Ира

Спустя три дня после Машкиного отъезда позвонил адвокат.

— Добрый день, — церемонно сказал он, — можно с вами поговорить?

— Добрый день, — ответила я. — О чем это? О деле? Дело закончено, не так ли?

— Да, — чуть помедлив, сказал он, — дело закончено.

— Вы и рады? — с горечью спросила я.

— Вы злитесь на меня за то, что ваша подруга решила вернуться? — Голос звучал мягко, даже ласково.

— Да, — мне было все равно, что подумает он обо мне, — я злюсь на вас за то, что она вернулась. И на весь мир в придачу.

— Сочувствую, — сказал адвокат, — но это ее решение, верно?

Я не собиралась это обсуждать. И потому резко спросила:

— Зачем звоните-то?

— Да просто, — усмехнулся он. — Узнать, как вы...

— Плохо, — прервала его я — плохо. Что еще?

— Может, — неуверенно начал он, — встретимся?

— Зачем? — вздохнула я.

— Ну, я думаю, тут правомернее было бы спросить «почему?», — ответил он.

— Хорошо. Почему?

— Мне хотелось бы вас увидеть. Мы же можем встретиться просто так, без всякого повода? Или нет?

— Или нет, — ответила я.

— Но... — Он растерялся, наверное, не привык, что ему отказывают. Конечно, с такой-то улыбкой.

— Не хочу. Извините, — повесила трубку.

Грубо, но что делать? Я не в состоянии была встречаться с кем-нибудь, вести пустые беседы, улыбаться. Чепуха какая-то!

— Депрессия, — диагностировал Димка.

Он заехал ко мне на работу. Был где-то неподалеку по делам, потом решил заскочить на минутку.

— Как дела? — спросил, появившись на пороге моего кабинета.

— Отвратительно, — отозвалась я.

— Работа? — Он кивнул на стол, заваленный бумагами.

— Да нет. — Я покачала головой. — Работа — это так, суета.

— Что твоя подруга? — Димка уселся в кресло и принялся вертеть в руках степлер.

— Уехала, — коротко бросила я.

— Ага, — кивнул он, — говорить не хочешь. Понятно.

— Как ты? — спросила я, разглядывая его.

За те три недели, что мы не виделись с ним, он спал с лица и оброс. Выглядел неважно, но хорохорился. Улыбочки, смешочки и все такое.

— Нормально, — сказал он, поставив степлер на место.

— Как жена?

— Успокоилась.

— Мне она так и не звонила.

— Знаю, — хмыкнул Димка. — Она тебя вычислила. Методом исключения.

— А ты и раскололся?

— А она и не спрашивала. Говорит, всегда чувствовала, что Зарубина как-то замешана. И еще — что все равно ей. Главное, чтоб все оставалось по-прежнему. Вот так. Слушай, — он побарабанил пальцами по столу, — может, поужинаем?

Ей "все равно. Ему все равно. И мне в общем-то тоже. Куда мы катимся? Для чего все эти отношения, когда в них нет ни страсти, ни тепла? Мне кажется, я начинала понимать, почему так бегу замужества. Боюсь. Боюсь, что это призрак, который может растаять на втором году жизни, и тогда мне останется пустота, которую срочно придется чем-нибудь затыкать. Материнством, карьерой, фитнесом и антицеллюлитной диетой.

— Нет, — сказал я.

— Почему? — удивился Димка.

— Не знаю.

— Депрессия, — диагностировал он. — Ну ладно, — встал и направился к дверям, — позвони, когда появится настроение.

«Вот и славно, — подумала я, — что он сам нашел ответ, который его устраивал. Депрессия. Какое чудное слово. Прикрылся им, и дальше можно не объясняться».

А еще через неделю позвонил адвокат и уговорил-таки меня на встречу.

Иногда я ненавижу эту жизнь. За то, что она распоряжается нами, как пожелает. Не спросив, даже не поставив порой в известность. И еще ненавижу ее за то, что она продолжается. Всегда. Как ни в чем не бывало. Что бы ни случилось.

От Машки не было никаких вестей.