… и вот добрался. Потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть к новому положению дел…

– Неплохо изложено, – сказал Мазур. – Ну, а все же? Счастливее стали? А ты, прелесть моя? Каково чувствовать себя невестой с приданым в миллион долларов?

Кристина, повертев меж пальцами освобожденный от бумажки бриллиант, ответила ему чуточку растерянным взглядом:

– Ощущения в самом деле… сложные. Столько сил, трудов и опасностей… а потом ты буднично достал мешочки…

Хольц поинтересовался, катая камушки в горсти:

– Джонни, если вы так наплевательски к этому относитесь, может, откажетесь от своих процентов?

– Э, нет, – сказал Мазур, вовремя вспомнив о своей роли. – Ни черта подобного, альтруиста нашли… Просто я с самого начала относился к этому предприятию не как к сияющей мечте, а как к вертящемуся колесу рулетки: выиграю – отлично, нет – что ж, не сложилось… Прячьте камушки, миллионеры, и пойдемте побыстрее на судно. Нечего нам тут делать, право слово…

Еще договаривая, он плавно переместился вправо и разоружил Хольца моментальным, неуловимым движением. Еще до того, как немец успел осознать происшедшее, отсоединил магазин, выщелкнул патрон из ствола, отправил его к собратьям, перебросил магазин хозяину:

– Так оно будет лучше, Хольц. Честная дележка, а? Вам патроны, мне трещотку. Никто не сможет причинить другому вреда.

– Ага, – сказал Хольц, растерянно вертя магазин в руке. – Если не считать, что у вас пушка в кармане…

– Зато у вас по карманам – две гранаты.

– Не дурите! Прекрасно понимаете, что не могу я их бросать, стоя от вас в двух шагах…

– Понимаю, – кивнул Мазур. – Ну что же, придется вам всецело положиться на мое врожденное благородство… Да не коситесь вы так, Хольц! Если бы я хотел вас пришибить, давно бы уже пришиб… Я просто хочу исключить дурацкие случайности, вот и все… Ну, пойдете вы, наконец?

Немец, зло фыркая, все же потащился рядом – неуклюже, но добросовестно маневрируя так, чтобы Мазур не оказался у него за спиной. Мазур, в свою очередь, краешком глаза все же держалКристину, несмотря на отсутствие у нее оружия – но, главным образом, впитывалвсеми имевшимися у него чувствами идущую от леса информацию, как всегда в таких случаях, искренне жалея, что голова у него не способна вертеться на триста шестьдесят градусов, подобно радару…

И выучка не подкачала. Когда метрах в пятидесяти впереди, меж двумя столетними и высоченными деревьями, перебежал вдруг человек с продолговатым предметом в руках, Мазур не потерял и доли секунды, рухнул в заросли чего-то вроде водянистых разлапистых папоротников, свалил Кристину, выхватив пистолет в падении, успев в то же время зацепить выброшенной ногой щиколотку немца, опрокинуть его совсем рядом.

И тут же раздались выстрелы. Очередь прошла чуть ли не над самой головой, пули смачно, знакомо вмазалипо стволу справа налево – и тут же, с другой точки, заработал второй автомат, очередям вторили глухие хлопки одиночных, засада не жалела патронов.

Прижимая Кристину к земле, Мазур осторожненько повернул голову, раздвигая щекой липкие влажные листья, быстрым взглядом оценил количество попавших в дерево пуль и высоту над землей содранной коры.

Дела оборачивались скверно. Автоматчик выпустил добрый десяток пуль, целясь им с девушкой примерно на ладонь над поясницей – другими словами, не собирался пугать или ошеломить. Он с самого начала собирался убить, срезать наповал обоих.

Отсюда логически проистекало, что не только Мазур, но и Кристина не рассматривается этимикак потенциальная пленница. Не нужна им совершенно. Что позволяло закончить вовсе уж неутешительным выводом: нападавшие точно знали, что клад извлечен, что он – при троице, прижатой к земле плотным огнем. Такие дела…

И еще. До «Креветки» – не более трехсот метров, там не могут не слышать ожесточенную пальбу. Кто рискнет нападать при раскладе, когда с тыла вот-вот могут навалиться капитан Гальего и его матросики? Да только тот, кто нисколечко атаки с тыла не опасается. А это значит, что либо экипаж «Креветки» – предатели чертовы, либо никого из них уже нет в живых. Все это – пока что домыслы, но помноженные на профессиональный опыт… черт побери, как им удалось сесть на хвост? Кто бы там ни был, в чащобе, но они должны прекрасно знать, за кем и за чем охотятся. Сущим бредом было бы допущение, что это какие-то совершенно посторонние злодеи. Таких совпадений не бывает…

– Автомат отдай, мать твою! – послышался злой шепот.

Обдумав все в секунду, Мазур пришел к выводу, что на Хольца пока чтоможно полагаться. И перебросил ему трещотку. Лежа на боку в здешних лопухах, Хольц моментально вставил магазин, приподнялся. Пули звучно шлепнули в дерево над ним, и он вновь завалился в лопухи.

– Лежать! – шепотом рявкнул Мазур.

Покосившись на Кристину, выругался про себя. На ней были ярко синие брючки и алая блузка – со вкусом подобранный наряд, гармонировавший с темными волосами и темными глазами – но в нем только и щпацировать по главной улице, ловя восхищенные взгляды поклонников. А здесь, в зеленой чащобе, где в природе не существует ни алого, ни синего, такие цвета лишь вернейшим образом обозначат живую мишень… Ну, а что прикажете делать? Не раздевать же, бессмысленно…

– Гранатой их, тварей! – яростным шепотом предложил Хольц, щупая отягощенный помянутым орудием убийства карман.

– И куда кинешь? – в промежутке меж двумя щедрыми очередями фыркнул Мазур. – Наобум? Береги боеприпасы, кригсмарине!

Он давно уже прокачивалто затухавшую, то вновь разгоравшуюся стрельбу, анализировал с позиций немалого опыта. И очень быстро пришел к заключению, что столкнулся с четверкой пусть и крепко вооруженных, но безусловных непрофессионалов. Два автомата и две винтовки лупили определенно вразнобой.

Любая перестрелка неповторима, как гениальная симфония и обладает своей, если позволено так выразиться, партитурой. Человек вроде Мазура ее читал, как охотник – заячьи следы. И видел, знал, что имеет дело с несыгранным оркестром. Это не военные, не спецназ, вообще не группа, привыкшая и обученная действовать слаженно. Больше всего это похоже на какую-нибудь дешевую шпану, освоившуюся с оружием, но в жизни не ученую боевому порядку, слаженному огню.

Более того, он уже сталкивался с подобной шпаной – по дороге к «дворянскому гнезду», пришедшему в упадок особняку Кристины. Все ниточки, все следы вели в одну-единственную точку.

Оглядевшись, он подтолкнул Кристину к наиболее густым зарослям – не лопуха, а высокого кустарника. Форменным образом засунул в дебри, способные обеспечить плохонькое, но укрытие, приблизил лицо и яростно зашептал на ухо:

– Лежи и не двигайся, ясно? Только лежи. Час, два, если понадобится. Я их возьму измором, они не выдержат, полезут ближе и я их сделаю… Понятно?

Она закивала, боясь оторвать щеку от земли, насмерть перепуганная, бледная. Он настойчиво повторил:

– Поняла? Лежи, не шевелись, хоть до завтрашнего утра… Тогда выкарабкаемся…

И переполз к Хольцу. С первого взгляда сообразил, что немцу не хватает ни терпения, ни выдержки – так и ерзал на боку, то и дело опасно для себя поднимая голову. Огонь немного приутих. Странно, что не пытаются в переговоры вступить, ультиматум поставить, поторговаться… а зачем им, собственно? Если рассчитывают взять все, с мертвых… Им нетрудно было укрыться в чащобе и наблюдать с какой-нибудь высокой точки – но как ухитрились сесть на хвост?

Ага! Вот оно, перемещение… Мазур стал следить за тем местом, заранее расположив пистолет в самом удобном положении, прикинув линию огня, просчитав варианты, мысленно провел траекторию. Снова перемещение, шевеление… Ага!

Хлопнула «Беретта» – и в тот же самый миг Хольц с яростным ревом новоиспеченного миллионера, озабоченного судьбой своего сокровища, взмыл из лопухов, держа перед собой автомат, широко поводя стволом, выпустил длиннющую очередь…

Ответная, из чащобы, хлестнула ему поперек груди. Мазур уже видевший, что срезал в перебежке своего, отметил краем глаза, как из обтянутой защитной курткой широкой спины немца брызнуло, как по ней мгновенно пролегла череда выходных отверстий. Бывший подводник, побывший миллионером всего-то четверть часика, навзничь завалился в лопухи. Мертвее мертвого. «Ну конечно, – машинально оценил Мазур ситуацию. – Откуда ему, водоплавающему, было научиться сухопутному бою…»

Ответили два автомата и один винтарь. Четвертый выбыл из игры, Мазур его прекрасно видел со своего места – ну что ж, с почином, дай бог, не последнего…

Он, прикрываясь покойником, выдернул у него из руки автомат, снял подсумок, сменил магазин и тут же выпустил только что вставленный одной длиннющей очередью – наугад, не стараясь попасть. И, точно зная, что заставил этих скотов на миг притаиться, использовал выигранное мгновенье на всю катушку – головой вперед нырнул в заросли, перекатился, прополз пару метров. После чего притаился в полной неподвижности.

Стрельба продолжалась, но реже. Мазур старательно фиксировал перемещения невидимых стрелков, сосредоточившихся в секторе, занимавшем примерно восемьдесят градусов воображаемой окружности, охватывавшей место действия. Между прочим, идиотское поведение, лишний раз доказывавшее, что он имеет дело с цивильной шпаной…

Пополз в сторону одного из автоматчиков – совершенно бесшумно, так, что заставил бы повеситься от зависти пресловутых куперовских индейцев, не колыхнув ни одну травинку, не потревожив ни один из множества нависавших над головой листьев. Он выкладывался на полную, стал призраком, невидимкой, клочком тумана, так что инструкторы должны быть довольны… Он обязан был остаться в живых, а с противником устроить все как раз наоборот…

По широкой дуге он вышел – ну, точнее, выполз – на огневую позицию намеченного автоматчика, зайдя тому со спины. В один прекрасный – и печальный для противника – миг увидел его во всей красе: притаился за деревом, падла, то высунется, чесанет очередью, то опять спрячется…

Поднял руку, подперев правое запястье ладонью левой – и попал в ту самую точку, о которой поминал покойный Хольц. Когда мишеньуспокоилась, подполз поближе, присмотрелся. Местный, несомненно, очень уж характерная рожа. В гражданском, понятно. И автомат – такой же бразильский «Мадсен», как у Хольца.

И вновь надолго залег рядом с успокоившимся. Мимолетно пожалел, что оставил на корабле бесшумку – с ней и вовсе было бы одно удовольствие… А впрочем, там только одна обойма, да и прицельная дальность не та, и нет той убойности, что у «Тауруса».

Правее и впереди послышалась громкая перекличка на испанском, и Мазур брезгливо поморщился: растаяли последние сомнения на их счет, окончательно стало ясно, что против него вышла портовая уголовщина, какая-нибудь челядь кокаиновых барончиков. Ну конечно, они не могли не сообразить, что огневых средств в их банде поубавилось, ровно половина стволов замолкла: вот бы тут и молчать в тряпочку, затаиться, изматывая противника тишиной и неизвестностью, а не орать, будто в драке на танцульках…

Он поднялся на обе ноги и призраком заскользил меж стволов, заходя справа по широкой дуге, выполняя классический маневр охвата, пусть и подразделением, состоящем из одного-единственного человека. Без всякого труда заставил себя видеть правильно – лес для него превратился в неподвижный фон, не имевший даже цвета, в статичную декорацию вроде расписанного театрального задника, глаз обязан был подмечать исключительно человеческое шевеление, вообще все, что не имело отношение к колыханию веток, падению листов, перепархиванию птиц…

Оказавшись на позиции, откуда мог прекрасно видеть спину напряженно прижавшегося к стволу человека, перебросил пистолет в левую руку, правой поднял автомат Хольца и чиркнулочередью по ногам затаившегося, пониже колен. Попал, разумеется. Обиженный как нетрудно было предвидеть, повалился наземь, корчась и вопя на весь остров. Мазур терпеливо ждал.

Очень быстро слева выскочил субъект с карабином, каковой тут же бросил наземь и стал озабоченно суетиться вокруг оравшего – то пытался его поднять, то, разобравшись, в чем дело отпустил, то схватил карабин и стал, грозно выставив дуло, вертеться на все стороны, выкатывая глаза в беспомощной ярости, то вновь пытался облегчить страдания раненого бесцельной суетой и озабоченными причитаниями. Судя по его метаниям, помощи он ниоткуда не ждал, а значит, их и в самом деле сидело в засаде только четверо…

Выждав еще какое-то время, равнодушно слушая вопли раненого и без улыбки глядя на шараханья второго, Мазур бесшумно выдвинулся из-за ствола, поднял пистолет и дважды выстрелил.

Настала полная, окончательная тишина. Никто более не метался, никто не орал благим матом. Выждав еще для полной надежности, Мазур сторожким волчьим бегом припустил к тому месту, где оставил мертвого Хольца и Кристину в полном здравии.

В точности такими он их и обнаружил. Пригнулся, заглянул в кустарник и, не тратя времени на сантименты, бросил девушке:

– Полежи еще, я скоро закончу…

Вывернул покойнику карманы, забрал обе гранаты и с оглядочкой двинулся через лес к берегу, посмотреть, какие там произошли изменения. Ожидаемые, в общем: рядом с «Креветкой» обнаружился белый катер длиной футов в двадцать, этакая прогулочная игрушка богатея, не самая современная, весьма подержанная, но, тем не менее, надежная и комфортная, способная при хорошей погоде без особых хлопот преодолеть сотню миль спокойного моря. Надстройка закрывала примерно две трети остроносого суденышка, и что творится внутри, Мазур не мог рассмотреть – зато на корме узрел дона Хайме. Старый прохвост, столь же элегантный, как во время их первой встречи, стоял у борта в компании гораздо менее светского верзилы с автоматом на плече, и оба напряженно таращились в сторону леса, определенно не зная, как расценивать наступившую тишину и что, собственно, лучше всего предпринять.

Третий, опять-таки не обремененный замашками джентельмена или денди субъект, стоял у фальшборта «Креветки». Волосы у него были еще мокрые, а у ног лежал акваланг. Ах, вот оно что… можно не гадать, что случилось с капитаном Гальего и его людьми: подобрался под водой, выбрал момент, вынырнул, перещелкал с маху… Вон те пятна на палубе чертовски напоминают едва свернувшуюся кровь…

От того места, где в лесу засел Мазур, до обоих суденышек было метров двадцать. С крайним неудовольствием Мазур поймал себя на том, что жаждет устроить кино, финал на голливудский манер: чтобы они корчились под наведенным стволом, каялись и просили пощады, уверяя, что осознали ошибки и займутся теперь исключительно общественно полезным трудом – а он, отпустив напоследок пару триумфально-издевательских афоризмов, перестрелял бы к чертовой матери успевшую помучиться троицу…

А вот это было плохо, потому что – непрофессионально. И потому Мазур, не затягивая паузу, поднял пистолет, выстрелом навскидку срезал индивидуума на палубе «Креветки», а мгновеньем позже, вырвав обе чеки, запустил обе гранаты прямехонько на корму катера.

Он знал эту модель – в пластиковой оболочке каждой гранаты таилось до поры три сотни стальных шариков. В двух, легко подсчитать, шестьсот. И рвануло, как следует быть, все эти шесть сотен убойных крохотулек вымеливнутренность катера, вынеся все иллюминаторы, издырявив борта, катер качнуло на спокойной воде, над кормой медленно таял сизый вонючий дым – и Мазур, одним отчаянным броском достигший берега, перепрыгнув внутрь, уже не увидел ни единой цели, которую следовало бы подавить автоматным огнем.

Не теряя времени, он перепрыгнул на «Креветку» и со всеми предосторожностями осмотрел надстройку, спустился в каюты. Никого там не обнаружил, ни живых ни мертвых, спустился в каюты. По крайне мере, предателей среди экипажа «Креветки» не оказалось – а это уже кое-что, есть кое-какая разница меж мертвыми, о которых думаешь хорошо, и теми их собратьями, кто доброго слова не достоин… Быть может, и мертвым не все равно, что именно о них думают те, кто пока что пребывает по этусторону…

Перешел на катер. Перешагнул через препятствие, старательно не глядя на то, что осталось от элегантного и благообразного совсем недавно дона Хайме – не по слабости нервов, а исключительно из эстетических соображений. Не всякий мастер обожает любоваться своей работой, иногда бывает как раз наоборот.

Шагнул под надстройку. Показалось, будто оказался внутри огромного дуршлага: отовсюду в крохотные дырочки проникали тоненькие, как иглы, лучики стоявшего в зените солнца. Под ногами похлюпывало – часть шариков зацепила и дюралевое днище, пройдя через настил из тонких досок, вода помаленьку прибывала.

Нагнувшись, Мазур старательно осмотрел приборную доску. Ей тоже досталась толика стального вихря, но особенных повреждений не было. То, что его интересовало, он увидел сразу: сама доска состояла из нескольких циферблатов, наглухо забранных в светлую панель, а этотприбор явно не имел к ней отношения, стоял отдельно, сам по себе, со своим собственным питанием, ничем с доской не соединенный. Небольшой серый ящик с круглым экраном, несколькими верньерами, парой-тройкой кнопок. От него тянулся уходивший в иллюминатор толстый синий провод.

Мазур выглянул наружу. Провод был присобачен к высокой гибкой антенне, вздымавшейся метра на три над крышей и укрепленной растяжками. Ну вот, кое-что и проясняется…

…Вернувшись к тому месту, где покорно дожидалась Кристина, он сначала освободил карманы немца от того, что покойнику уже никак не могло понадобиться, потом проломился в заросли и поднял девушку на ноги. Сказал устало:

– Ну вот, справился…

Она кинулась ему на шею, прижалась, как и следовало ожидать, давая выход эмоциям в истерических всхлипах: как она испугалась, как ей казалось, что все кончено, и он никогда не вернется, а он вот вернулся, и как она рада, и какой он замечательный…

Мазуру все это очень быстро надоело, он бесцеремонно отстранил девушку и залепил ей пару оглушительных пощечин в качестве испытанного средства от всякого рода истерик. Помогло, разумеется, она пришла в себя, но долго еще хлюпала и всхлипывала у него на груди. С превеликим неудовольствием Мазур подумал, что эта сцена как две капли воды похожа на финал очередного пошлого боевика: супермен, уложивший штабелями всех врагов, проламывается сквозь мексиканские кактусы или венерианские джунгли, а на плече у него виснет, захлебываясь счастливыми и благодарными рыданиями, полуголая блондинка. Только в том и разница, что вместо блондинки брюнетка, и не полуголая она, а вполне одетая.

Решительно отстранил ее, заглянул в лицо:

– Еще въехать или сама оклемаешься?

– Не надо, – сказала она почти нормальным голосом. – Все прошло… почти. Это дон Хайме?

– Угадала, умница, – сказал Мазур. – Отвергнутые воздыхатели – штука страшная, надобно тебе знать…

– Где он?

– А ты как думаешь? – спросил Мазур без всякого выражения. – Ну, пошли, надо побыстрее отсюда убираться. Мало ли что…

Само собой разумеется, перед тем, как вернуться в лес, он поработал над последствиями своего оголтелого геройства, хорошо помня, что воспитанный человек всегда обязан убрать за собой – неважно, о посуде в столовой идет речь или о чем-то посерьезнее, так что Кристина увидела вполне мирную картину: у берега покачивалась одна «Креветка», а катер исчез, как и не бывало, лежал сейчас на дне неподалеку от субмарины и лихих американских пилотов – и, несомненно, капитана Гальего с его молчаливым экипажем. Причудливая компания собралась на морском дне, рассуждая отвлеченно и цинично. Как, впрочем, и в тысяче других местечек. Хорошо, что Нептуна не существует на самом деле – иначе бедняга давно бы свихнулся от лицезрения накопившихся за тысячелетия гостей…

– А… Гальего? – спросила Кристина, когда они поднялись на палубу и никто их не встретил.

Мазур внимательно и пытливо на нее посмотрел. Глаза уже почти сухие, но лицо неуловимым образом постарело: не внешне, ничего подобного, просто в нем появилось нечто на манер этакой ауры – как у всякого, кто после благополучной жизни в относительном достатке и покое внезапно услышал посвист пуль над головой и увидел совсем рядом всамделишных мертвых покойников…

Он недвусмысленным жестом показал на спокойное море. Пожал плечами и сказал сухо:

– Я тебе, помнится, говорил: вокруг кладов чуть ли не каждый раз начинается свистопляска с пальбой по живым людям. Вот, держи, доля твоего покойного компаньона…

И, подняв ее руку, положил в ладонь кожаный кисет из кармана Хольца. Кристина стиснула его бездумно, машинально, вряд ли сознавая, что делает. Мазура так и подмывало закатить ей пространную лекцию о вреде кладоискательства и случайных милостях судьбы, спасающей таких вот утонченных дурочек из хороших семей – но он сдержался. Во-первых, она сейчас была в таком ступоре, что все поучения просквозили бы мимо ушей, а во-вторых, не следовало уподобляться отечественным замполитам. Какое ему, собственно, дело? Все равно через день-другой суждено разбежаться навсегда.

Поэтому он пошел по другому пути – принес из каюты бутылку виски, налил приличную дозу, заставил проглотить, как воду, усадил у фальшборта малость оклематься, а сам прошел в надстройку и занялся методическими поисками.

Он примерно представлял, что надо искать, и какого оно может быть размера. Уж безусловно, спрятано не на виду – но и не там, где радиосигнал экранировался бы чем-то металлическим…

И через полчаса, разбив внутреннюю поверхность рубки на сектора, осматривая каждый квадратный дециметр, все-таки отыскал спрятанное – серую коробочку размерами чуть меньше пачки сигарет, тщательно захованную в уголке деревянного шкафчика, под ворохом потрепанных морских карт. Покачал ее на ладони, повертел, присмотрелся со всех сторон.

Вот именно. Там, на катере, было нечто вроде пеленгатора, а эта штуковина – радиомаячок. Простая и эффективная конструкция. Ничего удивительного, что погоня приперлась к островку, как по ниточке…

Одна загвоздка: дон Хайме и эти штуковины решительно не сочетались. Старый хрен, если верить Кристине, никогда и нигде не служил – ни в армии, ни в разведке, ни по гражданским ведомствам. Всю жизнь провел то на своей усадьбе, то в столице, светски увеселяясь, как и подобает истинному аристократу. Радиомаяк с пеленгатором – это уже контора. Серьезная контора. Специфическая. Скорее всего, к дону Хайме с его головорезами кто-то взял да и пристегнулчеловечка, обученного обращению с подобной техникой – и в голове даже вертится вполне конкретное имечко…

Мазур вышел на палубу. Чтобы не выглядеть вовсе уж бесчувственным чурбаном, улыбнулся сидевшей у фальшборта Кристине, взъерошил ей волосы:

– Ничего, звезда моя, выиграли…

Она ответила бледной улыбкой, тяжко вздохнула. Ободряюще похлопав ее по затылку, Мазур пошел назад в рубку, по дороге выкинув маячок за борт. Включил мотор, выбрал якорь и решительно повернул штурвал, оставляя за кормой маленький живописный остров, глаза бы на него не смотрели…