Еще не полдень: радуга сияет

В потоке всеми красками небес,

И серебром блистает столп потока,

Свергаясь с высоты и развеваясь

Вдоль скал струями пены светозарной,

Как хвост коня-гиганта, на котором

В виденье Иоанна мчится Смерть.

Один я упиваюсь этой дивной

Игрою вод, и сладость созерцанья

Я разделю в тиши уединенья

Лишь с феей гор. — Я вызову ее.

Прелестный дух, чьи кудри лучезарны,

Чьи очи ослепительны, как солнце,

На чьих ланитах краски так же нежны,

Как цвет ланит уснувшего младенца,

Как алый отблеск летнего заката

На горных льдах, — как девственный румянец

Земли, в объятья неба заключенной!

Прелестный дух, затмивший красотою

Блеск радуги, горящей над потоком,

Дочь Воздуха! Я на твоем челе

В твоем спокойном и безгрешном взоре,

Где светит мир твоей души бессмертной,

С отрадою прочел, что Сын Земли,

Которому таинственные силы

Дозволили вступать в беседы с ними,

Прощен тобой за то, что он дерзнул

Воззвать к тебе и на одно мгновенье

Узреть твой лик.

Я знаю, Сын Земли,

Тебя и тех, кем награжден ты властью.

Ты человек, свершивший в жизни много

Добра и зла, не ведая в них меры,

И роком на страданья обреченный.

Я этого ждала — чего ты хочешь?

Взирать на красоту твою — и только.

Лицо земли мой разум помрачило,

Я в мире тайн убежища искал,

В жилище тех, кто ею управляет,

Но помощи не встретил. Я пытался

Найти в них то, чего они не могут

Мне даровать, — теперь уж не пытаюсь.

Но что же то, пред чем бессильны даже

Властители незримого?

Ты знаешь,

Нет цели повторять.

Мне непонятны

Твои слова, — я мук твоих не знаю.

Открой мне их.

Мне это будет пыткой,

Но все равно, — душа таить устала

Свою тоску. От самых юных лет

Ни в чем с людьми я сердцем не сходился

И не смотрел на землю их очами;

Их цели жизни я не разделял,

Их жажды честолюбия не ведал,

Мои печали, радости и страсти

Им были непонятны. Я с презреньем

Взирал на жалкий облик человека,

И лишь одно среди созданий праха,

Одно из всех… — но после. Повторяю:

С людьми имел я слабое общенье,

Но у меня была иная радость,

Иная страсть: Пустыня. Я с отрадой

Дышал морозной свежестью на льдистых

Вершинах гор, среди нагих гранитов,

Где даже птицы гнезд свивать не смеют;

Я упивался юною отвагой

В борьбе с волнами шумных горных рек

Иль с бешеным прибоем океана;

Я созерцал с заката до рассвета

Теченье звезд, я жадными очами,

До слепоты, ловил блистанье молний

Иль по часам внимал напевам ветра,

В осенний день, под шум поблекших листьев.

Так дни текли, а я был одинок;

Когда же на пути моем встречался

Один из тех, чей ненавистный образ

Ношу и я, — я чувствовал, что свергнут

С небес во прах. И я проник в могилы,

Стремясь постичь загробный мир, и много

Извлек в те дни я дерзких заключений

Из черепов, сухих костей и тлена.

Я предался таинственным наукам,

Что знали только в древности, и годы

Моих трудов и тяжких испытаний

Мне дали власть над духами, открыли

Передо мной лик Вечности, и властен

Я стал, как маг, как чародей, что вызвал

В Гадаре Антэроса и Эроса,

Как я тебя; и знания мои

Во мне будили жажду новых знаний,

И креп я в них, покуда…

Продолжай.

О, я недаром длил рассказ: мне больно

Произнести признанье роковое.

Но далее. Я не назвал ни друга,

Ни матери, ни милой — никого

Из тех, с кем нас связуют цепи жизни:

Я их имел, но был им чужд душою,

И лишь одна, одна из всех…

Мужайся.

Она была похожа на меня.

Черты лица, цвет глаз, волос и даже

Тон голоса — все родственно в нас было,

Хотя она была прекрасна. Нас

Сближали одинаковые думы,

Любовь к уединению, стремленья

К таинственным познаниям и жажда

Обнять умом вселенную, весь мир;

Но ей не чуждо было и другое:

Участье к людям, слезы и улыбки,

Которых я не ведаю, — смиренье,

Моей душе не сродное, — и нежность,

Что только к ней имел я; недостатки

Ее натуры были и моими,

Достоинства лишь ей принадлежали.

Я полюбил и погубил ее!

Своей рукой?

Нет, не рукою — сердцем,

Которое ее разбило сердце:

Оно в мое взглянуло и увяло;

Я пролил кровь, кровь не ее, и все же

Была пролита кровь ее.

И ради

Одной из тех, кого ты презираешь,

Над кем ты мог возвыситься, дерзая

Быть равным нам, ты пренебрег дарами

Властителей незримого и снова

Унизился до жалких смертных! Прочь!

Дочь Воздуха! Я говорю: я вынес,

Но что слова? Взгляни, как я измучен!

Я больше одиночества не знаю,

Я окружен толпою фурий; ночью

Я скрежещу зубами, проклиная

Ночную тьму, днем — проклинаю день.

Безумия, как милости, молил я,

Но небеса мольбам не внемлют; к смерти

Стремился я, но средь борьбы стихий

Передо мною волны отступают

И прочь бегут; какой-то злобный демон

На волоске меня над бездной держит

И волосок не рвется; в мире грез,

В фантазии, — я был когда-то ею

Богат, как Крез, — пытался я сокрыться,

Но, как волну в отлив, меня уносит

Из мира грез в пучину темной мысли;

С людской толпой сливался я — забвенья

Искал везде, но от меня сокрыты

Пути к нему: все знания, все чары,

Что добыл я столь тяжкими трудами,

Бессильны здесь, и, в безысходной скорби,

Я должен жить, — жить без конца.

Быть может,

Я помогу тебе.

О, помоги!

Заставь ее восстать на миг из гроба

Иль мне открой могилу! Я с отрадой

Перенесу какую хочешь муку,

Но только пусть она последней будет.

Над мертвыми бессильна я; но если

Ты поклянешься мне в повиновенье

Не поклянусь. Повиноваться? Духам,

Которые подвластны мне? Служить

Своим рабам? О, никогда!

Ужели

Иного нет ответа? — Но подумай,

Не торопись.

Я все сказал.

Довольно!

Могу ль я удалиться?

Удались.

Мы все — игрушки времени и страха.

Жизнь — краткий миг, и все же мы живем,

Клянем судьбу, но умереть боимся.

Жизнь нас гнетет, как иго, как ярмо,

Как бремя ненавистное, и сердце

Под тяжестью его изнемогает;

В прошедшем и грядущем (настоящим

Мы не живем) безмерно мало дней,

Когда оно не жаждет втайне смерти,

И все же смерть ему внушает трепет,

Как ледяной поток. Еще одно

Осталось мне — воззвать из гроба мертвых,

Спросить у них: что нас страшит? Ответить

Они должны: волшебнице Эндора

Ответил дух пророка; Клеоника

Ответила спартанскому царю,

Что ждет его — в неведенье убил он

Ту, что любил, и умер непрощенным,

Хотя взывал к Зевесу и молил

Тень гневную о милости; был темен

Ее ответ, но все же он сбылся.

Когда б я не жил, та, кого люблю я,

Была б жива; когда б я не любил,

Она была бы счастлива и счастье

Другим дарила. Где она теперь?

И что она? Страдалица за грех мой

То, что внушает ужас — иль ничто?

Ночь близится — и ночь мне все откроет

Хоть я страшусь того, на что дерзаю;

До сей поры без трепета взирал я

На демонов и духов — отчего же

Дрожу теперь и чувствую, как в сердце

Какой-то странный холод проникает?

Но нет того, пред чем я отступил бы,

И я сломлю свой ужас. — Ночь идет.