Инна Бачинская Девушка с синей луны …И слушал я шаги – шаги, не знаю чьи, За мной в лесной глуши неясно повторялись. Я думал – эхо, зверь, колышется тростник; Я верить не хотел, дрожа и замирая, Что по моим следам, на шаг не отставая, Идет не человек, не зверь, а мой двойник… Яков Полонский. ДвойникДействующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно. Автор Пролог …Он сидел на скамейке напротив дома, рассматривал освещенные окна. Иногда в окне мелькал тонкий женский силуэт, на секунду-другую – женщина суетилась, накрывала на стол, открывала дверцу холодильника, доставала оттуда что-то. Иногда мельком взглядывала на темноту за окном, и тогда он вжимался в скамейку, стараясь стать невидимым, хотя прекрасно понимал, что она его не видит. А если бы даже видела… ну и что? Двор был темен, горел лишь неяркий фонарь у подъезда. Было холодно и тихо, в листьях и в траве шуршал неуверенный дождь. Ледяная капля упала ему на лицо, и он вздрогнул. Не скажешь, что август. Еще раз взглянул на освещенное окно, поднялся и пошел к подъезду. Набрал код и вошел в узкое полутемное парадное. Дом был старый, пропитанный тяжелым духом человеческих испарений, еды и кошек. Он не стал вызывать лифт – механизм был старый и оглушительно дребезжал. Поднявшись на шестой этаж, он остановился у правой двери и прислушался. Где-то далеко работал телевизор – слышались музыка и выстрелы. Он достал из кармана ключ, осторожно вставил в замочную скважину. Через минуту дверь подалась, и он застыл, прислушиваясь. Потом шагнул в прихожую и аккуратно закрыл за собой дверь. Из глубины квартиры в прихожую проникал слабый свет и бормотание не то радио, не то телевизора. Он пошел на звук. Завернул за угол и остановился. Ему была видна кухня – под потолком горела люстра, на невысоком холодильнике стоял маленький телевизор. Выступал известный комик с лицом имбецила и нарочито дурашливыми интонациями. Публика в зале хохотала. Женщина стояла вполоборота к нему, размешивала что-то в красной пластиковой миске, пробовала, добавляла соли – брала щепотку из пачки, – размешивала, пробовала, озабоченно морщилась. Салат, похоже. Помедлив, он шагнул из своего укрытия и вдруг замешкался – похоже, колебался. Она заметила его и отпрянула, на лице промелькнул сначала испуг, потом изумление. Она размахнулась и бросила в него ложкой. Он метнулся вперед, прижал ее к себе, преодолевая сопротивление, прошептал в ухо: «Тихо, тихо, без глупостей!» Он сдавил ей горло и почувствовал, как она отяжелела и почти повисла у него на руках. Он не ошибся – в миске был салат: морковка, свекла, зелень; рядом бутылочка оливкового масла. Он поморщился, он любил мясо. Ее волосы слабо и пряно пахли, он вдохнул ее запах и задержал дыхание, чувствуя, как темнеет в глазах и слабеют колени. Комик на экране рассказывал какую-то байку, публика продолжала хохотать. Ему была противна толстая физиономия комика; не выпуская женщину, он шагнул к холодильнику и с силой ударил локтем в экран. На экране вспыхнула яркая звезда, и изображение исчезло. Женщина забилась в его руках, нашарила нож на столе, схватила, ломая пальцы, и рванулась. Он вскрикнул и отдернул окровавленную руку… …Он стоял, прислонясь к стене, бессмысленно глядя на неподвижное тело на полу у его ног. Капала вода из крана, за стеной работал телевизор, кто-то смеялся, доносилась музыка. По подоконнику забарабанили тяжелые капли дождя, и он вздрогнул… Глава 1 Пастораль Летящая женщина тихо несла Летящую душу и тело. Летящая женщина кофе пила И в то же время летела. Б. Штейн. Летящая женщинаЕдва слышная инструментальная музыка, открытое окно – легкий сквознячок шевелит занавеску. На журнальном столике недопитая чашка кофе, не чашка, а чашечка – четырехгранная, на каждой грани кошка: черная, рыжая, серая и полосато-тигровая, – тончайшего японского фарфора. Рядом – эскиз на листке ватмана, небрежные размытые сине-серо-зеленоватые полутона, дым и намек – при изрядной доле фантазии обозначен цветок, не то пион, не то ирис, не то орхидея, а то и размытые черты лица. Молодая женщина сосредоточенно рассматривает натянутый на деревянную раму молочно-белый шелк: брови сведены, морщинки на лбу, бледный рот сжат; в пальцах – кисточка. Она переводит взгляд на эскиз, долго смотрит, словно желая запомнить, потом прикасается кисточкой к шелку… Галерея женских образов в лилово-розовом, в серо-голубом, в жемчужно-оливковом: летящие волосы, широкие поля шляп, взметнувшиеся шарфы, с мелким резким штришком, с нарочито подчеркнутой деталью, тонкой черточкой – синей, малиновой, зеленой, – а то еще крошечная птичка, звездочка или стрекоза. Галерея фантастических цветов, космическая галерея остроконечных солнц, вспышек сверхновых, сверкающих стремительных небесных тел. Античные руины – летящие ангелы без крыльев, слегка обозначенные арки, галереи, амфитеатр. Время бежит незаметно. За окном клубятся легкие сумерки и тянет вечерней сыростью. Художница откладывает кисть, выпрямляет спину, берет чашку с остывшим кофе. Залпом выпивает, закрывает глаза, сидит неподвижно несколько минут, ожидая, пока исчезнут под веками разноцветные пятна на белом фоне. Звонок мобильного телефона заставляет ее вздрогнуть. Звонит мужчина, приглашает встретиться. Я голодная как волк, говорит она, смеясь и радуясь. Как страшный голодный волк. Понял, отвечает мужчина. Я тоже. В «Сову»? В «Сову», соглашается она. Через полчаса? Да! У театра. Успеешь? Ему не хочется расставаться, ему хочется расспросить ее, как прошел день, что она сегодня нарисовала, ему кажется странным ее занятие, несерьезным и немного смешным. Ты кто, спрашивает он. Художница по шарфам? Никогда не видел женщин с такими шарфами, где их можно купить и кто их носит? Богема? И сколько стоят? Ручная работа, авторский дизайн, сумасшедшие бабки… а с другой стороны – сколько их надо в жизни? Ушла. Он говорит: до встречи, а в ответ тишина. Он улыбается, думая о встрече. Надо же! Среди нашего унисекса вдруг такое чудо! Несовременное, необычное, потустороннее! Диана… …Они встретились у театра. Он пришел первым, ему нравилось наблюдать за ней издали, выискивать взглядом в толпе, а то еще стать за колонну и с улыбкой смотреть, как она подходит, замедляя шаг, оглядывается, неуверенность в глазах, неуверенность в фигуре, неуверенность в том, как руки сжимают ремешок сумочки… даже в волосах, в том, как они лежат на плечах, белые, ровные, поникшие. Как-то так получилось, что они всегда встречаются у театра. Всегда! Громко сказано, они познакомились недавно. Он идет ей навстречу, она вспыхивает и останавливается. Она в черном, как обычно. Тонкая, в черном платье с глубоким вырезом, бледная кожа, странноватый кулон – груша в ажурном серебряном колпачке, молочный в медовых разводах непрозрачный янтарь, как раз в ложбинке, на массивной серебряной цепочке… На лице вопрос, полуулыбка… Художница по шелку. Как должна выглядеть художница по шелку? Рисующая лилово-серо-голубые разводы и несуществующие в природе цветы? Напоминающие ирисы и флоксы. И еще космос. Именно такой, не от мира… или нет, из параллельного мира. С янтарной, полной света грушей в ложбинке на бледной коже. Странная она, эта Диана. Необычная. Не такие ему нравятся. Но с другой стороны, любопытно. Любопытно, какая она в… гм… определенном смысле. Сейчас судить трудно, они слишком мало знакомы… отношения их из жизни голубей, как любит говорить друг Боря, начитанный бармен-эрудит. Он притягивает ее к себе, вдыхает запах волос и кожи и не чувствует ответного движения. Она словно застыла. Потом осторожно упираясь ладошкой ему в грудь, она отодвигается и смущается. Они смотрят друг на дружку. Она улыбается, на скулах красные точки. Похоже, рада. Но не умеет выразить: закричать, броситься на шею, чмокнуть в щеку или прижаться губами к губам. Откуда она взялась такая? – Голодная? – спрашивает он, сплетая свои пальцы с ее пальцами. – Опять ничего не ела с утра? Она кивает. – Рисовала цветы? Она кивает. – Пошли! Буду тебя кормить. – Это тебе! – Она вытаскивает из сумочки маленький полупрозрачный сверток, протягивает. Он разворачивает – там шелковый шарф! Серый с синим, крошечные синие птички на сером. – Подарок? Это чайки? – спрашивает он. Она пожимает плечами и говорит: – Это птицы. – Берет шарф у него из рук, набрасывает на шею, оборачивает раз, другой. Отступает и смотрит. – Как? – спрашивает он. – У меня никогда не было такого шарфа, и теперь я богемный и неземной. Она смеется. Они идут в «Сову» ужинать. Ему непривычно с шарфом и кажется, что всем только и дела до его шеи, обмотанной невесомой шелковой тканью в птичках, он улыбается и трогает шарф. Ткань пахнет нежно и пряно. Выпендрежный такой шарфик. – Нравится? – спрашивает Диана. – Очень! – отвечает он искренне. – Что ты будешь? – спрашивает он, когда они сидят за столиком. Народу еще не очень много, основная программа начинается в одиннадцать. «Белая сова» – стриптиз-бар с потрясающей программой, с перчиком, сюда просто так не попадешь. У него здесь приятель-бармен, тот самый эрудит, да и потом, им только поужинать. На шоу они не остаются. Почему? Не сегодня, говорит она, нет настроения. Он понимает, что дело не в настроении, просто это не ее. Стриптиз, кабацкие шуточки, ржущая публика под кайфом… не ее. Несовременная и странная. Такой у него еще не было. – Мясо! Я буду мясо. – И вино? – И вино. Красное. Он кладет ладонь на ее руку и говорит: – Ты смешная! И ты не похожа на Диану. – Я не похожа на Диану? Почему? – удивляется она. – Диана большая и толстая, я видел на картине, а ты тонкая и хрупкая. Ты Полина. Или Анна. Или Шарлотта. Она смеется: – Не выдумывай! Я Диана. Я люблю луну. – У тебя зеленые глаза. Можно я сниму шарф? А то заляпаю, я страшная неряха. Или страшный? – Наверное, страшная. Не знаю. Можно. Глаза у меня серые. Ты дальтоник. Он снимает шарф, кладет на спинку соседнего стула. – Дальтоник и ничего в жизни не понимаю. Конечно. У меня никогда не было красного шарфа с маленькими черными птицами. Она смеется. – Шарф серый, а птицы синие! Ты правда видишь его красным? – Она вглядывается в него пристально и недоверчиво. – Получается, мы живем в разных мирах? – Я сразу это понял. У нас разные миры. Твой прозрачный, а мой деревянный с медными заклепками. Она снова смеется. Он забавный. Им приносят мясо в больших тяжелых тарелках. И красное вино. Им хорошо вдвоем, они словно встретились после долгой разлуки. Они смеются, болтают ни о чем, едят мясо и запивают его вином. Их беседа напоминает бессвязный разговор лунатиков, он странен для постороннего уха – кажется, каждое слово приобретает новый смысл, но они понимают друг дружку. Ему было трудно сначала, но потом он наловчился. Они долго гуляют по пустеющему городу. Потом он провожает ее домой. Они стоят во дворе и смотрят на темные окна ее квартиры. – Люблю кофе на ночь, – говорит он, целуя ее пальцы. – Поздно. Я устала. Не обижайся, ладно? – Чай я тоже люблю, – настаивает он. – Я не готова, подожди, ладно? Я приду, честное слово. Подожди немного. – Я хочу увидеть шарфы, те, что ты нарисовала сегодня, – говорит он. – Не надо чая, я пошутил. Можно просто воду. Умираю от желания увидеть шарфы и еще от жажды. Она смеется, кладет пальцы ему на губы. – Выйдешь на балкон, – говорит он ей в пальцы. – И спустишь веревку, поняла? У тебя есть веревка? Люблю влезать по веревке к прекрасной даме. Один раз сорвался и упал. Честное слово! Она смеется и уходит. У подъезда оборачивается и взмахивает рукой. Он делает шаг к ней, но дверь уже закрылась с чмокающим металлическим звуком. Он остается один. Двор залит оловянным светом. Он задирает голову и видит очень яркую белую луну, она как чье-то любопытное белое лицо рассматривает Землю. Луна смотрит на него, и он говорит: да знаю, знаю, но так даже интереснее, куда спешить, все впереди, ты ведь понимаешь, что все всегда кончается одним и тем же. Понимаешь? Ему кажется, луна подмигивает и соглашается. Он слышит, как сверху открывается балконная дверь. Диана наклоняется над перилами, ее бледное лицо как луна… …Не торопясь, он идет по ночному городу. Возвращается домой. Не идет, а бредет. Ночь прохладна. Светит луна, тихо, его шаги подхватывает эхо, утаскивает куда-то вдаль. Подхватывает… чем? Цепкими лапками? На лету цепкими лапками и улетает… Взмывает и улетает. Он поддает ногой бумажный стаканчик, снимает с шеи шелковый шарф, сует в карман. Она живет в престижном районе, в центре, а похоже на зеленый пригород, и старинный парк рядом, народ здесь денежный. И пусто: ни души, только патрульная машина проехала. Он напрягся, подумал, сейчас проверят документы. Но они не остановились – спешили на вызов, не иначе. Ему интересно, как она живет, ну, там, квартира, мебель, все должно быть солидное, старинное, лепнина на потолке, дорогие люстры. Наверное, много картин… росписей по шелку. Необязательно по шелку, на холсте тоже. Кто ее родители, где, кто в друзьях… Одинока… почему? Все интересно. Не только расписывает шарфы, говорит, еще рисует картины на шелке, батик называются, тоже не всякий купит, он видел цены на сайте… даже, если по одному… одной в неделю, можно жить. Он вспоминает ее украшение – кусок необработанного молочного янтаря в серебре, сразу видно, немалых денег стоит, не ширпотреб. Сует руку в карман, нащупывает тонкую ткань, усмехается. Вспоминает о луне, задирает голову и повторяет: вот так-то, моя Диана… …Посмотрел значение, Диана – олицетворение Луны. Там еще много чего, но главное Луна. Любому человеку понравится, если знаешь значение его имени, выдать между прочим, с понтами: знаем, читали, в курсе. Олицетворение Луны. Бледная ночная женщина с кисточкой и красками. А на плече черная птица. Тонкая и осторожная, надо выбирать слова, чтобы не спугнуть, он это может, не дурак, и язык подвешен. Хотя сначала были сложности. Но потом попал в тон. И жизненный опыт богатый, попробовал всего, везде свой. Интересно, почему она одна, и вообще. Он улыбается, чувствуя, как нарастает в нем чувство приближающейся удачи, как бьют внутри добрыми предвестниками барабанчики судьбы… Он вошел в свой затрапезный подъезд, достал ключи. Включил свет в прихожей, поморщился от неприятного запаха старой одежды и затхлости – ни освежители воздуха, ни открытые окна не помогают. Подумал, что пора что-то менять в жизни… ну ничего, даст бог! Свалить из этой вонючей съемной дыры… хотя бы к ней, к Диане, а что? Он долго с наслаждением стоял под душем – ночью в их спальном районе дают теплую воду; потом сварил кофе. Завернутый в полотенце, с полной кружкой уселся за стол и включил компьютер. Отстукал: «Я пью кофе и думаю о тебе. С шарфом на шее. Спокойной ночи, Диана!», отправил. Если не легла, ответит. Он бродил по сайтам, читал, смотрел, слушал. Она не ответила, к его разочарованию. Спит. Он открыл окно в спальне, задернул штору и улегся. Он засыпал, когда пронзительный дверной звонок выдернул его из хрупкого еще сна. Он прислушался. Звонок повторился. Удивленный, он поднялся с постели и отправился в прихожую… Глава 2 Стон и плач в рядах умных и красивых Тело стоит кверх ногами. Это очень одухотворенное тело. Оно ищет истины И поэтому опирается на источник мысли Время от времени… Р. Минаев. Тело стоит кверх ногами…Монах попал под машину. Такая с ним приключилась неприятная история. Пошел через зебру, красная «Субару» на первой полосе пропустила, а синяя «Ауди» на второй и не подумала притормозить. В результате перелом ноги и ушибы. Причем в красной за рулем блондинка, а в синей мужик. А вы говорите. Козел в синей «Ауди» думал, проскочит, но Монах оказался проворнее, в итоге роковое столкновение. Блондинка даже расплакалась и обругала козла нехорошими словами, потом позвонила в «Скорую». Потом сидела на асфальте, держала голову Монаха на коленях и утешала. Он старался не шипеть от боли, лежал, чувствуя лопатками твердый асфальт, а затылком ее мягкие колени, ностальгически втягивая носом запах ее духов. Такие же духи были у одной из его жен, и он, жалея себя, подумал, что все, виток завершился, он выброшен на обочину жизни, неизвестно, выживет ли, и в больницу прийти некому… Последнее утверждение неверно, так как друзья есть, взять того же Лешу Добродеева, золотое перо местной журналистики, изрядно бессовестное, кстати сказать… как сейчас говорят «борзое»; или друга детства Жорика Шумейко с супругой Анжеликой. А бывшие жены? Да только свистни – мигом прибегут! А знакомые женщины? Без вопроса. Даже неадекват Эрик, и тот прибежал бы с радостью, хотя помощи от него как с козла молока, скорее, наоборот, опыт подсказывает, что от Эрика лучше держаться подальше. Однажды он чуть не убил Монаха. Ну да это старая история…[1] Неверное-то неверное, но уж очень хотелось пожалеть себя, накатило настроение… бывает, особенно когда лежишь сбитый на твердом пыльном асфальте, чувствуя хребтом его неровности, а красивая, хорошо пахнущая женщина плачет над тобой, и ее слезы падают тебе в бороду и щекочут там. Он осторожно нащупал мобильник в кармане и набрал Лешу. Тот разахался, раскричался, еду, мол, сейчас же, держись, Монах! Не умирай. И пошло-поехало. Полиция с мигалками и сиреной, «скорая» с мигалками и сиреной, козла вяжут, образно выражаясь, движение перекрыто, затор, недовольные водители сигналят. Блондинка продолжает рыдать и дает обвинительные показания; Монах лежит молча, даже глаза закрыл, потому что так легче переносить боль, которая крепчает. И само собой, толпа. Живо обменивается мнениями, сходится в осуждении козла, купившего права и заодно всю полицию. На всех парах прилетает Добродеев, врезается в толпу, размахивая синей книжечкой и крича: «Пресса! Пропустите прессу!» Монаха увозят, погрузив на носилки. Блондинка кричит: «Я приду! Держитесь!» Добродеев усаживается в «скорую» и берет Монаха за руку. Занавес. Толпа неохотно расходится. – Как ее зовут? – едва слышно шепчет Монах, сжимая руку Добродеева. – Что? – не понял журналист. – Что ты сказал? Тебе плохо? Больно? – Ты взял ее координаты? – Его координаты? – уточняет Добродеев. – Взял. Он у нас поскачет! – Ее! – А! – До журналиста наконец доходит. – Записал номер машины, она же свидетель. Красивая женщина. Ты ее знаешь? Монах не отвечает. Лежит с закрытыми глазами, бледный, слабый, сложив руки на животе. Покачивается в такт движению. Добродеев вздыхает и качает головой. Гонит от себя плохие предчувствия, но время от времени трогает руку Монаха. Живой, говорит, ухмыляясь, врач, молодой человек в зеленом халате и зеленой шапочке. Будет жить. Через пару месяцев как огурец. Главное, чтобы ел поменьше, а то лежачий образ жизни, сами понимаете. Нахал выразительно смерил взглядом внушительную фигуру Добродеева. Брат? Друг, отвечает Добродеев сухо – молодой человек, тощий и длинный, ему несимпатичен и доверия не внушает, тем более несерьезно скалит зубы, шуточки отпускает, неуместная ирония какая-то… …Монах лежал на своем необъятном диване… Можно сказать про диван, что он «необъятный»? В смысле, нельзя обнять. А кто будет обнимать? Неясно. Скажем иначе. Лежал он на гигантском диване с задранной кверху ногой. Нога была задрана кверху по причине подложенной подушки и напоминала жерло пушки; смотрела на кухонную дверь. Ему нравилось лежать и рассматривать потолок, и при этом думать про разные интересные вещи. Обычно, но не сейчас, когда лежание было насильственным. И мысли какие-то депрессивные лезли в голову. Про смысл жизни, планы на будущее, которых нет, а время идет, пора определиться, дерево хотя бы посадить. Где? У него нет и кусочка земли. Он представил, что у него есть дача, где растут редиска и клубника. Можно еще зеленый лук и салат. Нарезать, залить сметанкой, добавить сваренное вкрутую яйцо или парочку, посолить хорошенько и… Монах сглатывает слюну, с отвращением переводит взгляд на миску с недоеденной овсяной кашей на журнальном столике и кружку молока. Тоскливо рассматривает ногу в гипсовой упаковке. Потом закрывает глаза и пытается вздремнуть. Но сон не идет. И опять всякие дурацкие мысли. Интернет надоел, ящик надоел, местная пресса… тьфу! сплетни и реклама, книга не читается, не растет кокос. Кроссворды… опять тьфу! Идиотские вопросы, идиотские ответы. Например, концерт для зрителей. Одиннадцать букв. Ну-ка! Да будь вы хоть семи пядей… Цветомузыка! Концерт для зрителей это цветомузыка. Ну не япона мама, как говорит Жорик. А золотое перо Лео Глюк, он же Леша Добродеев, тоже отличилось, сообщив про кассовый аппарат позапрошлого века, найденный на Марсе. Скучно, господа. Даже про зачавшую от марсианина барышню было креативнее. Кризис жанра. Два месяца! Сколько, сколько? В больнице сказали два! Столько не живут. Монах закрывает глаза в знак протеста против невыносимо черной полосы бытия и складывает на груди руки. Представляет себя с горящей свечкой в холодных пальцах, где-то поет ангельский хор и курится удушливая смола. Кто-то из присутствующих живых покашливает, кто-то чихает или чешется, кто-то выстукивает эсэмэску. Прощальная панихида. Тьфу! Все, докатились, что называется. Ладно, сказал он себе, хорош ныть. Повторяй: я хладнокровен как удав. Точка. Десять раз! Ну! Как большой и длинный удав! И толстый. Монах… Олег Христофорович Монахов – оптимистический реалист по жизни, во всяком случае, таковым являлся до сих пор. Кроме того, личность несколько необычная. Чем же это необычная, спросит читатель. Да взять хотя бы внешность! Толст, большеголов, с длинными русыми волосами, скрученными в узел на затылке, рыжей окладистой бородой, с голубыми детскими глазами, полными наивного любопытства, хотя далеко не дурак и айкью у него дай бог всякому. Поигрывает, чувствуя себя актером в театре по имени жизнь, ничего не воспринимает всерьез, благодушен, всем доволен и кушает, что дают. Уверен, что там, за пределами, нас ожидают приятные сюрпризы, так как материя нескончаема. Циник и волхв… где-то. Циник потому что знает человеческую породу и ее всякие мелкие полупристойные умо– и телодвижения, снисходителен, никого не судит, а при случае и сам способен… гм… но только для пользы дела, а также из любопытства. А волхв… тут сложнее. Монах вполне искренне считает себя волхвом. Я, конечно, не господь бог, говорит он с присущей ему скромностью, а лишь всего-навсего маленький незаметный волхв с детективным уклоном и легким даром ясновидения. Как-то так. Зачатки ясновидения, внезапные озарения и догадки, интуиция, вещие сны… да, да! Вообще, если любой… повторяем: любой! индивид отвлечется от мобильника, Интернета, сплетен и семейных разборок, а сядет и задумается и пропустит через умственное сито события сегодня, вчера и всей жизни в целом, да проанализирует ляпы и промахи, да истолкует должным образом, то обнаружит, что всю дорогу одни и те же грабли, что судьба рисовала знаки, подавала сигналы и вопила «SOS», а он не внимал и лез напролом. В итоге… сами понимаете. Тут главное прислушаться. Желательно в тишине. У Монаха привычка степенно пропускать бороду через пятерню – так легче думается. Вот идет он по улице в широких полотняных штанах, в необъятной футболке, в матерчатых китайских тапочках с драконами, с рыжей бородищей и узлом волос на затылке – не торопясь, слегка раскачиваясь для равновесия, на лице задумчивость и благость, а бабульки вокруг крестятся, принимая его за служителя культа. Лепота! Он же серьезно кивает и осеняет их неспешным мановением толстой длани. В свое время он практиковал как экстрасенс и целитель, причем весьма успешно. Был такой период в его пестрой биографии. А еще он преподавал физику в местном педвузе, защитил кандидатскую. Иногда, в зависимости от аудитории, рекомендуется профессором. Потом перекинулся на психологию, стремясь разобраться в душе как собственной, так и страждущих. Он был женат три раза, и жены его были красавицами и умницами, и дружеские отношения сохранялись после разводов… Так какого рожна надо, возможно, спросит читатель. Именно! Но беда в том, что он всегда сбегает. Только согреет место, встретит замечательную женщину, и карьера попрет, как вдруг одномоментно и бесповоротно сыплется и рушится вся его жизнь! Просыпается в нем что-то и толкает, толкает вон из города, на волю, топать вдаль с неподъемным рюкзаком за плечами, ночевать в чистом поле и пить из ручья. Бродяжничать, одним словом. И тогда он все бросает: и жен, и насиженное место, и друзей, и летит куда глаза глядят. В Монголию, в тайгу, в Непал или в Индию. И там, затерявшись в непроходимых дебрях, сидит неподвижно на большом валуне, смотрит на заснеженные горные пики и любуется цветущими белыми и красными олеандрами; в прищуренных глазах отражается хрустальный рассвет. Безмятежность, покой, отрешенность, сложенные на коленях руки… Нирвана. Счастье. Постижение. Монах понимает в травах, ему сварить любое снадобье раз плюнуть. Он чувствует, что нужно смешать, и куда намазать, и сколько принять внутрь, чтобы не простудиться. Или взлететь. И спишь после приема как младенец, и видишь сны. Правда, потом их трудно, почти невозможно вспомнить – только и остается чувство, что осмыслилась и доказалась некая суперзадача, а вот какая – увы. Зато наутро выспавшийся индивидуум свеж и бодр, мыслительные шестеренки крутятся будь здоров, мысль бежит вприпрыжку, голова варит, и всякая проблема, непосильная вчера, разрешается на счет раз-два. И никакого похмельного синдрома. С журналистом Алексеем Генриховичем Добродеевым, местным золотым пером, гордостью «Вечерней лошади» – рабочий псевдоним Лео Глюк, вернее, один из, – Монах познакомился, можно сказать, вполне случайно. Что называется, судьба свела. Его попросили разобраться с убийствами девушек по вызову, тут-то они и столкнулись…[2] С какого перепугу, спрашивается. В смысле, с какого перепугу попросили. Он что, частный сыщик? Оперативник на пенсии? Нет, нет и нет. Монах не частный сыщик и не оперативник на пенсии, а попросили его по той простой причине, что пару лет назад он открыл в сети сайт под названием «Бюро случайных находок» – накатило настроение, соскучился по людям, скитаясь в тайге, и захотелось новых прекрасных жизненных смыслов. Поместил собственную фотографию для наглядности и пообещал помощь бывалого человека и путешественника под девизом: «Не бывает безвыходных ситуаций» всем попавшим в тупиковое положение. На фотке большой внушительный человек с рыжей бородой в голубой джинсовой рубашке; щурится на солнце, слегка улыбается, руки сложены на мощной груди. Нельзя сказать, что от желающих отбоя не было, за весь отчетный период позвонили и попросили о помощи всего-навсего четверо. Из них двое каких-то психов, а другие двое оказались в масть. В итоге Монах раскрутил два красивых дела, из тех, что называется, резонансных, обскакав оперативников, в результате чего уверовал в свой детективный гений. Нет, не так. Он подтвердил свой детективный гений, в котором никогда не сомневался, просто руки не доходили попробовать. Да, так о чем мы? Об исторической встрече Монаха и Добродеева. Эти двое сразу нашли общий язык, заключили союз о творческой взаимопомощи и родили «Детективный клуб толстых и красивых любителей пива». Усовершенствованное название: «Детективный клуб толстых и красивых любителей пива и подвешивателей официальных версий». Монах был интеллектуальным двигателем и аналитиком, а Добродеев добытчиком информации из самых достоверных источников, так как у него везде все схвачено; он также подставлял плечо и разделял самые бредовые идеи Монаха по причине некоторой склонности к аферам и мистификациям. Бар «Тутси» стал явочной квартирой Клуба. Тот самый, где барменом добряк Митрич, он же хозяин заведения. Добавьте сюда фирменные бутерброды с копченой колбасой и маринованным огурчиком и замечательное пиво! И девушку, которая поет по субботам – не дешевую попсу, а настоящие старинные романсы, а также из бардов, – и фотографии местных и залетных знаменитостей, и вам сразу станет ясно, что «Тутси» – бар для понимающих: без криков, скандалов и мордобоя, с теплой, почти семейной атмосферой в духе этакого слегка ностальгического ретро… Между побегами на волю Монах проживал в семье друга детства Жорика Шумейко, о котором уже было упомянуто ранее, и его жены Анжелики. Это была та еще семейка добродушных раздолбаев, с тремя детишками: крикливыми девчонками Маркой и Кусей и его крестником, тезкой Олежкой, а еще с кошками, собаками и хомяком и без продыху вопящим зомбоящиком. И Монах часто говорил Добродееву, как хорошо было бы заиметь отдельную квартиру, повесить везде жалюзи – упаси бог, никаких тряпок, – и балконную дверь держать открытой, зимой тоже, чтобы залетали снежинки. И вот свершилось! Квартира есть, жалюзи повешены и приобретен безразмерный диван. Правда, сейчас лето, снежинки не залетают, а залетал еще недавно тополиный пух, от которого чешется в носу. Жить да радоваться. Так нет же! Чертова зебра и чертов козел! Одна радость – прекрасная самаритянка, чьи мягкие колени до сих пор ощущает Монахов затылок. И сладкие духи… Он задремал, и снилась ему прекрасная незнакомка. Она вела Монаха за руку через бесконечную зебру, оборачивалась, кивала и улыбалась. Он покорно шел, держа ее за руку, кивал и улыбался в ответ… Разбудил его скрежет ключа в замочной скважине. Ключи у Леши Добродеева и Жорика. Кто? Монах поставил на Жорика с кастрюлями и проиграл. Это был журналист. Он влетел в комнату, лучась наигранным весельем, с ворохом местных газет, свертками из «Магнолии», от которых по квартире распространился божественный запах копченостей, и оптимистично закричал: – Ну-с, как дела у нашего болезного? Не скучаем? Чем занимаемся? Что новенького? Не разбудил? Монах поморщился и промолчал. Ему пришло в голову, что все идиоты думают, что именно так нужно говорить с больными… так сказать, вселять оптимизм и волю к победе. И спросил себя, а если бы это, к примеру, Добродеев лежал с ногой, а он, Монах, его навестил – что бы он сказал? Тоже орал бы как ненормальный? – А я тут принес перекусить! – продолжал радостно журналист. – А пиво? – перебил Монах. – Врач сказал, лучше воздержаться. – Ага, а то не срастется. Хочу пива. И мяса. Ненавижу овсянку! Анжелика как с цепи сорвалась, с утречка пораньше уже тут как тут и варит эту дрянь, причем без соли. И яйца вкрутую. Это же пытка! – Я принес шампанское. Мясо тоже. – Шампанское? – поразился Монах. – На хрен? Терпеть не могу шампанское. У тебя что, день рождения? – У нас гости, Христофорыч. – Добродеев посмотрел на часы. – Через полчаса. – Какие еще гости? – Увидишь! Ты умывался? Зубы чистил? Я бы на твоем месте переоделся, футболка у тебя не того-с… – Лео, в чем дело? Но Добродеев уже суетился на кухне. Надел фартук с экзотическими фруктами, подарок Анжелики, и суетился. До Монаха долетало звяканье посуды, шум льющейся воды, хлопанье дверцы холодильника. Кроме того, Добродеев громко пел свою любимую арию Вертера: о, не буди меня, зефир весны младой, о не буди-и-и меня… Пел он с чувством, подвывал и дребезжал голосом, и Монах вспомнил, как однажды ехал по проселочной дороге в трясущемся вонючем автобусе, в богом забытой глубокой провинции, а полная женщина рядом везла в мешке крошечного поросенка; тот выглядывал из мешка и пытался выбраться, а она пихала его обратно, и он взвизгивал. Было душно, автобус трясло, поросенок визжал, народ громко переговаривался, на заднем сиденье пили, крякали и закусывали. А потом пели, тоже взвизгивая на ухабах. Добрая домашняя обстановка. Эх, сколько воды с тех пор утекло, и поросенка, поди, уже нет в живых, и не вспоминал Монах о нем никогда, а вот поди ж ты, накатило! Он потянулся за костылями; с трудом поднялся с дивана. Доковылял до кухни, стал в дверях: – Где ты ее отловил? – Кого? – удивился Добродеев, отрываясь от снеди, которую раскладывал в тарелки. – Марину. – Монах сглотнул – пахло восхитительно, и вспомнил овсянку на журнальном столике. – Откуда ты… – вытаращил глаза журналист. Монах красноречиво приподнял бровь и покачал головой. – Ладно, ладно, волхв, сдаюсь! – Добродеев поднял руки. – Я думал, ты в отключке, а ты подслушивал. Красивая женщина, Христофорыч. И если ты сачканешь… не знаю! Имей в виду, тебе давно пора остепеняться, такие женщины на вес золота, и вообще… – Она не замужем? – В разводе. Детей нет. Маленький торговый бизнес. Это фарт, Христофорыч. Расспрашивала про тебя, кто такой, женат, любимая женщина, характер, привычки, пьет, курит… все такое. Знаешь, какие женщины. – Что ты ей сказал? – Что ты предприниматель, одинок, в душе романтик и путешественник. Прекрасный пол вешается на шею, но ты отодвигаешь, так как ждешь настоящей любви. Причем некурящий трезвенник. Про пиво я не упоминал. Монах хмыкнул и спросил: – Как ты на нее вышел? – Прочитал протокол и позвонил. У меня там свой человек. Встретились, поговорили. Охи, ахи, как он там, жив ли. Ну и… вот. Между прочим, я подкинул ей адрес твоего сайта. А через пару дней она звонит, спрашивает о тебе, снова ахи, охи, я и пригласил. А что? Не рад? – В мужчине должна быть тайна, Лео. И нечего трепать за моей спиной. Добродеев окинул взглядом внушительную фигуру Монаха и сказал: – Христофорыч, в тебе еще много тайн. Если ты, беспомощный, лежа на асфальте, произвел на нее такое неизгладимое впечатление, то сейчас тебе и карты в руки. Материнский инстинкт еще никто не отменял. Ты бледен, молчалив, на твоем лице печать страдания и боли, ты одинок, ты… Неизвестно, до чего бы еще договорился Добродеев, но тут раздался неприятный дребезжащий звук дверного звонка. Оба вздрогнули и уставились друг на друга. Монах разгладил бороду, Добродеев сдернул с себя фартук… Глава 3 Странная история Толстая одышливая женщина в зеленых лосинах и свободной пестрой блузе с раздражением давила на кнопку звонка. Снова и снова. Потом вытащила мобильный телефон, набрала номер. Приложила к уху и долго слушала, бормоча ругательства; потом с раздражением сунула его в сумку. Напоследок пнула дверь ногой в золотой сандалии, собираясь уходить. К ее изумлению, дверь приоткрылась. Черт, открыто! Этот халдей забыл запереть дверь! Или чего похуже – вообще свалил, и плакали ее денежки. Она ворвалась в квартиру, пролетела по коридору, отметила горящую люстру и свет в кухне и распахнула дверь в крошечную спальню. На миг застыла на пороге и, уронив увесистую торбу, тяжело осела на пол. Сидела, выпучив глаза, хватая воздух по-рыбьи раскрытым ртом, прижав к сердцу руку. Разлетелись по полу ключи, монетки, косметика, шоколадка и пластиковая заколка для волос. Разлетелись какие-то бумажки и несколько мятых купюр. Горел торшер под красным абажуром, где-то работал телевизор и капала вода из крана. Тишина квартиры впитала и втянула в себя всякие мелкие звуки и звучки, стала густой и тягучей; неприятный затхлый запах старых вещей органично сочетался с ней; красный полумрак в спальне был вполне тошнотворен. И тошнотворным было зрелище обнаженного человека на разобранной кровати. Запрокинутая голова, разбросанные в стороны руки и общая неподвижность не оставляли сомнения, что человек был мертв. Кожа его была слишком белой, до синевы, мускулы рук и ног, казалось, были напряжены; белое постельное белье казалось красным в свете торшера… …Майор Мельник поднялся на третий этаж, тяжело уставился на толстую растрепанную женщину в расстегнутой пестрой блузке – она поджидала его, прислонившись к стене. Вы, спросил он, и она кивнула, облизнув сухие губы. Где, спросил майор Мельник, и она дернула головой на дверь. Понятно, сказал он и толкнул дверь. Майор Мельник был мрачным, очень спокойным и немногословным опером, много повидавшим за свою оперативную карьеру. Он никогда не удивлялся и не улыбался, от его пытливого взгляда не ускользала ни малейшая мелочь, он умел слушать и задавать вопросы. Причем задавал он их не только словами, а еще вздергиванием бровей, почесыванием носа, наклоном головы, и было сразу видно, что он не верит, сомневается или предлагает уточнить сказанное. Прозвище у него было Робокоп из-за манеры сидеть неподвижно и напряженно думать. Стороннему наблюдателю казалось, он видит, как размеренно и неторопливо вращаются шестеренки и всякие колесики в крупной голове майора. Майор Мельник был крупным молчаливым мужчиной с тяжелым испытующим взглядом. Попав под прицел его взгляда, даже невиновный человек, еще минуту назад вполне благополучный и уверенный в себе, тут же поднял бы руки вверх и сдался в плен без единого выстрела. Майор Мельник никогда не улыбался. Майор Мельник был нетороплив, спокоен, пил умеренно, взяв след, уже не сворачивал в сторону и не торопясь шел к финишу. Была у него особенность, о которой ходили анекдоты: обостренное чувство времени. Он никогда не говорил, допустим, выходя в кафешку по соседству, вернусь через пятнадцать минут, а уточнял: вернусь через четырнадцать с половиной. Коллеги неоднократно бились об заклад, и те, кто сомневался, проигрывали: майор Мельник возвращался ровно через четырнадцать с половиной минут. Он прошел через прихожую, заглянул в кухню, отметил, что везде горит свет, несмотря на середину дня. Прошел через гостиную и встал на пороге спальни. Из-за его плеча выглядывал судмедэксперт Лисица, маленький седенький старичок-боровичок, бодрый и свежий как всегда, оптимист по жизни, благоухающий хорошей туалетной водой и свежевыглаженной рубашкой. Из-за красноватого света торшера спальня казалась гротом. На красных простынях лежал мужчина. Лисица издал звук, похожий на кряканье, похоже, у него перехватило дыхание. Мужчина был обнажен – тело его неприятно белело на красном, – с руками, привязанными к спинке кровати; голова его была неестественно свернута набок, глаза уставились в угол комнаты, рот мучительно оскален… – Это ваш родственник? – спросил Мельник женщину; бледная, с вытаращенными глазами, она смотрела бессмысленно и явно не понимала. – Воды? – Она все еще не понимала. – Кто вы такая? Как попали в квартиру? – Это моя квартира, я сдаю… – Она облизнула сухие губы. – Есть договор… ага. – Имя? – Чье? – Ваше. Документы есть? – Есть! – Она засуетилась, раскрыла торбу, достала паспорт. – Вот! Галина Андреевна Крутовая, на пенсии… ага, не работаю… уже пять лет, иногда подрабатываю… – Полуоткрыв рот от напряжения, она уставилась на него в упор, боясь пропустить хоть слово. Майор Мельник перелистал паспорт, поднял на нее тяжелый взгляд: – Как зовут жильца? – Леня… Леонид Семенович Краснов. У меня документ есть… договор! И паспортные данные… все! – Как давно он снимает квартиру? – Четыре месяца… будет через неделю, заехал в конце апреля, двадцатого числа. Я вообще-то мужикам не сдаю, загадят, неряхи, девок водят, пьянки-гулянки… в смысле, беру всегда девочек, а тут знакомый попросил… – Она снова облизнула губы и поправила волосы; на скулах появился румянец; она все время сглатывала и поводила шеей. – Кто? – Боря Крючков, бармен… раньше работали вместе, в ресторане «Прадо», я поваром, он барменом, только… – Она осеклась. – Что? – Ну… всякое говорили, знаете, какие люди, сбрешут и не почешутся… черноротые… вроде кинул он кого-то на бабки… – промямлила она, ежась под пристальным взглядом майора; на лице ее рисовалась досада, она жалела, что распустила язык, но удержаться не могла – ей нужно было выговориться, ее била дрожь, слова вылетали сами, ее несло. – Ну типа… не знаю точно, говорили, что-то вроде с менеджером не поделили, и его… в смысле, ушел. Он ничего, только пьющий, ага… а так нормальный. – Стремясь унять дрожь, она сцепила пальцы. – Где его можно найти? – В «Сове»… в смысле «Белая сова», ресторан… ночной типа. По сменам… ага. – Воды? – тяжело спросил майор Мельник, сверля ее неприятным взглядом исподлобья. – Чего? – испугалась она. – Водички не хотите? – А! Нет… спасибо. Да! Выпью… я сама, можно? Она тяжело поднялась, шагнула к буфету, достала чашку. Майор Мельник смотрел, как она пьет, шумно глотая, оживая на глазах, как пойманная рыба. Она ему не нравилась – хабалка, крикливая скандалистка, чума для соседей, но это к делу не относилось, она могла быть какой угодно. Она не убийца… во всяком случае, вряд ли. – Что вы знаете о жильце? – Он приезжий, вроде за границей жил, говорил, работал по компьютерам, этим… программистом! Вроде в Чехословакии, ага. Вернулся, говорил, надоело, народ неприветливый, одни жлобы, за копейку удавятся, менты… в смысле полиция всюду лезет, ни посидеть нормально, ни погулять… Он там тоже снимал, комнату, а у меня за те же бабки вся квартира. Вот он и вернулся. – Он работал? Она нахмурилась. – Нет вроде. И задолжал за два месяца. Говорил, вот-вот устроюсь, уже есть хорошее место, чтобы я сердце не рвала… ага. Я и пришла, звоню-звоню, а он не открывает. У меня есть ключ, но я ж хотела по-людски, а он не открывает… – Во сколько это было? – Часов? Наверное, десять с минутами. Он еще спит в такое время, он рано не встает, я с утречка, чтоб застать. А дверь-то была открытая, как сквозняк дунул, она и щелкнула. Я еще подумала, что он забыл запереть, охламон, так весь дом вынесут, заскакиваю, а тут везде свет горит, бегу в кухню, никого нету, в залу, тоже никого, в спальню, а он там… я чуть умом не тронулась! Стою, глазам своим не верю! В страшном сне такое… мамочки родные! Сердце выскакивает! Голый… ну совсем без ничего, привязанный… как в кино, и смотрит в угол. И красный свет… торшер горит. – Она прижимает ладони к щекам. – Век не забуду! Стою, как прикипела, а потом вдруг повело, я хватаюсь за дверь, чувствую, сердце останавливается… Кое-как я оттуда ходу, в зале достаю телефон и ну вам звонить… а сама слушаю, а вдруг он там шевелится… а потом меня как по голове хватило, а вдруг кто живой есть в квартире, я ходу оттуда! Вас на лестнице дожидалась… – Где его документы? – В серванте должно, больше негде… достать? – Мы сами. – Он кивнул парню в черной куртке; тот стал вытаскивать ящики серванта и рассматривать содержимое. Взяв за уголок паспорт, он передал его майору. Тот перелистнул. Леонид Семенович Краснов, тридцать пять, местный уроженец. – Девушки к нему ходили? – спросил майор Мельник. – Или парни? Женщина, раскрыв рот от напряжения, всматривалась в бесстрастное лицо майора. – В смысле, гулянки? Не было ничего такого! Соседка Анюта, моя давняя подруга, говорила, тихо, пристойно. Приходила девушка… – она понизила голос до шепота, – на ночь! Ну, пришла и ушла. Тихо, ни музыки, ни криков… знаете, как бывает! У меня знакомая сдает, так они, охламоны, чего удумали… – Галина Андреевна, вы сказали, задолжал за квартиру, так? – Она кивнула и облизнула губы. – Значит, поначалу платил, а потом перестал, и не работал, вы сказали. – Ну да! Говорил, вот-вот заплотит, ага. Может, нашел работу, не скажу, не знаю. Я ему говорила, ты бы, Леня, делом занялся, специальность у тебя есть, а он говорит, будь спок, тетя Галя… он меня тетя Галя называл, прикалывался вроде, а я его племянничек, будь спок, говорит, уже пошла карта… – Он играл? – Да нет вроде, я сама подумала, спрашиваю, ты чего, дурачок, в карты играешь или, не дай бог, в этом… в казино? Смотри, без штанов останешься. А он – никогда не играл и не играю. Я, говорит, в жизнь играю. Во как! – Что он имел в виду, не знаете? Она пожимает плечами. – Да он вообще много чего говорил, всего и не упомнишь. Дурачился. Может, жениться надумал, а чего, парень видный и чисто себя содержал, вон, сколько всяких шампуней да лосьонов в ванной, чисто девка. – То есть он был холост? – Штампа нет, я смотрела. Я всегда смотрю, с женой оно бы поспокойнее, да очень Боря просил… Крючков. Я и взяла, хоть и холостой. От холостых одни хлопоты, вот помню как-то… – Как зовут соседку? – снова перебил майор. – Анюта. Анна Савельевна Топорова, восьмая квартира, ага. – Она даже рукой махнула в сторону двери для наглядности. Она уже пришла в себя, страх ушел, появилось возбуждение, на щеках вспыхнул кирпичный румянец; она поминутно облизывала сухие губы и утирала пальцами уголки рта. Майор Мельник посмотрел на помощника, и тот выскользнул из комнаты. Соседка, низенькая рыхлая тетка средних лет в цветастом халате, с розовыми бигуди на голове, вошла с опаской, встала на пороге. – Добрый день, Анна Савельевна. Садитесь. Я… – Галя, что случилось? – простонала соседка. – Пришел… – она кивнула на оперативника, – говорит, прошу к соседям, побыстрее, я в халате как была… – Леню нашего убили! – закричала Галя, скривив рот, и зарыдала. – Черт! – пробормотал майор Мельник. – Слава, принеси воды! – Как убили? – Соседка схватилась за сердце. – Леню? Кто? Когда? Ограбили? – Анна Савельевна, сядьте! – майор повысил голос. Он хотел добавить: – Прекратить балаган! – но усилием воли сдержался. Ничего нового от соседки они не узнали. Леня был хороший, веселый, помог однажды занести сумку, вкрутил лампочку в коридоре, починил замок, никого не водил, не шумел, заскочил одолжить соль, два раза, забыл купить. Была девушка, молодая… из этих! Вздернутая красноречиво бровь и короткая пауза. Намазанная и почти голая, голос хриплый и духами всю площадку провоняла. – Я еще подумала, приличный парень… утром позвонила Гале, помнишь? Притона нам тут еще не хватало! Один раз. Я ему на другой день, ты что же такое творишь, парень, да на ней же клейма негде ставить! А болячку какую подхватишь, а? А он зубы скалит, говорит, это сестра друга, пришла за книжкой. За книжкой! А то я не вижу. – Анна Савельевна, а мужчины к нему не ходили? Никого не видели? Друзья, может. – Мужчины? – Она задумалась. – Был! Был один! Высокий, рожа бандитская, голова бритая, черная, а морда, наоборот, небритая. Тоже черная! В черной кожаной куртке. Как сейчас помню, я еще подумала, ну, чистый бандюк. Сказала Леньке, ты, говорю, аккуратнее с дружбанами, а то ограбит, и код от подъезда не давай. А он обратно зубы скалит, не боись, тетя Аня, этот не ограбит. А самого, вишь, убили. – Это Боря Крючков, – подала голос Галина Андреевна. – Я его знаю, он мухи не обидит. – Бармен из «Белой совы»? – уточнил майор Мельник. – Ага, я ж говорила, это он попросил сдать квартиру, я уже хотела ему звонить, что жилец не платит… – Анна Савельевна, вы что-нибудь слышали ночью? Она наморщила лоб. – Нет, – сказала с сожалением. – Хотя… был звонок в дверь вроде… – Во сколько? – После двенадцати, я уже спала… думала, приснилось. – Постарайтесь припомнить. Может, голоса, возня, шум. Она уставилась на потолок, приоткрыла рот. – Вроде голоса были… вы сказали, я вроде теперь припоминаю. Точно! Голоса! Ленькин и еще… – Голос женский? Она снова задумалась. – Мужской вроде, – сказала наконец. – Точно, мужской. Или… вроде как вскрик… знаете, встретились, по спине друг друга хлопают, гогочут. Вроде мужской… это что же тогда получается? Галина Андреевна ахнула и прикрыла рот рукой. Майор Мельник и оперативник переглянулись. Резкий аккорд бравурной мелодии заставил их вздрогнуть. – Его мобильник, – пробормотала Галина Андреевна. – Господи! – Она перекрестилась… Глава 4 Сострадание и гуманность, а также по делу Добродеев побежал открывать. Монах, сообразивший, что добежать до дивана ему не удастся, остался стоять у кухонной двери. Он поправил пучок волос на макушке и одернул футболку. Огладил бороду. Тут же зачесалось под левой лопаткой, и он, изогнувшись, почесался о дверной косяк. Ему пришло в голову, что он отвык принимать женщин у себя дома, стесняется своей громадной ноги, костылей и… и… вообще. Кроме того… черт, кажется, не умывался сегодня. Ну, Лео, погоди! Не мог предупредить заранее. Будь проще, тут же одернул себя Монах, соберись. Женщины всегда ценили в тебе силу духа, уверенность в завтрашнем дне и умение понять. Нам всем кажется, что нас не понимают… Нас действительно не понимают, фразы, сказанные или подуманные о нас: «Что эта идиотка мелет?» или: «Он что, совсем охренел?» стали расхожими, но у всякого внимающего индивидуума есть выбор: либо сказать, что думаешь, либо соврать: «Ах, как я вас понимаю!» Второе предпочтительнее, людям нравится позитив. Ну и дайте им позитив, жалко, что ли? – Олег Христофорович, дорогой! – вскричала появившаяся на пороге блондинка, бросаясь к нему и заключая его в объятия. – Слава богу, вы живы! Я места себе не находила, вы даже не представляете! И главное, понятия не имею, где вас искать. Звонила в полицию, они сказали, что адресов не сообщают, сказали, позвонить в больницы и морги или в адресное, а я же ничего о вас не знаю! Я лепечу, почему в морги, он же живой… А потом сообразила позвонить в газету и попросила господина Добродеева… вспомнила, как он представлялся полицейскому. И тут вдруг он сам звонит! И вот я здесь. Монах затаил дыхание; у него зачесалось в правом ухе – срезонировал ее высокий голос, а прекрасные пушистые завитки защекотали нос. Черт! Ну, Лео, погоди! У него даже слезы навернулись, так чесался нос. Гостья оторвалась от Монаха и воскликнула: – Не плачьте, Олег, а то я сама сейчас расплачусь! Поверьте, все будет хорошо. Добродеев рядом приятно улыбался. Около него стояла неизвестная молодая женщина. Монах уставился на нее во все глаза. Интересная складывалась ситуация – он разглядывал незнакомку, находясь в объятиях другой женщины, и при этом мечтал почесать нос. Стареем, мелькнуло в голове. Незнакомка была небольшая, тонкая, со светлыми волосами, стянутыми в хвост на затылке. Лицо у нее было очень серьезное, брови слегка нахмурены; была она не накрашена, в черном платье, что составляло разительный контраст с яркой и шумной Мариной. – Это Диана, моя подруга, – сказала Марина, отрываясь от Монаха. – Ничего, что мы вместе? Диночка, это Олег Христофорович! Девушка кивнула; Монах протянул руку, она протянула в ответ свою. Рука у нее была маленькая и сильная. – Можно Олег. Очень рад, Диана. Добро пожаловать. Правда, я не в лучшей форме. Знаете, если бы не ваша подруга… – Это правда, что вы ясновидящий? – спросила Диана, разглядывая Монаха. Тот втянул живот; смотрел на Диану, все еще приобнимая Марину – поверх ее плеча. – Скорее, экстрасенс, – поспешил Добродеев. – Сумасшедшая интуиция. Сайт видели? – Леша преувеличивает мои скромные возможности, – сказал Монах. – Газетчики – известные… э-э-э… – он запнулся, – такие пули отольют, что только держись. Такие, право… фантазеры. – Последнее слово прозвучало как ругательство. – Прошу в гостиную, девушки! Он пропустил девушек вперед и бодро заскакал следом. Добродеев убежал на кухню. Марина крикнула ему вслед: – Женская рука нужна? – Очень нужна! – закричал Добродеев из кухни. – Всегда нужна! – Бегу! – Марина побежала из гостиной. Монах и Диана остались одни. – Прошу вас! – Монах повел рукой в сторону дивана и тут же покачнулся, потеряв равновесие. Диана вскрикнула, бросаясь к нему, ухватила за плечо. Монах оперся спиной о стену, с трудом удерживаясь на ногах. Пробормотал: – Диана, вы меня спасли! Вам бы лучше отойти… на всякий случай. – Я сильная, не бойтесь! Вам нужно прилечь, Олег. Держитесь за меня. Они доковыляли до дивана, и Монах с облегчением опустился между подушек, откинулся на спинку, закрыл глаза. Он слегка переигрывал, делая вид, что смертельно болен, причем и сам не понимал, зачем. Возможно, ему хотелось понравиться Диане, возможно, он чувствовал ее неуверенность и напряжение, и ему хотелось ее переключить. Оправдывая свое реноме экстрасенса, Монах чувствовал, что их визит не просто визит вежливости – и сайт они читали, и присматривается Диана к нему, и Марина убежала, оставив их наедине. Короче, как любит говорить друг детства Жорик Шумейко, какого рожна им надо? – Это хорошо, что его задержали, многих никогда не могут найти, – вдруг сказала Диана. Монах не сразу сообразил, что она имеет в виду сбившего его водителя. – Это счастье, что вы живы. – Она смотрела на него немигающими серыми глазами, очень серьезно, сочувствуя. Ее бледное лицо было сосредоточено, брови нахмурены; Диана смотрела на него и в то же время словно прислушивалась к чему-то или кому-то, к голосам, которые были слышны только ей. – Что у вас случилось, Диана? – спросил Монах и похлопал около себя ладошкой: садись, мол, в ногах правды нет. Диана опустилась на диван рядом с Монахом. – Марина говорит, вы волхв. Это правда? – Как вам сказать… – Монах сделал вид, что смутился. – Леша очень высокого мнения о моих скромных способностях. – Так вы не волхв? – Она смотрела на него в упор, и он подумал, что глаза у нее странного фиолетового цвета… аметистовые. И в то же время серые. – Волхв, только это между нами. Он добился того, что она улыбнулась. Но глаза оставались настороженными, и он повторил: – Так что же у вас стряслось? Он хотел добавить, кто умер, но удержался, подумав, что шутка может оказаться пророческой. Тем более она в черном… траур? Или просто любимый цвет? Вообще, странноватая девушка… взгляд напряженный, реакция замедленная, отсутствует готовность рассмеяться шутке… взять Марину! Подруги, а такие разные. Пришла в гости к незнакомому человеку… она не из тех, кто с готовностью ходит в гости к незнакомым людям… мужчинам. Он попытался представить, чем она занимается… Учительница? Воспитатель в детском саду? Дрессировщица мелких животных? Ящериц? Почему ящериц, интересно? Немигающий взгляд и скупость в движениях. Она словно застывает, в упор разглядывая собеседника. Врач? Сиделка? Спокойная, немногословная, внимательная. Манера рассматривать… долго смотреть, запоминая мельчайшую деталь, всякий мелкий штрих, переносить на бумагу, часто повторяя рисунок… орнамент? Декорум? Терпение, сосредоточенность… Вышивальщица? Дизайнер… одежда или украшения? Рисовальщица? Иллюстратор? Горячо! – Вы художница? – вдруг спросил он. – Я? – она опешила. – Откуда… как вы догадались? Марина сказала? – Я же волхв, забыли? С Мариной я не общался с того самого рокового дня. – Значит, это не шутка? – Какие уж шутки. И вообще, мне две тысячи лет. Я вас слушаю, Диана. Кстати, вашему имени три тысячи лет. Очень старое имя, что налагает определенные обязательства… – Я читала. Энергичная, жизнерадостная, светлая… это не про меня. – Это общие слова, они ничего не значат. Диана – охотница, ее невозможно сбить с пути, она идет до конца. Это характер. Вы не увлекаетесь альпинизмом? Она снова улыбнулась и покачала головой. – Я вас слушаю, – повторил он. – Убили моего друга… – сказала она. Монах молчал, ждал. Тишина прерывалась далеким смехом Марины и рокочущим басом Добродеева. – Ко мне приходил следователь, допрашивал. Они нашли меня по мобильному телефону. Я позвонила, а ответил этот человек, майор Мельник… – Майор Мельник! – воскликнул Монах. – Вы его знаете? – Знаю. Мы с Добродеевым оба его знаем, пересекались. Дельный товарищ. Вы сказали, убили… – Убили. Понимаете, это просто… нелепость, у него никого здесь не было, он в городе недавно. Последние несколько лет жил за границей, приехал меньше полугода назад… – Вы знали его раньше? – Нет, мы познакомились через Интернет, случайно, я увидела его страничку на сайте знакомств… Знаете, иногда любопытства ради просматриваю. У Леонида хорошее чувство юмора, теплое, мягкое… Его зовут Леонид… звали. Рассказала Марине, она настояла, чтобы я ему позвонила. Ну, я позвонила, а он предложил встретиться. Я пригласила его к Марине, хотела, чтобы она на него посмотрела. В смысле, в ее бутик. Он в Мегацентре, легко найти. Я все равно собиралась занести ей шарфы… – Шарфы? – удивился Монах. – Вы вяжете шарфы? Вы модельер одежды? Она улыбнулась. – Я их не вяжу, я их расписываю. Работаю в манере тайского батика, закончила там школу. Но их дизайны и краски слишком яркие, у меня свои. Я просто использую их технологии. – Никогда не видел росписи по шелку, хотя бывал в тех краях. – Мужчины не обращают внимания на такие вещи. – Согласен. И этот молодой человек… он молодой, не так ли? – Ему за тридцать, не знаю точно, не спрашивала. – Все-таки, почему у Марины? А не где-нибудь на нейтральной территории? Она порозовела. Сказала после паузы: – Я подумала, пусть он посмотрит на Марину… – Зачем? – Она многим нравится… – …в отличие от меня, – мысленно закончил Монах и сказал: – Тест? Подумали, что он клюнет на Марину и вопрос знакомства снимется? Она слабо улыбнулась: – Тест. Он был веселый, шутил… Марина толкала меня локтем, она все время пытается свести меня с кем-нибудь… Он мне понравился, хорошая речь, никаких словечек… вы понимаете? Монах кивнул. – То есть вы стали встречаться? – Не сразу. Он проводил меня домой и позвонил только через несколько дней… – Она замолчала, и Монах подумал, что она сейчас заплачет. – Что же с ним случилось, Диана? – Леонида убили в его квартире. Ночью, как я поняла. Вечером мы ужинали в «Белой сове», Леонид предложил остаться на программу, она начинается в одиннадцать, но я устала, и мы ушли. Он проводил меня домой, сказал, что хочет кофе или чай… – Она запнулась. – И я все время думаю… если бы я пригласила его к себе, то ничего бы не случилось… я испугалась, понимаете? Марина говорит, что я несовременная, что так нельзя, мужчины сейчас избалованы, что нужно уметь удержать… – Марина замужем? – спросил Монах. – В разводе. Она говорит, что я неправильно себя веду, что я… – Она махнула рукой. – У него кто-то был поздно вечером или ночью… он снимал квартиру. Они спрашивали про него, как долго мы встречались, что я вообще о нем знаю, кто его друзья, есть ли семья… Оказалось, я ничего о нем не знаю. Нам было хорошо вместе, мы говорили о путешествиях, он рассказывал про Словакию, он жил там несколько лет, был управляющим в большом отеле. Никогда не говорил о семье… – Диана, а у вас есть семья? Она покачала головой. Сказала после паузы: – Никого не осталось. Мама умерла полтора года назад, инсульт. Брат в Бразилии, сестра работала в нашем йога-центре… – Диана запнулась. – Она умерла четыре года назад. Они помолчали. – А друзья у вас есть? – спросил Монах. – Подруги? Марина, как я понимаю, скорее деловой партнер. – Ну… мы дружим, но… – Вы очень разные. – Да. Она очень хорошая, добрая, всегда поддерживает меня, пытается вытащить на люди. Но она… другая. Я не знаю, что теперь делать. Леонид мне нравился, я чувствовала, что он меня понимает… Он не торопил меня, понимаете? Он тоже немного старомодный… – Вы бывали у него дома? – Нет, он меня не приглашал. Я знаю, что он снимал квартиру в новостройках, говорил, что это временно, что присматривает хороший район, хочет купить что-нибудь приличное. Мы встречались в городе, бродили по парку, сидели в кафе… я подарила ему шарф… в наш последний вечер. Я теперь думаю, лучше бы я пригласила его… просто удивительно, насколько жизнь иногда зависит от совершенных мелочей. Может, тогда ничего бы не случилось. Я не понимаю, что это, почему… он не был богатым, искал работу, то есть вряд ли грабеж… У него друг в «Белой сове», он оставил нам столик. Они когда-то работали вместе, но я его никогда не видела. Я подумала, если квартира съемная, то может, пришли не к нему… он там всего несколько месяцев. Может, искали прежних жильцов… – Как его?.. – Они не сказали. Просто сообщили, что Леонид убит. Я не поверила. Мы виделись только вчера, разве может так быть? Я не знаю, что думать. Может, вы что-нибудь узнаете? Вы же экстрасенс… – Вы верите в сверхъестественные силы? – Нет. Никто не верит, пока все хорошо, а потом уже и не знаешь, во что верить, хватаешься за соломинку. Он был хороший, добрый, это чувствовалось, не нахрапистый, ничего не требовал. Не рассказывал пошлых анекдотов, вообще, говорил мало, с ним было… уютно, понимаете? С ним было уютно молчать. – Он интересовался вашей семьей? Она пожала плечами. – Как-то зашла речь, я сказала, что живу одна, что мама умерла… он ни о чем больше не спрашивал. Он был… – Она запнулась, не найдя подходящее слово. Монах выжидающе молчал; у него было чувство, что с ней нужно быть осторожным как с птицей, а то она улетит; или с фарфоровой статуэткой, которую страшно взять в руки. – Он был… деликатный и надежный. – Она наконец нашла слова. – В нем чувствовалась сила, он не суетился, не пытался понравиться, ни на чем не настаивал… «Ни на чем не настаивал…» Ну что ж, это, пожалуй, добродетель по теперешним временам. Добрый, надежный, сильный, ни на чем не настаивающий… этой девушке повезло. Тут он вспомнил, что Леонид убит, и с трудом удержал ухмылку. Некрасиво, конечно, но Монах, как известно, был циником, для него смерть просто переход в другой формат. Одинок, без семьи, без обязательств, не суетился, прекрасный слушатель… именно такой, какой ей нужен. Просто удивительно, что эти двое нашли друг друга. Они совпали зубцами как две шестеренки. И еще он подумал, что ничем хорошим их близость не могла закончиться… хотя, с чего бы это? Мало ли подходящих людей сталкиваются случайно, а потом живут и радуются? В чем дело, спросил он себя. Черт его знает… ему было трудно представить парня, подходящего по всем статьям этой несмелой одинокой девушке без семьи и друзей, художнице по шелку, домоседки. Чуткого, немногословного, тактичного, без всяких дурацких словечек и пацанских анекдотов. Это был союз, задуманный на небесах, не иначе. И вдруг такой облом. Его, кругом такого положительного, убили. Приличных парней не убивают, ну разве что кирпич упадет на голову или троллейбус наедет. В случае Леонида не было ни кирпича, ни троллейбуса. Его убили дома, ночью. Кто-то пришел и убил. Он открыл ночному гостю дверь, возможно, они обнялись, похлопали друг друга по спине; кто-то из них сказал ритуальное: «Сколько лет, сколько зим!» Потом хозяин поставил на огонь чайник, достал вино, стали вспоминать… И тот его убил. Интересно, как. Ножом? Ядом? Молотком? С какой стати? Чего-то не поделили. Старые долги и обязательства. Леонид отсутствовал несколько лет… скрывался? Он вернулся, тот его выследил и пришел. Леонид открыл дверь… Стоп! Необязательно открыл. Возможно, убийца попал в квартиру с помощью отмычки или… у него был ключ – возможно, убийца – прежний жилец, оставивший на память ключ. Если не старые долги, то что? Он пришел… зачем? Ограбить? Ночью? Грабят днем, безопаснее для грабителя, днем злоумышленник меньше бросается в глаза. Ночью всякий звук усиливается до громового раската. Да и не похоже, что было что грабить. Монах так задумался, что совершенно забыл о Диане, и, случайно наткнувшись на ее внимательный взгляд, вздрогнул. – Вы что-то увидели? – спросила девушка. – Пока нет. – Монаха позабавил ее вопрос, видимо, она поверила, что он волхв. Или пребывала в том состоянии, когда хватаются за соломинку. – Просто попытался представить себе, что там произошло. Кстати, когда это случилось? – Двадцать пятого августа, три дня назад. – У вас есть его фотография? Она вспыхнула: – Есть! Нас снял в парке случайный прохожий, Леонид попросил… – Она потянулась за сумочкой. Монах некоторое время рассматривал фотографию на экране мобильника: некрупный приятной и неброской внешности парень и улыбающаяся Диана, плечи их соприкасаются. Славная пара… Он вернул ей мобильник. – Кстати, какой у него ник? – Бард. – Понятно. А у вас? – Селена. Монах кивнул – красиво. Спросил: – То есть он вам сразу понравился? Чем? Диана чуть порозовела. – Он говорил о себе, как о машине. Это было забавно. – О машине? Как это? – О машине. Это шутка. Выпуск такого-то года, корпус обычный, мотор, фары… – Вы водите машину? – Нет. Мой брат был автогонщиком, всегда говорил о машинах. – Понятно. Диана, чего вы хотите от меня? – Я хочу узнать, что произошло. Кто его… – У следователя больше возможностей, тем более я, как видите… – Он кивнул на громадную ногу в гипсовой упаковке. – Как баржа, севшая на мель. – Они ничего мне не скажут, они не сказали даже, как его убили, я схожу с ума… Мне плохо, понимаете? Я перестала спать, лежу, прислушиваюсь, представляю, как его убивают… Вздрагиваю от всякого шороха, повторяю: это неправда, этого не может быть, я сейчас проснусь… Марина говорит, никого они не поймают, а через месяц закроют дело, тем более Леонид вообще не из нашего города. Я хочу знать! – Зачем? – Но ведь человека убили! – воскликнула она, вспыхнув. – Его не за что было убивать, у него не могло быть врагов! А вы… даже если баржа, вы же головой думаете, в смысле, подсознанием, нога ни при чем. У вас же всякие видения и вещие сны – Леша рассказывал Маришке… он много чего рассказывал про вас. И потом… мне страшно! Если они следили за Леонидом, то видели нас вместе. Я хочу, чтобы этот кошмар закончился, иначе… – Она сжала кулаки. – Вы думаете, вам что-то угрожает? – Я не знаю, что думать! Но я перестала выходить из дома, понимаете? Не могу заставить себя. Маришка приносит поесть. Мне стыдно, но я ничего не могу с собой поделать. Они помолчали. – Диана, я попробую, честное слово, – сказал наконец Монах. – Но понимаете, иногда словно заслон опускается, все скрывается в мутном тумане… и тут уж ничего не поделаешь. Тем более моя нога… моя чертова нога! – В мутном тумане… – повторила она завороженно. – Но вы же сможете… через туман? Монах подумал, что сейчас она скажет: «Вы же волхв!», но она больше ничего не сказала, только смотрела на него своими лиловыми глазами, в них были страх и ожидание. Он снова подивился удивительной статике ее облика – не то застывшая ящерка, не то статуэтка из слоновой кости. Он хотел пошутить, сказать что-то вроде: «Никогда не видел ручной росписи по шелку, подарите шарфик на память?», но не решился – что-то было в ее взгляде, что не располагало к шуткам, даже самым невинным. – Смогу, – сказал он. – Даже не сомневайтесь, Диана. – У него никого не было, я хочу хоть что-то сделать для него. Я хочу его похоронить… Стиснутые губы, светлые сведенные брови, немигающий взгляд, стиснутые кулаки. Стиснуты так, что побелели косточки. Изменившая своей обычной сдержанности, с красными пятнами на скулах, полуоткрытым ртом и напряженным взглядом. Он представил, как она стоит у могильной ямы, так же стиснув губы и пальцы, уставившись не мигая на бледное лицо усопшего, а вокруг венки с черными лентами, люди в черном и пахнущий страшно и надрывно холм свежевырытой земли. Как же, интересно, его убили? Появившийся на пороге Добродеев пропел басом: – К столу! Зовет уж колокольный зво-о-он к столу! И они вздрогнули… …Добродеев был в ударе! Он сыпал цеховыми журналистскими байками, зачитывал по памяти письма читателей, рассказывал о подземных пещерах, где пропадают туристы и водятся привидения. Марина хохотала, ахала, пугалась… После шампанского она раскраснелась, светлые кудряшки растрепались, она поминутно всплескивала руками и вскрикивала. Монах с отвращением глотнул шампанского и теперь грел бокал в ладонях, мечтая о холодном пиве. Диана отпила немного и сидела, не принимая участия в разговоре. Монаху подумалось уже в который раз, что каждый умирает в одиночку – прав был тот, кто это сказал. Диана осталась одна со своим горем. Они иногда встречались взглядами, и она слабо улыбалась, а он подмигивал, хотя всегда считал, что подмигивать женщинам моветон. Ему казалось, что между ним и этой странноватой девушкой установилась некая связь, протянулась ниточка симпатии и доверия; а еще ему казалось, что она носит в себе некую тайну, что есть странно и неестественно в наш век открытости и душ нараспашку. Несмотря на знакомство с изнанкой жизни, на умеренный цинизм и наплевательское отношение к нормам и правилам этикета, на готовность поступать согласно собственному представлению о равновесии и порядке вещей, а также переступать через закон и даже некую аморальность или вернее надморальность, где-то внутри Монаха сидела рыцарственность по отношению к женщине… причем он об этом даже не подозревал. Назовем это заезженным термином «романтизм». Старомодный неуместный глупый романтизм… тьфу! Монаха можно сравнить с рыцарем, который в компании товарищей рассказывает неприличные анекдоты и бравирует любовными похождениями и тут же вызывает на дуэль негодяя, задевшего честь дамы. Или хотя бы бьет морду. С чувством, похожим на ревность, он пытался представить этих двоих рядом, их разговоры; в их последний вечер она подарила ему шарф… Не вульгарный лосьон после бритья или рубашку, а шелковый, расписанный собственноручно шарф! Ему, Монаху, никто никогда не дарил шарфов. Нет, впрочем, дарили, одна из жен – вязаный оранжевый шарф и такие же носки. Да еще Анжелика подарила дикой расцветки свитер, который Монах надел пару раз из вежливости. Но разве можно сравнить вязаные шерстяные оранжевые носки и шарф, который он так ни разу и не надел – соврал, что не смеет употреблять втуне такую красоту, – с шелковым авторским шарфом с необыкновенной росписью? Интересно, что там – цветы и плоды или космос и знаки Зодиака? От такой девушки, как Диана, похожей одновременно на хрупкую статуэтку и застывшую ящерицу… оливкового цвета с лиловыми глазами? Так он ее видел: статуэтка или ящерица с лиловыми глазами. Очень странный взбрык воображения… статуэтка еще туда-сюда, а вот ящерица… однако! Наверное, от сладкого шампанского. Или от плачевного состояния, связанного с ногой… Эх, пивка бы сейчас! Одним словом, испытывал Монах к жертве что-то сродни ревности – тут и шарф, и необыкновенная девушка Диана, и нахальство, – вцепился мертвой хваткой, даже на Марину не среагировал, альфонс! Почему, спрашивается, альфонс? Черт его знает, почему. Так он его видел. Добавить сюда ногу в гипсе, ощущение себя баржей, севшей на мель, а еще сладкое шампанское… короче, было Монаху тревожно и неуютно, и поднималось уже из глубин мутное и невнятное чувство опасности… Хорошо, что она сидит дома и никуда не выходит! …Добродеев отправился провожать девушек, а Монах остался дома, проклиная свою несчастную ногу и чувствуя себя брошенным сиротой. Он представлял, как Добродеев вьется мелким бесом вокруг Марины, поглаживает плечико, берет за ручку, как они гуляют по ночному городу, потом отводят домой Диану, а потом… Чертов Лео! Ну, погоди, журналюга! Он вспомнил, как Марина расцеловала его на прощание и пообещала забегать, Диана улыбнулась слабо и кивнула; он понял это как: «Я надеюсь на вас и верю» – и тоже кивнул в ответ. Ниточка, натянутая между ними, стала ощутимее, похоже, они стали заговорщиками, понимающими друг дружку с полувзгляда. Так ему казалось… Глава 5 Оперативное совещание, а также ночной треп о жизни Дверной звонок выдернул Монаха из неверного еще полусна-полуяви. То есть он сразу и не понял, что звонили в дверь, и стал прислушиваться. Звонок больше не повторился, и Монах решил было, что ему приснилось. Но тут заскрежетал ключ в замочной скважине, и Монах проснулся окончательно. Вопрос «кто» не стоял: ни Жорик, ни Анжелика не будут шляться по гостям ночью – часы показывали начало третьего, – и Монах понял, что ночным посетителем был никто иной, как Добродеев, которого распирали эмоции, и невтерпеж было поделиться. Распахнулась дверь, в прихожей загорелся свет. Добродеев появился на пороге гостиной и спросил: – Христофорыч, спишь? – Уже нет, – буркнул Монах, присматриваясь к темному силуэту в неярком световом контуре. – В чем дело, Лео? Добродеев включил свет, плюхнулся в кресло у дивана, на котором лежал Монах, закинул руки за голову и произнес мечтательно: – Какая женщина! – Ты меня разбудил, – обличающе заявил Монах. – Брось, Христофорыч! Прекрасная летняя ночь, тишина, прекрасная женщина рядом… Жизнь продолжается, я это понял только сейчас! Мы молоды душой, мы стремительны, мы любопытны как дети! А ты говоришь, разбудил. Я понял, что молод, понимаешь? Я понял, что мы погрязли… – …и перестали лазить в окна, – буркнул Монах. – Знаю. Ну? – В чем дело, Христофорыч? Что случилось? – Что случилось? – завопил Монах, пытаясь сесть. – Ты спрашиваешь, что случилось? Разбудил, несешь всякую фигню, у меня сломана эта проклятая нога, и ты спрашиваешь, что случилось? Эта девочка попросила о помощи, а что я могу? Я даже выйти из дома не могу! Баржа на якоре! А ты вламываешься по ночам и распускаешь слюни о прекрасных женщинах. И сладкое тошнотворное пойло! До сих пор комок в горле, продышаться не могу. И овсяная каша! Задолбали! Все, хана! Отдай ключи! Хочу подохнуть. Монах отвернулся к спинке дивана и закрыл глаза. Добродеев опешил, не сразу пришел в себя и сказал покаянно: – Извини, Христофорыч, я же не знал… ну чего ты? Я думал, девушки тебя отвлекут, честное слово! Марина, Диана… а то ты чего-то раскис, я же хотел как лучше. Монах не отвечал. – Ладно, я пошел, – сказал Добродеев после продолжительной паузы. – Ключи оставлю на тумбочке. Монах по-прежнему молчал. – Пиво будешь? – спросил Добродеев с порога. – Откуда в этом доме пиво? – с горечью отозвался Монах. – В этом доме только одна чертова овсяная каша! – Я принес, в холодильнике. И копчушку. Будешь? – Буду, – отозвался Монах после паузы. – …Что будем делать с убийством? – спросил Добродеев, отрываясь от кружки пива. Друзья сидели в кухне; через открытое окно вливался бодрящий ночной воздух. Монах чувствовал себя рыбой, которую снова бросили в воду. И холодное пиво! – Думаешь, нужно? – спросил Монах, слегка кокетничая. – Нужно, Христофорыч. Ты будешь мозгом операции, а я твоей ногой. Ты же заинтересовался, кроме того, Диана в тебя верит. Интересная девушка… – Что сказала Марина? – Марина… – Добродеев вздохнул. – Замечательная женщина! – Это я уже слышал. Что она сказала про убийство? – Кто? – Марина! – Почему ты думаешь, что мы говорили об убийстве? Нам было о чем говорить. – Не свисти! Не было. Иначе ты бы сюда не заявился. – Разве Диана не рассказала об убийстве? – Рассказала. А теперь меня интересует, что рассказала Марина. Кстати, занимается убийством наш старый друг майор Мельник. – Майор? – обрадовался Добродеев. – Считай, повезло! Завтра же узнаю, что они нарыли. Марина сказала, что Диана неприспособленная, несовременная, шарахается от людей, и никого у нее никогда не было. Она пыталась знакомить ее со своими знакомыми мужчинами, но те не клюнули. Говорят, не знают, что с ней делать и о чем говорить. Поэтому она удивилась и обрадовалась, когда появился Леонид. Диана ничего ей не рассказывала, но она видела, что подруга счастлива. Она знает Диану три года. Ее мать умерла полтора года назад, а перед этим лежала два года после инсульта, и Диана за ней ухаживала. Мать была известной личностью, пела в нашей оперетте и пользовалась успехом у мужчин. Трое детей – сын и две девочки, все от разных любовников. Не мужей, а любовников. Сын – он был намного старше сестер – давно за границей, где-то в Бразилии, автомеханик, свой бизнес. Младшая сестра работала тренером, четыре года назад покончила с собой – выбросилась с балкона, говорили, несчастная любовь. Диана показывала ей дом, где это произошло – Космонавтов шестнадцать-шестнадцать, за городским парком. В итоге Диана осталась одна. Кто ее отец, она не знает. Других родственников у нее нет. Мать не особенно интересовалась детьми, у нее были другие интересы. Девочек воспитывал брат. – Так я и думал, – сказал Монах после паузы. – О чем ты? – Альфонс. Твой Леонид – типичный альфонс. Не работал, снимал квартиру, клюнул на Диану, не приставал, не рассказывал дурацких анекдотов, не рвался в гости, не пытался распускать руки… э-э-э… ничего не пытался. У него даже машины не было. Хотя считал себя машиной, юмор такой. И на Марину ноль внимания. – Почему альфонс? – Потому. Закинул удочку и выжидал. Что у нее за квартира? Надеюсь, ты проводил ее домой? – Мы с Мариной проводили. Хороший район, старый дом, три комнаты. Марина сказала, что любовники ее матери были влиятельными людьми, не скупились. – Что и требовалось доказать. Такая квартира стоит кучу денег, а тут одинокая барышня не от мира сего, пруха! – Ты в последнее время страшный пессимист, Христофорыч. А если это любовь? – Лео, не морочь мне голову! Здоровый голодный мужик, не имеющий ни кола ни двора, без денег, болтавшийся несколько лет неизвестно где и при этом неправдоподобно деликатный с влюбленной девушкой. Это же из жизни голубей! И шарф в придачу. Перестань думать о Марине и включи мозги. Если бы Леонид был ботаником или архивариусом, я бы понял, но этот проходимец не ботаник или архивариус. Искатель приключений на сайте знакомств, может, она не первая. И вообще… – Какой шарф? – перебил Добродеев. – Какой? Она подарила ему шелковый шарф, который сама расписала! – Христофорыч, успокойся, мы же ничего о нем не знаем, – стал урезонивать друга Добродеев. – Завтра… сегодня я свяжусь с майором, тогда посмотрим. Еще по пивку? – Давай. – Монах махнул рукой; он и сам не понимал, с чего так завелся. – Хорошее пиво, – сказал Добродеев. – А тебе можно? – Лео, не начинай! – взвился Монах. – Я что, умирающий, по-твоему? – Я не хотел… – испугался Добродеев. – Нет, конечно. С чего начнем? – Проклятая нога, – пробурчал Монах. – Разговори майора, скажи, у тебя есть информация про девушку жертвы, от нее ты в курсе убийства. Заинтересуй его. Спроси, что у них уже имеется. Версии. Что он за человек… был. Связи, друзья, свидетели. Наш или приезжий. Где болтался последние несколько лет. Может, их старый клиент. Будь коварен и кроток. Обойди майора. Мой длинный нос чует запах жареного. Не удивлюсь, если окажется, что нашей Диане повезло. Кстати, она собирается взять на себя его похороны. – Благородное намерение, – заметил Добродеев. – Благородное. Интересно, кому он перешел дорогу. Его не было несколько лет, не успел приехать, как его… – Монах щелкнул пальцами. – Я уверен, что Марина на него не клюнула бы. А вот Диана… – Что-то в ней… – Добродеев запнулся. – Что ты о ней думаешь? – Ты прав, Лео. И Марина права. Она другая. Марсианка. И какие-то вечные обломы по жизни: отец неизвестен, мать актриса оперетты, с утра до вечера тру-ля-ля, на детей ноль внимания, сестра покончила с собой, брат эмигрировал. Уход за матерью, прикованной к постели. Только появилась надежда, свет в конце туннеля, любимый человек, как его убивают. – Что ты хочешь сказать, Христофорыч? – осторожно спросил Добродеев. – Не знаю, крутится что-то… – Монах поскреб в затылке. – Есть люди, которые притягивают неудачи, Лео. В жизни любого человека неудач и удач примерно поровну, фифти-фифти, а здесь просто шквал. У нашей Дианы синдром неудачника. Причем неудачи преследуют как ее, так и ее окружение. Возьми сестру. Я боюсь за Марину. За нас я тоже боюсь. – Надеюсь, ты шутишь! – воскликнул Добродеев. – Никогда не верил в подобную чушь. Ты серьезно? Монах задумался. – Не знаю, – сказал наконец. – Не хотелось бы. Все усугубляется ее… как бы это поточнее… Суди сам. Ты сказал, она не от мира сего… – Это Марина сказала. – Ладно, но ты же согласен? И я согласен. Не от мира сего, шарахается от людей, одинока, не умеет общаться. Манера застывать и смотреть не мигая, как ящерка… – Как кто? – поразился Добродеев. – Ты сказал, ящерка? Диана ящерка? Этот странный пессимизм из-за ноги? Нога навеяла? Обычная девушка… не совсем обычная, но ничего странного я в ней не нахожу. Не забывай, что все художники ребята с большим прибабахом. А тут не просто художница, а роспись по шелку, да еще тайская школа. Марина говорит, она жила почти два года в Пхукете с тамошними людьми. Может, приняла буддизм, склонна к медитации, раздумывает о дизайнах, сочиняет, а ты сразу ящерка. Что с тобой, Христофорыч? Ты пугаешь меня своим пессимизмом. – Сдаюсь. Нога навеяла. Ящерка в хорошем смысле. Ты, например, жеребец. – Я жеребец? – Добродеев уставился на Монаха, не зная, смеяться ему или плакать. – Я жеребец? А ты кто? – Я… – Монах пожевал губами, подергал бороду. – Я тяжеловоз. – В смысле, лошадь? – уточнил Добродеев. – Ну. Ты резво скачешь, даже газета твоя называется «Вечерняя лошадь», я же везу груз. Рабочая лошадь. А знаешь, кто Марина? – Кто? – Синица. – Почему? – Веселая, щебечет, пестрая, приятная. А Леонид крыса. Затаившаяся крыса. Диана не только ящерка, она еще статуэтка слоновой кости. Она статична, надолго замирает и не шевелится. Простодушна, наивна, не уверена в себе, но не шарахается, а застывает и смотрит. Марине нужны все, она любит толпу, крики, музыку, движение, шампанское, а этой нужен всего один, покой и тишина. Один или одна. У нее всего одна подруга. Они совпали, что говорит в пользу Марины. Она добрая. И то, что она спасала меня после аварии и плакала на меня, а потом пыталась разыскать… А вот почему она совпала с Леонидом… вопрос. Диана в смысле. – Ты же его не знал! Нормальный парень, скорее всего… – Во-во! Нормальный. Необыкновенная Диана и нормальный Леонид. Чего-то не хватает, Лео. Он даже очки не носил. Если бы только он был в очках! Это бы в корне все меняло. Запомни, нормальных парней убивают в драке, а его убили в его же доме. Пришли ночью, позвонили, он открыл, и его убили. Задолжал кому-то. Или месть. Очкариков так не убивают. Им кирпич падает на голову или… – Монах задумался. – Да мало ли! – Он махнул рукой. – Еще пива? – Добродеев почувствовал, что еще немного, и он перестанет поспевать за крутыми взлетами Монаховой мысли. – Давай. Они выпили. Монах испустил глубокий вздох, чувствуя, что возвращается к жизни. – Знаешь, Диана чего-то боится, – вспомнил. – Боится? – встрепенулся Добродеев. – Чего? – Она не знает. – Ты думаешь, ей что-то угрожает? – Вряд ли. Убийство, должно быть, навеяло. Сестра, мать… одни смерти, причем трагические. И брат неизвестно где. Но с другой стороны… Ты не задумывался, откуда берется страх? – Что значит, откуда берется? Страх это страх. Напугать человека проще пареной репы. Даже здорового психически. А уж трепетную девушку вообще пара пустяков. Ночные звонки, шипение в трубку, человек, идущий следом на улице, пристальный взгляд, перегоревшая лампочка, всякие шорохи, темнота, бессонница. Ты, например, ничего не боишься? – Ничего. Я из тех, кто боится за кого-то. Поэтому я одинок. Одинок и свободен. – Монах подпер голову рукой, уставился на темное окно, пригорюнился. – Вот и выбирай: свобода, ощущение себя над толпой и привязанностями и, как следствие, одиночество, или толпа домочадцев, с которыми постоянно что-то случается. Я свой выбор сделал. – Ага, если у вас нету тети. Поэтому ты все время сбегаешь в тайгу? – Поэтому и сбегаю. Сбегал. А теперь я баржа на приколе. Теперь не сбежишь. Отбегался. – Но это же всего-навсего нога! – Добродееву хотелось приободрить друга. – Через месяц… они говорят, через месяц будешь бегать. Ну, два. А там и весна не за горами, соберешь рюкзак и в пампасы. Под развесистую елку на берегу горной речки с танцующей форелью. Монах издал протяжный вздох. Добродееву вдруг показалось, что друг сейчас расплачется. – Жизнь продолжается, Христофорыч! – воскликнул он поспешно. – Нога – это ерунда, это испытание. Дань маленьким богам. – Кому? – Маленьким богам. Жертва. Маленькая жертва маленьким богам. Лучше им, чем что-нибудь серьезное серьезным богам, как с Леонидом. – Да уж. Интересная мысль. Сам придумал? – Не помню. Наверное, сам. – Ага! Значит, теплое пиво, потерянный ключ, проколотая шина – это все дань маленьким богам? Моя сломанная нога тоже? – Да. Пусть лучше нога, чем голова. И проколотая шина лучше, чем если бы угнали вообще. Согласен? – Согласен, Лео. Спасибо. Извини… – Да ладно, я же понимаю. Когда я валялся со сломанной ногой, я тоже рычал на всех и бросался. Все проходит, Христофорыч, пройдет и это. Давай на посошок, мне еще топать и топать. – Оставайся, если хочешь. – На полу? – Жорик привез раскладушку, хотел навеки переселиться, чтобы внушать мне оптимизм. Еле отговорил. Возьми в кладовке. Не боишься? – Класс! – обрадовался Добродеев. – Не боюсь, супруга у мамы. Твое здоровье! Глава 6 Бросок Майор Мельник отрывисто бросил, не здороваясь: – Леша, не сейчас. Занят. Перезвоню. – Подожди! – закричал Добродеев. – У меня информация по убийству! – Слушаю, – тут же передумал майор Мельник. – Убийство мужчины, имя Леонид, я знаком с его подругой Дианой и ее подругой. Кое-что есть. Сбежимся? – Через тридцать минут у Пушкина, восемь минут. – Лечу! – обрадовался Добродеев. – До встречи! Но в трубке уже была тишина. Когда Добродеев атаковывал майора Мельника на предмет информации, тот говорил, подумав: у тебя есть шесть минут, сейчас, у памятника Пушкину; или пять с половиной, там же; и что самое интересное, укладывался, при всем при том, что говорил мало и очень взвешенно. Памятник Пушкину был их явочной точкой рядом с райотделом, где он трудился, равно как бар «Тутси» был явочной точкой Детективного клуба толстых и красивых любителей пива. Они сбежались у Пушкина ровно через тридцать минут. То есть Добродеев явился раньше, чтобы не терять времени, а майор Мельник прибыл в строго означенный срок. – Привет, Леша! Ты один? А где путешественник? – так приветствовал журналиста майор Мельник. – Попал под машину, лежит со сломанной ногой. – Взяли, кто? – Взяли, открыто дело. Монах в депрессии, на овсяной каше. Может, по пивку? – Занят. Привет передашь. Слушаю тебя. Добродеева хлебом не корми, дай поговорить и порассуждать, но с майором Мельником треп не проходит. Майор Мельник сам не треплется и другим не дает, с ним Добродеев усвоил телеграфный стиль общения. – Я знаком с девушкой жертвы и ее подругой Мариной, у нее бутик в «Мегацентре», называется «Эксклюзив». Диана познакомилась с Леонидом через Интернет, ник Бард. Она одинока, сестра покончила с собой четыре года назад, мать умерла, брат в эмиграции. Говорит, жертва была замечательным человеком, добрым, порядочным… – А что думает Олег? – перебил майор Мельник. – Монах считает, что он был альфонсом. – Почему? – Неправдоподобно хороший, ничего себе не позволял, выжидал. Ни кола ни двора. Болтался неизвестно где. А Диана девушка состоятельная. – Он прав. Леонид Краснов был брачным аферистом. Дважды привлекался, но потерпевшие забрали заявления. Пять лет назад ему пришлось уехать, были неприятности с братом потерпевшей, вернулся полгода назад, снял квартиру. Не работал, задолжал квартирной хозяйке. – И все? Ни семьи, ни друзей, ни свидетелей? – Друг, бармен из «Совы» ничего не знает и не понимает. Или не хочет говорить. Пока все. – Может, брат потерпевшей? Из прошлого? – Проверяем. – Как его?.. Майор Мельник поднял на Добродеева испытующий взгляд, помедлил с ответом. – Что? – сделал стойку Добродеев. – Похоже, на любовное свидание… – С Дианой? – Нет. По-видимому, у него был мужчина. Последнее не для прессы, как ты понимаешь, исключительно по дружбе. – Мужчина?! – Я сказал, по-видимому. Они пили мускат «Оттонель». Все, Леша. Никуда не лезьте, береги Олега. Рад, что вам ничего не угрожает. – В смысле? – Куда же вы с тремя ногами! – Майор Мельник ухмыльнулся, пожал Добродееву руку и был таков. Журналист смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за массивной дверью райотдела. Чувство юмора майора Мельника часто ставило Добродеева в тупик. * * * …А Монах меж тем с удовольствием шарил в сайте знакомств, погрузившись в «увлекательное и захватывающее приключение и поиск любви на просторах Интернета». Он так увлекся, что совершенно забыл о собственном плачевном состоянии. Через полчаса примерно он понял главное: прекрасного пола больше раз в пять, чем мужского; девушки делятся на приятных и выпендрежных, последние любят фоткаться с фантазией – шаловливо высовывают язычок, притворно дуют губы, хмурятся, покусывают пальчик или вообще в бикини; многие под никами; все свободны и не обременены детьми; врут насчет возраста… скорее всего, судя по фоткам; народ хочет разного: поговорить, найти свою половинку, дружбы, тепла и флирта; некоторые под витиеватыми девизами, например: «Влюбиться в душу, не касаясь тела – талант!»; или: «Я восторгами сердце баюкаю…» Крутая романтика. Или наоборот, с юмором: «Не знакомлюсь, и даже не пишите!» Или: «Пошли вы все! Надоело!» Интересы – разброс страшный: от альпинизма до оригами. Собаки, грибы, кулинария, танцы, магия, туризм, стихи, йога, игры. Никто не собирает марки и не выращивает огурцы. И не делится прочитанным. Если коротко. Тут же тест на совместимость. В смысле, общие интересы. Впечатляли комментарии скептиков и энтузиастов. Некто под ником Лузер всех послал; другой – Фарго – сообщил, что нашел подругу жизни и счастлив до зеленых соплей. Монах хмыкнул, представив себе счастливчика. Он жалел, что никогда раньше не заглядывал сюда – в голову не приходило. А это же кладезь бесценного опыта для практикующих психиатров, в хорошем смысле. Он попытался представить, что написал бы о себе в случае чего. Возраст, имя… Имя? Ник. Волхв. Интересы? Путешествия. Фотку? Он задумался. Можно. Цель? Монах ухмыльнулся. Цель… какая же у него цель? С фотками тоже прикольно, кстати. Можно свою, можно чужую, Джонни Деппа, например, можно свою, но в полусмазанном виде и с пририсованными усами. Довольно быстро нашел он страничку Леонида, узнав по нику Бард и идентификации себя как автомотосредства с колесами и фарами. «Коротко о себе: Марка – Бард, Год выпуска – средний, Масса – 75, Фары – карие. Привод – классический. Кузов – не битый, не ржавый, не гнилой. Тип топлива – низкоактановое: в основном сок, минералка. Иногда вино. Эксплуатация бережная». Что значит, «привод классический»? И «эксплуатация бережная»? Морду не бить? Не ронять на пол? Не грубить? Не гонять по бездорожью? Монах почесал в затылке. Странная фантазия, однако. Даже идиотская. Но сработала. Простенько, невзыскательно, незатейливо… как грабли. Типа юмор. Но барышня клюнула. Неглупая, образованная, не наивная девочка… и клюнула. Безнадега? Или что? Какой нерв затронул Бард в Диане? Брат-автогонщик? Память о семье? Тоска по дому и семье? Усталость от одиночества? Надо будет спросить. Сообразить, как задать вопрос и вытащить. Побудительные причины или попросту пинок в нужном направлении диктуются подсознанием, и зачастую человек впоследствии не может объяснить внятно, как это он так лопухнулся. Только руками разводит и лепечет всякую чушь. Он так увлекся, что не услышал, как отперли входную дверь, и вздрогнул от зычного голоса Добродеева: – Как дела, Христофорыч? Живой? – Леша! – воскликнул Монах. – Не ждал тебя так скоро. Дела хорошо, живой. Ты не представляешь себе, что это такое! Эти сайты знакомств. Это… нечто! – Прекрасно представляю. Что значит, скоро? Уже четыре! Я заскочил к Митричу, он нагрузил меня своими фирмовыми и пивом. Тебе большой привет. Голодный? Фирмовые бутерброды Митрича с копченой колбасой и маринованным огурчиком были местной достопримечательностью, побывать в городе и не попробовать фирменных Митрича – все равно что побывать в Ватикане и не потрогать Папу Римского. – Собаку готов съесть! – Монах потер руки. – Митрич молоток. Майора видел? – Видел! От него тоже привет. Сейчас доложусь. – Добродеев убежал в кухню. – Давай выползай потихоньку! – закричал уже оттуда. До Монаха донеслось хлопанье дверцы холодильника. – Ну? – Монах наконец устроился за столом, определил ногу на табурет, прислонил костыли к буфету. – Что он сказал? Что им уже известно? Добродеев достал высокие стаканы и поставил на стол блюдо с бутербродами. – Ты был прав насчет Леонида. – Альфонс? – Почти. Брачный аферист. Несколько лет назад пришлось сбежать из города из-за брата одной из жертв, две другие потерпевшие забрали заявления. – Я знал! Сразу почувствовал. Как его убили? – У него был гость… – Это мы знаем. Еще? Ты спросил, как его?.. Ножом? Добродеев пожал плечами. – Спросил. Оперативная информация, Христофорыч, разглашению не подлежит. Майор и так много сказал. Но мне показалось, он как-то двусмысленно ухмыльнулся, когда я спросил, как его… – Ухмыльнулся? – переспросил Монах. – Любовные игры? Интересный поворот. Неужели любовник? – Монах задумался. – А я-то думал, выжидает и приучает жертву к себе, в смысле Диану, а у него, оказывается, другие интересы. Что еще? – Разве он скажет! Общие фразы. Я сначала не понимал, с какого перепугу он согласился на встречу, а потом меня вдруг озарило! – Пытается узнать городские сплетни насчет убийства, – сказал Монах. – Ежу понятно. Ты у нас кладезь. – Именно! Так что это односторонняя дружба, сам понимаешь. – Ты тоже пытаешься, так что вы квиты. Значит, ничего? Без нюансов? Как насчет языка жестов? Чесал нос, дергал бровями, щурился? Что учуял твой репортерский нос? – Они сейчас проверяют связи жертвы, опрашивают соседей, квартирную хозяйку, друзей. Роют в архиве старые дела, копают глубоко. Кстати, его звали Леонид Семенович Краснов. – Адрес? Надо бы поговорить с соседями и с хозяйкой. – Откуда? Адреса нет. – Но хоть что-то у нас есть? Ты должен был вывернуть его наизнанку! – Он сам кого хочешь вывернет, – заметил Добродеев, разливая пиво. Оба завороженно смотрели на ползущую кверху пену. – Значит, ничего? – Монах взял стакан. Закрыл глаза, отпил. Утерся. – Ну? Добродеев загадочно молчал. – Лео! – Кое-что есть. Зацепка! Маленькая такая зацепочка. Друг Леонида работает в «Белой сове» барменом. – Имя! – Издеваешься? – Ладно, неважно. Найдем. За успех! – Монах приник к стакану. Допил и сказал: – Лео, вот мне по-человечески интересно, за каким расшибеном майор подкинул тебе бармена. Не скажешь? – Ты думаешь? – удивился Добродеев, отставляя пустой стакан. – Почему подкинул, просто упомянул. – Э, нет, мой юный друг, наш майор ничего не делает просто так. Наш майор – старый матерый лис. Можешь не сомневаться, что он вывел нас на бармена с дальним прицелом. – С каким, интересно? – Элементарно, Лео. Подтолкнуть! Это значит, что они в тупике. Признаться прямо мешает профессиональная гордость, а вот зайти из-за угла – очень даже. Ему нужен наш интеллектуальный потенциал. Добродеев только вздохнул. Он ввязывался в безнадежное дело с одной целью – подбодрить Монаха, который на глазах терял свой обычный кураж, худел и впадал в пессимизм. И Марину он привел с той же целью, и сайт Монаховский ей подкинул – женщины любят всякую мистику, она теперь с Монаха не слезет, ах, экстрасенс, ах, волхв, ах тайны мироздания! А она привела Диану, у которой убили друга. Добродеев не ожидал, что его скромные потуги вызовут подобное извержение вулкана. Он думал, что Марина, добрая душа, будет забегать к Монаху, она ему нравится, он оттает и пойдет на поправку, а он, Добродеев, будет провожать ее домой. А тут вдруг Диана как снег на голову. Монах тут же воспарил и захотел встрять. Он даже стал причесывать бороду и поменял несвежую выгоревшую футболку на голубую джинсовую рубаху. Неужели знак, подумал Добродеев, который хоть и писал про всякую мистику-дуристику, был, скорее, скептиком, хотя в то же самое время был открыт для непознанного. Зверь на ловца! Монах – волхв, упал духом, занемог, а тут ему р-р-раз – скорая помощь! Из эмпиреев. На тебе, волхв Белая шляпа, убийство, займись делом, хватит груши околачивать. Почему Белая шляпа, спросит читатель? А вот почему. Добродеев когда-то в старые добрые времена подарил Монаху белую войлочную шляпу для сауны с народным слоганом: «Кто не бухает, тот жизни не знает!», а Жорик стал насмехаться и прилепил кличку: волхв Белая шляпа. Так и повелось меж своими. – А тебе не кажется, что это знак? – вдруг сказал Монах, и Добродеев вздрогнул. – Моя нога, Марина, Диана, убийство, а? Даже тот козел, что наехал на меня? Монах, прищурившись, смотрел на Добродеева, и тот пробормотал: – Думаешь, знак? – Подумав при этом, что наезд имел место задолго до убийства. – Даже не сомневайся, Лео. Знак. Без нас никак. И мы ввязываемся. Щенячий патруль спешит на помощь! – Какой патруль? – Щенячий. Мультик такой, про четырех щенков-полицейских, очень популярный среди молодняка. – Нас только двое, – заметил Добродеев. – Не суть, Лео. В широком смысле можно добавить Митрича и Жорика. Даже Анжелику. Ключевое слово «спешит». Патруль спешит. Для начала нам нужны фотографии с места преступления, сможешь? Конечно, лучше бы проникнуть самолично и осмотреться… – И не думай! – твердо сказал Добродеев. – Я постараюсь достать. – Да разве я не понимаю… – вздохнул Монах. – Также надо вычислить бармена. Сегодня. У тебя там кто-то есть? – Есть знакомый официант. – Позвони и закажи столик. – Зачем столик? Я просто поговорю с ним, забегу на минутку. – Неправильное восприятие задачи, Лео. Говорить будем вместе. Заодно поужинаем. Одними бутербродами жив не будешь. – Монаха передернуло. – Утром прибегала Анжелика, сварила овсяную кашу и заставила съесть. Стояла над душой. Бедный Жорик! – Подожди, Христофорыч, ты хочешь самолично пойти в «Сову»? – С этим человеком должны говорить мы оба, – твердо сказал Монах. – Не обсуждается. Чтобы ничего не пропустить. Кроме того, засиделся я чего-то дома. А что? Имеешь что-нибудь против? Не вижу проблемы. Лифт имеется, закажем таксомотор, не торопясь, потихоньку, спешить нам некуда. Вычислим и возьмем за жабры. – Кстати, майор сказал, никуда не встревать, – вспомнил Добродеев. – Потом говорит: «Я за вас спокоен!» – Он хихикнул. – В смысле? – Куда вам, говорит, с тремя ногами! – Так и сказал? – Монах насупился. – Так и сказал. – Ну, майор, погоди! Тогда тем более. – Монах потянулся за бутылкой, ловко сковырнул пробку, разлил пиво: – Давай, Леша, за успех! Эх, люблю я аналитические задачки! Глава 7 Шаг в нужную сторону Время улучшения ситуации обратно пропорционально времени ее ухудшения. Закон восстановления ДрейзенаМонах продвигался вперед, являя собой фигуру внушительную и колоритную. Да что там внушительную! Громадную! Как пришелец из «Пятого элемента». В черном вечернем костюме с бабочкой, которую терпеть не мог, надетой по настоянию Добродеева. На костылях, с громадной ногой в гипсе. С пучком волос на затылке и рыжей бородой. Он опирался на костыли и здоровую ногу и, выставив вперед громадный гипсовый кокон, переносил свою тушу на полшага вперед. Получалось типа прыжок. Добродеев шел то рядом, то забегал наперед, вытянув руки, собираясь поймать Монаха в случае, если тот потеряет равновесие или кто-нибудь собьет его с ног. Предосторожность эта носила скорее символический характер, потому что удержать падающего Монаха не под силу никому. Они продвигались вперед, врезаясь в толпу как паровой каток и разделяя ее надвое. Вернее, не врезались, а вдвигались – скорость не та, – неумолимо и внушительно. Никому бы и в голову не пришло сбивать Монаха с ног, наоборот, народ почтительно расступался, уступая ему дорогу, вжимаясь в стены. А он, величественный, с бородой, в бабочке… Бабочка! Подарок Добродеева. Одно утешение – под бородой ее почти не видно. – Не будем привлекать внимания, – сказал журналист, – у них там вроде дресс-кода, костюм, бабочка, в джинсах и футболке не пропускают. Так что без бабочки никак. Монах ухмыльнулся: маскироваться так маскироваться! Добродеев считает, что с бабочкой он будет не так бросаться в глаза. Их столик был возле подиума. Расторопный официант, тоже с бабочкой, убрал со стола табличку «Пресса», отодвинул кресло и помог усадить Монаха. Даже принес низкую скамеечку под пострадавшую ногу. Монах с удовольствием озирался, чувствуя себя снова «в седле», как он выразился. Полумрак, неясный людской гомон, вечерние наряды дам, сверкающие украшения, взрывающийся смех и звяканье бокалов, скользящие бесшумно официанты и тот особый запах кожи, духов, хорошо вымытой плоти и дорогой еды, который отличает заведения с уровнем. Добродеев улетел выяснять имя бармена, Монах остался сидеть за столом. Цедил неторопливо коньяк, рассматривал нарядную обстановку, светильники, люстры, сверкающий бар и спрашивал себя, какого черта он не сообразил выйти на люди раньше. И программа намечается нехилая. Нога… ну и что, что нога? Сидел как дурак дома, ел овсяную кашу, страдал. Овсяную кашу! Инерция мышления, не иначе. Добродеев вернулся не один. Он привел с собой крупного нетрезвого парня в черном кожаном костюме, с сизой бритой головой и сизой же небритой диковатой физиономией. – Мой друг Боря Крючков, – представил Добродеев парня и подмигнул Монаху. – А это Олег Монахов, путешественник и экстрасенс. Садись, Боря, в ногах правды нет. Боря работает барменом, но сегодня выходной. У Бори горе, у него убили близкого друга. Мы только что познакомились. Да, Боря? Парень во все глаза уставился на Монаха. – Рад знакомству, – светски отозвался Монах. – Извини, друг, не могу встать. Нога! – Он похлопал себя по бедру. – Дэтэпэ. Садись. Леша, коньячку! Что значит, убили? Боря Крючков тяжело уселся и сказал: – А то и значит. Старый дружбан Леня! Убили. Я сам не видел, Галя сказала, он у нее квартиру снимал. Говорит, страшный ужас. Ее почти каждый день таскают. – То есть это произошло в квартире? – В квартире. Лежал в спальне. – Отравили? Почему лежал? Во сне? – Точно не знаю, Галя говорит, вроде задушили. И вообще… – Боря задумался. – То есть у него кто-то был? – Получается, был. Руки шарфом привязаны… Монах и Добродеев переглянулись. Тут им принесли новый графинчик с коньяком. Добродеев разлил, сказал: – За Леню! Пусть земля пухом! Они выпили. – Женщина? – подтолкнул Монах. Боря задумался. Был он вообще немногословен, выражался кратко, хорошенько подумав и взвесив фразу. – Или?.. – Или чего? – не сразу сообразил Боря. – Ленька? Да ты чего! Нормальный чувак, я его со школы знаю. Баба, конечно. – Я слышал об убийстве, – сказал Добродеев. – На Боевой, в новом доме… – Не, Леня снимал у Гали на Вокзальной, двенадцать, пятая квартира. У нее старая двушка. До сих пор глюки, спать, говорит, не могу, так и стоит перед глазами. Он недавно вернулся, работал в Словакии, тоже барменом у одного нашего, меня звал в гости поначалу. А потом говорил, осточертело все, домой рвался… Лучше бы не приезжал. – Леня замолчал и пригорюнился. Добродеев снова разлил. – За Леню. Не чокаясь! – А что он был за человек? Кому задолжал? Враги? – спросил Монах. – Хороший человек. Выручить мог, не жадный… только свистни. Враги? Да никого у него не было. Когда-то по молодости… ну было, женщины к нему липли, замуж хотели, а он говорил, что не готов пока, раз подстерегли его и вломили… брат вроде, он после этого сразу уехал. – Так он женат? – Гулял пока. Искал. – У нас много достойных девушек, – заметил Добродеев. – Неужели никого не встретил? – Да была вроде одна, вся из себя. Я говорю, познакомь, а он: «Она у меня девушка тонкая, нежная, к ней подход надо, еще спугнешь». Рожей, в смысле, не вышел. Я даже не ожидал. А он говорит, давай без обидок, познакомлю, дай срок. Свидетелем, говорит, будешь, куда ж без тебя. А получилась не свадьба, а похороны, – сказал Боря горько и взял пустую рюмку. Добродеев тут же схватил графинчик. Они снова выпили. Боря рассказывал о своем друге, вспоминал школу, жалел, что не навестил его в Словакии. Потом заплакал. Добродеев бережно поднял его и повел в туалет умываться… …В одиннадцать началось представление. Полураздетые девушки и парни с мускулистыми торсами, акробатика, пение и танцы. Умеренный стриптиз. Монах с удовольствием кушал баранью отбивную, пил коньяк и смотрел стриптиз. Впервые со дня неприятного происшествия ему было хорошо. В начале второго он отложил нож и вилку и сказал: – Хорош рассиживаться, Лео. Труба зовет. Подъем! – В смысле? – удивился Добродеев, с трудом отрывая взгляд от сдобной блондинки на сцене. – Ад рем, Леша. У нас куча дел. – Не понял! – Адрес жертвы помнишь? – И что? – Как я понимаю, фотки с места преступления достать… э-э-э… проблематично, так мы своими глазами, так сказать, убедимся. – Не понял! – с нажимом повторил Добродеев. – Ты собираешься… что ты собираешься делать? – Господи, Лео! Да что это с тобой? Повторяю тебе ясным и понятным языком. Мы идем на Вокзальную… какой там номер? Двенадцать? Идем на Вокзальную, двенадцать и проникаем в пятую квартиру, где осматриваем место преступления. – Ты с ума сошел! – зашипел Добродеев. – Квартира опечатана! И куда тебе… – Ха, когда это нас останавливало! – ухмыльнулся Монах. – А если ты о моей сломанной ноге, то я сдюжу. Неужели не хочется? Своими глазами? Сам же сказал, что мы перестали делать большие и красивые глупости и лазить в окна, забыл? – Про окна ты сказал, а не я. Насчет проникновения в опечатанную квартиру – согласен, большая глупость. А если застукают? – Вот только не надо разводить пессимизм, Лео. Если отказываешься, так и скажи. Пойду сам. Но если со мной что-нибудь… – Ладно, ладно, я с тобой. А если засада? Монах только головой покачал и не ответил… …Ночь была темная, безлунная; мрачный, словно вымерший район напоминал декорации к футуристической пьесе о ядерном апокалипсисе. Поближе к товарным пакгаузам светили два-три выморочных фонаря, а уличная даль терялась во тьме. Такси развернулось и уехало. Друзья остались стоять перед обшарпанным домом с темными окнами. – Лифта у них нет, – заметил Добродеев. – Пятая квартира по всем раскладам на втором этаже. Может, передумаешь? Монах, опираясь на костыли, рассматривал пятиэтажку. – Плохо ты меня знаешь, Лео. Пошли. В курсе, как вычислить код? – В курсе. Как ты собираешься подниматься по лестнице? – Прыжками. На одной ноге. Запомни, мой юный друг, Олег Монахов всегда идет до конца. Аванти! Дверь в подъезд открылась со второй попытки. Они вошли в полутемный подъезд, пропитанный сложными запахами невзыскательной кухни и домашних животных. И тут оказалось, что их ждет приятный сюрприз: пятая квартира находилась на первом этаже. – Не понимаю, – пробормотал Добродеев. – Должна быть на втором! – Не суть, – великодушно сказал Монах. – Отмычка есть? Добродеев не ответил, и Монах зашарил в карманах, опираясь плечом о стену. Нашарив тонкий и длинный инструмент, напоминавший спицу, он осторожно оторвал от двери белую бумажную ленточку с печатями, оставив ее висеть прилепленной к косяку. – Подмогни! – прошептал Монах. – Упрись мне в спину! Черт, с одной ногой как-то не комильфо. Добродеев уперся обеими руками Монаху в спину. Монах сопя сунул спицу в замочную скважину. – Быстрее! – Добродееву было не по себе. Он все время оглядывался на остальные квартиры, ожидая, что распахнется дверь и оттуда завопят: «Держи вора!» Но все было тихо. Тихо до такой степени, что дом казался вымершим. – Порядок! – Монах толкнул в дверь, и она со скрипом приотворилась. На них пахнуло какой-то кислятиной. Добродеев отступил. – Иди вперед, – прошептал Монах. – Возьми фонарь! – Он ткнул Добродееву крошечный фонарик, и тот подивился запасливости друга. Стараясь не споткнуться, Добродеев проскользнул внутрь; посветил фонариком под ноги Монаху. Тот тяжело перевалился через порог, и теперь стоял, прислонившись к стене, отдыхал. – Тише! – шепотом закричал Добродеев. – Закрой дверь! Ты прямо как пират Флинт! – Ты хотел сказать, Джон Сильвер? У нас тридцать минут, Лео. – В смысле? – По закону вероятности через тридцать примерно минут всякая неустойчивая система начинает сыпаться. – Это ты мне как волхв? – Как физик. Хочешь проверить? – Не хочу. Они медленно двинулись в сторону первой двери, которая вела, как оказалось, в кухню. Стали на пороге. Луч фонарика обежал пустой стол, стенные шкафчики, занавеску в красный цветочек на окне. – Ясно, – сказал Монах. – Давай дальше! Дальше была гостиная. Скромная обстановка, простая мебель: диван, покрытый пледом, сервант с посудой, люстра с поддельными хрустальными висюльками. На полу темно-красный ковер еще советских времен; на стене две картины: Брюлловская сборщица винограда, соблазнительная и пышная итальянская крестьянка, и натюрморт: цветы, медный – А где бокалы? – спросил Добродеев. – У майора. Что они пили? – Майор сказал «Оттонель». – «Оттонель»? Коньяк? – Это мускат, тошнотворное сладкое пойло. – Они это пили? – удивился Монах. – Два мужика пили сироп? – Всякие есть мужики, – философически заметил Добродеев. – И потом, не факт, что это был мужик. Дверь в другую комнату, спальню, по-видимому, была закрыта. Монах кивнул Добродееву, и тот на цыпочках пересек гостиную, осторожно нажал на ручку и открыл дверь. Монах бодро заскакал к спальне. – Включи свет! – приказал. – Опасно! Увидят. – Шторы задернуты. Включай! Свет неяркой люстры залил узкую длинную комнату. Разобранная деревянная кровать без простыни, несвежий стеганый атласный матрас, голубой когда-то, жалкая поролоновая подушка без наволочки на полу, другая, тоже без наволочки, у изголовья кровати. Засохшие цветы в простой стеклянной вазе на прикроватной тумбочке. Торшер в углу. – Они все забрали, – прошептал Добродеев. – Интересно, откуда цветы, – сказал Монах. – Может, они тут несколько лет. Солома. – Его задушили в кровати, – стал соображать Монах. – Здорового сильного мужика… – Возможно, он был связан, – предположил Добродеев. – Резонно, принимая во внимание, что гость был мужчиной. Возможно, смерть носила случайный характер… возможно, увлеклись. А откуда вообще известно, что у него был мужчина? Его видели? – Понятия не имею, – после паузы сказал Добродеев. – Не успел спросить. Да он бы и не сказал. – Надо поговорить с соседями. Придется тебе, Леша. Скажешь, задумал серию материалов об убийствах, ты фигура в городе популярная, они тебе выложат все. Больше, чем операм. У дам в определенном возрасте мало развлечений. Узнаешь про жертву, что за человек, как насчет ночных загулов, дебошей, случайных подруг… как-то так. Заодно узнаешь, как зовут хозяйку. – Он помолчал, рассматривая комнату. Потом сказал: – Ты бы не мог заглянуть под кровать? – Куда? – Под кровать. На всякий случай. Вдруг они там что-нибудь просмотрели. Добродеев кряхтя опустился на колени и посветил фонариком под кровать. – Ничего! Монах доковылял до прикроватной тумбочки, вытащил ящичек. Там лежала пачка салфеток, зажигалка, несколько мелких монет. Второй ящик был пуст. – А это что? – Монах ткнул костылем в крошечный сине-белый предмет между тумбочкой и кроватью. – Леша! Добродеев втиснулся между кроватью и тумбочкой и подобрал предмет. Это был осколок фарфоровой фигурки. – А где остальное? – Монах потянул на себя тумбочку. – Леша! Добродеев заглянул за тумбочку и сказал: – Тут еще пара кусочков. Она упала сюда и разбилась. – Собери в носовой платок. Постарайся не оставить отпечатков. Вон еще один! – Он ткнул костылем в сторону окна. – И еще! Что это было? – Фарфоровая фигурка, медвежонок или кукла, непонятно. – Добродеев принялся собирать осколки и опрокинул вазу с засохшими цветами. Проворно подхватил ее. Несколько цветков разлетелись по полу. В сердцах он сгреб их с пола и сунул в вазу. Пара стеблей с хрустом сломались, и по комнате поплыл печальный запах сухой травы. – Может, хватит? Монах был неумолим. – Нам нужно все. Любая мелочь. Собрал? Теперь загляни в шкаф. Добродеев открыл дверцу шкафа. Оттуда потянуло нафталином. – Проверь карманы! – последовала новая команда. – Посмотри, шарфа нигде не видно? Добродеев вывернул карманы пиджака и куртки. Они оказались пустыми. Шарфа не было. Не было также ни записных книжек, ни мобильного телефона, ни компьютера, ни писем, ни документов. Ничего. Ничего, что сказало бы хоть что-то о человеке, которого здесь убили. Пусто, безлико, бедно… Майор Мельник ничего не пропускает. Что и следовало ожидать. Глава 8 Прогулка в парке и житейские разговоры – Диночка, доброе утро! – закричала Марина, услышав в трубке голос Дианы. – Как ты? Как спала? – Хорошо. Что-нибудь случилось? – Ничего не случилось, просто звоню узнать, как ты. Уже встала или еще лежишь? – Мариша, я встаю в шесть утра. – В голосе Дианы прозвучал упрек. – Я помню! Просто подумала, мы вчера вернулись поздно, навеселе, бессонная ночь обеспечена. Лично я уснула под утро. Не пойду на работу, буду отдыхать. Светка и без меня справится. День – сказка! Последние летние деньки! Может, погуляем? Приглашаю тебя в парк, выпьем кофе, посмотрим на реку. – Лучше мороженого. – Или мороженого. Давай в двенадцать. А потом пообедаем. На площади около театра. Успеешь? – Успею. Они встретились у театра, там, где Диана еще недавно встречалась с Леонидом. Он стоял у колонн с цветком – палевой розой на жестком шипастом стебле, смотрел, как она приближается и улыбается. Стоял и смотрел. Не шел навстречу, не размахивал руками, просто стоял и смотрел. Иногда сидел на ступеньках – что страшно ее трогало. Она шла, чувствуя слабость в коленках, с горящими щеками, полная нетерпения. В ушах звучал его голос, его обычное приветствие: «Девушка с Луны, здравствуй! Я боялся, что ты не придешь, я боюсь, что ты когда-нибудь улетишь домой». Под колоннами стояла Марина в белом платье и красной шляпе с широкими полями. Она помахала Диане рукой. Диана вздохнула… Девушки расцеловались. Они являли собой бросающийся в глаза контраст. Жизнерадостная яркая Марина и бледная печальная Диана в черном платье. – Диночка, ты прекрасно выглядишь! Я так рада, что мы выбрались, к черту работу, у нас целый день! Хочу сидеть в парке, смотреть на реку и пить кофе. И они отправились в парк. Марина заглядывалась на витрины, громко делилась впечатлениями. Она бы с удовольствием примерила красный костюмчик, или синий, или белый в горошек, тем более сезонные распродажи. Она бы выбрала что-нибудь для Дианы, сколько можно ходить монашенкой, конечно, не время, траур, но… сколько можно? Всегда в черном! Четыре последних года одни смерти и черное платье. Бедная Диана. – Диночка, как тебе Олег Монахов? – спрашивает Марина, которой не терпится поговорить о новых знакомых. – Что ты о нем думаешь? О них? – Я думаю, он настоящий экстрасенс, я ему верю, – серьезно отвечает Диана. – Теперь у тебя два знакомых экстрасенса, – шутит Марина, ей страшно хочется развеселить Диану. – Индиец и Олег. Кстати, когда ты нас познакомишь? – Венката не ясновидящий, он даже не йог. То есть ненастоящий, не из Индии. Могу познакомить, если хочешь. – Просто удивительно, он почти член семьи, а я, твоя подруга, с ним незнакома. Ты что, прячешь его? Диана молчит. Марина чувствует, что тема йога не вызывает у Дианы положительных эмоций, с ходу меняет тему и говорит: – Я не особенно верю в ясновидение. Если бы Олег был ясновидящим, то не попал бы под машину. Хотя и на старуху, как говорится. Чувствуется, он хороший человек. И Леша Добродеев тоже хороший. Я читаю все его материалы. Никогда бы не подумала, что такой человек может писать о всякой чертовщине. – Почему? – Он такой жизнерадостный и толстый, не дурак покушать и выпить и… вообще. Про всякие страшилки должен писать человек худой, мрачный, пугливый. Представляешь, печатает ночью статью и оглядывается по углам, ждет, что выскочит барабашка. От тени шарахается. Мы вчера проводили тебя, а потом он довел меня до дома и набивался на чай, представляешь? Болтает как подросток, рот не закрывается, хватает за локоток. А я говорю, ну что вы, Леша, уже поздно, в другой раз… все такое. Он был очень разочарован. – Марина хохочет. – Он женат? – спрашивает Диана. – Я спросила! А он говорит, вроде проблемы в семейной жизни, непонятки, не то да, не то нет, и живут отдельно. Открутился, одним словом. Конечно, женат. Даже не сомневайся. – А Олег тебе нравится? – Нравится. Только… – Марина замялась. – Что? – Понимаешь, он так на тебя смотрит, будто видит насквозь, как на рентгене. Я подумала, а вдруг мысли читает? – Читает, даже не сомневайся. Он женат? – Леша сказал, что Олег был женат три или четыре раза, терпел, сколько мог, а потом сбегал в тундру… в смысле, в тайгу или в горы, в Непал. С большим рюкзаком. Говорит, только в тайге чувствует себя комфортно. А в Непале жил в монастыре. Говорит, любит сидеть на рассвете и смотреть на заснеженные пики. А вокруг цветущие олеандры, розовые и белые, представляешь? А он сидит и смотрит. Интересно, о чем можно думать, глядя на горы и цветущие олеандры? Леша сказал, что когда-нибудь тоже все бросит к чертовой матери и махнет с Олегом в пампасы, надоела, мол, суета, бег на месте, бессмысленность бытия. Хочется покоя. Говорит, мы перестали делать глупости, куда делась романтика, караул, жизнь проходит мимо, а мы ходим по кругу! Непременно, говорит, сбегу. – Не думаю, что сбежит. Он не такой, как Олег. Олег сильный и свободный, он не боится рвать и уходить… – Из таких сильных и свободных, к сожалению, получаются плохие мужья. Уж лучше Леша. Предсказуем, привирает, комфортен, боится жены и знаменит. Прекрасный муж для тех, кто понимает. И зарабатывает прилично. Господи, Дин, если бы ты знала, как мне надоело быть сильной! Хочу быть слабой, хочу мужа, как Леша, хочу быть просто женщиной, капризной, обидчивой, пить шампанское и ронять перчатки, а он чтобы поднимал. В театр хочу! Сто лет не была в театре. У таких, как Леша, все схвачено, ему достать билеты на премьеру раз плюнуть, и вообще… Диана не ответила… …Старинный парк жил своей особой парковой жизнью: гигантские неподвижные деревья, густая тень и яркие пятна солнца, быстрые рыжие белки. Голубая безмятежная лента реки. За рекой, сколько хватает глаз, луг, несколько небольших озерец без названия и знаменитое Магистерское, названное в честь помещика-чернокнижника – ярко-синяя сверкающая подкова на зеленом. – Красота! – воскликнула Марина. – Ты только посмотри, Дин! Это же чудо! А мы… мы такие жалкие с нашей суетой, недовольством, жалобами. Прав Олег! Я бы тоже куда-нибудь подальше… с удовольствием. Природа мудрее и духовно богаче нас. А мы считаем себя царями. Ты какое хочешь? – Клубничное. – А мне кофе! Они уселись под громадным кленом. Вдали парила в воздухе акварельная Троица, чуть ближе утопал в зелени Елецкий монастырь, и совсем близко стояла на холме белоснежная Святая Екатерина с золотыми куполами. – Это же с ума сойти! Посмотри, Диночка, какое чудо! А ты не можешь сделать для меня шарф с этим всем? – Она обвела рукой картину. – Чтобы зелень и голубое небо. – Я попробую… – Диана сосредоточенно ела мороженое. – О чем ты думаешь? – Марина наконец заметила каменную молчаливость подруги. – Ни о чем. Как по-твоему, Олег найдет убийцу? – Найдет. Он тебе нравится? – А тебе? Насчет Леши ты, надеюсь, несерьезно. Марина рассмеялась. – Леша – друг, а в Олега можно влюбиться. Так что ты осторожнее, Диночка. – Леша легкий и несерьезный, а Олег сильный и надежный, он мужчина. – Диана не приняла шутки подруги. «Сбегающий мужчина, куда какой надежный», – хотела сказать Марина, но прикусила язык. Они долго бродили по парку. Людей почти не было, белки бросались им под ноги, выпрашивая орехи; птицы молчали. Здесь стояла удивительная тишина. Это был мир покоя, красок и деревьев… Глава 9 Радость бытия Монах с головой ушел в оперативную работу. Начал он с того, что попросил Анжелику принести тонкие резиновые перчатки и пинцет. – Господи, что с тобой еще стряслось? – испугалась Анжелика. – Расскажу, – пообещал Монах. – Давай в темпе, моя красавица. – Бегу! – С условием. Твою овсяную кашу есть не буду, доктор сказал, вредно. Принесешь хлеб, сосиски и баночку хрена. Не обсуждается. До прихода Анжелики Монах сидел в местных сайтах знакомств. Их было немного, и он уже спустя несколько часов прилично ориентировался в соискателях, узнавал по фотографиям и помнил имена и ники. Ему вдруг пришло в голову, что Леонид Краснов ассоциировал себя с автомобилем, а ник у него был Бард. Когнитивный диссонанс налицо. С автомобилем ясно, юмор такой, а вот с Бардом неясно. Тут больше в тему были бы Багажник, Тормоз, Колесо… или еще как-нибудь. А то Бард! Понты для невзыскательных барышень. А Диана повелась. О, женщины, вам лишь бы погремушка громче! – О, женщины, вам лишь бы погремушка громче, – повторил он со вкусом. – Красиво. Шекспир отдыхает! Через час примерно прилетела Анжелика. Взволнованная, встала на пороге, выдохнув: – Олежка, что случилось? – Ничего не случилось. Сядь, Анжелика, передохни. Принесла перчатки и пинцет? – Принесла! Зачем? – Склеить фарфоровую фигурку. Клей в тумбочке в прихожей. Достань. – Фарфоровую фигурку? Откуда у тебя фарфоровая фигурка? – Мало ли откуда, – туманно ответил Монах. – А перчатки зачем? Чтобы не испачкаться клеем? – Умница, все понимаешь. А еще чтобы не оставить отпечатков. – Это что, улика? – Пока не знаю. – Кого убили? Я его знала? – Вряд ли. Я его тоже не знал. Помнишь женщину, которая вызвала «Скорую»? Ну, когда меня сбили на зебре? Ее зовут Марина. Леша нашел ее телефон, позвонил, пригласил навестить. Подкинул мой сайт, расхвастался, мол, волхв, экстрасенс, ты же знаешь Лешку, набуровил всякого. Она почитала и пришла с подругой Дианой. У той убили парня. Вот они решили, что я могу помочь. – А полиция что? Монах пожал плечами. – Они тоже стараются. – А фигурка откуда? – С места преступления, только это между нами. – Ты был на месте преступления? – поразилась Анжелика. – С твоей ногой? Монах почесал под бородой, дернул бровью и красноречиво промолчал. – А если бы застукали? Монах снова пожал плечами. – А эта женщина, Диана, что она говорит? – Познакомились на сайте знакомств, встречались около месяца, он ей очень нравился. И вдруг она ему звонит, а отвечает майор Мельник. Она плачет, хочет похоронить любимого, так как у него никого больше нет. – Бедная девушка! А как его убили? Ограбление? – Не похоже. У него нечего было брать. Его убили ночью в собственной квартире. Вернее, в съемной. – А как убийца попал в квартиру? Замок взломан? – Нет вроде. Они подозревают, что он сам впустил убийцу. – Ужас! Значит, они были знакомы? – Похоже на то. – А что он за человек? – Брачный аферист. – Кто-о-о?! – не поверила Анжелика. – Брачный аферист. Чуть было не сел несколько лет назад, но потерпевшая забрала заявление, и он удрал из города. Несколько месяцев как вернулся. – А эта Диана… – Хорошая девушка, художница, неплохо зарабатывает. Считала его добрым и порядочным. – Конечно! – хмыкнула Анжелика. – Это они могут. А как он ее вычислил? – Она сама наткнулась на него в соцсетях, он ей сразу понравился, юморной такой. Марина заставила ее позвонить, а то, говорит, так и прокукуешь одна всю жизнь. Она позвонила и назначила встречу. У Марины в бутике, кстати. У нее свой магазинчик в «Мегацентре». – Может, это ее прежний? А что, приревновал и… – Анжелика цыкнула зубом. – Сплошь и рядом. – Вряд ли. У нее никого не было. Кроме того, там есть некоторые нюансы… – Какие? – Мне самому не очень понятно, – соврал Монах. – Надо обдумать. – Покажи фигурку! Монах взял с журнального столика сверток с осколками. – Вот. Осторожнее! Анжелика развернула носовой платок, рассмотрела фарфоровые кусочки и сказала: – Это лошадка! – Лошадка? Леша думает, что медведь или собака. – Лошадка. Давай я склею, я привычная к мелкой работе. – Давай. А я сделаю кофе. Будешь кофе? – Мне чай! Анжелика считала, что Монах не умеет варить кофе, слишком крепкий, ложка стоит. И без сливок. И без сахара. Мы же не аборигены какие-нибудь, говорила Анжелика, чтобы травиться дегтем, имея в виду жителей кофейных стран. На том и порешили. Анжелика засела за починку фигурки, а Монах взял костыли и поскакал в кухню. …Они сидели по-домашнему, в кухне. Монах пил кофе, Анжелика – чай с сухариками, которые сама же принесла. Перед ними на салфетке – крохотная фигурка синего с золотом фарфора: вставшая на дыбы лошадка с пышной гривой и хвостом. – Кто ее разбил? Убийца? – спросила Анжелика. – Необязательно. Может, случайно упала. – Нет, Олежка, ее разбили нарочно. – Почему ты так думаешь? – Если бы она упала, то разбилась бы на пару крупных кусков, а тут вдребезги. Видишь, вот здесь не хватает совсем маленьких. Ее просто швырнули, она ударилась в стену и упала на пол. Поверь, я знаю, как бьется фарфор. С размаху. – Ты уверена? – Уверена. – Молодец, Анжелика. Интересное наблюдение. Потому осколки оказались за тумбочкой! А я все думал, как они могли туда залететь. Она ударилась в стенку над тумбочкой. – Она тебе нравится? – спросила Анжелика, присматриваясь к Монаху. – Кто? – Диана твоя! – Ну как тебе… Интересная девушка. Расписывает шелковые шали, училась в Таиланде. – Красивая? Монах задумался. – Даже не знаю. Приятная, воспитанная, спокойная. – Значит, понравилась. А она его любила? – Не знаю, Анжелика. Может, и любила. Переживает сильно. – Значит, если бы его не убили, он бы ее ограбил? Долгую минуту они смотрели друг на дружку. – Не исключено… – покивал Монах. – А что ты о ней вообще знаешь? – Почти ничего. Ломаная судьба. Мама артистка оперетты, трое детей от разных мужей; сестра четыре года назад покончила с собой, брат после этого эмигрировал куда-то в Латинскую Америку. – Сестра покончила с собой? – всплеснула руками Анжелика. – Господи! Почему? Несчастная любовь? Монах пожал плечами. – Может, это брат убил Леонида? – А мотив? – Оберегает сестру. – Не думаю, он далеко. – Может, вернулся тайно. Помню, в одном кино… – Зачем? – Может, знал Леонида раньше, приехал и увидел, что тот закрутил с Дианой. Или прознал как-то, что он шаромыжник, и… вот. А что, думаешь, так не бывает? Брат защищает сестру. – Проверим, Анжелика. Еще версии? Кроме индийского кино, – не удержался. – А чем тебе индийское кино не угодило? Жизненное, я очень люблю. Насчет версий подумаю. У тебя нет ее фотки? – Есть. На сайте с шарфами, она продает их через сеть. И у Марины. – Покажи! – Принеси комп, в комнате на диване. Анжелика долго рассматривала фотографию Дианы и шарфы. – Ну как? Как она тебе? – спросил Монах, наблюдавший за ней. – Как женщине? – Сразу и не скажешь, – озадачилась Анжелика. – Что-то в ней несовременное, Олежка. Неудивительно, что она одинокая. – Несовременное? Что ты вкладываешь в термин «несовременное»? – Она не улыбается, печальная. Посмотри на фотки на других страничках! Все довольны, все улыбаются. Ей же надо продать свою продукцию, значит, надо улыбаться клиенту. Еще у нее тайна в глазах. – Тайна? – Тайна. Посмотри на ее глаза. Монах посмотрел на фотографию Дианы. – Видишь? В глубине ее глаз печаль и тревога. – Печаль и тревога? – повторил Монах, разглядывая Анжелику. – Ты прямо поэт, моя красавица. Обыкновенная девушка… у всех одиноких девушек в глазах печаль. – А почему она одинокая? – Не встретила никого… что за странный вопрос? – Потому и не встретила. Я уверена, секса тоже не было. И с этим аферистом не было, а встречались целый месяц. По-твоему, это нормально? Ей не нужен секс, она как… не знаю… фея! С ним понятно, ему не секс нужен, ему нужны ее бабки… были. Монах молча разглядывал Анжелику. – Ты ставишь меня в тупик, моя девочка, – сказал наконец. – По-хорошему. Женская логика всегда ставила меня в тупик. И почему же у нее не было секса? – Потому что ей не надо. Может, трагический опыт в прошлом или вообще фригидная. Не разбуженная, в смысле. За ручку подержаться, стихи почитать, на луну посмотреть… и все. Ты же ничего о ней не знаешь. – Как-то задачи не было копаться в ее прошлом, скорее уж в прошлом Леонида. – Ты спросил, почему она странная, я ответила. Она тебе нравится? – Ты уже спрашивала. Как человек – да, нравится. Хороший человек. – Я бы на твоем месте держалась от нее подальше. – То есть? – Поверь моему женскому чутью, от таких всегда проблемы. Ах, тайна, ах, прошлое, печальные глаза… Ну почему вам, умным мужикам, не нравятся простые открытые девушки? Вам подавай тайну, всякие странности… – Наверное, странные девушки дают толчок воображению и фантазии. А простые и веселые не дают, с ними просто и весело. И они охотно клюют на юморного чувака, который считает себя тачкой. – Чего? – изумилась Анжелика. – Какой тачкой? – Мысли вслух, не обращай внимания, моя девочка. А тебе не показалось, что она чего-то боится? – Боится? – Анжелика задумалась. – Ты думаешь? – Не уверен. Так, мелькнула тень. – Может, на фотке она еще не боится, а после убийства стала бояться. – Ты умница, Анжелика. Должно быть, так оно и есть. Ведь если подумать, Диана до убийства и после – два разных человека. Две совершенно разные женщины. – Ты бы отдохнул, Олежка, – озабоченно сказала Анжелика. – Жорик забежит вечером, говори, чего надо, он принесет. Мне уже пора. – Все есть, спасибо, Анжелика. Осторожнее переходи дорогу. Анжелика убежала, Монах остался, весь в раздумьях. Дотянулся до рекламки суперсковородок, случайно оброненной Анжеликой, вынул из нагрудного кармана футболки шариковую ручку, взглянул на потолок и резво застрочил на полях пестрого листка. В итоге получился план оперативных действий, а именно: «1. Узнать про сестру… имя? Просто так. Любопыт. Ткж про йога-центр, что за история с несч. любовью. 2. Где брат? 3. Отец… или отцы? 4. Соседи жертвы. 5. Хозяйка квартиры. 6. Не исключ. что причина Диана». Монах принялся звонить Добродееву, но тот затаился и не отвечал, возможно, брал у кого-нибудь интервью. Тогда Монах решил разыскать в сети местный йога-центр, покопался в сети и нашел. Был такой. Назывался он «Асана» и приглашал записываться в ученики великого гуру Венкаты. Постижение йоги, медитация, развитие духовности, чистка кармы. С портрета на потенциальных соискателей смотрел очень красивый смуглый мужчина средних лет в белой чалме. С пронзительными глазами, с бородой и усами, с длинными вьющимися смоляными волосами из-под чалмы. С большой серьгой белого металла в левом ухе. Был он в белой одежде, напоминающей китель, а на груди у него висели бусы, цепи и медальоны. Монах полюбовался на Венкату, подумал, что такие должны нравиться женщинам. Психологи утверждают, что человек с бородой вызывает доверие и его охотнее берут на работу, чем бритых. Женщина – тот же работодатель… в широком смысле. А тут еще экзотика – бусы, серьги, локоны. А также неземные знания и мудрость. Сестру Дианы можно понять. Работать рядом с таким декоративным мужчиной и не влюбиться – нереально. Надо будет показать фотку Анжелике. Пусть скажет что-нибудь. Например, почему женщинам нравятся такие, как Венката, почему они клюют на него и на что рассчитывают. Записаться разве на занятия? Не забыть спросить Добродеева, что он знает о йога-центре. Мало ли. Сплетни, слухи. Как это Леша пропустил такую благодарную тему, как йога-центр? А может, не пропустил? Монах не ошибся. Леша прекрасно знал йога-центр и его руководителя Венкату. – Зачем он тебе? – удивился журналист. – Хочешь записаться на йогу? – Сестра Дианы работала у него. Четыре года назад она покончила с собой из-за несчастной любви, помнишь, Марина рассказала? Может, из-за Венкаты. – Она не говорила про Венкату, просто сказала, что сестра Дианы покончила с собой из-за несчастной любви… предположительно. Бросилась с балкона. – Что он за человек? Настоящий индиец? – Какой там индиец… наш человек. Просто долго жил в Индии, в ашраме, учился йоге. Играет роль великого гуру. Я давал о нем материал. Брал интервью – задачи центра, планы на будущее, смысл учения, даже Блавацкую зацепили с ее теософией. Он начитан, умен, говорит неторопливо, с мудрой улыбкой. Потрясающе красив, в учениках одни дамы, как ты понимаешь. Смотрят на него, раскрыв рот. Я мужик, и то попал под обаяние, а еще антураж: шитая золотом белая одежда, чалма, длинные блестящие волосы, серьги, бусы, браслеты всякие. Взгляд просто обжигает, улыбка, борода. А вокруг лампады, слоны, будды, сандаловые благовония курятся… – А сплетни? Он женат? – Женат. Четверо детей. Говорят, прекрасный пол на него вешается, что неудивительно. Были какие-то слухи, вроде кого-то соблазнил и бросил… но наружу ничего не вылезает. У него есть сайт, посмотри картинку. – Уже посмотрел. Красивый мужчина. – То-то. Если и грешит, то без фанатизма. Допускаю, что сестра Дианы могла запросто попасть под его чары и выброситься с балкона. Но лично я не помню, чтобы в связи с Венкатой говорили о самоубийстве. – Не хочешь написать о нем? Раздумья о смысле жизни, о самопознании, о чистке кармы? – В каком смысле? – В самом прямом. И попутно спросишь о погибшей девушке. – Зачем тебе? – На всякий случай. – Ты думаешь, есть связь между Леонидом и сестрой Дианы? – Понятия не имею. Скорее всего, нет. Но интересно. Надо же чем-то занять мозги. Кстати, Анжелика склеила разбитую фигурку. Это лошадка, вставшая на дыбы. Она считает, что она не упала, а ее швырнули об стену, поэтому так много кусков. – И что бы это значило? – Может, ничего. Когда ты собираешься поговорить с соседями жертвы? Справишься сам? – Справлюсь. Сегодня заскочу. – Не забудь взять координаты хозяйки квартиры. – Не забуду. – Ты знаешь, я тут подумал… Короче, к Венкате пойдем вместе. – Не доверяешь? – Не в этом дело. Вы будете говорить, а я наблюдать. – Язык жестов? – Язык жестов. Тем более несчастный депрессивный больной притупит его бдительность. Скажешь, не с кем было оставить. Давай завтра, Леша. Я набросаю вопросы… Глава 10 История любви На верху головы есть лотос, светящийся собственным светом. С него струится прохладный нектар, исцеляющий все болезни… Р. Минаев. На верху головы есть лотос…Любовь, любовь, что делаешь ты с нами? Генрих АкуловВенката живьем выглядел старше, чем на фотографии, проще и домашнее. Морщины вокруг мудрых глаз, седина на висках, волосы не распущены, а подобраны под черную чалму. Черная длинная рубаха и черные узкие штаны. Маленькая серебряная серьга в левом ухе и скромная мандала с замысловатым узором на серебряной же цепочке на груди. Видимо, фотография на сайте была парадной, а в обычной жизни Венката почти ничем не отличался… почти ничем! от обычных людей. Простой скромный человек с мудрыми глазами, много повидавший в жизни и постигший смысл. – Спасибо, гуру Венката, что согласились принять нас, – Добродеев церемонно поклонился, прижав к груди руки, сложенные как для молитвы. – Для нас это большая честь. Венката тоже поклонился. – Это мой друг Олег Монахов, путешественник и философ. Мы когда-то беседовали с вами… – Я помню, господин Добродеев, – сказал Венката низким звучным голосом с приятным акцентом. – Гости для меня радость. Что привело вас с другом ко мне? Фразы он акцентировал и выстраивал слегка необычно, что добавляло очарования его речи. Тем более голос… бархатный, слегка гудящий. Монах тронул локоть Добродеева и сказал: – Мы расследуем дело об убийстве. – Убийство? – Гуру Венката был удивлен и даже слегка растерян. – Но я не даю консультаций… господин Добродеев сказал, что речь пойдет об интервью! – Интервью тоже. Но сначала, если можно, об убийстве, – сказал Монах, рассматривая Венкату. – Я вас слушаю. – Он словно подобрался, лицо стало строгим, голос зазвучал резче. Он больше не улыбался. – Четыре года назад покончила с собой молодая женщина, которая работала в вашем центре. – Помню. Трагическая история. Правда, она уволилась за пару месяцев до трагического происшествия. Что вас интересует? – Возможно, вам известна причина? Венката задумался, пожевал губами. – Могу ли я спросить, чем вызван ваш интерес? Насколько я помню, проводилось следствие, всех работников центра допрашивали, в том числе вашего скромного слугу. – Мы расследуем убийство некоего Леонида Краснова… – Монах сделал паузу, буравя взглядом гуру. Лицо того оставалось бесстрастным, ничего в нем не дрогнуло, на что втайне надеялся Монах. Спроси его: с какой радости? он затруднился бы с ответом. Тыкал наугад. – Какое отношение имеет гибель девушки к убийству? И почему вы занимаетесь сыском? – спросил Венката. – Нас попросили. Попросила подруга Леонида, она же сестра погибшей девушки. Кроме того… – он запнулся, давая возможность Венкате встрять. Тот не преминул воспользоваться паузой и спросил: – Почему она попросила вас? – Скажем, у меня есть некоторая склонность к детективным занятиям. Я знаю людей, я чувствую, когда они лгут, а когда говорят правду, я вижу многие события иначе, чем другие, и люблю думать. Мы действуем в одной связке с господином Добродеевым. С нами говорят охотнее, чем с полицией, у нас возникают идеи, которые официальные следственные органы никогда не согласятся рассмотреть. – Вы частный детектив? – Вроде того. Но денег не беру. Это мое хобби. – Понятно. Ее звали Ия. Она была девушкой-воином. Сильная, бескомпромиссная, решительная. Я ее уважал. Если вы хотите знать… – уголок рта дрогнул в улыбке, – было ли что-то между нами, ответ однозначен: не было. Он замолчал; смотрел на них благожелательно. Добродеев открыл было рот, но что сказать, не придумал. Уверять, что ничего такого они не предполагали… У него было чувство, что он наг и выставлен на обозрение, а Венката видит их насквозь. С их дурацкими подозрениями. Незачем было лезть и ворошить, быльем поросло, Венкату голыми руками не возьмешь, даже если было, и вообще какая связь… – такие примерно мысли проносились в голове смущенного журналиста. – Господин Венката, у вас удивительная манера располагать к себе, – сказал Монах. – Если у этой девушки были проблемы, что-то подсказывает мне, что она поделилась с вами. Как по-вашему, это было самоубийство или…? Венката молчал, все так же благожелательно рассматривая их. Монах снова дотронулся до локтя Добродеева, словно предупреждал: не лезь, молчи! – Вы правы, она поделилась со мной, – сказал наконец Венката. – Был мужчина, с которым она встречалась. Были проблемы, с ним связанные. Что за проблемы, не знаю. Она просто упомянула, что разочарована. Кто он, я не знаю, не спрашивал. У нас не принято лезть в чужую жизнь. Возможно, речь шла о том, что они расстались по его инициативе. Я готов дать голову на отсечение, что Ия никогда и ни при каких обстоятельствах не покончила бы самоубийством. Я так и сказал следователю. И если это все-таки случилось, то причина была весомой, поверьте. – С кем Ия дружила? – спросил Монах. – Не знаю. Здесь почти все новые люди, вряд ли ее помнят. – А из старых? – Люди уходят, и связи теряются. Я ничем не могу вам помочь. – Он уже не улыбался. Назойливый гость стал его раздражать. – Почему она уволилась? – напирал Монах. – Как вам сказать… Она достигла своего потолка, – туманно пояснил Венката. – У каждого человека свой потолок. Она достигла своего и решила искать себя дальше в другом месте. У нас не принято принуждать… – Он замолчал. Непонятно, но красиво, как говорит Жорик. Пауза затягивалась, она становилась просто неприличной. Монах, ухмыляясь, сверлил Венкату взглядом, тот же упорно смотрел в пространство. Добродеев снова порывался сказать что-то, и снова Монах придержал его за локоть. – Извините, господа, к сожалению, я не могу уделить вам больше времени, меня ждут. – Венката поднялся, давая понять, что аудиенция закончена. – А интервью? – вылез Добродеев. Получилось глупо. Насмешка блеснула в глазах Венкаты. – Позвоните мне как-нибудь, господин Добродеев… Он поднялся. Пылающий Добродеев вскочил. Ему было неловко за нахальство Монаха, он испытывал чувство человека, получившего пощечину. Похоже, на сей раз Монах перегнул палку со своими завиральными идеями. Монах остался сидеть. И сидел до тех пор, пока Добродеев не вытащил его из кресла… – Мне никогда еще не было так стыдно, – начал Добродеев утробным голосом уже на улице. – Что за театр ты устроил? Ты налетел на него как торпеда! Какого черта, Христофорыч? Ты просто издевался над ним! Ты не позволял мне вставить слово! Ты так смотрел на него… как удав! И чего ты в итоге добился? Даже если ты подозреваешь, что он что-то знает, не он же сбрасывал ее с балкона! Монах был благодушен и, видимо, доволен. – Остынь, Лео. Для репортера скандальной хроники ты слишком чувствителен. Мы пришли посмотреть на великого гуру и задать ему пару вопросов. Посмотрели и задали. Красота, экзотика… даже акцент в наличии! У мужика с иноземным акцентом тут же повышаются шансы, не замечал? Женщины летят как бабочки на огонь. Ну, просто второй Леонид. Неземной, над бренным миром, надежа и опора, все страждущие, припадите к источнику света. Не верю. Будучи сам причастен, так сказать… ну скажи, Лео, я похож на него? Добродеев, несмотря на испорченное настроение, не мог не ухмыльнуться. Смерил взглядом внушительную фигуру Монаха, задержался на ноге в гипсе и снова ухмыльнулся. – Вот видишь! Я нормальный мужик с нормальными запросами, люблю пиво… А этот небось один нектар пьет. – Что ты хочешь этим сказать? – Я хочу сказать, что истинный талант не нуждается в антураже, он или есть, или его нет. Я же не вешаю на себя бусы и не говорю с акцентом… Ты заметил, что у него накрашены глаза? – Не заметил. У тебя тоже борода и локоны. Не вижу разницы. – Ты не видишь разницы между мною и этим… ряженым фигляром? – возмутился Монах. – У всех по жизни свои задачи, Христофорыч. Это его способ зарабатывать на кусок хлеба, причем не без таланта. А ты… какой-то ты нервный в последнее время. Не узнаю. Где чувство юмора, где благодушие… Монах подумал и сказал: – Ты прав, Леша. Это все нога, будь она неладна. Беру обратно. Красивый успешный мужик, любимец женщин, даже ты не устоял, хоть и не баба. Даже я не устоял, поддался, и вообще завидки берут, как говорит Анжелика. Но! Голову даю на отсечение, у него с этой девушкой, Ией, что-то было, и не надо нам вешать про высокие отношения… тьфу! Ладно, ладно! – вскричал он, видя, что Добродеев пытается возразить. – Проехали. Итак, что мы узнали? Мы узнали, что у нее… Ия! Красивое имя. Что у нее был друг, который ее разочаровал. Какое слово: разочаровал! Чувствуется мастер с большой буквы. Ничего не знаю, ничего не вижу… и так далее. Ты бы сказал, что твоя женщина тебя разочаровала, если бы вы скандалили каждый день, и она бросала в тебя сковородкой? Ты бы высказался иначе. – Откуда ты знаешь, что она бросала сковородкой? – Она бросала или он бросал – не суть. Между ними происходило нечто, и закончилось оно падением с балкона. А твой гуру сказал: он ее разочаровал. – Допустим! А каким боком тут Леонид? Может, ты думаешь, что он был этим другом? Или… что? ольными тропками, причем в темноте. – Он теперь никогда не согласится на интервью! Мне стыдно за наше поведение. Уважаемый человек… – Ты хотел сказать, что тебе стыдно за меня? За мою настырность? Мы тоже уважаемые люди, Лео. И речь идет об убийстве, так что не нужно реверансов. А с другой стороны, все знают, если репортер «Вечерней лошади» просит об интервью, то вопросы будут не самые деликатные, а ответы впоследствии перевраны. Он согласился, значит, был готов. А насчет не согласится, ты не прав! Согласится. Реклама нужна всем. Ты позвонишь ему и скажешь: дорогой гуру Венката, мы раскрыли убийство, хотите подробности? Как-то так. Он не устоит, честное слово. Тем более сейчас у него неприятное чувство, что его в чем-то подозревают. – Раскрой сначала, – пробурчал Добродеев. – Раскроем. Тут интересно другое, Лео. Сестра Ия несчастлива в любви и выбрасывается с балкона. Диана несчастлива в любви, ее друга убивают. Две насильственные смерти в одной семье, причем на любовной почве. – И что? Не вижу связи. – Похоже на закономерность, не находишь? – Простое совпадение. Ты всегда все усложняешь. – Такой уж я уродился, – сказал Монах. – Все усложняю. Усложнитель. Как эти поют… фиксики? Тыц-дрыц, усложнитель! А тебе не приходило в голову, что члены одной семьи часто рождены под одним знаком. Или под знаками, стоящими рядом. – Ты серьезно? И что? – А то, что они повторяют судьбу друг друга. В известной мере, конечно. И характеры. Интересно, когда родились Ия и Диана. – Не замечал. И что это нам дает? – Подумай на досуге. Ничего не дает, информация к размышлению. Или дает, пока не знаю. Зависит от точки зрения. То ли все, что вокруг – знаки и предупреждения, и тут всякая мелочь в строчку: черная кошка, дверца шкафа вдруг сама по себе открылась, чашка разбилась, ветер сорвал шляпу; то ли все это ничего не значащие случайные мелочи. Я нахожусь посередине, и знаки воспринимаю под настроение. В данный момент у меня сломана нога, и я чувствителен, раздражен, зациклен… ну скажи на милость, какого черта у него накрашены глаза? У мужика? Добродеев промолчал; он был расстроен. Монах же пребывал в приятном ощущении хорошо выполненной работы. Венката ему не понравился. – Может, навестим Митрича? – сказал он. – Я соскучился. – Можно, – недовольно ответил все еще дувшийся Добродеев. Каким бы сложным ни было состояние их душ и тел, Митрич – это святое, тут между ними полный консенсус. И друзья отправились в гостеприимный бар «Тутси», где трудится барменом старый добрый друг Митрич, он же хозяин заведения. Глава 11 Визит девушки Каждый маг должен быть поэтом И в друзья выбрать лучших людей. Быть влюбленным, но не безответно. Быть богатым, жить долго при этом. Р. Минаев. Каждый маг должен быть поэтомНеожиданно пришла Марина. Терпеливо ждала на лестничной площадке, пока Монах доковыляет до двери и, балансируя на одной ноге, справится с замком. Влетела в прихожую радостная, полная светлой энергии, с полными сумками снеди. Поставила сумки на тумбочку, обняла Монаха, защебетала о том, что он прекрасно выглядит, что на дворе прекрасная погода, правда, жарко, что она принесла всяких вкусных вещей, и они сейчас будут пить чай. Монах удерживал ее в объятиях, вдыхал приятный сладкий запах ее духов и волос и с удовольствием слушал ее щебетание. Ему пришло в голову, что, если бы не козел-лихач, они бы не познакомились, и что плата за удовольствие от ее присутствия не столь уж велика. И Добродеева нет, никто не будет путаться под ногами. Он вспомнил, как лежал головой у нее на коленях… Трогательно поддерживая Монаха за талию, она сопроводила его до дивана, причем он делал вид, что умирает. Усадила, подперла подушками, устроила поудобнее пострадавшую ногу и убежала в кухню. От таких, как Марина, свет и радость. Монах, улыбаясь во весь рот, прислушивался к звону посуды. – Где будем перекусывать? У вас или в кухне? – закричала она, появляясь на пороге. – В кухне. Только я сам, Мариночка, не беспокойтесь. Марина убежала, а Монах потащился в ванную. Достал из стенного шкафчика свежую рубаху. Стянул футболку, сопя от напряжения, надел рубаху; умылся, скрутил волосы в узел на затылке, расчесал бороду. Рассмотрел себя в зеркало, сделал зверское лицо, потом улыбнулся, потом нахмурился, потом повернулся в профиль… Вздрогнул от голоса Марины издалека: – У меня все готово! Идите, Олег! – Иду! – закричал в ответ и радостно запрыгал в кухню. Это был роскошный стол: всякие вредные для здоровья копчености, паштет, маслины, свежайший хлеб с таким запахом, что прямо слезу вышибает. И звездный коньячок «Арине», очень и очень неплохой. – Марина, вы чудо! – выдохнул потрясенный Монах, застывая на пороге. – Не ожидал. – Я подумала, что вас нужно взбодрить. Лежит, думаю, бедный, один, никаких развлечений, кроме компьютера. Леша хоть навещает? – Навещает. Он рассказал, что вы гуляли чуть не всю ночь… – Всю ночь? Ну что вы! Мы проводили домой Диану, потом он проводил меня, мы постояли минут пять у моего подъезда и все. «А где же он болтался чуть не до трех ночи?» – вертелось на языке у Монаха, но из мужской солидарности он промолчал. Лео опять приврал. – Мне показалось… – пробормотал он. – Леша звонил мне несколько раз, сказал, что должен написать о деловых женщинах, но как-то не складывается. Диана, кстати, спрашивает, что вы уже узнали, она очень в вас верит. Вы ей понравились. – Славная девушка. Пока очень мало. Что вы думаете о Леониде? Она пожала плечами: – Нормальный человек, улыбчивый, шутил все время. Юмор необычный, написал о себе, как о машине. Мы очень смеялись. Диана говорила, он очень деликатный, ничего себе не позволял. А что вы уже узнали? Монах смотрел на Марину, раздумывал. В ее глазах светилось любопытство. Он перевел взгляд на тарелки с мясом и рыбой, протянул руку и взял бутылку. Открыл, разлил коньяк, вдохнул и закрыл глаза. Поднял рюмку. Решил, что она заслужила правду, и сказал: – Леонид был брачным аферистом, Марина. Мне очень жаль. – Брачным аферистом? – ахнула Марина. – Не может быть! – У него были проблемы с законом, пришлось уехать на несколько лет. – Значит, если бы его не убили, он бы ее обокрал? И забрал квартиру? – Трудно сказать. Может, влюбился, хотел семью… Марина потрясенно молчала. Потом спросила: – А кто же его… Вопрос повис в воздухе, был вполне риторический и ответа не требовал, тем более ответа у Монаха не было. – За вас, Мариночка! – Монах опрокинул рюмку. Марина взяла рюмку, отпила. Воскликнула: – Господи, ну почему ей так не везет? Сплошные удары! Сестра, мать… – Вы знали ее сестру? – Никого из семьи я не знала. Мы знакомы всего три года. Кое-что знаю из рассказов Дианы, но она не умеет делиться, все в себе. – Почему ее сестра покончила с собой? – Вроде несчастная любовь. Мать и раньше пила, а тут вообще слетела с катушек. – Сколько ей было? – У них разница четыре года, Диане было двадцать шесть, сестре двадцать два. Через год примерно уехал Денис, брат, и все вообще стало разваливаться. У матери инсульт, почти два года не вставала. Полтора года назад умерла. – Денис приезжает домой? – Диана говорит, ни разу не приезжал. Далеко, дорого. Мать обожала Дениса, он был первенец, на тринадцать лет старше Дианы. На девочек не обращала внимания, как я понимаю. Диана говорит, Денис их воспитывал, был спокойный, надежный, даже в школу на собрания ходил. Работал автомехаником, участвовал в автогонках. Теперь никого не осталось, Диана одна. – Странно, что брат не приезжает… к себе хоть зовет? Марина пожала плечами. – Что Диана рассказывает о сестре? – Немного. У сестры был сильный характер, она не мирилась с матерью, осуждала ее образ жизни, ее безалаберность, любовников. В двадцать ушла из дома, снимала квартиру. Поступила на иняз, через год бросила. Работала инструктором по йоге, работала в йога-центре. Сестры встречались где-нибудь в парке или в кафе. Ее звали Ия. Она ругала Диану за то, что та живет как в скорлупе, подчиняется капризам матери, позволяет помыкать собой. Диана смотрела на нее снизу вверх, хоть и была старшей. Она всем подчинялась по жизни: брату, сестре, матери, все были сильнее, все знали, как лучше. И всякие странности… – Марина замялась. – Какие? – Чувствовать себя уютно в замкнутом мирке, неумение выйти из него. Она плачет по ночам в подушку от одиночества, но ничего не делает, понимаете? Я удивилась, когда она согласилась позвать Леонида на свидание. Она не умеет с людьми, она как птица, которую приручили и потом выпустили из клетки, а она не знает, куда лететь. И люди с ней не умеют… – А тут прекрасный принц, – сказал Монах. – Который оказался брачным аферистом, – подхватила Марина. – И тут облом. Жаль, Диана хороший и добрый человек. – Жаль. К счастью, у нее есть замечательная подруга. Давайте за дружбу, Мариночка! Они выпили. – Вы сказали, Диана не умеет с людьми? С кем именно? – По-разному. Например, сидим мы в кафе, к нам подходят мужчины, шутят, а она сожмется, глаза опустит и молчит. Как дикарка, право слово! Ох, вспомнила! Был еще парень, совсем недолго… – Недолго – это сколько? – Пару месяцев. И… тоже ничего. Я их видела в городе. Ничего парень, видный. Спросила у Дианы, а она говорит, познакомились случайно, он историк, преподает в вузе. Я обрадовалась, говорю, поздравляю, что он за человек, а она отвечает, нормальный. – Как его зовут, не знаете? Марина покачала головой. – Он ее бросил? – Не знаю. Однажды спрашиваю, где Никита… Вспомнила! Его звали Никита. Спрашиваю, а где Никита, а она говорит, не знаю, перестал звонить. Просто исчез. – Она пыталась его найти? – Не знаю. Она очень несмелая и обидчивая, ни за что не позвонит первая. – Когда это было? Марина задумалась. – Не очень давно, уже после смерти матери. – И вы ничего о нем не знаете? – У него была необыкновенная машина, одна в городе, какая-то забойная марка, всегда толпа стояла. Белая. – Вы ее видели? – Диана рассказывала. Я ее потом нашла на городском сайте, совершенно случайно. Красивая машина, белая, громадные фары, вроде ретро… никогда такой не видела. В разгар пира хлопнула входная дверь, и Добродеев закричал из прихожей: – Христофорыч, это я! Не пугайся! Он стремительно пробежал по коридору и как вкопанный встал на пороге кухни. Он был так потрясен, что забыл поздороваться. Марина, казалось, смутилась. Даже Монах выглядел слегка растерянным. – Привет, Леша, – опомнился он после паузы. – А у нас гости, вот Мариночка пришла навестить… – Думаю, лежит наш Олег один, скучает! – Марина вскочила, достала из шкафчика чистую тарелку и рюмку. – Садитесь, Леша. – Я не знал, что ты не один, – обиженно сказал Добродеев. – Друзья вот не забывают… – Монах кашлянул. – Садись, Леша. Давайте, ребята, выпьем за дружбу! Добродеев уселся на табурет, лицо у него все еще было обиженное. Монах снова разлил. Они выпили. – Мальчики, мне пора! – Марина поднялась. – Обещала на работе вернуться через час, а уже… – Она посмотрела на ходики, висевшие над дверью. – Ой! Убегаю! Она чмокнула в щеку Монаха. Добродеев вскочил и пошел ее провожать. Монах прислушивался к их голосам, бубнению Добродеева и звонкому щебету Марины. Потом хлопнула дверь, и наступила тишина. – Как это понимать? – спросил Добродеев, вторично появляясь на пороге. – Я не знал, что вы настолько близки. – Мы не близки. Марина пришла узнать, как движется расследование. Мы говорили о Диане. Она, кстати, расспрашивала о тебе… – Это было откровенное вранье, но Монаху хотелось сделать приятное обиженному журналисту. – И что ты ей сказал? – Что ты прекрасный человек и журналист, что мы друзья. Что это не первое дело, которое мы расследуем. Больше не успел… – Я помешал? – обиженно спросил Добродеев. – Ты пришел вовремя. Ты мог бы проводить ее… – Она на машине. И кроме того, я принес посылку от гуру. – От Венкаты? – удивился Монах. – Не ожидал! И что же это? – Вот! – Добродеев вытащил из кожаной папки толстый синий конверт с картинкой Будды. – Я еще не открывал. Спешил к тебе… – Тон у него был все еще обиженный. – Погоди, Леша. Ты отдаешь себе отчет, что это может стать переломным моментом в расследовании? Запомни эту минуту. Они смотрели друг на друга. – Давай! – скомандовал Монах. Добродеев поддел ножом клапан конверта, дернул. В конверте была толстая голубая тетрадь. На титульной странице значилось: «Ия Рудник. Дневник. Моя жизнь». Из конверта выпал небольшой листок бумаги. Монах подобрал его и стал читать вслух: «Уважаемый господин Добродеев! После Вашего ухода вчера я поговорил с людьми, и оказалось, что в шкафчике Ии остался ее дневник, который сохранялся в нашем архиве. Я совершенно выпустил этот факт из виду. В свое время полиция им не заинтересовалась. Пересылаю эту вещь Вам. Надеюсь на встречу в недалеком будущем. Остаюсь дружески расположенным к Вам, искренне Ваш Венката». – А ты боялся! – воскликнул Монах. – Высокий стиль, глубоко воспитанный и интеллигентный, и обо мне ни слова. Полный игнор. – Ты обидел его, – сказал, ухмыляясь, Добродеев, чье настроение мгновенно улучшилось. – Только не говори, что не возьмешь меня на интервью с великим гуру. – И не мечтай. Будем читать? – Давай. – Монах кивнул на бутылку: – Как? Добродеев кивнул, и Монах разлил коньяк по рюмкам. …Ия была сильным человеком, сказала Марина. А дневник был девичьим. Восторженное и трепетное описание Венкаты: великий гуру, великий человек, посланец со звезд, из астрала, надежа человечества, душа, переселенная из Лемурии, и всякая эзотерика. Словом, обычная девичья восторженность, из которой следовало лишь одно: любовь была, но не обычная, а вроде любви к богу. Бросаются ли от такой любви с балкона? Вряд ли. Скорее пребывают в состоянии светлого и радостного умиления. Сначала Добродеев читал все подряд, с выражением, чувствуя себя актером на сцене. Потом перешел на скороговорку и стал пропускать целые куски, лишь пробежав их глазами. До ожидаемой сути добрались лишь в конце. Короче: да, был парень, встречались. Это продолжалось, судя по датам, около трех недель. Познакомились на сайте знакомств. Сначала переписывались, потом встретились. Зовут Влад, артист, красивый, умный, ник – Вагант. Он был жизнерадостным, веселым и непохожим на придурков вокруг, интересовался йогой, много знал, писал стихи, занимался греблей на каноэ, у них все серьезно, они встречаются каждый день, все время звонят друг дружке, она была на спектакле в Молодежном, он был Ромео, она плакала, это было замечательно… Последняя запись за пару месяцев до смерти. – Почему она перестала писать? – спросил Добродеев. – Они расстались? – Необязательно. Она уволилась из центра и забыла дневник, потому записей больше нет. – Похоже, была любовь. Венката сказал, она была разочарована, значит, он ее бросил, этот Влад… Бедная девочка! Сколько ей было? – Двадцать два. После ее гибели мать запила; брат через год бросил их и уехал. Марина говорит, что именно он воспитывал девочек и был им ближе, чем мать. У матери случился инсульт и паралич, Диана ухаживает за ней. Смерть матери, и наша Диана остается одна. – Брат приезжает? – Нет. Не совсем понятно… мать, любимая сестра, родные могилы. Марина думает, из-за денег – дорого и далеко. Он даже на похороны не приехал. Другая жизнь, новая семья. Он просто отрезал прошлое. – Венката уверен, что она не могла покончить с собой. Значит, убийство? – сказал Добродеев. – Не факт, Леша. Нелепая случайность… не знаю. Нам трудно принять самоубийство близких. А этот Вагант… С какого перепугу ему убивать ее? Брошенных женщин не убивают, а твой Венката намекнул, что парень ее разочаровал, понимай, бросил. Насчет того, что не могла покончить с собой… трудно сказать. Молодые не ценят жизнь, они максималисты, может, действовала под впечатлением минуты, рассталась с ним, переживала и… Нам трудно представить, что произошло, мы ее не знали. И что бы мы с тобой ни придумали, это… растекание мысию по древу без особого смысла. – Кем? – Мысию! То есть белкою. Так в оригинале летописи. А потом переделали на созвучное и более понятное «мыслию». – Не слышал. И что нам дал ее дневник? – Кое-что. Кроме того, он подкинул мне нехилую идейку… – В смысле? – Лео, что такое «вагант»? – Какой-то странствующий музыкант. – Верно. Средневековый странствующий музыкант и сочинитель. – Монах смотрел на Добродеева загадочно. – А «бард»? – То же самое. Почти. И что? Думаешь, совпадение? Я верю в совпадения, – сказал Добродеев. – В принципе, я тоже. Но! Я их также расцениваю как знак. – Знак? – Знак. Предупреждение – осторожно, мины! – Монах поднял указательный палец. – Обрати внимание. Проверь еще раз. Тонкий лед, можно провалиться. Бди. – Интересная теория. То есть может быть, а может не быть. Понятно. Значит, Ия встречалась с Вагантом и погибла. Диана встречалась с Бардом, и он погиб. Тонкий лед, очень образно. Какая связь, Христофорыч? Монах пожал плечами. – Ты обещал поговорить с соседями Леонида. – Я виделся с его соседкой сегодня утром. Анна Савельевна Топорова, очень приятная дама, вдова, обожает готовить. Мужа нет, а она продолжает готовить. Встретила как родного, угостила пирожками. Регулярно читает «Вечернюю лошадь», даже звонила два раза в редакцию, благодарила за прекрасную статью, а тут я живьем. Дружит с хозяйкой квартиры, Галиной Андреевной Крутовой. – Что она сказала? – Помимо охов, ахов, предчувствий, дурных снов до и после, страхов, шорохов и стонов по ночам, она рассказала, что у Леонида в ту ночь кто-то был, вроде мужчина. А он сам лежал на кровати, привязанный за руки шарфом к спинке кровати, в чем мать родила. Что делают, что делают, ироды… в наше время такого не было. Последнее шепотом. Ей Галя рассказала. И красный свет… – Откуда она знает, что мужчина? Она его видела? – Она слышала мужские голоса. Когда Леонид открыл дверь, вроде как что-то громко сказал или воскликнул… ну вроде как встречаются старые друзья. – А потом? – Все было тихо-мирно, тишина, а около трех утра что-то вроде упало и хлопнула дверь. Она локти себе кусает, что не выглянула в глазок или из окна. Поленилась вставать. Кабы знать, говорит, что смертоубийство! И чуть не плачет, что так лопухнулась. Говорит, они с Галей все обсудили, вывернули наизнанку соседей на предмет кто что видел, что за мужик бывал у Леонида, кроме одного бандюка, хотя Галя говорит, что не бандюк, а наоборот, очень положительный товарищ – Боря Крючков, а то, что его обвинили, что обокрал хозяина, так это чистый поклеп. Галя еще сказала, что Боря ни сном ни духом про Ленькиного мужика и вообще говорит, что брехня, потому что Леня был не такой и нечего дурными языками наводить тень на честного человека. Очень расстроился. – Все? – Как на духу. – Телефончик хозяйки взял? – Взял. Что дальше, Христофорыч? – Поговорить с ней надо бы. А сейчас предлагаю подбить бабки. Что мы имеем на данный момент? Весь списочек, Лео. – Мы имеем на данный момент девушку Диану, ее убитого бойфренда, брачного афериста Леонида, ник Бард, в квартире которого до трех утра находился предположительно мужчина, а перед тем, как он ушел и хлопнула дверь, что-то упало и разбилось. Допускаю, что это была фарфоровая лошадка. Затем, у нас есть ее сестра, предположительно погибшая от несчастной любви к мужчине с ником Вагант, актера по имени Влад, умника и красавца, который ее бросил. Не вижу, каким боком это связано. Если, конечно, ты не думаешь, что Влад и Леонид один и тот же персонаж. – Я тоже не вижу, но нутром чувствую, что связано. Может и один. Между прочим, у Дианы был парень, уже после смерти матери, то есть около года назад. Кончилось все ничем, они расстались. Подробностей Марина не знает, помнит, что звали его Никита, был он историком и ездил на машине с большими фарами. – Он помолчал, раздумывая. Потом сказал: – Кроме того, она чего-то боится… Лео, а если мы нагрянем к Диане без приглашения? По-дружески свалимся на голову с цветами, с тортом, с шампанским. Как тебе идейка? Хочется взглянуть на антураж «шелковой» художницы. Дома человек раскрывается, заметил? – Ходит в трусах, в несвежей футболке и чешет бороду. – Если ты обо мне, то не надо инсинуаций, я в свежей рубашке. Добродеев хмыкнул. – Я вообще. Марину позовем? – Нет, Лео, нам нужно лишить девушку моральной поддержки и заставить ее раскрыться. Надеюсь, она не ходит дома в трусах и несвежей футболке… Глава 12 Визит к девушке О, сестры! Два плода цветут в запрете: Секрет и тайна. Разные они. Секрет от рук людских. В тиши, в тени Творится то, что жить должно в секрете. Н. Минский. Секрет и тайнаСначала они услышали ее дыхание, затем она спросила, не спросила, выдохнула: – Алло? Они словно почувствовали ее страх и неуверенность. – Дианочка, это мы с Лешей, у ваших дверей, не прогоните? – закричал Монах. – Давайте код! Возникла пауза. Диана молчала. Даже дыхания не стало слышно. – Она не одна, – прошептал Добродеев. – Глупая затея! Надо было позвонить. – Сто тридцать шесть… код, четвертый этаж, седьмая квартира. – Голос неуверенный, как будто она сомневается. Механизм щелкнул, Добродеев потянул за ручку и пропустил вперед Монаха. В этом доме, к счастью, был лифт. Они погрузились в тесноватую кабину и взлетели на четвертый этаж. Смущенная Диана встречала их на лестничной площадке. Она бросилась навстречу Монаху, протянула руки, словно боялась, что он упадет. Тоненькая, быстрая, в широких синих слаксах и бледно-сером свитерке без рукавов. – Добрый день, Диана, – сказал Монах. – Ничего, что мы так внезапно? – Проходили мимо, – добавил Добродеев, не решивший, правильно он поступил, поддавшись на уговоры Монаха, или неправильно. В наше время в гости без приглашения не ходят. Или хотя бы телефонного звонка. – Ну что вы! – воскликнула Диана. – Я рада, что вы пришли. Пожалуйста! – Она распахнула перед ними дверь квартиры, и Монах бодро перепрыгнул через порог. От ее заторможенности не осталось и следа, она была искренне рада им. – Сюда! – Диана побежала вперед. – Вам не больно, Олег? – Мне уже намного лучше, – заверил Монах. – Вот к вам сподобились. Как вы? – Хорошо… – Выглядела она плохо: бледная, с синевой под глазами, уставшая. – Садитесь, Олег, можно в кресло или на диван. Леша, вы тоже. Я сейчас чай… или кофе? – Не беспокойтесь, Дианочка, – благодушно сказал Монах, с предосторожностями усаживаясь на массивный кожаный диван и выставляя вперед громадную гипсовую ногу. Диван угрожающе затрещал. – Мне кофе! – А вам, Леша? – Тоже кофе. Помочь? – Ну что вы! Я справлюсь. Отдыхайте. Она бесшумно выскользнула из гостиной. Монах и Добродеев переглянулись. Монах кивнул – все путем, мол! Гостиная напоминала музей. Тяжелые темно-синие гардины на окнах, массивная мебель, старинная горка с хрусталем и дрезденским фарфором – маркизами и пастушками, оленями с рожками, птицами и детьми. Большие часы в углу, нерабочие, с замершим маятником. Дерево фикус в большом фаянсовом горшке, на подоконнике какие-то цветы. На паркетном полу – большой сине-голубой ковер. Стена, противоположная от окна, увешана картинами. Масло, акварель, батики. Цветы в основном. Сине-серо-сиреневые деликатные тона. Также неясные городские пейзажи, не то в дождь, не то в тумане – пища для воображения и фантазии зрителя. Несколько соборов – размытая колючая готика и пышное византийское барокко. Несколько образцов орнаментов под стеклом: мелкий ажурный узор по краям, мелкие птицы, цветки и звездочки в центре. Мелкие детали, легкие касания кисти, полусвет, полутень… Добродеев подошел ближе. – Ее? – спросил Монах. – Они подписаны? Добродеев нагнулся. – Подпись «Диана». – Черным? – Синим. – Так я и думал, – сказал Монах. – В смысле? – не понял Добродеев. – Потом объясню. – Красивая квартира, – заметил Добродеев. – Пахнет кофе, – прошептал. В дверях появилась Диана, толкающая столик на колесах. Добродеев бросился помочь. Кофейный сервиз был тоже под стать музею. Кукольный, темно-синий с золотом кофейник и три крошечные чашечки, сахарница и кувшинчик со сливками. Маленькие серебряные ложечки. Темно-коричневое, видимо, с корицей, тонкое печенье в изящной вазочке. – Может, коньяку? – спросила Диана. – Не откажусь, – сказал Монах, делая вид, что не замечает нахмуренной физиономии Добродеева. – Леша не будет, – не удержался. – Он у нас трезвенник. – Буду! Диана улыбнулась кончиками губ. Легко поднялась, достала рюмки и бутылку. Протянула бутылку журналисту. Добродеев разлил и сказал торжественно: – За здоровье присутствующих! Они чокнулись и выпили. Коньяк был хорош. Диана лишь пригубила. – Диана, мы совершенно случайно познакомились с гуру Венкатой, – приступил к делу Монах. – Вы с ним знакомы? Ему показалось, она вздрогнула. – Да, – ответила не сразу. – У него работала Ия… моя сестра. Он наш друг, мамочка его любила. – Что с ней случилось… если, конечно, вам не больно вспоминать. – Они сказали, что она покончила с собой… выбросилась с балкона. Было открыто дело, потом закрыли, следователь сказал, что следов, свидетельствующих о криминальном характере ее смерти, не обнаружено. Денис еще был с нами, для мамочки это был удар. Ия ушла из дома, она была самостоятельная, хотела жить одна. Денис был против, он вообще все нам запрещал – на дискотеку, в поход, встречал после школы. Он боялся за нас, даже устраивал допросы молодым людям… – Она улыбнулась. – Тогда мы злились, а сейчас мне его не хватает. Мы все были очень близки. Он читал нам сказки на ночь, заплетал косички… У мамочки была своя жизнь. – Где он сейчас? – В Бразилии, уже три года. Он уехал через полгода после… – Она сглотнула. – А мы с мамочкой остались. Мамочка стала болеть. Она умерла больше года назад. Это была ее комната. – Она повела рукой. – У каждого была своя, тут их три. Мы с Ией были вместе, теперь я одна, а в комнате Дениса моя студия. – Почему же он не приезжает домой? Диана задумалась, уставившись в пол. – У него теперь своя жизнь. Он женился, у них двое детей, небольшой бизнес. Две девочки, Диана и Ия, как когда-то… Я думаю, он никогда не приедет. – Почему? Она пожала плечами и промолчала. – Вы верите, что Ия… – Нет! – вырвалось у Дианы. – Она не могла! Она любила жизнь, была жизнерадостная, веселая, решительная… не то что я. Вечно тормошила меня, тащила куда-то, заставляла покупать яркие вещи, знакомила с парнями. Денис ее ругал, говорил, она сбивает меня с пути… А ведь я была старшей. – Диана снова улыбнулась. – Хорошо было… мне их страшно не хватает. Обоих. Я берегу все их вещи, украшения Ии, несколько любимых платьев, чашку… Компьютер Дениса, даже его одежду. Мне кажется, что Ия в отъезде и когда-нибудь вернется… И Денис. – Что, по-вашему, произошло, Диана? – Я думаю, ее… – Диана замолчала. – Она не оставила записки, понимаете? Так не бывает! Я читала, везде пишут, что они оставляют записку. А следователь сказал, что необязательно… – Она замолчала, пытаясь справиться с волнением. – Мы переписывались, она собиралась приехать ко мне. Писала, что ушла от Венкаты… – Почему? – Не знаю. Просто написала, что теперь работает в детской спортивной школе, тренером по гимнастике. Она была сильная, делала что хотела. Следователь говорил с ее коллегами, они сказали, что Ия говорила о смерти, о самоубийстве, Директор попросил ее не носить в школу «инфернальные» украшения, как он выразился. У Ии была серебряная подвеска-череп и серьги в виде скелетов… ну и всякие другие в таком же стиле. Но это была поза, протест против мамы, понимаете? Хотя иногда я думаю, что они были очень похожи – сильные, занятые собой, равнодушные к мнению других. Во время обыска у нее нашли книги о жизни после смерти, о переходе в другой мир, о вуду, фигурки из эбонита, черные свечи… вот они и решили, что у нее были суицидальные наклонности, следователь все это рассказал Денису… – Она замолчала. Монах и Добродеев тоже молчали. – Они проверили ее компьютер? Может, записи личного характера, переписка? – спросил Монах. – Ее компьютера не нашли, спрашивали у нас. На работе Ии сказали, что она носила ноутбук с собой, иногда оставляла там. Решили, что он просто исчез… может, кто-то взял… – Украл? Диана пожала плечами. – А Денис верил? – Он тоже не верил! Ходил в полицию, требовал расследования, но ничего не добился. Стал злой, раздражительный, они вечно ссорились с мамой, хотя друг дружку обожали… А потом и вовсе уехал. Мамочка очень переживала, стала болеть. И Венката не верил. Он хороший. Денис дружил с ним, бесплатно чинил ему машину. Он мамочку навещал, был ее духовным наставником до самой смерти… – Он и ваш духовный наставник? Она покачала головой, снова улыбнулась: – Он такой серьезный, видит тебя насквозь, даже мысли читает. Ия говорила, он воплощение Будды… аватара. Я далека от йоги. – Она любила его? Диана пожала плечами: – Я думаю, любила. Не в прямом смысле, а как старшего, понимаете? – Почему же она ушла от него? – Не знаю. Я тогда была в Таиланде. Когда это случилось, Денис позвонил и приказал возвращаться. – Диана сжала кулачки и прерывисто вздохнула. – Хватит о грустном, – вмешался Добродеев. – Мы совсем вас замучили, Дианочка! Пришли проведать и нагнали тоску. – Хотите, угадаю, какой ваш любимый цвет? – спросил Монах. – Хочу! – Синий. – Откуда вы знаете? – У вас все синее… даже картины! Замечательные картины. Жаль, я не могу рассмотреть их, как следует. Вот разделаюсь с ногой и заявлюсь снова. – Конечно! Буду рада. И вы Леша, тоже. – Леша познакомит вас с хорошим парнем из редакции, у них много практикантов, да, Леша? – Ну… да! – Спасибо. Знаете, мне позвонил друг Леонида, его зовут Борис Крючков. – Откуда у него ваш номер? – В полиции дали. Он спросил, когда можно будет похоронить Леонида, он тоже хочет… – Ее голос упал. – Мы с Лешей знаем его, он хороший человек. – Да. Знаете, мне кажется, Леня не умер и вот-вот позвонит… я вздрагиваю от малейшего звука. – Вы чего-то боитесь? – Не знаю, – ответила Диана не сразу. – Нечего бояться… Не знаю. Иногда мне кажется… – Она запнулась. – Что? – не выдержал Монах. – Ничего. Ерунда. Я плохо сплю… лежу без сна, вот всякая чушь и лезет в голову. – Чушь? Она махнула рукой и улыбнулась. Они помолчали. Монах поймал взгляд Добродеева и подмигнул. Добродеев не понял и сделал удивленное лицо. – Леша, ты уже починил мой компьютер? – с нажимом спросил Монах. – Мало того, что я сижу дома, так еще ни скайпа, ни почты, ни Интернета, хоть ложись и помирай. Представляете, Диана, полетел жесткий диск! – Какой еще компьютер? – отразилось на лице Добродеева. Монах кашлянул. – Ну… – промямлил Добродеев. – Неужели забыл? Леша! – Извини, Христофорыч, замотался, – сообразил Добродеев. – Сегодня занесу. – Может, дашь пока свой? – Э-э-э… извини, старик, никак не могу. Должен закончить материал о бродячих собаках. – Возьмите компьютер Дениса, – сказала Диана. – Все равно стоит без дела, вроде сувенира. У меня свой. – Правда? – обрадовался Монах. – Спасибо! А пароль? – Деанисия. Через «е». Наши имена, Денис, Ия и Диана. – Вы спасли мне жизнь, Диана. Я этого не забуду. Диана улыбнулась. – Еще кофе? – Мне! – Монах поднял руку. – У вас так уютно… Квартира очень подходит вам, Диана. Ваши картины, синий цвет и синий свет… – Хотите увидеть студию? Там раньше была комната Дениса. Мама была здесь, а где мы с Ией – теперь моя спальня. – Хотим, – сказал Добродеев. – Очень! – прибавил Монах. Они осмотрели студию, полюбовались на станки с натянутыми шелками, на коллекцию готовых шарфов. На стене висели фотографии в строгих черных рамках: поразительно красивая женщина в сценических костюмах, миловидная девушка и мужчина лет тридцати пяти с жестким неулыбчивым лицом. – Это?.. – Монах повел рукой. – Моя семья. Мама в разных ролях. Элиза Дулиттл, видите, в диадеме, любимая роль, тут она еще молодая. Мама говорила, что диадема «счастливая», она ее очень любила. Это Ия и Денис. А это мои работы. – Можно купить? – Монах осторожно потрогал синий шарф в серых разводах. – Дарю. – Ни за что! – притворно засмущался Монах. – Я настаиваю. Леша, вам тоже. Выбирайте. – Вы как художник знаете лучше. – Вот этот! – Диана сняла с вешалки черный шарф в белых брызгах. Это ваше. – Привстав на цыпочки, она надела шарф на Добродеева, обвила вокруг шеи раз, другой. Добродеев затаил дыхание. – Спасибо, Дианочка. – И на меня! – вылез Монах. Диана надела шарф на Монаха, отступила, полюбовалась. – Все-таки в мужчине с бородой что-то есть, – сказал Монах. Ему страшно хотелось развеселить Диану. Она кивнула с улыбкой. – Жена моего школьного друга Жорика Анжелика убеждает его отпустить бороду, говорит, мужчина с бородой неотразим. Если бы вы знали, Дианочка, как Леша завидует! Но ему жена не разрешает. Добродеев хмыкнул: – Да уж, обзавидовался! Все время крошки вытряхивать, очень надо. Потом они снова пили кофе с коньяком, потом вспомнили о Марине, потом Монах рассказал о своем крестнике, тоже по имени Олег, очень смышленом ребенке, у которого недавно сломался «дув». Добродеев, который уже слышал эту историю, возвел глаза к потолку. – Что сломалось? – переспросила Диана. – Дув. – Это что? – Он не хотел кушать горячую кашу, и воспитательница предложила подуть на нее, на что ребенок ответил, что не может, так как у него сломался дув. Диана рассмеялась. Монах подумал, что ей не хочется, чтобы они уходили. Не хочется оставаться одной. Марина сказала, она боится… чего? – Сынишка Жорика и Анжелики. Она кормит меня овсянкой, а Жорик собирается навеки переселиться. Они моя семья. – Он помолчал и спросил: – У вас есть друзья, Диана? Кроме Марины? Или знакомые? Диана покачала головой. – А ваш брат не может приехать? Вам было бы легче. – Денис не приедет, – сказала Диана серьезно. В ее словах была такая убежденность, что Монах не решился «копать» дальше. Они посидели еще немного и стали прощаться. Монах мучительно ковылял, вызывая жалость; Добродеев придерживал его за талию; Диана, вытянув руки, держалась сбоку, на случай падения гостя. Монах чувствовал себя планетой, вокруг которой вращаются небесные тела. Они долго прощались у лифта, потом ступили в тесную кабину – причем Монах мучительно морщился, устраивая поврежденную ногу, и кабина, задребезжав, рухнула вниз. Добродеев спросил: – Что за финты, Христофорыч? Зачем тебе чужой компьютер? – Никогда не знаешь, Лео. Денис для меня загадка. Любимчик матери, обожающий сестричек, после трагедии с сестрой вдруг уехал за океан, бросив дом и семью, даже компьютер бросил, и ни разу… ни разу! не приехал повидаться с ними, поддержать, утешить. Мать лежала после инсульта, а сына не было. Он не приехал даже на ее похороны. Он попросту отрезал их, равно как и свое прошлое. – Новая жизнь, устраивался, утверждался. Мало ли… …Они стояли на улице, беседуя; Добродеев выскакивал на дорогу при виде такси и призывно махал рукой. Оба в подаренных шарфах, большие и внушительные: бородатый Монах в синем в серые «яблоки», Добродеев в черном с белым крапом; оба имели вид вполне богемный. Громадная монаховская нога в гипсе тоже имела вид вполне богемный и смотрелась как изыск скульптора-авангардиста. – Анжелика сказала, что в Диане чувствуется тайна, – вспомнил Монах. – В любой одинокой и необщительной женщине чувствуется тайна, а если она художница, то и подавно. Все они с большим приветом. – Знаю, знаю. Тайны, секреты, скелеты в шкафу… а если мужик с воображением, то вообще капец, как говорит Жорик. – Не вижу я в ней особой тайны, Христофорыч. Я бы сказал, что она самодостаточна, и я не понимаю, зачем он был ей нужен… Леонид. – Одиночество достало. Наступает момент, Лео, и одиночество стучит в твое сердце, а ты прислушиваешься, лежа без сна, и не можешь понять, где стучат. – Сам придумал? Монах не ответил… Глава 13 Погружение в темноту Если никакого смысла нет в вопросе, не стоит искать его и в ответе. Из Полезных правил«Деанисия»! Через «е». Посмотрим! Монах с горящими глазами «вскрыл» ноутбук исчезнувшего Дениса. Картинки с навороченными байками; файл «Девчонки» с фотографиями Дианы и Ии, включая детсадовские и школьные; много фотографий матери в «образе», похоже, был завсегдатаем ее спектаклей; файл «Школа» – телефоны учителей девочек, друзей, врачей, тренеров; Венката в полной красе: медитирующий, с закрытыми глазами, с цветочными гирляндами на шее; красивые неизвестные девушки, подруги, видимо; игры; рабочие документы; фотки с авторалли – здоровые парни в шлемах и гоночных костюмах; с пикников, с барбекю, из турпоходов, танцы, застолья; Денис с лавровым венком на шее; вручение медали победителя; картины, видимо, Дианы; она же за работой, лицо задумчивое, мольберт, в руке кисточка; интерьер квартиры; вид с балкона; собственная комната; коммунальные и банковские платежки. Дневник с планами и датами. И так далее. Монах, забыв о времени, скрупулезно открывал и просматривал страницу за страницей, фотку за фоткой. Ему пришло в голову, что он подглядывает в замочную скважину за кем-то, кого давно нет, и он усилием воли отогнал эту неприятную мысль. Дневник. Ежедневник. Планы. Не забыть позвонить, сказать, сделать. Девочки. Последние страницы дневника о смерти Ии. Ее последние фотографии. Боль, ненависть, злоба на беспомощность полиции. Проклятья убийце. Абсолютная уверенность, что имело место убийство. Парень, с которым встречалась, Влад. Вагант. Обещала познакомить, не успела. Бросалось в глаза, что сестры были с ним откровенны, он действительно заменил им отца. Хотя не со всяким отцом дети откровенны. После смерти сестры записи стали резкими и нечастыми, пробелы в две-три недели, а то и больше. Ничего о планах уехать. За два-три месяца до отъезда практически пустота. Словно Денис потерял вдруг интерес к тому, что занимало его раньше. От карусели текстов и снимков у Монаха рябило в глазах, но он не сдавался. Уставший и голодный путник брел к финишу, до которого было как до Пекина пешком. Последнее выражение Монах подхватил в сети, и оно ему очень понравилось. Правда, там оно звучало забористее. Заслышав скрежет ключа, он откинулся на спинку дивана и закрыл глаза; почувствовал резь. Пришел Добродеев, мать кормящая, с пакетом от доброго Митрича. – Ну что? – спросил Добродеев с порога. – Как успехи? – Пока немного. Но кое-что о семействе я узнал. Брат и сын Денис – надежа и опора. Девочки – смысл его жизни. Сильный человек с сильным чувством ответственности. Между ним и легкомысленной матерью полное взаимопонимание. Тем более странно выглядит отъезд. Причем, похоже, он потерял интерес к окружающей действительности – то писал каждый день, вел дневник, то остыл. После смерти Ии. Не сразу, а постепенно. За пару месяцев до отъезда вообще тишина. – Откуда ты знаешь, когда он уехал? – Марина сказала, через полгода после смерти сестры. Отсюда отсчитываю. – И что? – Пока не знаю. Добью до конца, а там посмотрим. – Я вообще не понимаю, что ты думаешь выкопать. – Какой-нибудь скелет… не знаю. Просто копаю себе и копаю. Все равно делать нечего. – Есть будешь? Монах с удовольствием потер руки: – Пять минут в горизонтальном положении, и я твой, Леша. Притомился, однако. Отвык от интеллектуальных усилий. Это все овсянка, будь она неладна. Он повалился на диван, а Добродеев удалился в кухню и уже оттуда прокричал: – Ты же ее не ешь! – Вот именно! А представляешь, что было бы, если б ел? К вечеру Монах выловил одну фотографию, с которой, по его мнению, следовало поработать. Ия с подружкой. Подпись: «Ия и Леночка Суходрев». В итоге Добродеев получил боевое задание вычислить Леночку Суходрев, а Монах достал бумажку с телефонным номером квартирной хозяйки Леонида. Задумался и набрал Добродеева. – Пока не забыл, Лео. Ты у нас в курсе городской жизни. Что ты знаешь о машине в стиле ретро, белой, с громадными фарами? Она однажды была на сайте городских новостей. – Знаю. «Мерседес-Бенц», довоенная, была такая. Белая с синим. Но не оригинал, а подделка местного умельца Славы Когана, я однажды писал о нем. Сейчас в Израиле, говорят, миллионер. Он декор и запчасти по всем свалкам собирал. Загнал за приличную сумму одному фанату, когда уезжал. За ней на улице толпа бежала. – Где она сейчас? – Понятия не имею. А что? – Надо бы узнать про хозяина. Предположительно его зовут Никита, и он встречался с Дианой. Сделаешь? – А девочка еще нужна? – Леночка Суходрев? Нужна! – Может, спросить у Дианы? – Не нужно ее травмировать. Сами разберемся. – Тебе хорошо, лежишь себе на диване… – …дурака валяешь, – закончил Монах. – Хочешь поменяться? – Не хочу, – сказал Добродеев и отключился. А Монах снова потянулся за бумажкой с номером Галины Андреевны Крутовой. На той стороне откликнулись сразу. – Алло? – услышал Монах женский голос. – Кто это? Из полиции? Есть люди, которым не нужно задавать вопросы, они сами все спросят и все скажут. – Галина Андреевна? – Голос Монаха был слаще меда. – Я. Это из полиции? Смотрю, номер незнакомый. Я же все вам уже рассказала. Вы сказали, квартиру распечатают, а бумажка до сих пор висит, а мне помыть надо и почистить, и соседи спрашивают, переживают. Может, снять бумажку? – Галина Андреевна, я не из полиции, – перебил Монах, потеряв терпение. – А кто тогда? – Меня зовут Олег Монахов, я народный целитель и экстрасенс. – Экстрасенс? А я при чем? – Я видел вас в трансе, Галина Андреевна. – Где? – Это особое состояние, когда человеку открывается истина. Смотрите по телевизору битвы экстрасенсов? – Смотрю, ага. А вы из этих? – Из них. Около вас произошло несчастье, Галина Андреевна. Я угадал? – Ну, дак Леню ж убили, квартиранта. А кто убил, вы увидели? – Нет, Галина Андреевна. Для того чтобы увидеть, нам нужно встретиться. Найдете для меня время? – Ой, даже не знаю. А когда? – Давайте завтра в центральном парке, в кафе. Знаете, около пушек. – Около пушек? Ага, знаю. А во сколько? – Можно в двенадцать? Как вы? – Смогу. А можно я с подругой? – Нет, Галина Андреевна, нам нужно поговорить с глазу на глаз. Мы договорились? В трубке воцарилось молчание. Галина Андреевна колебалась. – Ладно, – решилась наконец, – приду. В двенадцать около пушек. А если я вас не признаю? – Меня трудно не признать, у меня нога в гипсе. – Нога в гипсе? А… – Нога сломана, бегать не могу, хожу с трудом. Буду сидеть в кафе за столиком, ногу выставлю в проход. – Не удержался: – Искал в лесу спрятанный труп и сломал ногу. Ему показалось, Галина Андреевна охнула… Сплошной сюр, однако. Монах взял с тумбочки дневник Ии и принялся читать, открыв наугад. При этом он прочитывал вслух некоторые пассажи и комментировал. Сильный характер… девичья восторженность… любовь вполне платоническая… а он что? Неужели устоял? Молоденькая глупышка… и весь из себя умудренный провидец… был выше? Упивался? Тоже платонически? Не пишет, почему ушла… Поняла, что любить бога трудно? Захотелось простого человеческого счастья? А тут все время надо стоять на коленях и громко восхищаться… все громко восхищаются и громко вопят… приходится быть громче. Конкуренция, однако. В основном представительницы слабого пола… великий гуру, семинары… Кстати, интересно, что за семинары. Ну-ка, ну-ка… Монах открыл страничку йога-центра «Асана». Вот оно! Информация. Семинары, расписание, цены. Плата за курс, банковский счет. А как же! За удовольствия нужно платить, причем деньги вперед. Причем немалые. Сначала деньги, потом дух. Три ступени. «Путь к самопознанию». «Путь к совершенствованию». «Путь к вершине». Ведет гуру Венката. Физические занятия. Ведут два тренера, Инду и Кришна, молодой человек и девушка, приятные молодые лица. Немыслимые позы, немыслимая гибкость членов. Видимо, Ия делала то же самое. Фотографии с сессий и семинаров. Одухотворенное лицо гуру Венкаты, поза лотоса, глаза закрыты. Восторженно внимающие учни – как было сказано выше, в основном женщины среднего возраста. Записаться разве, подумал Монах. Впитать благодати. Он посмотрел на ногу в гипсе… Венката ему не нравился. Альфонс, любимец женщин, ряженый в бусах и локонах. Кроме того, вовсе не индиец. С акцентом! Монах подозревал, что он йогу тоже не нравился. Нелюбовь с первого взгляда, так сказать. Он снова принялся перелистывать дневник Ии и обратил внимание на то, что всякая новая запись начиналась на отдельной странице. То есть любую страницу можно запросто вырвать, не оставляя ни малейших следов. И что бы это значило, озадачился Монах… Глава 14 Женское начало Мир начался с женщины. Мир мужчин скучен и сер. Мир женщин, наоборот, полон красок и звуков. Представьте себе мир, населенный одними мужчинами! Нет, лучше не представлять. Марина, Диана… даже Анжелика! Букет! Философические рассуждения Монаха были прерваны хором из «Аиды» – позывными Добродеева. – Христофорыч, переоденься, буду через полчаса не один, а с дамой. – С Мариной? – Нет. Сюрприз. И расчеши бороду. – Бегу! Скажи хоть, хорошенькая? – Хорошенькая. Будь готов, Христофорыч! …Она действительно оказалась прехорошенькой! – Леночка Суходрев! – объявил Добродеев, появляясь на пороге гостиной, пропустив вперед тоненькую маленькую девушку в коротком кружевном платьице со встрепанной головой. – Прошу любить и жаловать. Мой друг Олег Монахов, философ и экстрасенс. Монах стоял навытяжку, с восхищением разглядывая гостью. – Леночка! Рад, рад, весьма. – Он уронил голову на грудь и попытался шаркнуть ногой в гипсе – поклонился. – Вы правда экстрасенс? – спросила девушка. Голосок у нее был звонкий и приятный. – Не слушайте Лешу, – привычно вырвалось у Монаха. – Так, практикую в узком кругу, для себя. – Здорово! Я тоже знаю одного экстрасенса… – Не Венкату случайно? – спросил Монах. – Вы его тоже знаете? Только я думаю, он никакой не экстрасенс! – А кто? – Просто гуру. Жил в Индии, выучился на йога. А экстрасенс это вроде таланта, уродился таким. – Садитесь, Леночка. Леша, как насчет легкого ужина в домашней обстановке? – У нас все есть. Через пятнадцать минут прошу к столу. – А про что вы хотели поговорить? – спросила Леночка. – Леша сказал, у вас ко мне дело. – Леночка, вы дружили с Ией Рудник… – Дружила! Мы учились в одном классе, сидели вместе. И на художественной гимнастике тоже. Бедная Рутка! – Рутка? – Она называла себя Рутой. Это такая трава ядовитая, вроде мяты, она рассказывала. Рутка увлекалась всякими страшилками, всякой мистикой, потому и пришла к Венкате. Носила всякие амулеты с черепами и крестами… – Она была из этих… готов? – Да нет, она сама по себе, прикалывалась вроде. И ники придумывала всякие магические. Она учила латынь на инязе, потом бросила. Знала всякие пословицы, вроде… сейчас! – Леночка наморщила лобик. – Моритурум те салютант, Цезарь! Вот! Это значит: идущие на смерть приветствуют тебя, Цезарь. Все такое. Какая была? – Леночка на секунду задумалась. – Рутка была классная, мы все время хохотали, вы не представляете! И упрямая – как решит что, уже не собьешь. Решила уйти из центра, как я ее ни уговаривала – ни в какую, плюнула и ушла. Говорила все, что думает. Бросалась как в омут головой. Пугала меня… иногда я у нее ночевала, так она всю ночь рассказывала всякие страшилки, я укроюсь с головой, кричу, хватит, я боюсь, а она таким загробным голосом про призраков, живых мертвецов, что они среди нас, вампиров, что живут в темноте. И страшно, и смешно… – Леночка шмыгает носиком и смахивает слезинку. – Говорила, что ждет любовь на всю жизнь. – Как Ия познакомилась с Венкатой? – Он увидел ее на соревнованиях по гимнастике и позвал к себе в центр. Потом она и меня пристроила. Мы там почти два года работали. Там хорошо было, денег тоже побольше. Центр все знают. Ваш друг в газете написал, там еще фотки центра и Венкаты. – Она любила его? Леночка рассмеялась. – Любила? В смысле как мужчину? Ну что вы! Он же старый. Ну, восхищалась поначалу, как же! Такой весь из себя необыкновенный. И голос, и глаза – как посмотрит, аж мороз по коже, будто все про тебя знает. И трагическая судьба – пришлось уехать из ашрама из-за несогласия со старейшинами, а любимая жена с четырьмя детьми осталась, их не выпускают, и ему нужны деньги, чтобы выкупить их из плена. А я думаю, вранье. Легенда такая. Тетки кипятком писают, так жалеют. Душу готовы отдать. А мы с Руткой хихикали. Венката… как бы вам это объяснить… он вроде актера, понимаете? Мы думали, он ясновидящий и вроде ламы, восхищались, а он типа лектор. Учит, как любить себя, как выстраивать отношения с людьми, как делать карьеру, как воспитывать силу воли и даже как правильно сидеть на диете. Дешевые приколы, нахватался из сети и шпарит. Трепло. Мы сначала думали, он о-го-го, великий гуру, а он только деньги заколачивает. – То есть между ними ничего не было? В своем дневнике Ия пишет, что восхищается Венкатой, что он – воплощение Гаутамы, пришелец из Лемурии… Леночка рассмеялась и махнула рукой. – Да это мы вместе сочиняли, прикалывались так. А потом оставляли на видном месте, типа забыли, а он читал. – Личико ее вдруг помрачнело. – Что? – спросил Монах. – А только лучше бы мы этого не делали! Он начитался и стал тянуть к Рутке лапы. Тут уже стало не до смеха. Он у нас гордый, не привык к отказам. Ему любая с радостью… ну вы понимаете. Стал цепляться с замечаниями, снимал с занятий. Дешевка! Рутка плюнула и ушла. Причем сказала все, что про него думает. Так и врезала. – А вы? Леночка слегка смутилась. – А я осталась. Работа хорошая, такую сразу не найдешь. А после смерти Рутки я тоже ушла. Через три месяца. Так противно стало, не передать! Мы из-за этого с ней вроде как разошлись, она не хотела со мной говорить, бросала трубку. – Из-за того, что вы остались в центре? Леночка мнется. Монах и Добродеев переглядываются. – Понимаете… только это между нами, ладно? Венката вымогал деньги у своих… мы их называли тетки. Особенно у тех, которые постарше. Рутка считала, что он с ними… – Она запнулась. – Встречается? – подсказал Монах. – Да! Она видела его в городе с одной… К ней тянет лапы, а путается со старухой. Из-за денег. Думаете, откуда у него деньги на бизнес? От теток. Рутка еще и поэтому ушла. А я что, я слабая… – Она вздыхает. – А после ее смерти и я ушла. Противно стало. – Он ей не угрожал? – Нет вроде. Стращал, говорил, что пропадет без него, что не имеет права, так как он ее научил всяким приемам. А Рутка сказала: все! Как отрезала. Понимаете, иногда я думаю, у них что-то было! Только это между нами. Рутка там еще до меня была… – Любовь? Леночка мнется, уводит взгляд. – Это очень важно, – говорит Монах. Она машет рукой: – Ладно! Не знаю точно, Рутка не говорила. Но… понимаете, уж очень она над ним прикалывалась! Мне, например, пофиг, что он вымогает деньги и спит с кем попало, противно только, а вот Рутку зацепило всерьез, ее аж трясло при одном упоминании про Венкату. Потому и со мной разбежалась, типа я предатель, она ушла, а я осталась. – Может, она любила его? Девушка пожимает плечами. – Может, и любила. Знаете, есть люди, которые не прощают. Эти… как их? – Максималисты? – подсказал Монах. – Ну да. А откуда у вас Руткин дневник? – Венката прислал, сказал, случайно нашел. – Он ничего не делает случайно. Спер, чтоб перечитывать. – А зачем отдал? Она пожимает плечами. – Как по-вашему, почему она покончила с собой? Вы сказали, у нее был сильный характер… такие с собой не кончают. – Не знаю! Характер-то сильный, но понимаете… – Леночка задумывается на миг. – Понимаете, она все время говорила о смерти! Рассказывала, что любит гулять по кладбищу ночью в грозу, любила всякие хорроры, всякую мистику, у нее в компе целая куча сайтов: ведьмы, вурдалаки, зомби… У них вообще вся семья с прибабахом. Мать – актриса, любовников было немерено, пила, ни о чем, кроме своих любовников, не говорила, все про то, как ее безумно любили, что дарили, куда возили. Братец Денис держал девчонок в кулаке, ничего не разрешал, встречал из школы. Семейный деспот страшный. Я думаю, он не хотел, чтобы они пошли по дорожке матери. Рутка потому и ушла из дома, когда поступила в институт. Они ее просто достали. Она училась и еще подрабатывала в секции аэробики, а потом ушла в йога-центр. Так он что сделал! Познакомился с Венкатой и Димой… – Кто такой Дима? – Дима Боеску вроде охранника в центре. И еще сторож. Перестал говорить после травмы, работал в полиции, его ранили при облаве на бандюков, а потом он жил в доме для инвалидов, у него никого нет. Венката там сеансы исцеления проводил, ну и вытащил, Дима заговорил. Он его и на работу взял. Дима на него молится. Денис каждый день ходил, проверял насчет Рутки и Венкаты. А потом вроде подружились. А Диана – та вообще! – В смысле? – Не от мира. Блаженная какая-то. Иногда встречаю ее в городе, здороваюсь, а она смотрит мимо, не узнает. Лицо как будто прислушивается к голосам, брови нахмурены, и вдруг как побежит по улице! Будто увидела кого и бежит спасаться. У меня аж мороз по коже. Рутка говорила, она всех боится, без Дениса шагу не сделает, а еще она ходит ночью. Во сне. Может, оттого, что мать пила. Рутка мать не жаловала. Я и Рутку не всегда понимала, а Диану… – Она махнула рукой. – После смерти Рутки она вообще с катушек слетела. Из дома перестала выходить. Я иногда забегаю по старой памяти, проведать, ну там, цветы или пирожные принесу, так она долго не открывает, иногда по десять минут стою под дверью, звоню. А то еще выйду из дома, чтобы она меня в окно рассмотрела, и только тогда она открывает. Рутка со своими прибамбасами по сравнению с Дианой вообще нормальная, это у нее просто приколы такие были. Сидим, пьем чай, а она жмется как от холода, молчит, глаза отводит, я даже не знаю, о чем с ней говорить. Начинаю вспоминать Рутку, она молчит. Про Дениса тоже… – Кто ее отец, не знаете? – У них один отец, у Дианы и Рутки. А Денис от другого. У них квартира шикарная в элитном районе, из старых. Рутка говорила, папашка постарался, он вроде шишка какая-то. Они помолчали. – Леночка, вы сказали, у Ии были странные ники, не помните, какие? – спросил Монах. – Были! Конечно, помню! Разве такое забудешь. Морта – значит «смерть». Она в институте латынь учила, нахваталась. Еще вроде Вита и Венди. А! Еще Викка. Это ведьма такая. – Интересные ники. Леночка, в дневнике упоминается человек с ником Вагант. Вы не знаете, кто это? – Господи, конечно, знаю! Это Влад Курко из нашего Молодежного театра. – Они встречались? Он ей нравился? – Они познакомились в сети, стали встречаться незадолго до ее ухода из центра. Понимаете, мы тогда почти не виделись, я не знаю точно. Влад красавчик, может, и нравился. Она меня осуждала, говорила, что я шестерка Венкаты, даже обидно! Просто с работой сейчас трудно. Я дура, конечно, мне надо было сразу уйти из центра, я же знала про Венкату и про теток… Противно! – А Денис знал про Влада? – Знал, наверное. Он все про сестер знал. Ходил следом, следил, оберегал. Денис был мотогонщик, занимался боксом, мог накидать при случае. Был такой, как говорят, весь из себя брутальный мачо. Здоровый, накачанный, взгляд исподлобья. Он мне нравился, на Антонио Бандераса похож. Как-то мы столкнулись на улице, уже после смерти Рутки, он затащил меня в кафе. Хорошо так посидели… Заговорили про Рутку, он возьми да спроси, правда ли, что она сняла квартиру из-за Венкаты, мол, встречались они. Я говорю, понятия не имею, наоборот, она над ним смеялась, а потом подумала, может, и встречалась. Только я не знаю, она не говорила. Вряд ли, конечно, Венката… – Она ежится. – Я бы с ним не смогла, честное слово! – Может, самоубийство из-за Влада? В дневнике Ия написала, что он перестал звонить, уехал куда-то. А Венката сказал, что она призналась ему, что разочарована в человеке, который ей нравился. – Влад известный бабник, Рутка прекрасно об этом знала. Не думаю, что из-за Влада. И не верю, что она жаловалась Венкате, пусть не свистит. Может, чтобы ревновал, тогда да. А может, сам прочитал в дневнике. Ему нравится быть в курсе, ну вроде как путеводная звезда, все ходят, совета просят, плачутся, а он, великий гуру, типа утешает. Дима все ему про всех докладывал, кто что сказал, даже про телефонные разговоры, чисто шпион, мы при нем старались особо не болтать. Не мужик! – Леночка, вы случайно не знаете, почему Денис уехал? По сути, бросил больную мать и Диану? Он же так им предан. Глаза у Леночки делаются огромными, рот приоткрывается; она судорожно сглатывает и с трудом выдавливает из себя: – Он не уехал… Денис. Его убили через полгода после Рутки. Я была на похоронах, на Новом кладбище. Рядом с Руткой лежит. Представляете, сначала Рутка, а всего через шесть месяцев Денис. Полина Карловна… их мама, на похоронах Рутки была как в кино – вся в черном, шикарная шляпа, вуаль, как на спектакль явилась, резкие духи. Диана была застывшая, глаза в землю уставила, уцепилась двумя руками за Дениса. А он почерневший, угрюмый, только глазами зыркает… я еще подумала, обвиняет себя, что не уберег. Венката в черном, в чалме… все наши из центра. Я думала, Влад придет, но его не было, наверное, не знал или не захотел. А смерть Дениса ее подкосила, уже ни шляпы, ни вуали… страшная седая старуха! Рот перекошенный, опирается на Венкату, он тоже был. Диана едва на ногах держится, с таким лицом, как будто не понимает, что происходит. Их обеих подкосило… Ужас! Глава 15 Пирамида Не позволяйте фактам вводить вас в заблуждение. Кредо ФингейлаЭто была бомба! И как прикажете это понимать? …Они мило посидели, до десяти примерно. Леночка, выпив шампанского, охотно смеялась незатейливым шуткам Добродеева; Монах крутил в руках бокал и с тоской вспоминал про пиво в холодильнике. Он пытался поймать взгляд Добродеева и сказать – хватит, закругляйся, но тот распустил хвост и перья, вибрировал и на Монаха нарочито не смотрел. Общество всякой хорошенькой женщины вгоняло его в раж, он из шкуры лез, чтобы произвести неизгладимое впечатление и понравиться. Причем исключительно ради любви к искусству, так как никаких далеко идущих планов у него не было. Так уж он был устроен. Наконец шампанское – две бутылки – было выпито, пирожные съедены, все дежурные анекдоты рассказаны. Леночка поднялась. Добродеев вскочил, готовый задержать, предложить еще чайку, убедить, что время детское, но Монах стал прощаться, приглашать забегать просто так, по-дружески, не забывать и так далее. Добродееву не оставалось ничего, как отправиться провожать барышню до такси. Хлопнула дверь – вернулся журналист. Закричал с порога: – Христофорыч, не спишь? – Куда уж тут спать. Отправил девушку? – Отправил. Ну что? Какие мысли? – Садись, Леша, будем думать. Славная девушка! Простодушная, без двойного дна. Говорили о смерти, но все время прикалывались. Женщины! Насчет Дениса, конечно… что это было? – Может, неправда? Может, она ошибается? Сюр какой-то! Сначала Ия, через шесть месяцев Денис. А как же Бразилия? – Вряд ли ошибается, уж очень живописные детали. Была на похоронах, погребен рядом с Ией… Такое не выдумаешь. Да и зачем. Помнишь, я говорил, что странная история с Денисом – ни с того ни с сего бросил семью, уехал на край света, словно сбежал, даже на похоронах матери не был. И компьютер бросил, и ни разу не приезжал. А он, оказывается, погиб. – Ничего не понимаю! Ведь Диана говорила, брат в Бразилии! И Марина! Она что, ничего не знает? Или они обе намеренно лгут? Дурачат? Зачем? – На лице Добродеева было написано недоумение. – Что это? Или неправда? – Думаю, правда. Марина уверена, что Денис в Бразилии, она не лжет. Я бы почувствовал. – А Диану не почувствовал? – А Диану не почувствовал, она другая. На первый взгляд прозрачная, а на самом деле омут. Почему она рассказывает, что брат эмигрировал, вопрос. Хотя… Помнишь, когда я спросил, приедет ли он, она сказала, что нет? Причем твердо так: нет! Мне это показалось странным. – Леночка сказала, она со странностями, – заметил Добродеев. – Они все такие, вся семья. – Ну да, провалы в памяти, ходит во сне, не узнает знакомых, сидит дома, чего-то боится. Ия-Рута со странностями, Денис, мать… – Может, она не в себе? Диана? – Не знаю. Даже абсолютно нормальные люди часто выдумывают, чего нет. Брат опекал девочек, она привыкла полагаться на него, ей легче думать, что он жив. Слабые и неуравновешенные люди часто вытесняют «плохое» событие из памяти, это хрестоматия, Лео. Как дети: закрыл глаза ладошками, и бяка исчезла. Брат не убит, а просто уехал. Кстати, помнишь, я спросил про ее любимый цвет? – Помню. Синий. – А ты знаешь, что делает с нами синий цвет? – Что? – Влияет на вегетативную систему. Пульс, давление, частота дыхания снижаются, и индивидуум успокаивается. При хворях или переутомлении самое то. У Дианы все синее, если помнишь, даже картины. Она подсознательно тянется к синему. Что говорит о слабости и незащищенности. – Разбитая фарфоровая лошадка тоже была синей, – заметил Добродеев. – Ты считаешь, она намеренно не хочет верить, что Денис мертв? – У тебя есть другое объяснение? – Ничего у меня нет. Интересно, она сознает, что он умер, или нет? Убедила себя и верит, что он жив… – Надо бы с ней снова поговорить. Не умер, Лео, а убили. Большая разница. Надо бы поспрошать нашего майора насчет убийства. – Поспрошаем. А Ия… Рута? Что было на самом деле? Самоубийство? Одни ее ники чего стоят… Монах вытащил из кармашка рубахи клочок бумаги. – Ники… да. Интересные ники. «Морта», что значит «смерть». «Вита» – я думаю, это Викта – «жертва». «Венди» – «месть»[3]. – Похоже, она не ценила жизнь. Тогда понятно… – Не факт. Леночка сказала, это был типа прикол. Не думаю, что она гуляла по кладбищу ночью, да еще под дождем. Перебор. Сильная, самостоятельная, принимающая жесткие решения, с чувством юмора – как она разводила Венкату в дневнике! Она издевалась над ним. Они обе. И про Ваганта написала, чтобы подразнить этого нарцисса, и дневник оставляла там, где он мог найти. С понятиями о чести – осуждала его… э-э-э… альфонсизм. И вдруг подобная инфернальность! Действительно похоже на прикол. Интересная девушка… жаль. Хотя кончают с собой и сильные. Наскучило, и… – Он прищелкнул языком. – Но то, как правило, умудренные и много повидавшие, которым все обрыдло, а тут девчонка… – Лучшие уходят первыми, – сказал Добродеев. – Может, все-таки любовь? Леночка, конечно, не психолог, но, знаешь, Леша, я давно понял, что женщины психологи неосознанные, инстинктивные, даже самые глупенькие. Их психология – чувство, инстинкт, который заменяет интеллект. Она сказала, что Рута как будто мстила Венкате за что-то, издевалась, а потом и вовсе ушла. Как по-твоему, как воспринял ее уход такой альфа-самец, как Венката? – Он знает себе цену, Христофорыч. Никак не воспринял. Он величина, а тут какая-то девчонка. Может, Вагант? Я бы поставил на Ваганта, если что… – Надо бы узнать про этого… – Он снова заглянул в бумажку. – Влада Курко из Молодежного. Наш друг-режиссер Виталя Вербицкий еще в седле? Поговори с ним, узнай, что за перец этот Вагант. Он был последним, кто контактировал с Рутой перед смертью. От Венкаты ушла, с подругой рассталась, с близкими встречалась редко. Тем более Диана была в Таиланде, а от братца она шарахалась как от чумы. Интересно, что он скажет. Добродеев кивнул. – Кстати, знаешь, что значит Ия? «Фиалка» с греческого. – Синяя! – Скорее фиолетовая. А как тебе Венката? – ухмыльнулся Монах. – Ну, жучила! Я ведь чувствовал! Что Леня-Бард, что великий гуру Венката… шаромыжники! В каком мире мы живем, Лео? Куда мы идем? Где нормальные мужики? Иногда я думаю, что я отстал от поезда, все уехали, а я остался в незнакомом месте без гроша в кармане, понятия не имея, где я. Со сломанной ногой. – Не согласен, Христофорыч. Жулики были всегда. Зато сейчас жизнь стала разнообразнее, любой может найти свою нишу, не рискуя прослыть диссидентом и изгоем. Ты, я, Жорик… даже Эрик. Сиди себе в своей нише и общайся с себе подобными… отставшими от поезда. Поле для общения немереное. Никому до тебя нет дела, даже старухи на скамейках у подъездов, страшный суд, пропали, заметил? – Заметил. Особенно Эрик, – покивал Монах. – Знаешь, Лео, Мне всегда нравилась формулировка «зато». Этот тип, конечно, сволочь и жулик, зато хороший семьянин и не отказывает в займе. Венката, конечно, альфонс и прощелыга, зато йог и мудрец, я его уважаю. Эрик, конечно, больной на всю голову, зато хороший программер. – Особенно Эрик. Насчет Венкаты – это еще доказать надо, что жулик, я его действительно уважаю. Как сказал профессор Хиггинс: где вы видели мужчину, порядочного, когда дело доходит до женщин? – Так и сказал? – По смыслу. Я готов с ним согласиться, скажем, процентов на семьдесят. – Он подумал немного и добавил: – Даже на восемьдесят пять. Если кто-то хочет пожертвовать какую-то сумму на развитие центра… не вижу криминала. – Кто-то, кому-то, – фыркнул Монах. – Не кому-то, а йогу, который спит со спонсорами. Что стало с моралью, Лео? В старое доброе время ему не подали бы руки. А секту запретили. – Прекрасно помню время, когда все запрещали. А руки можешь не подавать, на здоровье. Куда-то не туда мы заехали, Христофорыч, что делать будем? Я чего-то запутался. Мне кажется, мы копаемся в старом тряпье на чужом чердаке, и я задаю себе вопрос: какого черта? Как это связано с убийством Леонида? – Какого черта, Лео! Где твое репортерское чутье? Ведь несет горелым, хоть нос зажимай, неужели тебе мимо кассы? Тайны, недоговоренности, убийства и самоубийства, девушка-лунатик, наконец! Да ты должен ухватиться за тему всеми шестью конечностями! В смысле, четырьмя. Неизвестно, какие скелеты закопаны на этом чердаке и что мы в кает лишить премии. Так что будем копаться, пока не выкопаем. А посему предлагаю следующее: поговорить с майором насчет Дениса Рудника. Раз! – Он загнул мизинец. – Поговорить с Виталей Вербицким насчет Ваганта, Влада Курко. Два! – Он загнул средний палец. – Снова поговорить с Дианой. Три. И четыре… – Он ухмыляясь смотрел на Добродеева. – Четыре? – подхватил тот. – Снова поговорить с Венкатой? – Не мешало бы. Это пять. А номер четыре в нашем криминальном меню – квартирная хозяйка Леонида, Галина Андреевна Крутовая. Мы встречаемся с ней завтра в полдень в кафе около пушек. Люблю встречаться с женщинами около пушек. Добродеев фыркнул. – Да уж, романтик ты наш. Она согласилась? – Женщины, как правило, мне не отказывают. Я позвонил, представился, попросил о помощи. Кто откажет бедному заплутавшему волхву и экстрасенсу в помощи? Никто. Особенно ее впечатлила моя сломанная нога. Она сразу перестала сопротивляться и согласилась, хотя подозреваю, в парке не была с юности и вряд ли помнит, где пушки. Мужчина с чем-нибудь сломанным пробуждает в немолодых женщинах материнские инстинкты. Ей хочется пожалеть его и погладить по головке. Глава 16 Деловое свидание у пушек и чуть-чуть романтики Без четверти двенадцать Монах сидел у пятой со стороны города пушки, той, что рядом с кафе, и поджидал квартирную хозяйку Леонида Галину Андреевну. Как всегда большой и внушительный, выставив вперед ногу в гипсе; с пучком волос на затылке и пестро-рыжей бородой; в черном свитере, с серым шелковым шарфом – подарком Дианы – в несколько рядов на шее. Вес, борода, пучок на затылке, шарф, громадная нога в гипсе придавали Монаху вид несколько гротескный и богемный, а также в меру опереточный. Редкие гуляющие так и пялились. Добродеев по замыслу должен был появиться позже и как бы совершенно случайно, чтобы не спугнуть Галину Андреевну, которая и так натерпелась. Монах пришел раньше, чтобы рассмотреть женщину прежде, чем она его заметит, так как человек, который не осознает, что на него смотрят, выглядит совершенно иначе, чем тот, который сознает. Он и ведет себя иначе. Та самая кинесика и склонность к игре. Весь мир – актеры… или как там сказал великий драматург. Он заметил ее издали. Она медленно шла, оглядываясь – в крупной, крепко сбитой фигуре чувствовались напряжение и неуверенность. Сжатый намазанный бордовой помадой рот и нахмуренные брови выдавали волнение. С лакированными короткими кудряшками-блонд, в строгом коричневом костюме и сером шарфе, таком же, как у Монаха, только не завернутом вокруг шеи, а свободно свисающим чуть не до земли, и с большой черной сумкой через локоть, чувствовалось, очень тяжелой. «Надеюсь, не орудие защиты, – подумал Монах, с трудом поднимаясь женщине навстречу и призывно взмахивая рукой. – Утюг какой-нибудь». – Сюда, Галина Андреевна, я здесь! Добрый день! Спасибо, что пришли. Она во все глаза рассматривала Монаха. Она даже забыла поздороваться. Он протянул руку, она не сразу протянула в ответ свою. Он тряхнул ее руку. – Олег Монахов! Может, в кафе, Галина Андреевна? По кофейку! Посидим, поговорим по душам. – Ага, здравствуйте. Можно. Только я кофе не пью. – Тогда сок или пиво. Пиво пьете? – Пью! Только какое ж у них тут пиво… даже не знаю. – Хорошее, я пил. Соглашайтесь. Она была перед ним как на ладони. Недоверчивая, занудная, вечно ожидающая пакости от окружения рабочая лошадка из предместья. С пьющим мужем и бездельниками детьми, тянущими соки. Не боящаяся скандалов, поднаторевшая в схватках с мужем и соседями. Монах улыбался, глядя на нее, такой приязный, большой, с ногой в гипсе… даже борода! Ему пришло в голову, что со сломанной ногой он воспринимается иначе, вызывает доверие и симпатию. В смысле, еще большее доверие и еще большую симпатию. Она улыбнулась в ответ, с трудом, чуть-чуть дрогнув уголками рта, и Монах воскликнул: – Вот и хорошо! Пошли, Галина Андреевна. Только я медленно… представляете, такая нелепица! – Он стукнул костылем по гипсу. – Вы сказали, в лесу искали… – Да нет, все было проще, Галина Андреевна, – он издал легкий смешок. – Это я чтобы вас заинтересовать. Знаете, женщину надо заинтересовать сначала… шучу! – воскликнул он, видя, что она приостановилась, глядя на него растерянно. Игры флирта были ей незнакомы или напрочь забыты. – На самом деле лихач наехал, хорошо хоть живой остался. А в лесу ничего страшного не случилось. Кроме того, что нашли, что искали. Она оживилась. – Да они ж ездиют как ненормальные! Права купят и ездиют! – Ваша правда, Галина Андреевна, как ненормальные. Вот и на меня такой… – Вы в суд хоть подали? – Мой друг занимается, я, как видите, ограничен в движении. – Ага, пусть засадят или пусть заплатит за ущерб. Ишь, моду взяли людей давить! Тема была благодатная. Галина Андреевна перестала стесняться и бурно негодовала. Они уселись за дальний столик, заказали пива, и Монах приступил к беседе. – Я знаю об убийстве вашего квартиранта Леонида, Галина Андреевна. – Вы сказали, видели про меня, как в битве экстрасенсов… – Видел, но не сразу. Видите ли, я иногда вижу истину… – Вроде как ясновидящий? – Он самый. Ко мне обратилась девушка Леонида… – Не было у него никакой девушки! – перебила она. – Я лично не видела! И Анюта не видела, это подруга моя, квартира рядом. Говорит, были шалавы, приходили на ночь, клейма некуда ставить… – Была девушка, Галина Андреевна. Они встречались около месяца, в гостях у Леонида она не была, не успела. Хорошая девушка, порядочная, с достатком. Очень переживает, попросила найти убийцу. Я постараюсь, а вы мне поможете, Галина Андреевна. Кстати, она взяла на себя похороны Леонида. – А что я… я ничего не знаю. – Она вытерла пальцами кончики губ. – Меня уже допрашивали в полиции. И Анюту, ага. А Боря Крючков сказал, что заплатит за похороны. Выходит, они вместе. Ну, мы с Анютой тоже скинемся, а как же, по-людски, ага. – Вы главный свидетель, Галина Андреевна. Вы первой оказались на месте преступления, вы видели все своими глазами… – До сих пор трясет! – Галина Андреевна всплеснула руками. – Как вспомню, сама не своя! И спать не могу, все кажется, кто-то в дверь лезет. Я в то утро пришла за деньгами, задолжал он мне, а дверь открытая. Да что ж, думаю, это такое? А как обнесут квартиру? Ну, думаю, сейчас я тебя! И свет везде горит. Это сколько ж нагорело на дурняк! Вбегаю в спальню, а он там! – Галина Андреевна кривит рот и зажмуривается. – Лежит в чем мать родила… – Голос ее понижается до шепота, на скулах вспыхивают красные точки. – Руки привязаны к спинке кровати, а голова повернута набок и смотрит в угол на шкаф, будто там кто прячется. А глаза черные, выпученные! Я как закричу! Сердце встало, и я так и села на пол! До самой смерти не забуду такой ужас! И красный свет прямо в глаза. Как я оттуда выбралась, не помню. Выскочила из квартиры и ну звонить в полицию. – То есть ваш квартирант лежал на кровати привязанный? – Ну! Руки привязаны, ноги в стороны, чисто тебе распятый, и голова повернута к шкафу! Вовек не забуду! – А чем он был привязан? Она смотрела непонимающе. – Руки чем были привязаны? Веревкой? Шнуром? – А! Так шарфом же. – Она машинально схватила кончик своего шарфа. – Серым вроде. – А что вы видели в гостиной? – В гостиной? – Она задумалась на миг. – Ничего такого вроде не видела, все на месте. – На журнальном столике… ну там вино, конфеты… – Была синяя бутылка, бокал… – Один? – Вроде один. – Она задумалась. – Второй на кухне около мойки, вымытый, ага. Я заглянула сначала в кухню. Удивилась еще, чего один тут, а другой там. Конфет не было, врать не буду. Одна бутылка стояла недопитая. Синяя. А так все на месте, посуда, белье… ничего не взяли. – Понятно, – кивнул Монах. – У вас случайно нет с собой какой-нибудь вещи Леонида? Вопрос, конечно, странный, откуда у нее вещь Леонида, и с какой стати она стала бы таскать ее с собой? Монах рассматривал ее шарф. Галина Андреевна колебалась. – Этот шарф… – Монах вытянул руку, дотронулся до ее шарфа, серого, с синими крошечными птичками. – Я чувствую, это вещь Леонида? Она облизнула пересохшие губы и кивнула, завороженно глядя на него. – Вы не подумайте чего, я когда убирала… вчера, как мы с вами поговорили, я ходила к ним в полицию, говорю, да сколько можно? Это ж моя квартира! Разрешили. Старший звонил куда-то, обсуждал и разрешили. Ладно, говорит, можете открывать. Ну я сразу за уборку. В прихожей за тумбочкой нашла, завалился, видать, ага. Анюта говорит, очень дорогой. Леньке уже не надо, не несть же в полицию, им тоже не надо. Вещи его оставили, забрали только документы, бутылку и бокалы, сказали, потом отдадут… бокалы. Ко мне тут Боря Крючков приходил, спрашивал, что и как. Говорит, ничего не понимаю. У Лени, говорит, была вроде девушка, и вы вот говорите, что была, а кто ж тогда его? Да еще и в спальне? И свет красный. Это что же получается? Анюта говорит, вроде мужской голос слышала, часов вроде в двенадцать ночи, кто-то позвонил, и Леня открыл и вроде мужской голос. А потом тихо, но вроде шарудели – шу-шу да шу-шу. У нас слышимость, сами знаете какая. А в четыре дверь обратно закрылась, да так негромко. И тишина, вроде крался кто-то на цыпочках. Она еще подумала, что надо бы посмотреть из окошка, кто выйдет из подъезда, да поленилась встать. Она плохо спит, как раз под утро засыпать стала, теперь переживает сильно. А я говорю, хорошо, что не видела, а то он и тебя бы со свету сжил как свидетеля. – То есть она уверена, что у квартиранта был мужчина? – Да я уж всю голову сломала! – воскликнула Галина Андреевна. – А кто ж его? И голос. Не знаю! А Боря Крючков говорит, брехня, он не такой. – Какие люди! – раздалось вдруг над головой Монаха и Галины Андреевны. – А я иду себе мимо и вдруг – ба! Глазам своим не верю! Получилось фальшиво. Чтобы заметить их в полутемном кафе, нужно было туда заглянуть. Радостный Добродеев стоял над их головами. – Леша! – вскричал Монах гораздо натуральнее. – Галина Андреевна, это мой друг, известный журналист Алексей Добродеев, вы должны знать. Подсаживайся, Леша. А это Галина Андреевна, квартирная хозяйка Леонида. – Рад, весьма! – галантно склонил голову Добродеев. – Мне Анюта про вас рассказывала. – Ага, и про вас рассказывала! Я читала ваши статьи в «Вечерней лошади», и Анюта читала, говорит, ты не поверишь, кто у меня был! А вы теперь хотите про Леню написать? – Если раскроем преступление и найдем убийцу, то напишу. И про ваш вклад с Анютой напишу. – Да я ж все уже рассказала, – вздохнула Галина Андреевна. – А вы вместе работаете? – Иногда вместе, – сказал Монах. – Господин Добродеев прекрасно знает историю города, всякие события и преступления, это очень мне помогает. Тем более сейчас, когда у меня проблемы со здоровьем. – А что теперь будет? Как вы его найдете? Через гипноз? Монах и Добродеев переглянулись. – В том числе, – солидно сказал Монах. – Теперь будем думать и погружаться в подсознание. Галина Андреевна, я могу попросить у вас шарфик на время, потом верну. В нем чувствуется сильная энергетика покойного Леонида. Галина Андреевна, издав невнятный звук, поспешно сдернула с себя шарф, протянула Монаху. – Положите на стол, пожалуйста, а то собьется настройка. Нельзя из рук в руки. На лице ее появилось испуганное выражение. Она осторожно положила шарф на стол, сглотнула; ей было не по себе. Монах протянул руку над шарфом, закрыл глаза, замер. Шарф был серый, в синих мелких птичках, похожих на кляксы. Тишина в пустом кафе стояла такая, что самая захудалая муха сошла бы за реактивный самолет. – Не сбилась настройка? – прошептала Галина Андреевна. Добродеев приложил палец к губам, и она испуганно замолкла. Прошла минута, другая. Добродеев тронул Монаха за плечо, и тот дернулся, словно пробужденный ото сна. – Ну что? Увидел? – спросил Добродеев. – Кое-что увидел, – пробормотал Монах. – Галина Андреевна, спасибо вам за вашу гражданскую позицию. Мы с господином Добродеевым будем держать вас в курсе. – Он потер лоб. – Извините, я немного… – Галина Андреевна, я отвезу вас домой, – предложил Добродеев. – Не надо, мне еще к куме, она тут недалеко. – Женщина встала. Добродеев тоже встал, помог подняться Монаху… – Ну что? – спросил Добродеев. Галина Андреевна шла к выходу из парка, спеша поделиться с кумой невероятным приключением; оба стояли и смотрели ей вслед. – Что-нибудь стоящее? – Кое-что. Леонид лежал на кровати обнаженный, с черными глазами, а на самом деле глаза у него серые. Очень образный штрих. – С черными глазами? Как это понимать? Из-за красного света? Или фантазия? – Наверное, из-за света. Кроме того, возможно кровоизлияние. С руками, привязанными к спинке кровати. Шелковым шарфом. Тем, который изъял наш майор. Оба посмотрели на шарф, все еще лежащий на столе. – А этот откуда? Их что, два было? Где она его взяла? – Она сказала, что нашла его за тумбочкой в прихожей. Ей вчера вернули квартиру, она убирала там и нашла. – Один шарф Диана подарила Леониду, этот? Или… тот? Почему же их два? – Напрашивается только один ответ, Лео, – этот принес убийца. Что есть непонятно. – По-моему, понятно, он принес с собой орудие убийства. – Лео, ему свернули шею руками! А вот зачем он принес с собой шарф… вопрос. Случайно завалялся в кармане? Или он заранее спланировал сцену в спальне с привязанными руками? То есть знал, чем закончится любовное свидание? – Надо показать его Диане и спросить. Может, она его узнает. – Спросим. Покажем и спросим. Она должна помнить, кому дарила… она что, всем подряд дарит шарфы? Или Марина вспомнит, кто купил. Это авторская работа, они все разные. – Мельнику скажем? – Зачем? Пока промолчим. Вообще, надо бы увидеться с нашей девушкой. Я соскучился. Возьмем шампанское, конфеты… – Он помолчал; почесал в затылке. – На данный момент картинка вырисовывается следующая: Леонид лежал в спальне, обнаженный, со связанными руками и свернутой шеей. На что это похоже, Лео? – На любовное свидание. Это похоже на любовное свидание, Христофорыч. Может, увлеклись и… случайно? Может, убийца ничего не планировал? – Свидание с кем? – Женщина вряд ли смогла бы… сил недостанет. – Всякие есть женщины. Надо бы расколоть майора насчет анализа крови, его могли предварительно опоить чем-нибудь… – Вряд ли он скажет. – Среди криминалистов связей нет? Стихов никто не пишет? Гражданский пафос, оптимизм, светлое будущее? Что-нибудь философическое о смысле жизни? Один из информантов Добродеева из следственных органов сочинял стихи, и он помогал их публиковать. – Криминалисты? Оптимизм? О чем ты, Христофорыч? – Самый замечательный оптимист, какого я когда-либо знал, работал санитаром в психбольнице. А артисты-юмористы и клоуны, говорят, самые депрессивные и скучные в быту люди. Так что профессия ни при чем. – Надо подумать, – сдался Добродеев. Монах помолчал немного. Потом вспомнил: – Кстати, ты не говорил еще с Виталей Вербицким? Что там с актером, как его… Влад Курко? Добродеев смотрел загадочно, и Монах спросил настороженно: – Что? – Влад Курко, талантливый актер и бабник, был сбит насмерть около своего дома через три месяца после гибели Ии, двадцатого ноября. Сбивший его автомобиль найден не был. Монах присвистнул. Подумал и сказал: – Я этого боялся. – Чего? Что Влад Курко убит? – Нет, Леша, я боялся, что смерть этой девушки только начало. Дальше – смерть Влада-Ваганта, смерть Дениса, смерть Леонида-Барда… это те, о которых мы знаем. А парень, у которого была машина-ретро? «Мерседес-Бенц», кажется. Никита, историк. Помнишь, Марина рассказывала? Кстати, надо бы выяснить его ник. Он исчез, и Марина решила, что он просто шарахнулся от Дианы, как другие. А что, если… Они смотрели друг на друга. – Ты думаешь? Монах красноречиво пожал плечами… Глава 17 Бурная ночь Ночью Монаха разбудил резкий телефонный звонок. Он просыпался в течение нескольких секунд, и эти несколько секунд ему снился несущийся на него и отчаянно дребезжащий трамвай. А он стоял поперек колеи с ногой в гипсе, застрявшей где-то под рельсой, и тщетно пытался выдернуть ногу и убраться из-под несущегося трамвая. Он проснулся окончательно в холодном поту и с тоской в сердце и не сразу понял, что звонит мобильный телефон, лежащий на тумбочке. Он прижал его к уху и хрипло закричал: – Алло! Кто это? Он услышал невнятные звуки и шорохи, ему показалось, кто-то дышит в трубку, он готовился уже переспросить, как вдруг услышал прерывистый полушепот-полухрип: – Олег! Олег! Помогите! Он здесь… пожалуйста! Быстрее! О господи! Резкий всхлип, и звуки, рвущиеся из зажатого рукой рта; падение чего-то тяжелого, ударившейся в стену тарелки или вазы и тут же резко захлопнувшейся двери. Это была Диана. – Диана! Диана! – тщетно взывал Монах. – Что случилось? Что с вами? Где вы? Диана? Диана, черт подери! Да скажите хоть что-нибудь! Молчание Дианы, шорохи и неясные звуки. Монах дрожащими руками набрал Добродеева, но тот не ответил. Он набирал номер журналиста раз за разом, но Добродеева все не было. Он вызвал такси и принялся одеваться. Снедаемый тревогой, чертыхаясь и отпуская всякие забористые словеса, поминая проклятую ногу, он поспешно выскочил из квартиры… фигурально выражаясь, разумеется, ибо был медлителен как черепаха. Машина свернула на улицу Дианы, и тут о чудо! Добродеев ответил. Он пробормотал что-то невнятное, похоже, чертыхнулся. – Что? Ты… Христофорыч, что случилось? Три утра… ты где? – Леша! – закричал Монах. – Я у дома Дианы. Давай сюда скорей! Что-то случилось! – Да, да, еду… сейчас! – Добродеев проснулся окончательно. Монах выбрался из машины, заковылял к подъезду, набрал код. Дом словно вымер, нигде ни звука. Лифт, к счастью, работал. Он вознесся на четвертый этаж, выгрузился, допрыгал до двери Дианы. Дверь была не заперта, о чем он догадался шестым или седьмым чувством, и он просто толкнул ее, не успев даже позвонить. В прихожей горел свет, неяркий боковой плафон. Тут тоже стояла неприятная тишина, которая вкупе с незапертой дверью и слабым светом производила гнетущее впечатление. – Диана! – позвал Монах, застыв посреди прихожей, прислушиваясь. – Диана! – повторил он громче. Молчание было ему ответом. Оглянувшись на открытую входную дверь и стараясь производить как можно меньше шума, он двинулся к гостиной и ткнул костылем в полузатворенную дверь. Дверь распахнулась, ударившись о стену. Монах замер. И снова ничего не случилось. Ни звука не доносилось из глубин квартиры. Похолодевший Монах проковылял к спальне Дианы, постучался и нажал на ручку. Дверь была заперта; из-под нее пробивался слабый свет, видимо, от торшера или ночника. Монах забарабанил сильнее – ни звука в ответ. Монах почувствовал, как липкая холодная струйка скользнула между лопатками. Он вздрогнул, заслышав дребезжание лифта и осторожные шаги в прихожей. – Христофорыч, ты здесь? – Голос у Добродеева был сдавленный, не то не проснулся, не то испуган. – Леша, сюда! Я у спальни Дианы, дверь заперта! – Что случилось? – Она позвонила мне около трех и сказала, что в квартире кто-то есть. Была очень испугана, просила приехать. – Она там? – Добродеев кивнул на дверь спальни. – Должно быть… – Он грохнул в дверь кулаком и позвал: – Диана! Вы там? Откройте, Диана! И снова тишина в ответ. Добродеев приложил ухо к двери. – Ничего! – ответил на вопросительный взгляд Монаха. – Ломай! – приказал Монах. – Сможешь? Добродеев отступил на пару шагов для разбега и по-бычьи ринулся на дверь. Дверь затрещала, сорвалась с петель и распахнулась. Оба встали на пороге. Горел торшер с синим абажуром. Громадная разобранная деревянная кровать. Кресло, скамья у изножья, низкий комод, трюмо с десятком флаконов и баночек, пуфик, тяжелые синие гардины на единственном окне… и все. Спальня Дианы была пуста. – Леша, посмотри за гардиной, – негромко сказал Монах, и Добродеев, шагнув, послушно отдернул тяжелый занавес. Там тоже было пусто. Они переглянулись. – Леша, стенной шкаф! Добродеев шагнул к шкафу, с силой надавил на скользящую панель. Она отлетела в сторону, открывая черное нутро, и они увидели Диану. Она скорчилась в углу, привалившись к стене, обхватив руками колени. Глаза ее были закрыты. Добродеев потряс ее за плечо; голова девушки упала на грудь. Добродеев отдернул руку. – Жива? – спросил Монах. – Вроде. – Доставай! Кряхтя, Добродеев вытащил из шкафа Диану. Девушка была без сознания. Он положил ее на кровать, одернул голубую ночную сорочку. Они стояли у кровати и смотрели на девушку. Лицо ее было бледным. Добродеев опомнился и взял ее руку – пощупать пульс. – Может, «Скорую»? – спросил. – Не нужно. – Монах тяжело уселся на край кровати. Протянул ладонь к лицу Дианы, насупился от напряжения. Добродеев перестал дышать; ему показалось, он слышит слабое шмелиное гудение… Диана открыла глаза, уставилась в потолок. Монах убрал руку. Она перевела глаза на стоявшего Добродеева, потом на сидящего рядом Монаха. Зашарила руками, инстинктивно прикрывая грудь. – Диана, это мы, – сказал Монах. – Узнаете? Не бойтесь. – Вы… что случилось? – Она облизнула сухие губы. – Мы не знаем, что случилось. Вы позвонили мне около трех, попросили приехать. – Я попросила? Почему? – В глазах ее были недоверие и страх. – Как вы вошли? – Входная дверь была незаперта. А дверь в спальню пришлось выбить, вы не отвечали. – Выбить? – она все еще слабо соображала. – Зачем? – Леша, давай чайку, и побольше сахара. – Сейчас мы придем в себя, – сказал Монах, беря ее руку в свою здоровенную лапу. – Диана, вы позвонили, – начал он медленно, – и попросили приехать. – Зачем? – Вы были очень напуганы и сказали, что в квартире кто-то есть. Дверь вашей спальни была заперта. То есть вы заперлись в своей спальне. Что случилось? Дина завороженно смотрела на Монаха, и он не был уверен, что она его понимает. – Он приходил… искал. – Она перевела взгляд на дверь. – Кто приходил? – Не знаю. – А что он искал? – Не знаю. – Раньше он тоже приходил? – Да. – Сколько раз? Вы его видели? – Я его слышала. Один раз или два… кажется. Я боялась выйти и запиралась в спальне. – Что он делал? – Искал… наверное. Открывал ящики и шкафы. – Где? Она задумалась. – В прошлый раз в гостиной, теперь в студии… – сказала неуверенно. – В кладовке и в кухне… – Как он открыл дверь? Она, казалось, удивилась. – У него есть ключ. – Откуда у него ключ? – Всегда был. – Что он ищет? – Не знаю. – Он не пытался заговорить с вами? – Нет. Он всегда молчит. – А вы пытались окликнуть его… что-нибудь сказать? – Нет, что вы! Я запиралась. – Почему вы его боитесь? Она задумалась. Посмотрела Монаху в глаза и очень серьезно сказала: – Он убийца. На пороге появился Добродеев с чашкой. Монах махнул рукой – не лезь, мол. – Кого он убил? Диана перевела взгляд на застывшего на пороге Добродеева, удивилась: – Леша! Вы тоже пришли? Добродеев кивнул. – Диана, вы сказали, что он убийца, кто? – спросил Монах. – Убийца? – Она смотрела на него непонимающими глазами. – Кто? Монах только крякнул; повернулся к Добродееву. – Дай ложечку! Ложечку, Леша! Дай! Он протянул руку, и Добродеев сунул ему серебряную чайную ложечку. Монах схватил ложечку и приказал: – Диана, смотрите сюда! Она послушно уставилась на ложку. – Я сосчитаю до трех, вы уснете. Хорошо? – Хорошо, – прошептала Диана. – Раз. – Он сделал паузу. Диана закрыла глаза. – Два. Три. – Он выждал несколько секунд и спросил: – Диана, вы знаете, кто приходил? – Знаю… – Голос бесцветный, тон ниже обычного. – Он приходил раньше? – Да. – Сколько раз? – Все время со дня смерти мамы… два раза. – Зачем он приходит? – Он ищет. – Что он ищет? – Не знаю. – Вы его слышите? – Да. Он ходит и открывает двери. – Что-нибудь пропало? – Нет. – Он пытался открыть дверь спальни? – Нет. Только стоял, а потом уходил. – Кого он убил? – Это нельзя. – Не голос, а шепот. – Ию? – Нет! Ия… нет! – Он убил Ваганта? Диана молчала. – Он убил Ваганта? – Голос Монаха стал громче. – Не знаю. – Он убил Дениса? Она издала странный звук, похожий на смешок. – Нет! Денис уехал. – Денис жив? – Да! – Кто убил Ваганта? Она молчала. – Диана, кто убил Ваганта? – Денис. – Утробный неприятный голос. – Как он его убил? – Машиной. – Кто сказал? – Я видела кровь на машине. – Денис умер? – Нет. – Денис жив? – Да. – Откуда вы знаете? – Он приходит… – Кто? Денис? Она молчала. – Это Денис приходил? Она молчала. – Диана! Кто приходил? – Денис. Диана, не открывая глаз, вдруг схватила Монаха за руку и сжала. От неожиданности он отпрянул и попытался выдернуть руку. Диана вцепилась мертвой хваткой. Монах выронил ложечку и попытался помочь себе другой рукой. С трудом освободился, вытер взмокший лоб, посмотрел на Добродеева. Тот все еще стоял с чашкой на пороге, бледный, застывший. – Однако… – пробормотал Монах и пощелкал пальцами перед лицом Дианы. Она открыла глаза… – Диана, как вы себя чувствуете? – Хорошо. А вы… Что случилось? – Вы позвонили и попросили прийти. Вам показалось, что в квартире кто-то есть. Помните? Она задумалась. – Не помню. Я открыла вам? – Дверь была открыта. Она смотрела непонимающе. Поднесла руки к вискам, сжала. – Голова болит… – Леша приготовил чай. Вам станет легче. Леша! Добродеев подскочил с чашкой. Монах поднес чашку к ее губам. Она сделала глоток, другой. – Вот и умница, еще глоточек, и еще… – приговаривал Монах, и Диана послушно пила. – А теперь мы отдохнем, поспим пару часиков. Закрываем глазки и спим. – Он положил ладонь на ее лоб. Диана закрыла глаза. Монах подтянул одеяло и осторожно поднялся. Кивнул Добродееву на дверь – пошли, мол. – Она спит? – прошептал журналист. – Спит. Звони Марине, пусть приедет. Ее нельзя оставлять одну. Скажи, что входная дверь открыта, звонить не нужно. Добродеев достал мобильник. – Сейчас прилетит, – сказал он через минуту. – Я ее до смерти перепугал. – Я сам чуть не… это самое, в смысле испугался. Звоню тебе – недоступен. Мчался как ненормальный. Вообразил себе бог весть что, думал, дверь вышибать придется… – Христофорыч, что это было? – Понятия не имею. – Монах засучил рукав. Добродеев вытянул шею. На левой руке Монаха чуть ниже локтя наливались синевой кровоподтеки и царапины – следы пальцев и ногтей. Добродеев присвистнул. – Ну и хватка! Они обменялись долгим взглядом. – Ты думаешь, тут кто-то был? – Не знаю. – А кто открыл входную дверь? Он что, так торопился, что забыл запереть? Услышал, что она звонит кому-то, и бросился вон? А ключ? Откуда ключ? – Времени у гипотетического «кого-то» было достаточно – для того чтобы добраться сюда, нужно время. – Он мог подумать, что она звонила соседям. – Мог. Или не мог. – В смысле? – Я не уверен, Леша, что «он» вообще был. – Не понял. Она же сидела в шкафу! В запертой спальне! – А насчет Дениса ты понял? Она считает, что он жив, помнишь, говорила, что у него бизнес и двое детей. А твоя Леночка Суходрев сказала, что присутствовала на его похоронах. Это как? – Может, она ошибается? – Которая? – Леночка. – Леша, ты помнишь, что именно Леночка рассказывала про эту семью? Мамаша меняла любовников и была занята только собой, Денис был семейным деспотом и держал девчонок в ежовых рукавицах, Диана со странностями плюс провалы в памяти, и только Ия-Рута, хоть и «торчала» на потусторонней тематике, была самой адекватной. Потому и сбежала из дома. Денис следил за ней и Вагантом… Владом Курко. Спустя три месяца после смерти сестры Вагант был сбит машиной. Я задал Диане вопрос насчет убийства Ваганта, и она сказала… Ты же сам слышал, что она сказала. Добродеев кивнул. – Она сказала, что Ваганта убил Денис, сбил машиной, она видела на ней кровь. По-видимому, это была месть за смерть сестры. – Ты думаешь, он подозревал Ваганта? – Не знаю. Необязательно в убийстве. Может, считал, что она покончила с собой из-за несчастной любви. – Ты ей веришь? Вид у нее неважнецкий… – Леша, она была в трансе. Про кровь на машине просто так не выдумаешь. – А Дениса кто? – Нужно поспрошать у майора. – Что будем делать, Христофорыч? – Утром отправимся на кладбище, найдем могилу Дениса Рудника и поставим точку в этом мутном деле. И будем думать дальше. – Христофорыч, а ты не думаешь, что она могла… – Нашего брачного афериста? – Монах посмотрел на синяки на руке и пожал плечами. – Послушай, а ведь этот ночной визитер мог подумать, что у него еще есть время, а потом вдруг услышал лифт, вылетел из квартиры и не успел запереть… – И помчался вниз. – Да! Или вверх. – Резонно. Пойдем! – Монах поднялся и бодро заковылял из кухни. – Куда? – В студию. Там была комната Дениса. Ошеломленные, они стояли на пороге бывшей комнаты Дениса. Панели стенных шкафов были отодвинуты, мужские вещи – куртки, джинсы, свитера и рубахи вперемешку валялись на полу. Там же валялось содержимое ящиков – какие-то документы и бумаги. Добродеев подобрал кожаное портмоне, раскрыл. Несколько крупных купюр, автомобильные права на имя Дениса Рудника, банковские карточки. Несколько монет. – Леша, фотография! Добродеев поднял с пола фотографию молодого человека – был он смугл, черноглаз, с зачесанными назад волосами. С очень серьезным лицом и неприветливым взглядом. – Прямо сицилийская мафия, – сказал Добродеев. – Я полагаю, это Денис? Вопрос был вполне риторическим и ответа не требовал. Монах сунул находку в карман. Станки с натянутой шелковой тканью были отброшены к окну, кресло перевернуто. Казалось, здесь пронесся ураган. Диссонанс с картиной разора являли лица на портретах на стене – они с улыбкой спокойно и доброжелательно смотрели на зрителя. Ия, сидящая на каменной ограде, похожая на мальчишку, с короткой стрижкой, в джинсах и футболке; Ия в позе лотоса; Ия рядом с Венкатой – он в бусах, она ухмыляется, лицо озорное. Монах подумал, что щелкнула их Леночка Суходрев – великий гуру и ученица. Серьезный смуглый черноволосый Денис с лавровым венком на шее – победитель ралли; повернувшийся к зрителю от раскрытого капота автомобиля – с масляным мазком на щеке. Вся троица: Денис, снова очень серьезный, Ия, показывающая язык, и Диана, обнимающая брата. И галерея черно-белых фотографий матери, Полины Карловны Рудник, работа профи. Снежная королева, Золушка, Сильва; темноволосая, блонд, рыжая; всякая. Элиза Дулиттл на балу, ослепительна! Сверкающая диадема, каскад сверкающих камешков на шее. И еще одна: с Венкатой. Почти старуха, сдавшая после смерти детей, худая, в обвисшем черном платье, с диадемой на седых волосах, смотрящейся нелепо. И Венката, красавец в локонах и бусах, с пронзительным взглядом черных глаз, поддерживающий ее под локоть. Великий гуру и утешитель, сказала Диана, часто посещал маму, когда она болела. Она не могла без него… – Леша, щелкни фотки, хочется рассмотреть на досуге. – Смотри, фарфоровый зверинец! Вот откуда лошадка Леонида. Она подарила ему не только шарф. На длинной фигурной полке стояли фарфоровые зверушки: львы, зебры, собаки, кошки, обезьянки. – Лошадку мы ей вернем, – сказал Монах. – Жаль, что она разбилась. – Она не разбилась, ее разбили намеренно. Швырнули в стену. Анжелика сказала, она спец по бьющимся предметам. Зверинец тоже щелкни. Добродеев снова достал мобильный телефон… Они вздрогнули от звука хлопнувшей двери. Марина пробежала по коридору. Услышав голоса, заглянула в студию, воскликнула: – Как она? Что случилось? – Диана спит. Доброе утро, Марина! – приветствовал ее Монах. – Здравствуйте, Мариночка, – расплылся Добродеев. – Да уж, доброе! Что случилось? – повторила она. – Около трех мне позвонила Диана, попросила приехать, сказала, в квартире кто-то есть. Я помчался. – Монах хмыкнул и посмотрел на свою ногу. – Фигурально выражаясь. Чертова нога лишает меня мобильности. И Леша тоже помчался. Дверь была не заперта, и мы вошли. То есть сначала я. Потом Леша. А вот дверь в спальню пришлось вышибить. Мы нашли Диану в шкафу в самом жалком состоянии. Марина ахнула. – Здесь действительно кто-то был? – Мы никого не видели. Надо бы осмотреть всю квартиру. Монах посторонился, и Марина заглянула в студию. Снова ахнула потрясенно. – Господи, что это? Что она сказала? Что здесь произошло? – Диана говорит, он что-то искал. Приходит не в первый раз. Вы знали об этом? – Понятия не имела! Диана никогда ничего не говорила. Может, полицию вызвать? Монах и Добродеев переглянулись. – Диана своеобразный человек, – осторожно заметил Монах. – Она не из тех, кто… принимает меры. Такие, как она, считают, если сделать вид, что ничего не было, то ничего и не было. Кроме того, я уверен, когда умерла сестра, а потом Денис, их расспрашивали, лезли в их жизнь. Она боится полиции. Марина кивнула. – Она знает, кто это был? Монах и Добродеев снова переглянулись. – Она думает, это Денис, – сказал Добродеев после паузы. – Денис? Брат? Но он же в Бразилии… Ничего не понимаю! Он что, вернулся? – Он не вернулся. Подруга Ии сказала, что Денис был убит спустя полгода после самоубийства сестры. Она присутствовала на похоронах. – Убит? Господи! – простонала Марина, всплескивая руками. – Да что же это? Ничего не понимаю! Как же так… ведь он в Бразилии! Его отец оттуда, мать танцевала в ансамбле «Карибское кабаре» и привезла ребенка… Это правда? – Мы собираемся проверить, смотаемся на кладбище с утречка. Вы посидите с ней пока, лады? – Конечно! – Может, чай, кофе? – спросил Монах. – Посидим, поговорим. – Не знаю… вы меня совсем с толку сбили. Ничего не понимаю! Я знала, что она со странностями, но… – Марина махнула рукой. – Давайте чай. Только загляну к ней. Подождите, может это… полтергейст? – Последнее слово она произнесла шепотом. – Это к Леше, он у нас специалист по барабашкам, – ухмыльнулся Монах. – Я скорее скептик. – Трудно сказать, – начал Добродеев. – Уж очень все разбросано, полтергейст обычно действует аккуратнее… хотя… – Он пожал плечами. – Я пошел в кухню, – сказал Монах. – Через пятнадцать минут прошу к столу. Леша расскажет про непознанное. А вы к Диане, как она там. Лео, идешь? Марина убежала. Монах прикрыл дверь в студию, и они отправились в кухню. По дороге Монах заглянул в гостиную. Там царил полный порядок. Он подошел к горке, постоял минуту-другую, рассматривая хрустальные бокалы и рюмки. Не без труда нагнулся и потянул за латунную ручку шкафчика. Там был бар: бутылка виски, пузатая бутылка шампанского, пара бутылок белого вина. И тонкая высокая бутылка синего стекла. Монах наклонился и прочитал название: «Оттонель»… Глава 18 Кладезь народной мудрости Они стояли перед тремя могилами, обнесенными низкой ажурной оградкой – Ии Рудник, Дениса Рудника и Полины Рудник. Детей и пережившей их матери. Одинаковые памятники – скромные прямоугольники потускневшего черного мрамора, скромные кресты, выбитые строгие буквы и цифры; лишь на памятнике Ии был нарисован букетик цветов, фиалок, видимо, судя по выгоревшему синему цвету – сверху над именем. Памятники заросли травой, сквозь которую пробивались яркими искрами цветки космеи, чьи семена были случайно занесены ветром с других могил. Похоже, здесь давно никто не был. – Сик транзит… – пробормотал Добродеев. – Денис Рудник, честь-честью. Никаких сомнений. Леночка права, а Диана… Она что, действительно верит, что брат жив? Или что-то с головой? – Необязательно. Мы это уже обсуждали. Нервная, неуравновешенная, боязливая… она вытеснила из сознания смерть брата, потому что ей так комфортнее. – А кто же был у нее ночью? От кого она пряталась? И что там искали? Зачем выбрасывать из шкафа одежду и бумаги Дениса? – Лео, а если слегка изменим угол зрения и зададимся вопросом не «кто», а «что»? Что в принципе можно искать в квартире Дианы? Мой длинный нос не унюхивает там ни антиквариата, ни золота… да и откуда? Ну, кое-что в загашнике, вероятно, есть, но чтобы методично обыскивать шкафы и кладовые, ничего не находить и приходить снова и снова? Нужно спросить у Дианы… хоть какая-то причина ночных визитов должна приходить ей в голову? Если бы ворвались ночью ко мне, я бы прекрасно знал, что они пришли за компом или новым кофейником. Возможно, за картиной Циркачки[4], хотя настаивать не стану. Ты – тоже. Всякий человек прекрасно знает, что у него можно подрезать. Самое интересное, что злоумышленник тоже об этом знает, а также знает, где это прячут. Еще меня все больше и больше интересует молодой человек по имени Никита, историк, у которого был ретро-автомобиль «Мерседес-Бенц». Ты обещал навести справки. И еще! Леша, попроси своего папарацци сделать пару снимков Дианы. – Ты думаешь… что? – Не знаю, что. Еще одна мыслишка вслух. Нужно обойти всех соседей Дианы и спросить, что они видели или слышали той ночью. Возможно, человека. Но скорее всего автомобиль. Ночью не шляются пешком. Этот тип должен был на чем-то приехать. Вряд ли на такси. Я очень верю в полунощников, страдающих бессонницей, которые выглядывают из окна на всякий подозрительный чих. Район здесь тихий, шум мотора слышен далеко. – Ты думаешь, он все-таки существует? Этот тип, как ты выразился. – Опять не знаю. Я просто гребу частым гребнем, чтобы ничего не пропустить. Что еще? – Он задумался. – Ничего не приходит в голову? Подумай, Лео. – Нужно показать второй шарф Диане. – Да! Покажем. Еще? Добродеев пожал плечами. – Ладно, по ходу сообразим. Черт! Если бы не эта чертова нога! Как она меня бесит! Да, еще насчет «Мерседеса»… нужен старый механик на вес золота, какой-нибудь дядя Паша, к которому очередь на пятилетку вперед. Летописец самых крутых иномарок и знаток масштабных городских дэтэпэ за последние тридцать – сорок лет. – Есть. Дядя Коля Одинец из «Виража». – Пошли, Леша, навестим твоего дядю Колю. И поставим еще одну жирную точку в этом мутном деле. Гложет меня нехорошее чувство, что мы что-то упускаем… да и времени терять нельзя. Интересно, что нарыли соперники в лице майора. – Есть вещи, в которые невозможно поверить, – философически заметил Добродеев. – Или не хочется, – добавил Монах. …Дядя Коля Одинец – отдельная песня! Кто в городе не знает дядю Колю из «Виража»! Среди тех, у кого есть автомобиль, таких не имеется. Механик от бога, чувствующий любую тачку как собственную руку, почище компьютерной диагностики определяющий по урчанию двигателя, где сбой. Легенда. Небольшой, тощий, седой, прокуренный и проспиртованный в лучших отечественно-хрестоматийных традициях. В промасленном комбинезоне с оттопыренными карманами. – Дядя Коля, а мы к тебе! – воскликнул Добродеев радостно. – Как жизнь? – Леша! Здравствуй. Нормально жизнь. Как сам? – Скрипим помаленьку. Это мой друг Олег Монахов. Дядя Коля кивнул. – Что, ребята, с машиной проблема? – Машина в порядке, дядя Коля. Поговорить надо. Может, посидим в «Лаврушке»? Оторвешься на часок? – Можно. Вы давайте, ребятки, туда, а я подойду минуток через пятнадцать, кое-что надо добить. Сядете за стол к Мане, скажете, от дяди Коли. – …Денька Рудь? Да кто ж его не знал! Классный был гонщик, пока не связался с братками, – сказал дядя Коля, удобно устроившись за столом Мани. – Как связался? – У него своя обслужка была, так они ему пригоняли угнанные машины, он перебивал номера или вообще курочил на запчасти. А кончилось все плохо. Убили Деньку свои же, не поделили чего-то. Три года уже будет, может, больше. – Нашли, кто? галовка, туда и зайти страшно. А у него алиби. Искали, Денька же чемпион области, человек известный. Кстати, нашли его около «Попугая»… – Как его? – спросил Монах. – Ножом в живот. По-бандитски. Он не ожидал, видать, не защитился. Он здоровый был, один мог раскидать двух, а то и трех, а тут, вишь, сплоховал. – Зачем ему нужно было пачкаться? – спросил Добродеев. – Известное лицо, гонщик, хороший парень… – Деньги, будь они прокляты! На руках мать и две сестры. Про девчонок не скажу, я их не сильно знал, а вот Анька, та привыкла широко жить. – Анька? – Мамаша Деньки, артистка. – Она же Полина! – Это в театре она Полина, а по жизни Анька. Анна Рудник. Ее мать приемщицей в телеателье работала, батьки не было. Мы с ней на одной улице росли. Из-за нее район на район с кольями шел, а она королева! И ведь не скажешь, что красивая из себя, тощая, небольшая, а вот, поди ж ты! Правда, ловкая, фигуристая. Как вильнет подолом, как взглянет исподлобья, так хоть на край света за ней. Она Деньку нагуляла где-то в Мексике или Бразилии, ездила по миру с концертами. Он черный из себя был, чисто испанец, горячий, чуть что, сразу в драку лез. А девочки тутешние, говорили, от мэра покойного, Аркадия Семеновича. Он из партейных прошлых был, хозяин, при нем и дороги, и чистота… если и брал себе, так не борзел. Он Аньке квартиру сделал приличную и деньги дал Деньке на мастерскую. Анька левой ногой дверь к нему в кабинет открывала, и чуть что не так, по мордасам. Крутая была, с норовом. А у него любовь! Он намного старше был, женат, а детей не было. Говорили, он много денег им оставил, девчонкам подарки на день рождения дорогие дарил, украшения, за границу ездили. А когда помер, так остались они бесхозные. Вот Денька и полез в грязь. Причем у него младшая сестра за полгода примерно до убийства с балкона прыгнула, несчастная любовь, говорили. Денька черный ходил, а она, Анька, так вообще слегла. Умерла полтора года назад, я был на похоронах… как же, подруга детства, все живые соседи пришли. Видел ее дочку там, старшую, не знаю, как звать – красотка, но какая-то не своя, ни на кого не смотрит, с ней говорят, а она вроде не понимает… была с мужем или, кем он ей приходится – с длинным волосом, вроде артист. Весь театр пришел, речи говорили, музыка, цветов полно. – Он замолчал. Потом сказал: – Эх, жизнь наша! Давай, Леша, помянем их! Хорошие люди были, да вот судьба ихняя криво с ними распорядилась. Всех жаль! И Деньку, и Аню, и ее дочку… никогда не видел, а все равно жаль, совсем девчонка была. Нехорошо, когда молодые уходят вперед стариков… Они выпили водки. Закусили мясом и хлебом. – Дядя Коля, такой вопрос, – начал Монах. – Несколько лет назад по городу бегал довоенный «Мерседес-Бенц», в курсе? – А как же! – обрадовался дядя Коля. – Знатная машина! Под девяносто лет, а бегала как молодая! – А где она сейчас? – Так ее ж музей компании выкупил, большие деньги дали, пару лет уже. Увезли к себе в Германию. Сначала крутили носами, мол, много переделок, а потом забрали. – Дядя Коля, а кто хозяин был, знаешь? – Знаю! А как же. Их много было. Лет двадцать назад Арик-левак, механик экстра-класса, вытащил из какого-то сарая, года три доводил до ума. Таки довел. Потом продал директору театра, а этот алкаш разбился на ней, руки-ноги поломал, еле выжил. Ну, сложили ее, на ней еще директор нашего инструментального лет десять ездил, привозил ко мне если чего. Его вдова продала главному третьей городской больницы, да на ней больше его племянник ездил, Никитка Косач. Его дружок, шебутной такой, Майкл назывался, в черных очках, волос длинный, штаны с мотней. В журналистах ходил, все обещал, что напишет про меня, вроде прикалывался, да так и не написал. А Никитка… помню, как-то пригоняет ее ко мне, говорит, выручай, дядя Коля, врезался! Они оба там были, слава богу, не побились, целые остались. Дядька убьет, говорит, если увидит. А я ему: да этой машине, говорю, цены нет, что ж ты ее так гробишь-то? А он только руками разводит. Хороший паренек был, работал учителем истории в институте, умный, в очках. – Почему был? – спросил Добродеев. – А потому был, что зарезали его, уже года полтора будет… или побольше. Хулиганья всякого и гопников сейчас полно, сам знаешь. Никого не нашли, как водится. А дядька его взял да и продал машину немцам, как я понимаю, чтоб и памяти не было, и с глаз долой. – На помин души, – сказал Добродеев. – Жаль парня. – Жаль, – согласился дядя Коля. Они выпили. Дядя Коля поднялся: – Спасибо за компанию, уважили. Если надо чего, Леша, не стесняйся, и друг твой тоже, забегайте. – И тебе спасибо, дядя Коля. Как фамилия дружка Никиты, не помнишь случайно? – Помню. Не наша фамилия. Майкл Джексон. Я еще у внука спросил, не знает, есть такой журналист, а он засмеялся и говорит, это певец такой, помер уже. – Я его знаю, – вспомнил Добродеев, – Миша Джурба, сидит на письмах, кажется. Кличка такая, дядя Коля. – Да мне все одно, – махнул он рукой. – Бывайте! Монах и Добродеев поднялись, провожая дядю Колю. – Еще один, – сказал Монах, усаживаясь. – А что я говорил? – Может, случайное совпадение? – Не думаю. Надо бы узнать его ник. Если он был… Ашугом, Менестрелем, Акыном или еще как-нибудь похоже, то это не совпадение, Лео. Это система. Ия, Вагант, Денис, Никита, Бард… – Но ведь Дениса уже нет. Если он убил Ваганта из-за Ии, то кто разобрался с Бардом-Леонидом, а еще раньше с Никитой? Тот и другой были связаны с Дианой. Какие-то роковые женщины! Подойти страшно. Монах задумчиво рассматривал свою левую руку с кровоподтеками. – Христофорыч, о чем ты? – произнес Добродеев после паузы. – А мотив? – А у Дениса был мотив? – У Дениса был. Слабый, с моей точки зрения, но тем не менее принимается за неимением лучшего. Месть за сестру. Но Дениса больше нет. – Дениса нет, а система работает, – сказал Монах. – В смысле? – В самом прямом. Денис мертв, двое свидетелей подтвердили это, а система работает. Всякий, кто покусится на Диану, плохо кончает. А началось с Ии. Дениса нет, отец девочек давно умер. – Он помолчал. – Кстати, у нее в серванте стоит бутылка «Оттонеля». Как и в квартире Леонида. Добавь сюда два ее шарфа… – Но у него в ту ночь был мужчина… – Откуда это известно? – Соседка слышала мужские голоса. – Она слышала вскрик, как если бы Леонид приветствовал старого друга, а если все было не так? – А как? – Давай смоделируем ситуацию, Леша. Ты уже улегся, ночь на дворе. Вдруг звонок. Ты поднимаешься с постели, идешь в прихожую… – И заглядываю в глазок! – И заглядываешь в глазок. Видишь знакомую личность и открываешь дверь, издав радостный или удивленный возглас. Личность заходит. Это акт первый. Акт второй: вы пьете «Оттонель», отвратительное дамское пойло на любителя, видимо, принесенное гостем. Акт третий: те же в спальне. Убийца привязывает руки жертвы, то есть твои, к спинке кровати… – Добродеев скривился. – Кстати, шарф, скорее всего, убийца принес с собой, иначе откуда бы он взялся. Акт четвертый: убийца сворачивает тебе шею. Случайности я не допускаю – намерение слишком явное. Сначала привязать, потом убить. Занавес. – Как-то ты, Христофорыч, со своим наглядным реализмом… – пробормотал Добродеев, ослабляя узел галстука. – Между прочим, для этого нужна большая сила. – Согласен, у убийцы сильные руки. – Куда ты клонишь? – Ты прекрасно понимаешь, куда я клоню. Мы рассуждаем гипотетически. Рассчитываем плюсы и минусы. Убийца и жертва были знакомы. Плюс. «Оттонель» – дамский напиток, такой же в серванте у… нее. Плюс. Сильные руки… мертвая хватка, как ты сказал. – Монах повертел рукой с синяками перед носом Добродеева. – Плюс. – Ты думаешь, это Диана? Монах пожал плечами. – Ну… Не знаю. Она вцепилась в меня, когда была в трансе. Я думал, она сломает мне руку. Мало ноги, так еще и руку. Если помнишь, у нее даже голос изменился, стал ниже… – И что? – А то, что в трансе она другой человек. С сильными руками и низким голосом. – По-твоему, у нее раздвоение личности? И она представляет себя… кем? Денисом? Монах пожал плечами: – И мотив налицо – сберечь неопытную младшую сестренку от мужчины путем его устранения. Потому она и считает, что он жив. Он убил Ваганта, он приходит в их квартиру и что-то ищет, он убил Леонида… в подсознании она в это верит и боится. Она легко подчиняется, брат полностью подмял ее под себя, она это приняла. Когда он убил Ваганта, она и это приняла. Когда он умер, она, не желая принимать его смерть, почувствовала себя одним целым с ним, то есть вобрала в себя его личность. Денис это Диана, Диана это Денис. – Значит, ночью никого не было? – Думаю, не было. Возможно, не было. – Зачем же она позвала тебя? – Эта двойственность мучает ее, она хватается за соломинку, чтобы освободиться. А тут экстрасенс, внушающий доверие… как-то так. Не знаю, Леша. Похоже, она на распутье – то ли погрузиться еще глубже, то ли попытаться вытолкнуть из себя личность Дениса… – Она это понимает? – Не уверен. Возможно, на уровне подсознания. Инстинктивно. Не знаю. Потому такая смурная и боится людей. Подсознательно чувствует, что не такая, как другие. Я не психиатр, Леша, я закончил всего лишь курс психологии, хотел разобраться в себе и мире; много читал. Мозг как компьютер, вдруг начинает глючить, а почему – бог весть. Или дьявол весть. Наследственность, стрессы, лишняя хромосома. Непостижимо на данном этапе – мозг неизученная область. Вернее, неизучаемая на данном этапе, не доросли. – Надо бы поговорить с Майклом Джексоном, – заметил Добродеев. – Поговорим. Прямо сейчас. Поехали, Лео! …Шебутной Майкл Джексон был на рабочем месте. Сочинял ответ на очередное письмо от пенсионера-активиста. На вопрос о Никите он воскликнул: – Ника был классный, мы с ним за одной партой всю школу просидели. А как он историю знал! Запросто фитиля вставлял нашей историчке Зое Гавриловне. – Что с ним случилось? – Подрезали на Полевой около педа, вечером. – Была драка? – Нет вроде. Его дядька Андрей Иванович говорил, никаких других повреждений, к нему просто подошли и ударили ножом в живот. Открыли дело, да так и не нашли никого. Там с одной стороны улица была перекрыта, чего-то рыли, народ просачивался по другой стороне. Свидетелей не было. Когда нашли, было поздно. А что? – Миша, ты помнишь девушку, с которой он встречался? – Диану? – Майкл хмыкнул. – Помню. Да не встречались они! Познакомились в сети, встретились раз или два и все. Думаю, они все равно разбежались бы. – Почему? – Во-первых, она на два года старше, но не поэтому, конечно. Она… – он замялся, – неадекватная! Несовременная. С ней не о чем говорить. В кафе не хочет, в тусовку не хочет, а хочет гулять в парке и смотреть на реку, а в десять вечера домой. И ни-ни, только за руку подержаться. Скучная барышня. Я его спросил, о чем вы с ней говорите? А он ответил, что говорит он, а она слушает. Он здорово историю знал, вот она и слушала. – Ты говоришь, они познакомились в сети. Какой у него был ник? – Голиард. Я еще смеялся, говорил, похоже на фэнтези. Он фэнтези не признавал, говорил, реальная история покруче будет. – Кто с кем познакомился? Диана с ним, или Ника с Дианой? – Она написала ему первая. Он заливал что-то про походы Александра Македонского, она задала вопрос, а Нике только того и надо. Другие девушки про Александра Македонского слушать не хотели. Нет, вы не подумайте, она неплохая, только какая-то зашуганная, все время оглядывается, в глаза не смотрит. Он нас познакомил… самый нудный вечер в моей жизни! У нее еще раньше брат умер, и мать недавно, она как на поминках сидела, а Ника все время меня под локоть толкал, как бы чего лишнего не ляпнул. А зачем вам? – Просматриваю старые криминальные хроники… – неопределенно сказал Добродеев. – Хотите дать материал? – Посмотрим, что получится. – Алексей Генрихович, вы с главным дружбу водите, замолвите словечко, а? Ну, сколько я могу на письмах сидеть? У меня уже крыша едет. Пожалуйста! Он вас послушает! – Я посмотрю, что можно сделать, Миша. – Ты знаешь, что такое «голиард»? – спросил Добродеев уже на улице. – То же, что бард или вагант. Певец. Третий в жертвенном ряду. – Монах замолчал, сосредоточенно разглядывая проезжающий троллейбус. – Чего-то я подустал, Леша… – Домой? Может, заглянем к Митричу? Монах вздохнул. – Настроение хреновое. Домой тоже не хочется. Ладно, – решился, – поехали к Митричу. Добродеев призывно махнул рукой; красная «Тойота» вырвалась из ряда машин и вильнула к тротуару… Глава 19 Тернистый путь к истине – Ребята! – обрадовался Митрич. – Олежка! Как ты? Гипс скоро снимать? – Еще пару недель, надеюсь. Поверишь, Митрич, больше не выдержу, разобью к черту! Спасибо за поддержку и бутерброды. – Потерпи, Олежка, – испугался Митрич. – Надо, чтобы в больнице сняли, а вдруг она не срослась? – Я пошутил, Митрич. Потерплю, конечно. Вся наша жизнь одно сплошное терпение. – Ну и правильно! – обрадовался Митрич. – Как всегда? Я мигом! Садитесь, ребята. – Что будем делать, Христофорыч? – спросил Добродеев. – Не знаю, Леша. Я с таким сталкивался только в детективных романах. Раздвоение личности, растроение… Не знаю. – Ты уверен? – В чем? В том, что наша хрупкая и нежная Диана убийца? Нет, не уверен. Даже если… то убийца не она, а Денис. Все-таки Денис. – А Дениса кто? А если не мафия, а тот же, кто и Голиарда… Никиту? В обоих случаях драки не было, орудие убийства одно и то же – нож, оба имели отношение к Диане. – Не знаю, Леша. – Смотри, что получается, Христофорыч. Гибнет Ия-Рута. Убит Влад Курко-Вагант, с которым она встречалась. Сбит машиной. Диана сказала, что видела кровь на машине Дениса… – Видела или вообразила себе, что видела, – заметил Монах. – Разве такое придумаешь? Видела! Ты же сам сказал, что она была в трансе, а в трансе не врут. Через три месяца убит Денис. Ножом. Потом пауза до самой смерти их матери. Почти полтора года, в течение которых Диана ни с кем не встречалась. Затем убийство Никиты-Голиарда, с которым она познакомилась в сетях уже после смерти матери. Два убийства, где орудием был нож, причем никаких следов драки, в смысле, сопротивления. То есть жертвы не ожидали нападения и не опасались того, кто был рядом. Последнее убийство произошло на наших глазах, фигурально выражаясь – убийство Леонида-Барда. Здесь также знакомство через Интернет. Убийства грубые, «мужские», требующие силы и решимости – нож и свернутая шея. Вагант, Голиард, Бард – ники-синонимы. Похоже, она искала ники, однотипные с ником Вагант. Что также говорит о ее странностях и навязчивых состояниях. Даже синий цвет, к которому она тянется подсознательно, стремясь успокоиться. И синяя фарфоровая лошадка… – Что лошадка? – Ты сказал, ее швырнули в стену. Намеренно! – То есть подаренную Леониду лошадку она разбила намеренно… зачем? – А убила зачем? Невменяемое состояние. А если не было ночного визитера, то кто крушил студию? Она не отдает себе отчета… – Все? – спросил Монах. – Мало? – в тон ему ответил Добродеев. Монах не ответил; сидел, уставясь в центр стола, даже пиво, похоже, не доставило ему удовольствия. Пропускал бороду сквозь пятерню, вытягивал губы трубочкой; думал. – Мне нужны на завтра фотки Дианы, – сказал вдруг. – На послезавтра, – сказал Добродеев. – И то, если она выйдет из дома. – Выйдет! Мы позовем их с Мариной в гости, скажем, на одиннадцать утра. Пообщаться. Пусть твой папарацци сидит у дома и ждет. Кстати, надо бы позвонить Марине, как они там. Добродеев потянулся за мобильным телефоном. Девушки были в порядке. Диана все еще спала, вернее, напилась чаю и успокоительного, и снова спала, а Марина сидела рядом, читала. На тему ночных событий они не говорили, Марина побоялась задавать вопросы подруге. – Пригласи их на завтра! – подсказал Монах. – Мариночка! – рассыпался Добродеев. – Ждем вас с Дианой на второй завтрак, часиков на одиннадцать. К Олегу. Сможете? Почему? – С минуту он слушал молча, потом сказал: – Конечно! Будем обязательно. – Что? – Диана совсем плохая, на завтра не получится. А послезавтра похороны Леонида. Мы приглашены. В двенадцать. Я сказал, что мы будем. – Прекрасно! – вырвалось у Монаха. – В смысле, очень грустно. А потом затащим их к Митричу обедать. Заодно и поговорим. Привезешь с собой папарацци на кладбище. – Зачем тебе ее фотографии, Христофорыч? – Чтобы ничего не упустить. На всякий случай. – А с Мельником что? Надо бы поделиться. – Наши пути – непересекающиеся прямые, Леша. Мы сами по себе, он сам по себе. Мы не обязаны делиться информацией. И потом, что ты собираешься ему рассказать? Домыслы, фобии нервной барышни, дурные сны? На лице Добродеева отразилось сомнение… * * * …Марина сидела у постели Дианы, глубоко задумавшись. На коленях – раскрытая книжка. Она смотрела на бледное измученное лицо подруги и спрашивала себя: что делать? Что им делать? Диане совсем плохо, она и раньше была со странностями, а сейчас, похоже, кризис… или как это у них называется? Странности… а кто вообще нормальный? У всех бзики. Милые или раздражающие. Она, Марина, например, любит шампанское – как выпьет, начинает хохотать, готова танцевать на столе, однажды в платье как была прыгнула в бассейн. Это нормально? Один знакомый все время перетирает влажными салфетками вилки и ложки в ресторане, другой все время оглядывается, говорит, что за ним следят – вроде в шутку, а может, всерьез. Так и Диана, неуверенная в себе домоседка, не умеющая общаться с людьми, скрытная, молчаливая. А она, Марина, думала, что знает о ней все. А тут, оказывается, ночные грабители, а она ни словечка! И Денис! Уму непостижимо. Диана говорила, что брат в Бразилии, у него семья, двое детей, девочки, Ия и Диана, бизнес. А не приезжает в гости, потому что далеко и дорого. А он, оказывается, убит! А она даже имена его детей выдумала. Все, как в их жизни: Денис, Ия, Диана. Что это? Может, неправда? Не может быть правдой! Олег обещал съездить на кладбище и позвонить. Не позвонил. Забыл? Или?.. Марина ежится и невольно прислушивается к звукам и шумам дома. В квартире стоят ранние сумерки, вещи потеряли четкость, в углах темнота. Диана спит, лицо ее спокойно. Марине вдруг кажется, что подруга не дышит, и ее охватывает мгновенный ужас. Она кладет руку на лоб Дианы – лоб прохладен; она берет руку Дианы, пытается нащупать пульс. Пульса нет. Новый укол ужаса. Она пытается нащупать пульс на собственной руке… и не может. Она рассматривает руку, прикладывает большой палец, потом указательный к синей жилке изнутри запястья… ничего. Да что же это! Успокойся, приказывает она себе. Попробуй еще раз. Есть! Есть пульс. Теперь у Дианы. Вот здесь. Она кладет руку на руку Дианы. Господи! Есть. Живая… Идиотка, вообразила себе. Она спит. Пусть спит. Ей нужно спать. А что делать, когда проснется? Тащить к психиатру? Чтобы он сдал ее в психушку? Она смотрит на подругу, все еще удерживая ее руку. Почему-то оглядывается на дверь. В квартире тихо… кажется. Марина прислушивается. Ее колотит в ознобе. Через открытое окно тянет вечерней свежестью. Надо бы зажечь свет… нельзя, пусть Диана спит. Марина поднимается и идет к двери. Оглядывается. Лицо Дианы не различимо в темноте. Марина идет в кухню, включает свет, щурится, чувствуя такое облегчение, что перехватывает дыхание. Никого. Включает электрочайник, достает чашку, сыплет заварку. Вскрикивает от звуков штраусовского вальса, выхватывает из кармана мобильник. Олег! – Мариночка! – слышит она рокочущий бас Монаха. – Как вы? – Олег! – почти кричит Марина. – Как хорошо, что вы позвонили. Диана спит. Целый день, я дала ей снотворное. А я здесь… останусь на ночь. Пыталась читать, не могу, все думаю… вы что-нибудь узнали? Про Дениса… – Денис мертв, Марина. Мы видели его могилу. – Я надеялась, что это неправда, что он жив! – Нет. Так что ночью был не он. – А кто? – Понимаете, Мариночка, Леша считает, что никого не было, все это воображение Дианы. Она воображает, что Денис жив, что ночью у нее кто-то был, причем открыл дверь своим ключом. Ей так легче. Убийство Леонида… – Вы тоже так считаете? – перебивает Марина. – Не знаю, Марина. – А убийство Леонида… оно как-то связано с Дианой? – Что вы имеете в виду? – Не знаю, просто спросила. Он ей очень нравился. Вы хоть знаете, как его убили? – Ему свернули шею. – Но… это же нужна страшная сила! Я думала, может, яд… – Нет. – А как он попал в квартиру? – Леонид впустил убийцу сам, видимо, они были знакомы. – А мотив… хоть что-нибудь? У вас же связи в полиции, Леша говорил. – Принимая во внимание его прошлую деятельность, можно предположить, что это старые счеты… не знаю. Они помолчали. – У сестры Дианы был молодой человек, Влад Курко, актер. Мы узнали, что он был убит спустя три месяца после гибели Ии. Вы знали об этом? – Понятия не имела, Диана не говорила. Убийцу нашли? – Нет. Диана считает, что его убил Денис. Она видела кровь на его машине. – Денис? Но почему? – Возможно, месть за сестру. Влад ее бросил… – Вы говорили, Дениса убили… убийцу нашли? – Нет. – Не понимаю, Диану и Полину Карловну, наверное, допрашивали, сделали обыск в его вещах… разве такое забудешь? Почему же она считает, что он жив? – Ей так легче, Мариночка. – Вы думаете, она… нездорова? – Не знаю. Кстати, ник у этого парня был Вагант. – Вагант? Это что-то вроде… – Барда! Вагант и бард синонимы. – Вы хотите сказать, что Диана выбрала Леонида не случайно? Только потому, что он Бард? – Похоже на то. – Вагант убит, и Леонид-Бард тоже убит… что это значит, Олег? По-вашему, это не случайность? – Это не все, Марина. Помните, вы говорили… – Ой, Олег, Диана проснулась! – вдруг закричала девушка. – Зовет! Бегу! Я вам перезвоню. Монах положил мобильник на тумбочку у дивана. Он собирался рассказать Марине про историка Никиту, чей ник был Голиард и который тоже был убит, но не получилось… Глава 20 Печальная церемония …День был серым и туманным, тянуло дождем. Кресты и столбы кипарисов в тумане казались застывшими фигурами людей. Диана и Марина в черных шарфах на голове, рядом с ними знакомый Монаху и Добродееву насупленный Боря Крючков в кожаной куртке, с непокрытой, гладко выбритой головой и сизой небритой физиономией, друг покойного. Соседка Анюта и квартирная хозяйка Галина Андреевна в черном, промокают глаза носовыми платочками. Монах и Добродеев. Четыре небогатых венка, шелест черных лент, стандартная надпись: «Дорогому другу Леониду от друзей». Траурный марш, льющийся из небольшого магнитофона – нововведение. Скрежет лопат, неприятный запах, сырой запах земли. Пронзительный щебет какой-то пичужки и карканье ворон, рассевшихся на соседних могилах. После печальной церемонии зашли в скромное кафе неподалеку. Мужчины выпили по рюмке водки, женщины по рюмке вина; помянули Леонида и разошлись. – Девочки, вы с нами! – распорядился Добродеев. – Посидим у нашего друга Митрича, поговорим, перекусим. – Я устала, – сказала Диана. Выглядела она неважно: бледная, с синяками под глазами, ссутулившаяся. Марина поддерживала ее под руку. Добродеев рассматривал ее украдкой и спрашивал себя, возможно ли, что она, эта… эта эфемерная и хрупкая девушка, похожая на эльфа-переростка… способна ли она? И что она чувствует сейчас? Вину, страх? Сознает ли? Или провал в памяти? – Мы ненадолго, – сказал Монах. – Помянем вашего друга, а как же. Традиция. А потом отвезем вас домой. – Кто такой Митрич? – спросила Марина. – Хозяин бара «Тутси», замечательный человек, наш старинный друг, – принялся объяснять Добродеев. – Он будет рад. Не отказывайтесь, Диана. Лучше с нами, чем одной дома. – Диночка, соглашайся! – К Марине вернулась привычная живость. – Я готова съесть собаку! Или у вашего Митрича только выпивка? – У нашего Митрича кроме выпивки еще «фирмовые Митрича» – абсолютно замечательные бутерброды с копченой колбасой и маринованным огурчиком! Ничего подобного, девушки, вы в своей жизни не пробовали. Отказов не принимаем. Можно еще отбивную «Гранд-Тутси» с жареной картошкой. Соглашайтесь! Диана неуверенно кивнула… Митрич встретил их как родных. Добродеев представил девушек. Митрич усадил компанию за столик и убежал. Возникла неловкая пауза. Никто не знал, что сказать. – А здесь очень мило, – сказала Марина, рассматривая зал. – Никогда даже названия не слышала. Судя по встрече, вы здесь частые гости. – Мы с Митричем учились в одном классе, – сказал Добродеев. – Лет двадцать не виделись и столкнулись совершенно случайно. Митрич – кликуха еще со школы. – А какая у вас, Леша, была кликуха? – спросила Марина. – У меня? – Добродеев задумался. – Пионер, – подсказал Монах. – Сейчас тоже. – Пионер? – Марина рассмеялась. – Вам подходит. Вы всюду первый, Леша. У Добродеева были и другие клички, Лоботомик, например, за прыжки, вранье и оптимизм, о которых ухмыляющийся Монах умолчал. – Вообще, клички, прозвища, ники – это страшно интересно, – продолжал Монах. – У моего друга детства, например, кличка Зажорик. – И что это значит? Он много кушает? – Нет. В детстве мы с ним гоняли на моторке и кричали рыбакам на берегу: «Не давай зажирать!» Тем более его зовут Жорик. Жорик-Зажорик. – А у вас, Олег? – Угадайте! – Монах, – сказала Диана. – Верно. А вчера мы наскочили на парня с кличкой Майкл Джексон. – Он что, тоже поет? – Нет, он скорее пишет письма. Вернее, отвечает. Коллега Леши, журналист. – Я его знаю, – сказала Диана. – Знаешь? – удивилась Марина. – Откуда? – Это друг моего знакомого, у него была старинная машина, я тебе рассказывала. – Преподаватель истории из нашего педа? Помню! – Никита Косач? – включился Добродеев. – Машина «Мерседес-Бенц», довоенная, ее весь город знал. Я видел его раз или два, он заходил к Майклу. – Что он за человек? Бабник? – спросила Марина. – Бабник? Почему бабник? – Ну как же! Исчез без всякого объяснения, без звонка, слова не сказал. Просто перестал звонить и отвечать на звонки. Диночка очень переживала. Несерьезный товарищ, не уважаю таких. Добродеев и Монах переглянулись. & Chandon». – От всего сердца! – сказал Митрич и поставил бутылку на стол. Марина захлопала в ладоши и закричала: – Обожаю шампанское! Монах подумал, что Леонид и печальная церемония уже забыты начисто. Они остались в прошлом, которое стремительно удалялось. Или это они стремительно удалялись, а прошлое проваливалось в преисподнюю вместе с брачным аферистом, которому не пофартило. Добродеев меж тем уже сдирал фольгу с бутылки. Марина подставила бокал. Монах встретился глазами с Дианой. Она смотрела на него в упор, и было что-то в ее взгляде, что заставило его почувствовать себя неуютно. Она словно спрашивала: «Что ты знаешь? Что ты задумал? Ты друг или враг?» Он вдруг почувствовал непреодолимое желание растереть руку, там, где синяки, ему показалось, он испытывает тупую ноющую боль. Черт, подумал он вдруг, не хочу! Пусть майор сам копается в этой грязи. Я пас. Я толстый, я пессимист, я не верю в человечество, у меня наконец сломана нога. Может, никогда не срастется, и гипс на всю оставшуюся жизнь. Буду таскать, как каторжник пушечное ядро. Я стар, я устал, я хочу лежать на своем большом диване, читать древних философов и плевать в потолок. Или с балкона. Надоели! И ключи пусть вернут. Жорик с Анжеликой и Лео Глюк-Добродеев. Хватит! Достали! Заботой, дурацким оптимизмом и прыжками, овсяной кашей и сайтами знакомств. Все. Хорош. Не хочу больше. Ничего. Врать, притворяться, выпытывать, совать нос во все дыры. Какая мне разница, кто? Пошли все вон! Мы, волхвы, над толпой. – Олег, о чем вы задумались? – позвала Марина. – У вас такое лицо… что-нибудь случилось? Монах вздрогнул и рассмеялся невольно. Они смотрели на него вопросительно. – Когда в толпе ты встретишь человека, который наг, – продекламировал он, завывая, – чей лоб мрачней туманного Казбека, неровен шаг; кого власы подъяты в беспорядке; кто, вопия, всегда дрожит в нервическом припадке, – знай: это я! Они смотрели, не понимая. – Случайно вспомнилось, – сказал Монах. – Из Козьмы Пруткова. Вдруг почувствовал, что это про меня. – Ну что вы, Олег, это не про вас! – воскликнула Марина. – Вы совсем не такой! В стишке какой-то псих… честное слово! Добродеев ухмыльнулся и подмигнул. Монах почувствовал себя по-дурацки – разнюнился, слабак. – А мне шампанского? – потребовал. Они выпили. Марина расхохоталась. Диана порозовела, лицо ее уже не было таким бледным и несчастным. Она даже попыталась улыбнуться… Добродеев опять принялся за репортерские байки, изрядно присочиняя при этом. Под занавес Монах вдруг вытащил из папки плоский бумажный пакет, протянул Диане. Сказал, глядя ей в глаза: – Диана, я долго колебался, не знал, как поступить. Это вещи, которые вы подарили Леониду, их передала его квартирная хозяйка. Возможно, вы захотите сохранить их на память… Она мгновенно побледнела, лицо словно усохло. Взяла пакет, осторожно развернула. Уставилась на серый шелковый шарф и синюю с золотом лошадку. – Лошадка разбилась, я позволил себе склеить… Диана сглотнула. Марина положила руку ей на плечо. – Это не тот шарф. – Голос хриплый, безжизненный. – Лошадка моя… я подарила, да. Она разбилась? – Случайно упала. – Диночка, ты уверена, что не тот? – Марина взяла шарф, развернула. – На нем синяя кайма по краю, на том ее не было. Этот плохой, с дефектом… – Откуда же он взялся? – удивилась Марина. И вдруг охнув испуганно, закрыла рот рукой. – Может, его купили в вашем бутике? – спросил Монах. – У меня такого не было. Их покупают не очень часто, я веду учет, какие больше спрашивают. Диночка, может, ты подарила кому-нибудь, вспомни. Диана покачала головой; вид у нее был растерянный, она напоминала шарик, из которого выпустили воздух. – Нет, он валялся где-то… – Она потерла лоб. Добродеев, не одобряющий подобной шоковой терапии, смотрел хмуро. Марина обняла Диану, прижала к себе: – Наверное, нам пора. Спасибо, мальчики. Пойдем, Диночка. Диана, казалось, перестала понимать, где находится. Она безучастно поднялась и, не прощаясь, пошла к двери. Добродеев поспешил следом. Марина чмокнула Монаха в макушку, шепнула: – Вы все правильно сделали, я постараюсь что-нибудь узнать про этот шарф. Я позвоню! – Подождите, Марина… – Было видно, что Монах колеблется. – Что? – Похоже, она испугалась. – Этот парень, историк с машиной… он не исчез, он был убит. Марина зажала рот рукой и смотрела на Монаха с ужасом. – Как это убит? Диана знает? Монах пожал плечами. – Вы говорили, они познакомились в сетях? – Да… а что? – Его ник Голиард. Был. – Что это? – То же самое, что Вагант и Бард. Марина невольно опустилась на стул; они оглянулись на Диану. …Марина увела Диану за руку как ребенка; Добродеев вывел их из зала. Девушка не попрощалась с Монахом, но это не было вызовом или демонстрацией – она ушла в себя и вряд ли осознавала, где находится. Шарф и синяя фарфоровая лошадка остались лежать на столе. Монах сидел мрачный и недовольный; дергал себя за бороду и бормотал что-то, похоже, проклятья. Вернулся Добродеев. Молча уселся напротив Монаха. – Ну? Монах пожал плечами. – Она действительно не помнит, кому дарила шарф, или не хочет сказать? Или вообще не дарила. Ничего не понимаю! – Нормальную женщину трудно понять, Леша, а тут Диана с провалами в памяти. Мы можем быть уверены лишь в том, что это ее шарф, а вот как он попал к убийце… – Если убийца не она сама. А если она? Она пришла к Леониду ночью, было прохладно, она набросила на голову шарф. Вошла, положила его на тумбочку в прихожей, а когда уходила, забыла. Он завалился за тумбочку, и она его не заметила. А люди Мельника забрали тот, которым его связали. – Что все-таки искали в ее квартире? – невпопад спросил Монах. – Ты же сказал, что там никого не было! Что ей привиделось! – Как версия. Привиделось или не привиделось, а только тот, кто там был или кого там не было, что-то искал. – Как мог искать что-то тот, кого там не было? Что за… арабески? – Я неудачно выразился. Тот, кто что-то искал, там был. Он же не привидение. Некое материальное тело, икс, для краткости. Которое пришло извне или было там изначально. Как я уже упоминал ранее, если мы узнаем, что искали, то… – Помню, помню! То поймем, кто икс. Ты, Христофорыч, как пифия, тебя нужно толковать. Был там изначально… ты имеешь в виду Диану? То есть она учинила погром в студии с непонятной целью, а потом позвонила тебе? – Мы уже говорили об этом. Не знаю, Лео. Я не господь бог, я всего-навсего скромный волхв с детективными задатками… как мне казалось. В последнем я уже не уверен… Глава 21 Что дальше? Добродеев наконец ушел, и Монах остался один. Он улегся на свой безразмерный диван, устроил «гипсовую» ногу на подушке, закрыл глаза и начал думать. Пропускать события через «интеллектуальное» сито, призывая на помощь интуицию, а также шестое, седьмое… и так далее чувства. Дано, выстраивал логическую конструкцию Монах. Фундамент. Смерть девушки по имени Ия-Рута – «триггер», запустивший процесс. Почему процесс запустился? Девушка покончила с собой, поставила точку. Так сказал следователь. Но точка оказалась многоточием, так как Диана, Денис, Венката и Леночка Суходрев с ним не согласны. То есть Денис был не согласен. Кроме того, последующие события… Она была не из тех, кто кончает с собой из-за несчастной любви. Да и была ли несчастная любовь? Леночка не уверена, но и не знает наверняка. Может, девушка просто потеряла интерес к жизни. У молодых так тоже бывает. Тем более она часто говорила о смерти, любила… гм… инфернальные украшения и ходила на кладбище по ночам… последнее недостоверно. То, что ее друзья и близкие не согласны, вполне естественно, так как нам легче допустить, что близкий человек погиб насильственной смертью, чем то, что он добровольно ушел из жизни. Тем более не было предсмертной записки. Денис, горячий и неистовый, бросился мстить за сестру и насмерть сбил машиной ее друга Ваганта. Диана видела кровь на машине брата. И тут напрашиваются три вопроса… даже четыре: можно ли ей верить? Видела или вообразила, что видела? Второй: почему горячий и неистовый Денис решил, что Вагант виноват? Причем не сразу, по горячим следам, а спустя три месяца, когда гнев и горечь утраты несколько сгладились? Обдумывал и созревал для мести? Не похоже на него, такие, как Денис, бросаются в омут с головой, им нужно все и немедленно. Третий: а было ли самоубийство? Который тянет за собой четвертый: кто убийца? Сплошные вопросы, а ответов нет. Что можно построить на таком фундаменте? Зыбучий песок. Все расползается и тонет. Расползается и тонет… расползается и… тонет… тонет… На этом этапе напряженного мыслительного процесса Монах уснул. Последней его идеей была мысль о том, что нужно поставить конструкцию с ног на голову, дать ей хорошего пинка и посмотреть, куда она завалится, поменяв при этом угол зрения… Когда он проснулся, за окном была глубокая ночь, а в квартире стояла тягучая тишина. От сна оставалось тревожное чувство недосказанности, и он попытался вспомнить, что ему снилось. Но, увы. В сознании мелькали лишь бессвязные отрывки. То он пытается влезть на лестницу, а нога тянет вниз; то плывет в открытом море, а нога снова тянет вниз. Он вздрогнул, заслышав легкий шорох, доносящийся из кухни. Замер и прислушался. Почувствовал, как мгновенно взмокла спина. Тишина загустела и тонко звенела, в затылке наметилось шевеление вставших дыбом волос. Он попытался приподняться, уцепившись за спинку дивана, стараясь действовать бесшумно. Нащупал фонарик на прикроватной тумбочке. С удивлением понял, что у него дрожат руки. Фонарик выскользнул и с резким стуком упал на пол. Монах облился холодным потом и замер. Шум повторился ближе. Монах схватил костыль, прекрасно понимая, что с проклятой ногой шансы защититься равны нулю. Он сидел на диване, сжимая костыль, чувствуя нарастающую боль в потревоженной ноге, с отвратительным ощущением, что тот его прекрасно видит. Вспомнил Диану, забившуюся в шкаф, подумал мельком, бедная девочка… Неприятная тревожная тишина стояла в доме. Ни звука, ни движения. Капали секунды. Тот затаился и выжидает удобного момента, чтобы напасть. Монах боялся шевельнуться. На кухне упала и разбилась чашка. Монаха тряхнуло. Он явственно видел себя со стороны: скорченного, с холодными ручейками, бегущими по спине, ожидающего удара. Тварь дрожащая… Резким движением он сбросил ногу в гипсе на пол и поднялся, опираясь на костыли. Лучше умереть стоя… как там дальше? Мелькнула мысль: надо держаться стен, чтобы в случае чего опереться спиной и врезать костылем. Волхвы не сдаются! Ну, я тебя сейчас, подбодрил себя Монах. Наплевав на шум, производимый гипсовым коконом, он бросился… Бросился! Как же. Потащился! Потащился в кухню, подбадривая себя разными словами из области ненормативной лексики. Он так спешил, что даже не стал включать свет в гостиной, так как для этого пришлось бы остановиться и нашарить кнопку. Тем более глаза уже привыкли к темноте, и он мог худо-бедно ориентироваться. Он больше не слышал шума из кухни, так как громко сопел и стучал костылями, но был уверен, что тот все еще там, так как если бы он был в другом месте, то нанес бы удар. Спустя пару минут Монах заблокировал кухонную дверь собственным телом. Протянул руку и… яркий свет залил кухню, обнаружив на столе бутылку водки и два стакана, осколки чашки на полу, открытое окно и воробья, сидевшего на подоконнике. Монах громко выдохнул и с облегчением обозвал воробья сволочью. Махнул рукой, и нарушитель спокойствия – фр-р-р! вылетел в окно. Монах прислонился к стене, чувствуя, как разжимается железная рука, сдавившая шею, а в затылке гуляет ветерок; костылем подтянул к себе табурет, упал. Вылил остатки водки в стакан и опрокинул одним махом. Сразу захмелел, подпер голову рукой и задумался, глядя на серевшее в утреннем свете окно… Плодом раздумий стала мысль еще раз встретиться с Венкатой и узнать побольше о семействе Рудник. Йог был знаком со всеми. Он был духовным наставником матери, ее портрет до сих пор висит в кабинете… с какого-такого расшибена, кстати? В силу пристрастия к зрелым дамам? Он вспомнил, как Леночка Суходрев называла его альфонсом, а Ия-Рута вообще ушла из центра. Решительная, сильная, бесстрашная Ия-Рута. Ушла и оставила в центре личный дневник, где написала о любви к Владу Курко. Забыла? Или намеренно? Леночка сказала, они прикалывались над великим гуру. Но возможно, была любовь. Леночка не уверена. А Влад Курко – очередной прикол? Спустя пару месяцев после ухода из центра она погибла. А кто вырвал страницы? Если вырвал. Ия-Рута или Венката? И что там было? А что, если она угрожала Венкате? Грозилась опубликовать компромат? Выложить фотки и рассказать о нравах великого гуру? Возможно, в его биографии случались скандалы, которые удалось замять. И напоследок громко хлопнула дверью – подсунула дневник? Потянет на мотив для убийства? Черт его знает. Венката аферист, а не убийца. Кишка тонка. Покрасоваться в бусах, навешать лапшу про очищение сознания, но убить? Вряд ли. Хотя… не все убийцы рождаются убийцами. Иногда обстоятельства заставляют искать жесткие решения. Надо бы еще раз поговорить с великим гуру, немедленно! На всякий случай. Продрогнув на утреннем сквознячке, Монах вернулся на диван. Идея встретиться с Венкатой нравилась ему все больше. Нагрянуть без предупреждения, он не посмеет отказать, так как ему интересно, что они затевают. Вернее, не они, а он один. Отправимся к Венкате без пятой колонны, то есть без Лео Добродеева, который подпал под обаяние этого лжепророка и будет пихать палки в колеса. Спросим в лоб и посмотрим на реакцию. С нетерпением Монах дождался утра. Чувствуя себя воином, смертником, сварил кофе и принялся готовиться. Минуту-другую раздумывал, что надеть: явиться этаким хиппарем-ниспровергателем с нахальной ухмылкой и растрепанной бородой или все-таки во фраке и бабочке, как и подобает мыслителю и философу? В смысле, не в затрапезной футболке, а в свежей рубахе и аккуратно причесанным. Фрак с бабочкой победил, и Монах отправился на свидание с Венкатой аккуратно причесанным, в белой рубахе и белом же льняном пиджаке, подарке Анжелики, который терпеть не мог за мятый вид. С серым шелковым шарфом, подаренным Дианой, на шее. Он ухмыльнулся при мысли, что йог узнает ее работу… пусть! Выглядел он импозантно и вызывал доверие. Такому, как говорит Жорик, не страшно одолжить десятку. Нога в гипсе довершала имидж, придавая вес и вызывая дополнительное доверие, а также симпатию. Приемная была пуста, за столиком с табличкой «Информация» никто не сидел. Его остановил невысокий безликий мужчина, появившийся ниоткуда, и спросил, что надо. Монах снисходительно объяснил, что пришел к своему доброму знакомому господину Венкате, о визите не сообщал заранее, так как ничего такого не планировал, а просто шел себе мимо. Мужчина смотрел серьезно, раздумывал, и Монах почувствовал непреодолимое желание взять под козырек. – Идите за мной, – сказал мужчина и пошел по коридору в глубь центра. Монах двинулся следом. У дверей Венкаты мужчина постучался и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь. Они явились явно не вовремя. Венката с недовольным возгласом выпустил из объятий молоденькую девушку; она с пылающими щеками мгновенно проскочила мимо них и бросилась вон из кабинета. – В чем дело? – резко произнес Венката. – Что тебе надо? – Тут он заметил Монаха, стоявшего позади охранника. – К вам пришли, – сказал охранник. – Я думал, ему назначено. Явная ложь. К чему бы это? – Иди! – Венката махнул рукой. – Господин Монахов, если не ошибаюсь? – Он поправил локоны, сделал жест рукой: – Прошу! – Извините, что без звонка, – ухмыльнулся Монах. – Проходил мимо, знаете ли, дай, думаю, навещу… не помешал? – В последнем замечании чувствовалась изрядная доза яда. – А где Добродеев? – спросил Венката. – Леша занят. Мы можем поговорить? – Садитесь. Я вас слушаю. Вы уже нашли убийцу? – В процессе. Они смотрели друг на друга. Венката пришел в себя и снова выглядел мудрым гуру. Монах сказал: – Не буду ходить вокруг да около, господин Венката. Хочу задать вам один лишь вопрос… – Я вас слушаю. Монах помедлил, нагнетая интригу, и произнес, чеканя слова: – Вы убили Ию? Если он рассчитывал застать Венкату врасплох, то просчитался. Тот и бровью не повел. – Что за странные идеи, господин Монахов? Нет, разумеется. Вы увидели это как экстрасенс? А мотив? – Она угрожала опубликовать ваши фотографии… – Монах разочарованно кашлянул, – и некоторые факты из вашей биографии. Поэтому вы ее убили и забрали компьютер. Венката задумался. Монах чувствовал, что-то пошло не так. Этот тип совершенно не испугался. Венката тем временем забегал пальцами по клавиатуре. – Вот, пожалуйста! Привет от конкурентов. – Он развернул компьютер к Монаху. Тот присмотрелся. На экране были размещены с десяток цветных фотографий: Венката за столом ресторана, Венката, целующийся с женщиной в автомобиле; на скамейке в парке; на пляже в компании молоденькой девушки. И так далее. – Тут также подноготная история моего «грязного бизнеса». Конкуренция, знаете ли. Ия не собиралась меня «топить», выражаясь вашим языком, господин Монахов. Ее откровения ничего не добавили бы к… этому. Кроме того, у меня алиби на время ее убийства. Кстати, следователь в курсе, возможно, это зафиксировано в деле. Я провел вечер в мастерской Дениса, брата Ии – в моей «Бешке» забарахлил двигатель; Денис работал, я же прилег у него в подсобке подремать. А потом я пригласил его в «Белую сову» поужинать. Ия ушла из центра, но я всегда знал, что она вернется. Это был пацанский жест, не более. Детское бунтарство. Да, мы были любовниками, я любил ее, это была глупая размолвка. Она бы вернулась, мы оба это знали. И тот парень-актер, с которым она встречалась, о котором написала в дневнике… это было несерьезно, она хотела позлить меня. Тем более, как я вам уже говорил, он ее разочаровал… она сама призналась, мальчишка! Так что не было никакого шантажа и никакой мести за измену. Я вообще не признаю ни мести, ни ревности. Я выше этого. Как ни присматривался Монах к Венкате, он не почувствовал ни фальши, ни неискренности в его словах и тоне. Гуру то ли мастерски владел собой, то ли говорил правду. Пауза затягивалась. – Почему вы храните у себя портрет их матери? – спросил вдруг Монах. Венката перевел взгляд на висящий на стене черно-белый портрет Полины Рудник в вечернем платье, с диадемой в темных волосах. Монах ожидал, что он скажет, не ваше дело, но Венката сказал: – После смерти дочери я стал ее духовным наставником. Она была незаурядной женщиной, ей было много дано. Пару тысяч лет назад она была храмовой жрицей или гетерой. Я восхищался ею. Смерть Ии и Дениса ее подкосила, и она стала находить утешение в моем скромном обществе. «Утешении какого рода», – хотел спросить Монах, но не решился. Похоже, он пролетел со своими инсинуациями. Трепетный Добродеев сгорел бы со стыда. – Диана осталась одна, – вел дальше Венката, – и я сделал ей предложение. – А что она? – спросил озадаченный Монах. – Она отказала. Сказала, что не любит меня. Но мы по-прежнему друзья. Мне хотелось защитить ее, она… как бы это поточнее… не от мира сего. Вы же ее видели. Видения, сны, фобии, голоса… Например, она боится толпы, зеркал, кукол, незнакомых людей. После смерти Ии и Дениса у нее появилась боязнь смерти. – Откуда вам это известно? – От Полины Карловны. У нее не было секретов от меня. Да и сама Диана не скрывает, я с ней даже проводил беседы. – Вы с ней видитесь? – Конечно! Мы друзья. Она знает, как я относился к ее сестре… я ей не чужой. Я дружил с ее братом. Она знает, что всегда может обратиться ко мне за помощью. – Она упоминала о вас, – сказал Монах. – Говорила, что подарила вам шарф, который сама расписала, в птичках… – Шарф? Не помню. – Венката уставился на шарф на шее Монаха. – Она как-то подарила мне на день рождения портмоне… это да, было, но шарф… Что-то вы путаете, господин Монахов. – Он помолчал, потом спросил: – Что-нибудь еще? – Пока все, господин Венката, – сказал Монах, чувствуя себя вполне глупо. Все пошло наперекосяк: Венката вел себя как человек, которому нечего скрывать. Напротив, он с готовностью вывернулся наизнанку, заявив ухмыляясь: «Смотри, экстрасенс! Не чета тебе пытались меня сковырнуть, а я видал вас всех в гробу». Монах чувствовал себя глупым хулиганистым малым, сдуру напавшим на самбиста и огребшим по первое число. Пытаясь поддержать реноме и оставить за собой последнее слово, он сказал: – Здесь мой телефон, господин Венката, если вспомните что-нибудь, звоните. Спасибо, что уделили мне время. Хрестоматийная фраза всех сыщиков. Классика. Чтобы замаскировать поражение. Он положил бизнес-карточку на стол Венкаты. Тот кивнул. Монах поднялся и, опираясь на костыли, поковылял к двери, пытаясь выразить спиной достоинство. Венката остался сидеть, не встал проводить, что значило, что в достоинстве он Монаху отказывает. Пылающий лицом Монах чувствовал его взгляд между лопаток – маленькое красное пятнышко, как в кино, еще секунда – и бах! Выстрел. Наповал. А также видел его ухмыляющуюся физиономию… скотина! Хотя далеко не факт, что Венката ухмылялся – он был выше этого, что и дал понять Монаху. Похоже, великий гуру переиграл великого волхва, такой твердый орешек Монаху еще не попадался. Откровенность Венкаты обезоружила его. Ему вдруг пришло в голову: сделал предложение Диане, а как же жена и четверо детей? Врет? Или дети, томящиеся в индийских застенках, легенда? Леночка уверена, что вранье. В приемной он увидел девушку, выскочившую из кабинета Венкаты. Она сидела за стойкой с табличкой «Информация»; над ней нависал давешний безликий мужчина, установив локти на стойку. Девушка плакала, мужчина бубнил, видимо, утешал. Он повернулся на шум, производимый Монахом. Физиономия его была неприветливой. Девушка на Монаха не смотрела, она еще ниже нагнулась над стойкой, видимо, чтобы скрыть слезы. – Можно с вами поговорить? – вдруг спросил Монах. – Вы Дмитрий Боеску? Мужчина раздумывал секунду-другую, потом кивнул. Пошел, не оглядываясь, к двери справа от стойки. Монах расценил это как приглашение и поскакал следом. Они вошли в небольшое помещение с мониторами. На одном были видны пустая приемная и девушка за стойкой, на другом группа людей, сидящая на циновках с закрытыми глазами; на третьем длинный коридор. – Откуда вы знаете, как меня зовут? – Он не предложил Монаху сесть, словно подчеркивал краткость их беседы. – От Леночки Суходрев. Он кивнул. Подумал и спросил: – Что вам нужно? – Вы помните Ию Рудник? – Кто вы такой? – Я занимаюсь убийством человека по имени Леонид Краснов. Попросила меня его подруга Диана Рудник. В ходе расследования всплыла смерть ее сестры и ваш центр. Не знаю, насколько это важно. – Вы частный сыщик? – Нет. Скорее, любитель. Мужчина снова кивнул. Был он немногословен, со стертым неподвижным лицом, стрижен под «ежик», лет сорока примерно. Невысок, накачан, с крупными руками. С глуховатым бесцветным голосом; говорил он медленно, с трудом. – Как, по-вашему, могла Ия Рудник покончить с собой? – Не знаю, – сказал мужчина после паузы. – Мы даже не говорили с ней никогда. – Какие отношения связывали ее и вашего босса? Монаху показалось, что мужчина колеблется. – Вы же сами видели… – Монаху показалось, что в голосе его прозвучала горечь. – Леночка Суходрев сказала, что он вам помог? – Помог. У Монаха вертелся на языке вопрос о его отношениях с девушкой, застуканной в кабинете Венкаты, но задать его он не решился. Ему также было интересно, что Дмитрий собирается делать: уйти и забрать с собой девушку, к которой явно неравнодушен? Набить боссу морду? А еще ему хотелось спросить насчет Венкаты вообще – что за личность? Цепной пес Венкаты должен знать многое… – Я ничего не знаю, – сказал мужчина, словно подслушав мысли Монаха. Они все еще стояли, и Монах понял, что больше он ничего не скажет и недоволен собой, так как не удержался и позволил себе выказать досаду. Слуги не обсуждают хозяев. Хорошие слуги. А этот позволил себе, что доказывает: ничто человеческое ему не чуждо, и все мы люди. Тем более, по сути ворвался в кабинет шефа без спроса и солгал… – Спасибо, – сказал он. – До свидания. Вот моя визитка, на всякий случай… …Он проковылял мимо плачущей девушки. Она уже не плакала, а красилась, смотрясь в маленькое зеркальце. Монах попрощался, она не ответила. Дмитрий не вышел проводить его – он был непрошеным гостем… Глава 22 Тени По закону диалектики, количество всегда переходит в качество, рано или поздно. Когда созреет критическая масса. Так какого черта оно не переходит? Есть изрядное количество информации, а где, спрашивается, качество? Где озарение? Где вещий сон, который подтолкнет и направит в нужное русло? Где пинок от слепого случая, после которого воссияет истина? Или хотя бы обозначится указатель: пойдешь налево, получишь по тыкве, направо – провалишься в болото… Ну не может так быть, раздумывал Монах. Не может! Где дырка в заборе? Где слабое звено? Где интуиция, наконец? Встряхнись, Монах! Или эта проклятая нога так влияет на мозги? Дмитрий Боеску, верный пес и телохранитель, обязанный боссу по гроб жизни. Чем не убийца? А мотив? У Боеску не мотив, а приказ. А у босса? Хрен его знает. Венката… тот еще гусь! Врет как дышит, то они не любовники, а то, оказывается, уже любовники. И фотки. И ни малейшей неловкости… Диана сказала, что видела кровь на машине брата после убийства Ваганта. Денис убил любовника сестры. Считал его виновником ее гибели. Прямым – если актер был убийцей, или непрямым, если бросил ее. Через три месяца? Терпел целых три месяца, а потом убил? Какое-то индийское кино: всю жизнь вынашивал месть осквернителю сестры, прямо есть не мог, и спать тоже не мог. А потом погиб Денис. Зарезан кем-то из подельников в общем грязном бизнесе. Наша местная мафия, сказал автомобильный гений дядя Коля. Отмазали по случаю алиби. Как он его назвал? Бандюк отмороженный… а имя у него есть? Сказал, тусовались в забегаловке «Попугай». Имени не назвал… или назвал? Кликухде-то там. Точно. Он вздрогнул, когда рявкнул на полную мощь хор из «Аиды». Добродеев! Венката успел пожаловаться? Вполне. Вот только выговора от Добродеева ему не хватает для полного счастья. Рука Монаха повисла над мобильным телефоном. Аппаратик поехал по столу, Монах поймал его у края. Вернул в центр стола; смотрел задумчиво. Тот наконец затих, и Монах перевел дух. Добродееву ничего не стоит примчаться самолично. Венката для него священная корова, караул, руки прочь от Венкаты. Черт! Надо поторопиться. Он поднялся… …Дядя Коля был прав. «Попугай» был шалманом, куда нормальному человеку и зайти страшно. Полуподвал, три крутые ступеньки вниз. Монах сполз вниз и с облегчением ткнул костылем в дверь. Ему в лицо пахнуло нечистым теплом, запахом пролитого пива и сигаретного дыма. Он попытался рассмотреть в сизом дыму свободный столик. Ему это не удалось – одно хорошо, никто не обратил на него ни малейшего внимания. Тем не менее, чувствуя себя дыркой на картине, Монах зацепил пробегающего официанта в черном переднике до пола. Официант, молодой парнишка лет восемнадцати, окинул Монаха скорым взглядом, задержался на ноге в гипсе. На лице его промелькнуло странное выражение. Он махнул рукой в угол зала и убежал. Монах запрыгал в указанном направлении. В углу за столиком сидели двое. Причем у одного нога была в гипсе – он отставил ее далеко в проход. Монах ухмыльнулся – это был знак! – Мне Алика, – сказал он, сверля взглядом типа с ногой в проходе, будучи уверен, что это и есть нужный ему персонаж. Тот, в свою очередь, уставился на ногу Монаха. Был это тощий жилистый мужичок, похожий на хорька. – Ну, я, – ответил тип с ногой после паузы. – Чего надо? – Не против, если я присяду? – Не дожидаясь ответа, Монах уселся на свободный стул и выставил в проход ногу. Получилась симметрия. – Мы можем поговорить? – Петруха, иди, я позвоню, – приказал Алик напарнику. – Ну? – Это уже Монаху. – Пива? – предложил Монах. – Или?.. Алик махнул рукой, к ним подлетел давешний паренек. – Нам по двести и хавла! Паренек убежал. Алик уставился на ногу Монаха, перевел взгляд на свою: – Трамвай догонял? – Козел на тачке подрезал. А ты? – С лестницы навернулся! – Алик, правда, употребил другое слово. Он махнул рукой на вход, из чего Монах понял, что травму Алик получил здесь же, на рабочем месте. – Еще две недели припухать. – Мне – три. Алик сочувственно цыкнул зубом. – Чего надо? – Поговорить. Помнишь Дениса Рудника? – Деньку? Ну и чего? – У тебя еще были неприятности. – Были. Мелочовка. Подержали два дня и выпустили. Меня человек пятнадцать видели на свадьбе. Алиби называется. А Денька был нормальный чувак. – Вы ссорились накануне… – Ну, было. Задолжал он мне, ну я и психанул. А у него мать больная и сестра померла. Он черный ходил, а в последние дни вообще сам не свой. Как чувствовал, что не жилец. Что я, не человек, не понимаю? Оклемался, говорю, забудь, отдашь, когда разживешься. Он говорит, достану через два дня. Короче, замирились. И отдал, я уже и не ждал. А еще через день его подрезали с концами. – Где же он взял деньги, не знаешь? – Не спрашивал. Может, тачку продал или байк, у него классный был. А вообще в чем дело? – Понимаешь, тут такая история. Убили парня… – Кого? Я знаю? – встрепенулся Алик. – Не знаешь. Меня попросили найти, кто. – Ты мент? – Нет, экстрасенс. – Кто?! – Экстрасенс. Стал копать, подтянулось убийство Дениса Рудника. Ты вообще в курсе, кто его? Хоть что-то? Может, еще кому задолжал? – Да мы уже всех перебрали! – воскликнул Алик. – Денька был свой пацан, мы с ним такие дела крутили! Точно не из наших. – Может, видели его с кем-то… с кем он дружил? Алик пожал плечами. – Да ему полгорода тачки везли, его уважали. – Ты в курсе, что его сестра покончила с собой? – Все знали. Денька плакал как пацан, помню. – Не говорил, что хочет отомстить? Вроде ее парень бросил… – Такого не припомню. Говорил, что беспокоится… у него их две было. Одна вроде с приветом, а та, что сиганула с балкона, говорил, в секте состояла, он ее однажды из петли вынул… Возился с ними, как с дитями малыми. – Так кто все-таки мог его убить? – А хрен его знает! Я тебе так скажу, экстрасенс. У нас на районе мочкануть завсегда могут. Вот и суди сам, кто мог. Может, прослышали, что собирается разжиться баблом, типа я его на счетчик поставил… брехня, конечно, но слушок пошел. – Слушай, а может, тебя хотели достать? Вы ссорились, а потом его… – Нет вроде, тихо было. Им принесли графинчик водки и громадные тарелки с жареной картошкой и мясом. Алик потер руки. – За помин души Денька Рудя! Они выпили. Картошка с мясом это вам не овсяная каша. Оба наворачивали за милую душу. Напоследок Алик сказал: – Ты, братан, хоть погоняло оставь, мало ли! А вдруг. Монах зашарил в карманах в поисках визитки… Он поверил Алику, даже почувствовал некое сродство между ними – наверное, из-за сломанной ноги. Дядя Коля ошибся. Алика не отмазали, а отпустили за недостаточностью улик. Нутро подсказывало Монаху, что он не убивал Дениса Рудника. И что в остатке? Денис Рудник собирался продать машину или мотоцикл и достать деньги. О ссоре знали все. Район опасный. Ходил черный, переживал, особенно в последние дни. Почему в последние? Из-за денег? Или переживал из-за убийства Ваганта? Жесткий, сильный, идущий по головам. Мачо. Совершил убийство с заранее обдуманным намерением, знал, на что шел. Выжидал три месяца, а потом убил. Рассчитал, что сразу будет подозрительно. Выждал. А с чего черный ходил? Совесть замучила? Или из-за долга? А где взял деньги? Или-или… теперь не узнать. Да и так ли это важно? Хватит дурью мучиться, сказал бы Добродеев, которому надоела чистка конюшен и копание в старом хламе на чердаке. Ия, Вагант, Денис – прошлое. Как говорится, пусть прошлое хоронит своих мертвецов. Дениса уже нет. Кстати, Алик сказал, что Денис вынул Ию из петли… правда? Значит, была еще попытка самоубийства? Ладно, пусть прошлое. А вот убийство этого… как его? историка Голиарда на «Мерседесе» – вполне может быть связано с убийством Леонида. Разные истории, случайные совпадения или фрагменты одного пазла? Начало отсчета – гибель Ии. Дальше – лавина. Убийство Ваганта; смерть Дениса – под вопросом, возможно, никаким боком сюда; смерть Голиарда; смерть Барда. То есть Диана выискивала в сетях парней с однотипными никами, а потом их убивали. Голиард и Бард. А мотив? Отпугнуть от Дианы поклонников? Хилый мотив. Всех не перевешаете. Раздвоение сознания у Дианы? Теплее. Добродеев уверен, что монстр Диана-Денис и есть убийца. Мотив? Что можно сказать о мотиве душевнобольного человека? И главное, никому и в голову не придет… Одна улика чего стоит – ее уверенность, что Денис жив. Монах поежился. А кто пугает ее по ночам? Тоже больное воображение? Он вздрогнул от звука дверного звонка. Через минуту раздался скрежет ключа. Добродеев! Легок на помине. Ну, Монах, держись! Он сделал радостное лицо и закричал: – Леша, ты? – Христофорыч, ты как? Похоже, не знает о Венкате. Монах перевел дух. – Нормально, Леша. Кофейку? – Сейчас сделаю. Я принес фотки Дианы. Выберешь, какая понравится, и поставишь на тумбочку. – Покажи! Монах рассматривал черно-белые фотографии Дианы, сделанные на кладбище. Не самый подходящий антураж, но других нет. Печальная, с опущенными глазами… Не годится! Об руку с Мариной, плачет… Не то! А вот эта, пожалуй, подойдет. Повернулась к зрителю: смотрит внимательно, но без надрыва, на голове темный шарф, из-под него белые волосы по плечам. Не видно ни венков, ни надгробий. – Нашел? – прокричал Добродеев из кухни. – Нашел. – А дальше что? – А дальше, Леша, покажешь снимок соседям Леонида. Всем. Как насчет криминалиста? Ты обещал узнать, что они нашли в крови. – Да какая разница? Ну, какую-нибудь дрянь вроде виагры. Что это доказывает? Монах пожал плечами. Они пили кофе. Монах колебался, признаваться насчет Венкаты или пока не нужно. Решился наконец и сказал небрежно: – Кстати, я сегодня виделся с твоим гуру. Добродеев перестал пить кофе, уставился подозрительно: – Зачем? – Спросил, не он ли убил Ию. – Что?! – Добродеев был потрясен. – Ты спросил Венкату… ты с ума сошел! – Леша, у нее был компромат на него. Чем не мотив. – Я не верю собственным ушам! Тебя ни на минуту нельзя оставить одного! – Леша, а если бы это был не твой любимый Венката, а незнакомый проходимец? Девушка бросила его, громко хлопнув дверью, да еще и пригрозила. После чего погибла. Согласись, мотив лежит на поверхности. Имел я право спросить или не имел? Экстрасенсы люди неадекватные, какой с них спрос. Поэтому я тебе ничего не сказал. – И что он ответил? – спросил Добродеев после паузы. – Он показал мне компромат на себя в Интернете. Хочешь посмотреть? – Не хочу. Значит, облом? Чутье подвело? Венката известное публичное лицо, мысль связать его с убийством вполне… – …идиотская, – закончил Монах. – Если он тебе не нравится, то это еще не повод травить человека. – Ну и?.. – У него сломана нога. – И это помогло вам найти общий язык? – ядовито спросил Добродеев. – Еще как помогло! Он не убивал Дениса. Алиби у него не липовое, а настоящее. Они с Аликом поссорились из-за денег, Денис вернул долг через пару дней. Район там опасный. Перед смертью он очень переживал. Ия раньше уже пыталась покончить с собой, Денис вынул ее из петли. – И что? – Не знаю. Сможешь сегодня показать фотку Дианы соседям Леонида? – Лично мне все ясно. Диана – человек с больной психикой, она не отвечает за свои поступки. Она их просто не помнит. Я бы поговорил с майором. Мне кажется, мы теряем время. Кстати, он мне звонил. Спрашивал, как жизнь, передавал тебе привет. – Спасибо. Что ты ему сказал? – Ничего. Сказал, сидим дома из-за сломанной ноги. – Хорошо. Последний штрих, Леша. Фото и соседи. И баста. В молчании они допили кофе. Без всякого удовольствия. Не глядя друг на друга. Впервые не сумев достичь консенсуса. Напившись кофе, Добродеев сунул в карман пиджака фотку Дианы и сухо простился. Хлопнула дверь; Монах остался один. Теперь дело чести доказать, что он прав. Вот только решить – в чем? Куски беспорядочной информации никак не хотели улечься в ячейки и явить картинку. Системы не было. А это значит, что информации маловато. Или слишком большой размах. И вообще, может, не одна большая картина, а несколько маленьких, не связанных между собой. Добродеев считает, что так оно и есть. А он, Монах, нутром чует, что картина одна, и первый мазок – гибель Ии. Сюда вписываются также убийства Ваганта, Дениса, Голиарда и Барда. И ночные визиты икса. А мотив? Весомый, убедительный, мотив ультима ратио, так сказать. Что в переводе значит «последний довод». Мотив, который объяснит все. А если мотива два? А если все-таки две картинки? Одна – убийство, другая – ночной гость у Дианы? Если убийства и ночные визиты пересекаются, но не связаны? То есть связаны, но это два разных дела и два разных мотива. Если ночной гость существует. Опять проклятое «если»… Монах достал из холодильника бутылку пива, сковырнул крышку, поднес к губам, предвкушая, как вдруг затрезвонил его мобильник. Это была Марина. Монах чертыхнулся, так как совершенно забыл о девушках. – Мариночка! – закричал радостно. – Рад вас слышать! Как вы? Как Диана? – Диана все время спит. Принимает успокоительное и спит. После ночного погрома и похорон она сама не своя. Я боюсь оставить ее одну. Да и я тоже не в лучшей форме… Знаете, Олег, я уже не рада, что попросила вас… что мы попросили вас искать убийцу. Чем раньше она забудет эту историю, тем лучше. В конце концов, есть полиция, вот пусть они и ищут. Ладно? Вы не обидитесь, если я попрошу вас… не надо больше. Ничего не надо. Я хочу увезти Диану в Зареченск, у меня там дом. На пару недель, пусть придет в себя… – Хорошая идея, Марина. Мне жаль… – Мне тоже. Но мы же все равно останемся друзьями, правда? – Правда. Мариночка, а вы знали, что Венката делал Диане предложение? Марина издала смешок. – Знала. Целых три раза после смерти матери. Он был очень убедителен, говорил, что Полина Карловна завещала ему заботиться о дочери, что это воля покойной. – А Диана что? – Диана… Она не видит в нем мужчину. Мужчина для нее Денис. Нормальная работа, характер мачо, нормальный аппетит и никаких локонов, бус и маникюра. Я видела его на сайте, говорю, ты, Диночка, подумай, красавчик ведь! Венката вроде члена семьи, добрый дядюшка, к тому же намного старше. Духовный наставник мамы, помог продать мастерскую Дениса, машины, мотоцикл… им не на что было жить, давал советы… но не мужик. Диана однажды сказала, что он питается нектаром и цветочками… – Марина хихикнула. – Он для нее святой, гуру, высшее существо… вроде ангела. Она говорит, что недостойна быть с ним рядом, она боится его. – Боится? – Ну! Мы же боимся всяких нежитей… в смысле, не боимся, а стараемся держаться подальше. Не знаем, чего от них ждать. Знаете, Олег, у меня страшное желание посмотреть на него живьем. Не то восхищаемся, не то боимся. Вот и пойми их. – Понятно. Мариночка, я буду скучать. – Я позвоню! До свидания, Олег. Звук поцелуя. Отбой. Тишина. Сначала Добродеев, теперь Марина. Они уже не рады, что связались с ним. Ничего не надо, они больше не хотят искать убийцу, пусть его ищет полиция. Финита. Отзынь, самозваный экстрасенс, он же волхв, в твоих услугах никто здесь не нуждается. Пшел вон! Бросили. И у пива вкус не тот, и нога разнылась не к добру… как чувствует, подлая. Три раза делал предложение, настырный какой! Любовь? Добрый дядюшка, помог продать мастерскую и тачки… Тачки? Алик сказал, что Денис продал машину и байк, чтобы отдать долг. Значит, не продал? А где взял деньги? У доброго дядюшки? Вряд ли, Венката тут же вывалил бы информацию – этому типу нравится быть путеводной звездой: то он гуру, то добрый дядюшка, то жених… Прилипала! Горечь и ревность к успешному Венкате переполняли Монаха. Он позволил себе еще одну бутылку пива и отправился на диван. Улегся, сложил руки на груди и закрыл глаза… Глава 23 Слабое шевеление Монах благополучно проспал до утра следующего дня. Разбудил его звонок мобильного телефона. Номер был ему незнаком. Часы показывали десять. – Живой! Не разбудил. Сам как? – Нормалек. Ты спрашивал, откуда у Деньки бабло? Я тут ночью поспрошал у ребят, говорят, продал мамкины цацки, золотишко и брюлики. Она вроде артистка была, полно хахалей. Он мне чего задолжал – у него из мастерской угнали две мои тачки, ну и пошло-поехало. Не нашли, а у Деньки должок образовался. Я ж по-людски хотел, ну, припугнул, а потом договорились. Непонятно, кто его. Может, прослышали про деньги. Но район-то наш, чужих тут нету. Непонятки. Опять поспрошал ребят, Славик вспомнил, что часто видел Деньку с черным, типа кавказцем, а они ребята, сам знаешь, какие. Еще что услышу, наберу. Как нога? – Нога нормально. Спасибо, Алик! – Будешь должен. Бывай, экстрасенс. Вот и разгадка. Не тачки продал, чтобы расплатиться с долгами, а мамкины цацки. Взял, скорее всего, без спроса, вряд ли Полина разрешила бы… как же она без них? На фотках вся в мишуре. А Денис шарил по тайникам и нашел. Продал золотишко и камешки, отдал долг. Венката в качестве кредитора отпадает. Он помог продать тачки уже после смерти Дениса, потому что им не на что было жить. Еще один кусочек пазла. Часто видели Дениса с кавказцем? А может, с Венкатой? Знаем, они дружили, Венката пригонял ему свою машину. С каких щей имела место дружба между брутальным мачо Денисом и великим гуру Венкатой? Да что же великий гуру так липнет к этому семейству? Что общего? Был любовником Ии-Руты… по его словам. Леночка Суходрев не уверена. Скорее нет, чем да. Но не исключает. Подозрительна горячность девушки… Как сказала Леночка? Мне он пофиг. А вот Ие-Руте было не пофиг – она закрутила с Владом и поставила Венкату в известность: вот тебе! А потом умерла. Добросердечный йог не отходил от одра больной Полины Карловны и три раза делал предложение Диане. Просто идефикс какой-то. Это то, о чем мы знаем. А чего мы не знаем? Смерть Дениса была ему на руку – он стал защитником семьи. Вожаком стаи. А ведь я знал, сказал себе Монах, я чувствовал, без этого ряженого не обошлось! И в то же время он понимал, что у этого ряженого кишка тонка. Помечтать нельзя? У него тонка, у его цепного пса кишка нормальная. Боеску по гроб жизни обязан Венкате… как-то так. Нехотя Монах поднялся и, прихватив под мышку ноутбук, потащился в кухню варить кофе. Долго стоял у распахнутой дверцы холодильника, раздумывал и прикидывал, чего хочется. Не хотелось ничего, не то настроение. Вспомнил про ванильные сухарики, принесенные Анжеликой, подумал, что давненько ее не было, надо бы позвонить, и тут как в сказке скрипнула дверь. Загремел ключ в замке, по коридору протопали, и на пороге кухни появилась Анжелика с сумками. – Олежка! – радостно воскликнула Анжелика. – Ты уже встал? Кушать хочешь? – Только не овсянку! Кофе будешь? – Буду чай. Я принесла отбивные. Нашел убийцу? – Не успел, меня уволили. – Уволили? Кто? – Марина. Сказала, хватит, надоело. Умер так умер. Пусть полиция ищет. – Ты шутишь! – Анжелика была потрясена. – А ты что? – А что я могу? Ничего. Утерся. – И не будешь ловить убийцу? – Я же сказал, что меня попросили. – Ну и что! А для себя? Разве тебе не интересно? – Понимаешь, Анжелика, в этом деле один сплошной тупик. Так что, может, оно и к лучшему, что меня притормозили. Понимаешь, бывают ситуации, когда лучше оставить все как есть. – Не понимаю. Ты хочешь сказать, что у тебя нет ни одной версии? Тебе с картошкой или с рисом? – С картошкой. Жареной. Версии у меня есть. Версии! А нужна всего одна. – А ты ничего такого не чувствуешь? В смысле внутри. Смотришь на человека, и сразу ясно, что он убийца. – Внутри чувствую. И человек есть подходящий. А вот мотива пока не чувствую. То есть версии и мотив есть, но какие-то… дохлые. Нет у меня сильного и красивого мотива, Анжелика. Не вижу. Убиты четыре человека, а может, все пять, и ничего! Добродеев считает, что убийства не связаны, а я… как ты сказала, внутри чувствую, что связаны. – Пять убийств? – охнула Анжелика. – А кто убит, кроме Леонида? – Возможно, сестра Дианы, Ия-Рута… – Ия-Рута? – Так она себя называла. Заключение следствия: самоубийство. Возможно, не буду спорить. Она была вообще странная. Через три месяца машина сбила насмерть ее парня, актера Молодежного, причем Диана уверена, что сбил его Денис; еще через три месяца его тоже убивают. В течение полутора лет после смерти их матери были убиты два молодых человека Дианы. Один учитель истории по имени Никита, другой – брачный аферист Леонид. Причем обоих она нашла сама по сходным никам. – Как это сходным? – У актера Молодежного, который встречался с Ией, был ник Вагант, у историка – Голиард, у Леонида – Бард. Все эти ники в переводе значат «певец». – Подожди, Олежка, ты хочешь сказать, что Диана выбирает ники такие же, как у парня сестры, а потом их убивают? – Похоже на то. – Господи! – Анжелика перекрестилась. – Ты уверен? А зачем? – Хотел бы я знать, зачем. Ни в чем я не уверен. Но это еще не все. Какая-то нечисть вламывается к Диане ночью и шарит по шкафам. Мы сами видели – из шкафа все вывалено, шмотки, документы. Диана спряталась в шкаф, мы едва ее нашли. – С ума сойти! А что она ищет? – Она? – Ты же сказал, нечисть! Она. – А… ну да. Диана не знает. – А почему ночью? – А когда надо, по-твоему? – Почему ночью, а не днем? Грабят всегда днем. – Диана почти не выходит из дома. Кроме того, ночью страшнее… – Оно хочет ее напугать! – Как версия вполне. И еще одно: она уверена, что это ее брат Денис, который жив-здоров, и у него семья и бизнес в Бразилии. Она даже сказала, что у него двое детей, две девочки, Ия и Диана. Анжелика снова охнула. – Она считает, что брат жив? Может, правда? – Нет, мы видели его могилу. – Она что, тоже со странностями? – Диана – одинокая, пугливая, неуверенная в себе молодая женщина, которая за неполных три года потеряла всю семью. Три смерти за три года. А потом еще и молодые люди – Никита и Леонид. Пять смертей. Правда, про смерть Никиты она ничего не знает. Ей повезло, что она встретила Марину. – Олежка, а этот, который вламывается ночью, может, он и есть убийца? – Не знаю, Анжелика. Если честно, я даже не уверен, что кто-то вламывается. – Как это? – Понимаешь, Анжелика, Диана уверена, что это Денис. Никто другой как Денис. – Она что, не знает, что он умер? – Она не хочет этого знать. – А почему она считает, что это он? – Хороший вопрос, Анжелика. Не знаю. То есть догадываюсь… конечно. – А что он ищет? – Она не знает. Или убедила себя, что не знает. – Подожди, Олежка… – Анжелика нахмурилась. – Диана уверена, что парня сестры убил Денис, а кто тогда убил ее парней? Она считает, тоже он? Получается, убийца и грабитель Денис? Почему она думает на него? Что он ей сделал? Обижал? Она боялась его? – Ты умница, Анжелика. Хотел бы я знать, почему. Она уверена, что видела кровь на его машине. Насчет обид… Денис был хорошим братом, он заменил девочкам отца. Возможно, чересчур жестким, не хотел, чтобы они пошли по дорожке матери. Диана, старшая, подчинялась, а Ия была бунтаркой, ушла из дома. Не думаю, что Диана его боялась, наоборот! Она уверена, что он жив, потому что не хочет принять его смерть. Она подсознательно сопротивляется мысли, что он мертв. – А кроме брата, никого больше нет? – Есть друг семьи, который три раза делал ей предложение. – Три раза? – не поверила Анжелика. – Такая сумасшедшая любовь? А она что? Не любит? – Черт его знает! Этот тип – темная лошадка. Значит, не любит. Он намного старше и не мужчина. – Как это не мужчина? – вытаращила глаза Анжелика. – А кто? – В смысле, не похож на брата. Для нее идеал мужчины Денис. А Венката не идеал. Он йог. – Урод? – Наоборот! Красавчик. Хочешь посмотреть? – Хочу! Монах потянулся за ноутбуком, раскрыл страничку Венкаты. – Вот! Анжелика бросила жарить картошку и заглянула через плечо Монаха. – Этот? Он же индиец! – Косит под индийца. Кроме того, врет, что у него жена и четверо детей. Великий гуру, своя школа, куча поклонниц. – Невольно в его голосе прозвучала горечь. – Интересный мужчина! – И ты туда же! – С календарика. – С чего? – У меня есть маленький календарик, там Будда точно такой. Я понимаю, почему она ему отказывает. – Почему? – Он же не мужик! Он образ. Картинка с календарика. Например, ты, Олежка, мужик. Жорик – мужик. Даже Леша Добродеев. А этот не мужик. И детей у него нет. Они ему не нужны. И жена не нужна. Все вранье. – А зачем тогда делает предложение? Анжелика пожала плечами. – Хочет быть как все… не знаю. Чтобы не выделяться. – А почему жена не нужна? – Потому что он любит только себя. Ходит к косметичке, макияж, бусы, серьги, длинные волосы. Бр-р-р! Картинка. – Ты думаешь? – Уверена. Такой на все способен. Он думает, ему все можно. Там двойное дно, даже тройное. А твоя Диана молодец. – Молодец… – Монах вздохнул. – Не переживай, Олежка, она вернется. Они обе вернутся. Ты и этот, с календарика, тоже мне! Никакого сравнения. Ты ее загипнотизируй и расскажи про брата. В смысле, что его уже нет, что нужно переступить и идти дальше. Так можно вообще с катушек слететь… Монах слушал вполуха рассуждения Анжелики и думал о Диане. Вспомнил, как Леша вытащил ее из шкафа… Леша уверен, что она «продолжает» дело брата. Ясно как божий день. Она узнала, что Денис убийца. Любимый брат, защитник и опора – убийца! От потрясения в подсознании образовалась психогенная матрица, сказал Леша – он брал как-то интервью у одного знаменитого психиатра, так что в курсе, нахватался; кроме того, много читал… Леша, как всегда, привирает, ни хрена он не читал, с какого перепугу? Но мысль не лишена смысла, так сказать… гипотетически. Диана стала копировать брата, убивая мужчин с определенными никами. Сюжет не новый, все уже было. Допустим. В качестве версии принимается. А ночной гость? Что это значит? Он, Монах, никого не видел. А был ли мальчик? Что там можно искать? Диана сказала, в квартире нет ничего ценного… Стоп! Монах потер лоб. Это же элементарно! Она видела брата, обыскивающего ящики и комоды в поисках украшений… Конечно! Он продал драгоценности, чтобы отдать долг. Спасибо Алику, подсказал. Диана его видела, и это стало еще одним потрясением. Денис вор! Она снова и снова повторяет действия брата, учиняя погром в квартире. Два события, оглушивших ее, – убийство Ваганта и кража украшений. Оба не вязались с образом брата, оба стали навязчивой идеей, она «перетянула» их на себя, высвобождая и очищая образ брата… а что? Вполне. – …а Марину я не понимаю! – говорила между тем Анжелика, переворачивая ножом картошку. – Вместо того чтобы помочь подруге, она увозит ее и тем самым загоняет проблему внутрь. Я помню один сериал, там тоже была девушка, которая видела призраков, которые бродили по квартире и стучали в стены, а потом оказалось, что это не привидения, а… Монах смотрел на Анжелику, на ее вдохновенное лицо; она размахивала ножом, посыпала картошку солью, умеряла газ и говорила, говорила… – Анжелика, ты чудо! – вдруг сказал он. – Ты даже не представляешь себе, какое ты чудо. Завидую Жорику! – Да ладно тебе, – смутилась Анжелика. – Самая обыкновенная. Сейчас будем есть. Она достала из буфета тарелки и вилки; потыкала картошку ножом, готова ли, кивнула удовлетворенно. И тут в дверь позвонили. – Ждешь кого? – спросила Анжелика. – Может, Марина? Открыть? – Не нужно, это Леша. У него есть ключ. Картошки хватит? Добродеев был сух и официален, в глаза Монаху не смотрел, а смотрел между глаз, в точку на переносице. Сообщил, что уезжает на пару дней в командировку, поэтому не сможет показать соседям Леонида фотографию Дианы. Также не сможет расспросить соседей Дианы о том, что они слышали той ночью, так как считает это бессмысленным. К сожалению. От картошки он отказался. Монах кивнул. Его подмывало спросить, извинился ли Леша перед Венкатой, может, на колени стал и руку поцеловал, и взял ли обещанное интервью, но он воздержался – решил не усугублять. Похоже, между членами детективного клуба любителей пива пробежала черная кошка. Монах вздохнул… – Я говорил с криминалистом, как обещал, – произнес Добродеев, обращаясь к точке на переносице Монаха. – Никаких токсинов или лекарственных препаратов в крови Леонида выявлено не было. Он даже вина не пил. Ни царапин, ни синяков, что говорило бы о том, что он защищался. Ничего подозрительного. Небольшое воспаление слизистой оболочки глаз, видимо, аллергия на что-то. Так что никто его не травил. – Спасибо, Леша. – Не за что. – Кофе будешь? – спросила Анжелика, переводя взгляд с одного на другого. – С ванильными сухариками. – Спасибо, Анжелика, к сожалению, не получится, я спешу, – сказал Добродеев, поднимаясь. – Кстати, твой ключ. – Он положил на стол ключ. – До свидания. Анжелика побежала за ним закрыть дверь. Монах пододвинул к себе тарелку с картошкой. Есть не хотелось. Не было настроения. Такого удара он не ожидал. Добродеев сделал свой выбор между ним и Венкатой. Чертов предатель! Не ожидал. После всего, что они вместе пережили, с риском для жизни действуя через голову майора Мельника, нарываясь на удары судьбы, он предпочел этого… этого… не ожидал! – Олежка, что случилось? – Анжелика сгорала от любопытства. – Что это с ним? Поссорились? – Скорее, разошлись во мнениях. – Это из-за убийства? Монах кивнул. – Прямо как дети! Кушай, Олежка. Я уверена, вы помиритесь. Леша… он хороший, я читаю все его статьи, это же с ума сойти, сколько еще в мире всякого непознанного. А тут всего-навсего убийца. Ты его найдешь, и вы помиритесь. Хочешь, я схожу вместо него? Схожу и покажу соседям фотку. Мне нетрудно. Делов! Только скажи, куда идти. Монах рассматривал Анжелику, пропускал через пятерню бороду, думал. – Не сомневайся, – сказала Анжелика. – Я все их приемчики наизусть знаю… – Чьи приемчики? – Следователей! Какие вопросы задавать, как распознавать, когда подозреваемый врет, все такое. – То есть ты хочешь выдать себя за следователя? – Ну! Расскажи только, о чем надо спрашивать. – Подожди, моя девочка, тут нужно подумать… сейчас соображу. – Он помолчал; потом сказал: – Значит, следователем или оперативником? – Он снова окинул ее взглядом с ног до головы. – Не получится, ты слишком яркая. – Я могу переодеться! – Анжелика одернула символический бирюзовый топик на пышной груди, поправила белую гриву волос. – Что-нибудь простенькое, закрытое, низкие каблуки. Правда, Монах! – Ты должна чувствовать себя комфортно, простенькое не твое. Для мужика свидетеля – самое то, а вот для женщины… – Монах задумался. – Я должна попросить о помощи, – сказала Анжелика. – Вызвать к себе сочувствие… даже заплакать. – Заплакать? Тогда точно не опер. ит ругать политиков и ментов. И я, мол, хочу сама найти, и заплакать при этом. Или… ой, Олежка, я могу сказать, что я частный детектив! Монах рассмеялся, несмотря на скверное настроение. – А знаешь, моя девочка, пожалуй, может сработать. Если есть чему срабатывать. Сегодня сможешь? В каждом доме есть любитель совать нос в чужие дела, он-то нам и нужен. – Ну конечно! Прямо сейчас. – Ладно, тогда слушай, о чем спрашивать. Ты обойдешь всех наличных соседей, покажешь фотку и спросишь. И старайся говорить поменьше, пусть они говорят, поняла? Ты спросишь у них… – Не видели ли они изображенного человека, когда, с кем, и если повезет, о чем они говорили! – отрапортовала Анжелика. – Браво, моя девочка. Почти угадала. Не знаю, правда, что это нам даст. Запоминай адрес… …Анжелика вымыла посуду и улетела на боевое задание. Монах остался один, в мыслях, чем бы себя занять. Итак, дано. Мужчина в хорошей форме, но с аллергией. В дверь позвонили, он выглянул в глазок. Увидел знакомую личность и открыл. Хорошо рассмотрел? Несмотря на аллергию? Бутылка дамского муската, который он не пил. Почему? Мог пригубить. А если уж совсем невмоготу, мог достать коньячок или водку, не поверю, что не было. А то, гость пьет, а хозяин смотрит. Что есть странно и ненатурально. Затеять любовные игры, позволить привязать себя шарфом – и ни капли? В бокале Леонида было вино, свой бокал гость вымыл, его нашли в кухне. Вино было, но он не пил. То есть абсолютно трезвого мужика привязали к спинке кровати и свернули ему шею. После чего убийца вымыл свой бокал. Или я что-то упускаю, подумал Монах, или все не так, как на самом деле. А какие варианты? Или версии? Главное – сам впустил, значит, были знакомы. Плюс второй шарф… Где-то буксует. Плюс разбитая фарфоровая фигурка. …Девушки уехали. Похоже, Марина увезла Диану. Догадалась? Решила спрятать от греха подальше? Пересидеть? Диана все время спит, это не ее решение. Это решение Марины. Верная подруга, бросившаяся грудью на защиту. А он, Монах, похоже, друга потерял. Из-за ряженого фигляра в бусах. Это все, что нужно знать о мужской и женской дружбе. Монах подошел к входной двери, выглянул в глазок. На лестничной площадке царил полумрак. Соседская дверь была вогнутой, словно отражалась в боку самовара. Барду позвонили, он выглянул в глазок и открыл. Обрадовался, вскрикнул… что-нибудь: «Молодец, что пришел… пришла! Заходи!» Эстафета, принятая от брата. Вагант, Голиард, Бард. Ночные обыски. Может, хватит себя обманывать? Добродеев сразу понял. Марина тоже поняла и сбежала. А что он, Монах? А он, Монах, весь в сомнениях. Нутро протестует против простых решений. Хотя следопыты говорят, что простое решение самое верное. Бритва Оккама. Как там? Не следует множить сущее без необходимости[5]. А что, если все было не так? А если все было иначе? Аллергия – это… ох, как серьезно. Это новый угол зрения и новый извилистый поворот. И вина не пил. И второй шарф… А если предположить, что есть два параллельных событийных ряда, имеющих право на существование и гипотетически доказуемых? Один реальный, другой псевдореальный, но и тот, и другой кажутся вполне достоверными. Тут пригодились бы усилия криминалистов, анализы, лаборатория, то-се, но чего нет, того нет. Исключительно серые клеточки; возможно, эксперимент. Эксперимент. Боевое задание Анжелике – тоже эксперимент… в широком смысле. Надо бы дождаться результата. Хотя какой там результат? Вряд ли кто-то вспомнит, столько времени прошло… Монах вернулся в гостиную и улегся на диван. Некоторое время он рассматривал потолок, потом дверь в кухню, потом картину с цветущим лугом. Потом пошел в кухню варить кофе; уселся пить на балконе. Пил и любовался городским пейзажем – крышами и трубами. Чертова нога, вся жизнь наперекосяк, убить мало. Аллергия, говорите? Глава 24 Беглянки …Девушки сидели на веранде; вечерело, небо было малиновым, предвещая новый прекрасный и яркий день. Деревья были еще зелеными, но по утрам долго держалась роса. Неуловимая осень была разлита в прозрачном воздухе, ее запахи – чуть сырости, чуть грибов, чуть увядающих листьев… Они пили белое вино. Диана была печальна и молчалива. Марина пыталась развеселить подругу, но ей самой было не до веселья. Она посматривала на Диану и тут же отводила взгляд. Она попросила Монаха больше не искать убийцу, и он не задал ни единого вопроса. Он все понял. Он сказал, что Денис был убит. Убит! А Диана считает, что брат жив. Она рассказывала про его жизнь в Бразилии… а что, собственно, она рассказывала? Ничего конкретного. Что есть семья, двое детей – девочки Ия и Диана, бизнес… Страшно! Господи, как страшно. Что же делается в ее бедной голове? Она смотрит на Диану и тут же отводит глаза. Диана кутается в плед, в природе свежеет. Она смотрит в стол, о чем-то думает. О чем? Марине хочется расспросить подругу о ночном грабителе… хотя, какой там грабитель! Ничего не пропало. Непонятно, откуда взялся второй шарф… Диана могла забыть, что подарила Леониду… ерунда! Она не могла подарить ему два шарфа! И оставить у него не могла, она никогда у него не была. Или была? Господи, мысленно простонала Марина, я ничегошеньки не понимаю! Я не знаю, кому верить! Я не знаю, во что верить. Денис убит… это же… с ума сойти! Диана была на похоронах и ничего не помнит? Неужели она способна… даже произносить не хочется. Она прекрасно помнит, что подарила ему фарфоровую лошадку… Что можно искать в ее доме? У нее ничего нет. Осталось немного денег от продажи мастерской и машин Дениса… она сказала, что брат позволил их продать, Венката подсуетился с продажей, и она, Марина, поверила, а ведь напрашивается вопрос: почему же он сам не продал? Она подумала тогда, что Денису пришлось бежать, что были проблемы, потому и не приезжает. А его уже нет. Страшно. Непонятно и страшно. Бедная Диана… что же делать? Сколько времени они могут сидеть в Зареченске? Олег понял, что они сбежали, и теперь вопрос: что он собирается делать? А Леша? А что собирается делать она, Марина? Ведь ей не уберечь Диану… если она… о господи, не верю! Ее надо лечить, она ни в чем не виновата, она даже не сознает, что Денис убит! Марина помнит, какое лицо было у Леши… самоуверенного козырного Леши, любимца публики… растерянное у него было лицо, тогда ночью он что-то понял… Они считают, что не было грабителя! Диана сказала, что приходил Денис. Если она верит, что брат жив, она способна вообразить что угодно… она говорит, Денис искал что-то. Что? Не только вообразить, а и разбросать его вещи и документы. Марина ежится, смотрит на подругу, тут же отводит взгляд… А убийства! У жертв одинаковые ники, как у того, которого сбил машиной Денис, артиста… Вагант! Может, потому и сбежал в Бразилию… Стоп! Не сходи с ума. Он никуда не сбежал. Он тоже убит. Диана видела кровь на машине… где? В гараже? А кто был за рулем? Прекрати! Диана не водит машину. Откуда она знает про машину? Ясновидение? Увидела во сне? Она же уверена, что в квартире ночью был Денис… У таких людей страшно развита интуиция… при чем тут интуиция? Дениса больше нет. Она ничего не помнит! Она жалуется, что забывает… теряет ключи, деньги, недавно забыла на остановке сумочку… Вот и второй шарф… тоже. Раньше она, Марина, не обращала внимания, считала милыми чудачествами… иногда она говорит странные вещи, она видит все иначе… раньше она не замечала, а сейчас вспомнила… Бедная Диана! – Диночка, ты была близка с сестрой? – спрашивает Марина, ей хочется прервать молчание. – Да. Мы были близки. Ия была моложе на четыре года, но казалась старше. Она была сильная, ничего не боялась. Часто спорила с мамой и Денисом, а потом вообще ушла и сняла квартиру. Денис очень переживал. Я тогда была в Таиланде, мы переписывались. Она написала, что ушла из центра, что Венката… она обозвала его козлом! Ия никогда не стеснялась в выражениях. И еще написала про Влада-Ваганта, они только начали встречаться… – Диана замолкает. Они молчат. Над свечой вьются мошки, бьются в стекло банки. Нет Ии, нет Влада, нет Дениса, нет Полины Карловны, нет Никиты и Леонида… никого нет! – Диночка, а тот парень, историк… ник еще такой странный, ты рассказывала… – Марине делается страшно, не нужно бы лезть туда… – Никита. Помню. А что? – У него был такой необычный ник… – Голиард. Я не знала, что это, посмотрела в Википедии. Это средневековый певец. Никита тоже был необычный… жаль, конечно, что перестал звонить… они все перестают звонить. Может, из-за ника он мне понравился… такой необычный… – Диана усмехается печально. Марина ежится. – Влад – Вагант, Никита – Голиард… это из-за сестры? И Леонид-Бард… Ты тосковала по ней и искала похожие ники, да? – Марине кажется, она бросилась в омут с головой. Диана не отвечает. После паузы говорит неохотно: – Не знаю… может. Не думала об этом. Снова продолжительное молчание. – Мы долго пробудем в Зареченске? – спрашивает Диана, и Марина вздрагивает. – Я хочу домой. – Разве тебе плохо тут? – спрашивает Марина, не зная, что отвечать. – Покой, перемена обстановки… сад. А яблоки какие! Кушать не хочешь? Ты почти ничего не ешь. У нас есть мясо… И самое главное, она не может ее защитить! И что делать, тоже не знает. Рано или поздно… Пусть лучше поздно! – Не хочу. – Диана зябко поводит плечами, кутается в плед. – Может, чаю? С медом, хочешь? – Хочу. Марина… спасибо тебе. За все. Марина чувствует, как от ужаса терпнет в затылке – о чем она? – Диночка, о чем ты… – бормочет Марина. – Все будет хорошо. Мы сейчас горячего чайку с медом, у нас есть овсяное печенье… – Ты сказала им, что мы уезжаем? – вдруг спрашивает Диана. – Сказала… – Марина понимает, что Диана говорит о Монахе и Добродееве. – Они не приедут за мной? – Они даже не знают, где мы! – Марина вскакивает, бежит в дом готовить чай; смахивает слезы. Из окна кухни видна веранда. Диана сидит, сжавшись в комок, застыв, смутно белеет ее лицо в ранних сумерках… Марина выносит поднос с чашками и печеньем. – Вот! Мед я положила. Может, слишком горячий? Диана берет чашку обеими руками: – Замерзла… не горячий. Знаешь, я все время вспоминаю ту ночь… хочу забыть, а она не забывается. – Она говорит монотонным невыразительным голосом, не глядя на Марину. – Денис не пришел ночевать и на звонки не отвечал. Мы очень волновались, после смерти Ии мы все время ждали несчастья. Мама всю ночь не спала… Утром я поехала к нему в мастерскую… он спал, в подсобке был диван. На полу валялась пустая бутылка водки… Он никогда не пил, даже пива! А на машине была кровь… – Ты спросила его… – Нет! Я сразу ушла. И еще… Я хочу сказать еще что-то… Диана молчит. Молчит и Марина. – Я хочу сказать, что я виновата перед тобой, я сказала неправду… Это неправда, что Денис в Бразилии. Он умер, лежит рядом с Ией и мамой, я никогда туда не хожу, заплатила, чтобы убирали… не могу! Думаю, что он живой… что они все живые, как когда-то, что я не одна… Денис был старший брат… старший! Сильный, добрый… он заплетал мне косички, у Ии волосы были короткие, а у меня синие ленточки и заколки с синими камешками. Отводил нас в школу, проверял дневники… и никого уже нет. Не сердись… – Ну что ты, я понимаю! – Марина вскочила, обогнула стол, обняла Диану. – Ты меня не бросишь? – Ни за что на свете! Хочешь, уедем за границу? У меня подруга в Австрии! – Я хочу домой. Мариночка, когда мы поедем домой? – Что-то с машиной, – говорит Марина, корчась от собственных фальшивых интонаций, чувствуя, как неубедительно звучит голос. – Надо бы показать механику, пусть проверит. И сразу поедем, пару дней еще… Завтра пойдем на речку, соседка сказала, вода еще теплая, можно искупаться. Ты плаваешь? – Денис научил… – Можно за грибами. Ты любишь собирать грибы? – Не знаю… мы с тех пор не ездили. Знаешь, после их ухода, у меня никого нет… Я люблю тебя! – У тебя есть друзья… Венката! Старший товарищ, друг, он знал всю твою семью. Я тоже люблю тебя. – Я боюсь его! – вырывается у Дианы. – Боишься? Почему? – Не знаю. – Он совсем тебе не нравится? – Он встречался с Ией. Я напоминаю ему сестру. Он иногда так смотрит на меня… у него страшные глаза. Когда он берет меня за руку… – Она замолкает; ежится. – Ты ему нравишься, – говорит Марина. – Ты красивая. Ты сама говорила, что он хороший, что он делал тебе предложение… – Хороший. Он дружил с Денисом и мамой. Мама его очень любила. Он говорил, мама была бы рада, если бы мы были вместе. А я боюсь. Он хороший, приносит индийские травы, я плохо сплю, сам заваривает… они так пахнут, у нас такие не растут… И шоколад приносит. …Мягко опускается ночь; от земли тянет сыростью. Чай остыл. – Пойдем в дом? – говорит Марина, и Диана послушно поднимается… Глава 25 Авантюра …И я уйду. А птица будет петь, как пела, И будет сад, и дерево в саду, И мой колодец белый. На склоне дня, прозрачен и спокоен… Хуан Рамон ХименесОстаток дня Монах промаялся: сидел в Интернете, пил кофе, пока не затошнило, решал глупый кроссворд, словом, развлекался как мог. И при этом прокручивал в голове некую мысль, убеждая себя, что затея выглядит не вполне идиотской, а очень даже в русле нового угла зрения. Он понимал, что в русле нового угла неплохо бы дождаться Анжелику, но нетерпение и азарт переполняли его. Он гнал настырную мысль прочь, но она вилась вьюном и не уходила. Давно не испытывал Монах такого всепоглощающего желания реализовать задуманное! Его даже колотило как в ознобе. Он убеждал себя, что ничего не теряет, что затея вполне невинная, даже пацанская, вполне безопасная и под силу даже ему, даже принимая во внимание гипсовую ногу и отсутствие группы поддержки. Эх, Леша, не вовремя ты соскочил… Ладно, прорвемся! Жизнь все равно продолжается. Главное, рассчитать правильно и соблюдать осторожность. Смотреть в оба, одним словом. Он выбрался из дома, когда уже вечерело; погрузился в такси. Приказал высадить себя за квартал от бывшего областного профкома, где теперь квартировал йога-центр. Заведение, насколько он помнил, работало до восьми. Монах вошел в холл, кивнул дежурной: – Мне в рекламу. – По коридору направо, вторая дверь, – отозвалась пожилая дама. Часы над стойкой показывали половину седьмого. – Спасибо! Он бодро поковылял за угол. Миновал дверь в рекламное агентство и направился к низкой двери в темном углу, которую приметил в прошлый раз. Это было какое-то подсобное помещение. Монах налег на дверь, стараясь производить как можно меньше шума. Во рту он держал фонарь, кислый на вкус. Дверь подалась; он юркнул в небольшое темное помещение и перевел дух. Юркнул! Если бы. С трудом протиснулся. Луч фонарика скользнул по нагромождению стульев и столов и уперся в длинную лавку у стены. Монах с облегчением уселся и вытащил изо рта фонарик. Пункт первый прошел успешно, ставим галочку. Теперь оставалось ждать, пока профсоюзное здание опустеет. После чего можно будет приступить к пункту второму. Он сидел на лавке, чутко прислушиваясь и соображая, что сказать, если вдруг кому-то придет в голову заглянуть в кладовую. Например, что заблудился. Или искал туалет. Или стало плохо, ничего не соображал, забрел случайно. Люди доверчивы, как правило. Причем психологи считают, что самых недоверчивых легче всего обмануть. Ему даже удалось вздремнуть, несмотря на возбуждение. Очнулся он в кромешной темноте и не сразу понял, где находится. Мобильник показывал половину девятого. Ого! Он осторожно приоткрыл дверь своего убежища. В холле было полутемно – через стеклянную дверь проникал свет уличных фонарей – и очень тихо. Здание опустело. Теперь здесь остались одни привидения. Монах, не торопясь, пошел к лифту, останавливаясь и прислушиваясь. Надеюсь, его не отключают на ночь, пробормотал. Лифт работал. Он поднялся на второй этаж, выбрался из кабины. Снова замер и прислушался. Густая тишина звенела. Монах вспомнил воробья, напугавшего его ночью. Вдруг заныло под ложечкой и появилось ощущение ловушки. Он добрался до двери с сине-золотой табличкой, оповещавшей, что здесь находится центр йоги «Асана». Дверь была заперта. Монах сунул фонарик в рот и, сопя от натуги и балансируя на одной ноге, принялся вертеть спицей в замочной скважине. В итоге дверь поддалась, и Монах, помедлив и оглянувшись, перевалился через порог. Луч фонарика мазнул по стенам, по книжному шкафу и письменному столу. Он подошел ближе, включил настольную лампу. В глаза ему сверкнула статуэтка Будды из белого металла. Он начал выдвигать ящики стола. В верхнем были какие-то квитанции и бумаги, во втором всякая мелочь: агатовые бусы, четки, браслеты, пригоршня монет… Монах иронически хмыкнул. В третьем он увидел… нечто. Потянулся, опираясь одной рукой на стол. Достал, рассмотрел, хмыкнув, и сунул в карман. Он так увлекся, что не услышал едва уловимого звука открываемой двери. Почувствовал лишь слабое дуновение сквознячка. Он выпрямился и замер, настороженно вглядываясь в темноту за световым кругом от настольной лампы. И тут вдруг вспыхнул свет! Монах дернулся как от удара – на пороге стоял Венката с пистолетом в вытянутой руке, и лицо у него было такое… Монах с неожиданной прытью бросился вперед, сбивая на пол настольную лампу, и одновременно метнул костыль в плафон на потолке. Шум падения, звон стекла, вспышка выстрела и мгновенная темень! Вскрик Монаха от резкой боли в левом предплечье. Его отбросило назад, и он, не сумев удержаться на ногах, стал с размаху опрокидываться на спину, всего лишь на миг задержав падение, уцепившись пальцами за край стола. Тяжелая нога в гипсе также задержала падение – перед глазами его промелькнула картинка баржи, стоящей на якоре. Новый выстрел, новая яркая вспышка, новая резкая боль в руке, удар о стену затылком – и для него все было кончено… Глава 26 Плач по Монаху… Решение проблемы изменяет саму проблему. Закон Мартина-младшего…Он открыл глаза. Вокруг было белым-бело, и он подумал, что лежит в заснеженном поле. Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни головы и подумал, что не лежит, а парит в воздухе. В раю? Ему показалось, он слышит шелест громадных белых крыльев. Странно, конечно, на рай он не рассчитывал. Боли тоже не было. И тишина стояла оглушительная. Это был странный стерильный пустой мир, в котором даже воздуха не было. Вместо воздуха он медленно втягивал в себя тягучую кисельную сладковатую массу, боясь, что захлебнется. Потом вдруг стали проявляться звуки. Шепот. Скрип стула, скрежет ножки по полу. Далекие голоса. Шум улицы. Он вздрогнул, почувствовав прикосновение – кто-то дотронулся до его лица. И он сразу, словно его «включили», ощутил себя. Скосил глаза и увидел Анжелику. – Ты… – Монах облизнул сухие губы. – Что случилось? – Олежка! – закричала Анжелика. – Ожил! Жорик, он живой! – Анжелка, ну ты прямо скажешь! Конечно, живой! С чего ему помирать? – Жорик склонился над Монахом, тот видел, как шевелятся его губы, звук слегка запаздывал. – Жорик? Ты чего… ребята, где я… мы? – Олежка, ты меня узнаешь? – Жорик взял руку Монаха. – Кто я? – Узнаю. Жорик… – Олежка, голова болит? – Анжелика потеснила мужа. – Голова? Нет… Почему? – Ты в больнице, Олежка. – Что случилось? – Ты ничего не помнишь? – Анжелика скривилась и заплакала. – Анжелка, хорош реветь, ему нужны положительные эмоции. Возможна частичная амнезия от удара, я читал. Главное, покой. – А… амнезия? – Слово далось Монаху с трудом. – Почему больница… из-за ноги? – Нет, когда он выстрелил, ты упал, ударился головой об стену и потерял сознание. – Выстрелил? В меня? Кто? – Йог! Он выстрелил в тебя, и ты упал. – Венката? – Он помнит! – обрадовалась Анжелика. – Жорик, он вспомнил! – Он самый. – Почему… он стрелял? – Он застал тебя в своем кабинете и выстрелил. Ты только не волнуйся, Олежка. Доктор сказал, тебе нельзя волноваться, у тебя сотрясение. – Я был в его кабинете? – Ну! Не помнишь? – Он… попал в меня? – Попал. Только не в голову, а в руку, левую, два раза. – Анжелика показала на своей левой руке, куда именно попал йог. – Хреновый стрелок, – заметил Жорик. – Повезло. Монах откашлялся – он не узнавал свой голос. – Что я там делал? – Мы не знаем! Непонятно, с какой радости ты туда поперся, да еще со сломанной ногой. Я хотел позвонить Леше, Анжелка говорит, не надо, вы вроде как поссорились. – Наверное, ты что-то искал, – сказала Анжелика. – Ты совсем ничего не помнишь? Днем послал меня с фоткой, потому что Леша отказался… – Леша? – Ну! Он сказал, что у Леонида… помнишь Леонида? Которого убили! Что у него была аллергия на глазах… – Подожди, Анжелка, со своей аллергией! – Жорик потеснил супругу. – Ему нужен покой, потом расскажешь. – Нет… нормально, – сказал Монах. – Я послал тебя с фоткой… куда? – Ну! Расспросить соседей, якобы я сестра! – Фотка… Дианы? – Да нет же! Ее брата, Дениса! На Космонавтов, шестнадцать… помнишь? – Почему Дениса? – Ты сказал, что аллергия все меняет, и теперь надо спросить про Дениса. – Я так сказал? – Ну! Не помнишь? – Не помню. Почему аллергия? Не знаешь? – Ты сказал что-то про новый угол зрения, точно не помню. – Ты сказала, Космонавтов, шестнадцать? – Ну да, там жила сестра Дианы… самоубийство, помнишь? – Помню. С балкона? – Ну! Четыре года назад. – Да… четыре года. Что ты узнала? – Соседи его узнали! Дениса! Они вспомнили. Двое. Аркадий Семенович из пятнадцатой и Елена Павловна из десятой. Он приходил примерно через полгода после самоубийства. Говорят, хорошая девушка была, приветливая, только всегда в черном и много серебряных украшений даже в ушах, черепа и скелеты, однажды купила ей хлеб, когда она болела… Елене Павловне, она уже старенькая… – Подожди, Анжелика. Чего он хотел? – Денис показал им фотку… Оба так и сказали, что помнят, был, показал фотку. Елена Павловна меня чаем напоила с печеньем, сама пекла, я взяла рецепт. – Чью фотку? – Да йога же! Твоего йога! С волосами и в бусах. Говорят, он все время к ней ходил, они ссорились, она его выгоняла! – Они сказали об этом полиции? – Не сказали. Аркадий Семенович был в больнице, а Елену Павловну не спрашивали. Эта Ия… вся в черном, с черепами… странная очень, они мало ее знали. Сказали, самоубийство… слух был, что несчастная любовь… они и поверили. Там шестой этаж. А потом пришел Денис и показал фотку. Через полгода почти. Один раз пришел, больше не приходил. Елена Павловна говорит, красивый парень, смуглый, вроде как с Кавказа. Она не поверила, что брат, Ия другая была. А он еще переспросил несколько раз – этот? И показал фотку. Она лично видела этого, с фотки, не один раз. Тот еще тип, никогда не здоровался, лицо злое, бежит мимо, чуть с ног не сбил однажды. Она говорит, поначалу оставался на ночь, а потом Ия уже не пускала, он позвонит-позвонит да уходит. Под домом ждал, когда придет, сидел на скамейке. – Анжелка, ты, давай, без фанатизма, – вмешался Жорик. – Ему отдыхать надо. Потом расскажешь, не горит. – Я в порядке, ребята. Спасибо, Анжелика, ты молодец. – Ты, если надо еще чего, только скажи. – Скажу. Он стрелял в меня? – Ну да, говорил, думал, грабитель. Его задержали, охранник услышал выстрелы и вызвал полицию. – Почему он меня не убил? – Хреновый стрелок потому что. Хоть и стрелял с трех метров. Охранник забрал пистолет и вызвал полицию и «Скорую». Ты был в отключке. «Скорая» сдала тебя в больницу, оттуда по твоему мобильнику позвонили мне. – Сколько я здесь? – Со вчерашнего вечера. – Он посмотрел на часы. – Тебя перевязали, говорят, подержат пару дней. Шестнадцать часов уже. Скажи спасибо, что не в СИЗО. Опер сказал, что придет тебя допросить, записал твои данные. – Хорошо. Ты говоришь, там был охранник? – Был. Его из квартиры выгнали, так он там втихаря ночует. Считай, повезло. Его задержали… – За что? – Не знаю, вроде превысил пределы защиты, в смысле сломал йогу руку. – Его охранник сломал ему руку? – Ну. Ты его знаешь? – Видел один раз, серьезный мужик. Венката спас его от психушки, а сейчас у них личные счеты. Теперь могут быть проблемы. – Поднимем волну, Леша статью напишет! Он тебе жизнь спас. Представляешь, если бы не он, йог стрелял бы до упора. С пятого раза точно попал бы. И главное, имел право, принял тебя за грабителя, испугался… аффект, амок… все такое. Любой адвокат отмажет, скажет, нарушил границы частной собственности. И главное, со сломанной ногой! – С ногой… да. Сильно он меня? – Я же говорю, повезло. Он тебе два раза зацепил руку, доктор сказал, царапины. Ты головой об стену долбанулся, когда падал, это серьезно. А так – ничего. Царапины. Болит? – Нет вроде. Жорик… – Что, Олежка? Я все сделаю. – Я хочу домой. – Монах закрыл глаза. – Доктор сказал, еще пару дней. – Я хочу домой. Ребята, пожалуйста… – Встать можешь? – спросила Анжелика. – Голова не кружится? – Анжелка, думай, чего говоришь. Ему лежать надо! – Вставай, Олежка. Жорик, помоги! – приказала Анжелика. – Лежать он и дома может. Монах уселся на кровати; закрыл глаза, пережидая головокружение. Сомневающийся Жорик придерживал друга за плечи; Анжелика достала из шкафчика Монахову куртку. Из кармана со стуком выпал зеленый баллончик. Анжелика подняла баллончик и сказала удивленно: – Это от комаров! Олежка, зачем тебе спрей от комаров? Сейчас комаров уже нету. Монах вытаращил глаза на Анжелику, на лице его рисовалось выражение крайней сосредоточенности, брови были нахмурены, рот приоткрыт. – Анжелка, кончай, видишь, ему плохо! – Подожди, Анжелика… Дай! – Монах протянул здоровую руку, и Анжелика положила ему на ладонь баллончик. – Черт! – Он попытался вскочить, и если бы не Жорик, рухнул бы на пол. – Мне нужно домой. – Ты бы прилег, Монах, – Жорик озабоченно покачал головой. – Куда тебе домой, ты едва на ногах держишься! Да и опер сказал, придет поговорить. – Жорик, хорош болтать! Помоги лучше! – прикрикнула Анжелика. – Пошли, Олежка! Кому надо, найдут. Он все равно далеко не убежит. Поддерживаемый с двух сторон, мучительно морщась, с трудом сохраняя равновесие, Монах медленно и осторожно… какое слово правильно опишет движение Монаха? Автор в затруднении. Сказать ли, что он запрыгал к выходу из палаты? Нет, нет и нет… какое там! Передвигался рывками? Зигзагами? Кренясь? Раскачиваясь? Представьте себе громадного Монаха с гипсовой ногой и торчащей левой рукой в шине, примотанной к шее. С костылем в здоровой руке. С растрепанными рыжими патлами и торчащей нечесаной бородой? С одной стороны его поддерживает Анжелика, статью напоминающая валькирию, а с другой тощий длинный Жорик, оба с выражением страшной сосредоточенности на лице. И вся эта неустойчивая конструкция продвигается к двери… Глава 27 Таинственная вязь событий… Все тайное станет явным, Все явное вскроет вены. Все станет простым и равным, Все станет обыкновенным. М. Карташев. Все тайное станет явным…Все когда-нибудь кончается. Закончилось и путешествие Монаха со товарищи из больницы домой. Со стоном облегчения он повалился на свой безразмерный диван… Тут необходимо заметить, что Монах со своей торчащей белой гипсовой ногой и торчащей рукой в лубке напоминал авангардную инсталляцию из музея современного искусства. Тем более рыжая борода и рыжие патлы. Жорик не удержался, достал телефон и приказал: – Анжелика, стань рядом! На память, для семейного альбома. Скажи «изюм». Монах, ты тоже. – Мальчики, кушать будем? – спросила Анжелика. – Я чего-то проголодалась. Картошку жареную хотите? – А пиво есть? – спросил Монах. – Есть! Жорик притащил из кухни стол и стулья, так как в кухне Монах в новом формате уже не помещался. Они уселись. Почти семья. Монах и Жорик, друзья детства, и Анжелика, верная подруга. – Я все-таки не понял, чего ты полез к этому йогу? – начал Жорик, который изнывал от любопытства. – Я не знал, что он там. Откуда он вообще взялся? – Мало ли откуда. А зачем ты вообще полез? – Зачем… ты же знаешь, чем мы в последнее время занимались. – В общих чертах, Анжелика что-то говорила. Какое-то убийство. – Помнишь, как на меня наехал какой-то идиот? Причем на зебре. – Все помнят. Ну и?.. – Меня спасла женщина по имени Марина. А потом пришла проведать и привела подружку Диану, у которой убили бойфренда. Они хотели, чтобы я нашел убийцу. Жертва оказалась брачным аферистом, кстати. Но не в этом суть. Стали мы с Лешей копать. Сестра этой девушки, Ия, погибла четыре года назад, упала с балкона. Следствие установило, что имело место самоубийство. Спустя три месяца машина сбила насмерть ее парня, актера Молодежного, ник Вагант. – Ник… как? – Вагант. В переводе с французского «певец» или «бард». Спустя еще три месяца убивают ее брата Дениса, крутого парня, автогонщика. Бьют ножом в живот. Убийцу не нашли. Диана остается вдвоем с больной матерью. Через два года мать умирает, и девушка оглядывается вокруг насчет познакомиться с хорошим парнем. Находит в сетях историка Никиту, ник Голиард, начинает встречаться. «Голиард» то же, что и «вагант», в смысле, синоним. Через месяц примерно его убивают – бьют ножом в живот. Убийцу не нашли. Пару месяцев назад Диана знакомится с парнем под ником Бард. Что такое «бард», ты уже знаешь. – Тот, который убит? – догадался Жорик. – Да. Леонид Краснов. Этому свернули шею. Его убийцу мы и начали искать по просьбе Дианы. Потянули за кончик, а оттуда полезла муть – четыре других убийства. – Ужас! – воскликнула Анжелика. – Эта твоя Диана приносит несчастье. Я тебе сразу сказала, держись от нее подальше. И была права. Тебя чуть не убили до смерти. – Подожди, Анжелка. Эти убийства, они что, связаны? – Черт его знает! Не верю я в такие случайности. Посуди сам. Трое парней с похожими никами мертвы. Добавь сестру и брата. Пять жертв. – Ты хочешь сказать, что она нарочно выбирала такие ники? Их вообще до хрена, а она выбрала именно эти? – Ваганта выбрала сестра, а Голиарда и Барда выбрала Диана. Видимо, по ассоциации с Вагантом. – А куда ты послал Анжелку с фоткой? – К соседям Ии, с фоткой Дениса. – А при чем Денис? – Я хотел, чтобы она спросила, не интересовался ли он мужчинами, которые приходили к Ие. Оказалось, интересовался. Был, расспрашивал, показал им фотку йога. По слухам, Ия и йог… его зовут Венката, то ли были любовниками, то ли не были. Соседи опознали его на фотке, сказали, что он часто бывал у нее, они ссорились, он сидел в засаде в кустах, поджидал ее. Ты же слышал. – Ты думаешь, йог мог ее… а мотив? – Не знаю. Мог, наверное. Мотив – ревность. Она бросила его и ушла из центра, он злился, не давал ей покоя, а мне сказал, что у них была любовь, и она рано или поздно вернулась бы к нему. Тут надо знать этого типа, Жорик. Анжелика его видела на сайте… – Не мужик! В бусах, с маникюром, с макияжем… бр-р-р! Красавчик. Не понимаю, как он может кому-то нравиться. – А между тем он очень популярен среди дам определенного возраста, они не скупятся… – Тоже брачный аферист? – Скорее, альфонс. – Так он убийца или нет? – Не знаю, Жорик. Гипотетически – вполне. Возможно, это произошло случайно, после чего он, заметая следы, сбросил ее с балкона. Но! Главное, мы узнали, что он ошивался вокруг ее дома, видел ее с новым парнем, актером Молодежного, Вагантом. Значит, была ревность, была обида. А ревность… сам знаешь. Человек способен на все. – Да уж. А убийство брата? – Я думаю, убийство Дениса связано с убийством Ваганта. Вагант был убит три месяца спустя после ее смерти. Денис воспитал девочек, заменил им отца; страшно переживал смерть сестры. Парень он был горячий, южных кровей, результат следствия его не удовлетворил – никто из тех, кто знал Ию, не верит, что она могла покончить с собой. Денис тоже не верил. Хотя один раз уже вытаскивал ее из петли. То ли правда, то ли нет. Уже не узнать. Не верил и стал искать сам. Узнал про артиста, почему-то решил, что тот виноват, и убил его – сбил машиной. Тут возникает вопрос: кто настучал ему про артиста? Мне о нем рассказал Венката, якобы он ее разочаровал, Ия очень переживала, они расстались… и так далее. А ее подружка сказала, что у нее с артистом были умеренно-дружеские отношения, что артист был бабник и никто не стал бы бросаться из-за него с балкона. И тут напрашивается мысль, о чем именно Венката накапал на мозги Денису после смерти Ии. Йог – тот еще интриган. И зачем? Вот скажи, Жорик, зачем он подталкивал Дениса к убийству Ваганта? Жорик задумался. Потом сказал: – Хрен его знает! Зачем? Мстил сопернику? – Нет. Он настучал Денису про артиста по одной-единственной причине – чтобы Денис, проводя свое собственное расследование, не вышел на него. Называется заметать следы. По сути, йог подсунул ему актера. Денис повелся и сбил того машиной насмерть. Но не успокоился. Видимо, что-то заподозрил. Пошел по соседям Ии с фоткой Венкаты и узнал, что не актер таскался к ней и скандалил, а йог. Что, по-твоему, он собирался после этого сделать? – Поговорить с йогом! – Правильно. Возможно, поговорил. И тут его находят убитым. Стало известно, что он путался с братками, укрывал угнанные машины, задолжал им, ему угрожали. Вердикт: разборки между своими. Все. Для следствия этого оказалось достаточным, особо не копали. – Подожди, а у йога было алиби на момент смерти девушки? – Было. Как раз в тот вечер, когда погибла Ия, он пригнал машину в мастерскую Дениса, сказал, что-то с двигателем. Пока тот разбирался, йог, по его словам, вздремнул у него в подсобке. Говорит, это было зафиксировано в протоколе. И Денис подтвердил. А как оно было на самом деле, и почему Денис заподозрил, что дело нечисто, и пошел по соседям сестры, мы можем только догадываться. Может, поговорил с подругой сестры или еще с кем-нибудь, тут возможны варианты. – И ты все это раскопал? Ты, Монах, гигант! Поэтому ты влез к нему в кабинет? Что ты хотел там найти? – Анжелика, еще пиво есть? В горле пересохло. – У меня есть покрепче, – сказал Жорик. – Как? – Давай! Жорик метнулся в прихожую, принес портфель. – Может, не надо? – сделала попытку Анжелика. – А мы по чуть-чуть. Ты бы, мать, принесла стопарики. – Он достал из портфеля бутылку водки, отвинтил шляпку. – Анжелка, ты скоро? Анжелика поставила на стол рюмки. – За тебя, Монах! За то, что этот гад хреновый стрелок! А то пили бы на твоих поминках. – Типун тебе на язык! – Анжелика хлопнула мужа по спине увесистой ладошкой. Они выпили. – Так что же ты там делал? Искал улики, что йог убил девушку? – Вряд ли такие улики существуют, Жорик. – Так хули ты туда влез? – Не знаю, – сказал Монах. – На всякий случай. Хотел проникнуться обстановкой. – На всякий случай? – не поверил Жорик. – Проникнуться обстановкой? Ты, рискуя жизнью, влез к йогу на всякий случай? С твоей ногой? Ты что, Монах, совсем? – Ну, не совсем, конечно, я же не идиот. Дело в том, что в ходе расследования убийства Барда-Леонида… Тут в дверь позвонили. Монах замолк на полуслове, они переглянулись. – Ждешь кого? – спросил Жорик после паузы. – Это Леша! – воскликнула Анжелика. – Жорик, открой! Но это был не Добродеев. В прихожей раздалось хлопанье двери, шаги, голоса. Жорик с обескураженным лицом вскочил в гостиную и запинаясь объявил: – Монах, к тебе… полиция. Анжелика ахнула: – Арестовать пришли? Уже! Жорик посторонился, и в комнату вошел майор Мельник. Лицо его было сурово. – Жорик, мой друг, подай стул майору, – сказал Монах. – Садись, майор. Ты как, сразу наручники наденешь или поговорим? Только имей в виду… – Не ерничай! – сказал гость, усаживаясь. – Ну и как это прикажешь понимать? Считай, срок ты себе заработал. Дергунов уже всех на уши поставил, он личность в городе популярная… – Дергунов? – Дергунов или Венката, хозяин йога-центра. Обвиняет тебя в покушении на его жизнь и грабеже. Недооценил я тебя, Олег, решил, что с ногой ты никуда не вляпаешься, а ты вляпался, несмотря на ногу. Не ожидал. Может, объяснишь, что произошло? Ну? – Он тяжело уставился на Монаха. – Жареную картошку будете? – вылезла Анжелика, которая давно усвоила главную жизненную мудрость: их надо кормить! И поить при случае. – С пивом? Или покрепче. Жорик только крякнул… Глава 28 Монах и майор Мельник. Поединок – Ну? – произнес майор Мельник, усевшись на принесенный услужливым Жориком табурет. Анжелика проворно поставила перед ним тарелку с картошкой, пододвинула рюмку. – Подкуп должностного лица, – сказал майор, – при исполнении. – Да какой же это подкуп! Это картошка, – справедливо заметила Анжелика. Жорик разлил: – За здоровье Монаха! Они выпили. Причем майор Мельник тоже выпил, хотя лицо его по-прежнему оставалось хмурым. Даже суровым. – Ну! – повторил он. – Ты, кажется, занимался убийством Леонида Краснова? А йог тебе зачем? – Йог мог быть замешанным в убийстве девушки… – Ии Рудник? – Откуда ты знаешь? – удивился Монах. – Добродеев просветил. Насчет вашей клиентки… Диана, кажется? Как она в тебя вцепилась, рассказал. Покажи! Монах похлопал по шине: – Не могу. Не так уж и вцепилась. Значит, Леша все тебе рассказал… – Ты тоже считаешь, что эта девушка, Диана Рудник, психопатка-убийца? – Он рассказал тебе, что она убила Голиарда… был у нее такой молодой человек, историк, и Барда-Леонида, потому что у сестры Ии был молодой человек с ником Вагант, так? И ночью в квартире никого не было, все в ее больной голове. А Ваганта сбил машиной Денис Рудник, это была месть за смерть сестры. А его самого бандюки спустя пару месяцев убили из-за долга. Куда как ясно. Так? – В общих чертах. Кроме того, она считает, что брат жив. Это, по-твоему, нормально? – Это ненормально, но объяснимо. Лешка тебе буровил про раздвоение личности, так? – Так. Он считает, что Диана ощущала себя Денисом и действовала, как брат. – Этот плагиатор якобы консультировался с одним известным психиатром, а также много читал про раздвоение личности, так что теперь сам как психиатр, даже лучше, а потому абсолютно уверен, что это обычное, сплошь и рядом встречаемое раздвоение, взять сериалы и криминальные романы, сейчас нормальных нет и вообще… – Готов выслушать твою версию, – перебил майор. – Изволь. Оставим раздвоение… э-э-э… за скобками. Пока. Тебе не кажется, что все эти убийства звенья одной кровавой цепочки, извини за пошлость? Как сказал один неглупый человек, когда мы пытаемся вытащить что-нибудь одно, оказывается, что оно связано со всем остальным. Так и в нашем деле. У тебя же опыт, майор! У тебя нюх. Конечно, я понимаю, никакой связи, если рассматривать каждый случай отдельно, да спустя рукава… извиняюсь за выражение. А если все-таки цепочка? – Можешь доказать? – Не моя задача, майор. Моя задача мыслить! – Монах постукал себя по лбу пальцем. – Задействовать серые клеточки и дать пинка воображению. А твоя задача – доказательная база. Хотя кое-что готов подкинуть. Я выразился ясно? Монаху хотелось болтать после пережитого и пары стопок водки, его распирал азарт и желание вставить фитиля майору и еще раз разложить все по полочкам, порассуждать со смаком, с отступлениями, с подколками и «пликолами», как говорит его крестник, маленький Олежка. Но майор Мельник принципиально против болтовни, сам не болтает и другим не дает. Весь мир для него поделен на белое и черное. Шуток он не принимает и сам никогда не шутит. – Я тебя слушаю, – сказал майор Мельник, чем сбил Монаха с мысли. Он помолчал; сказал после паузы, раздельно и твердо: – Ия. Рудник. Была. Убита. Точка. Это было не самоубийство, а самое настоящее убийство. Раз. Не буду вдаваться в детали. Ее молодой человек был сбит машиной Дениса спустя три месяца. Два. Еще через пару месяцев Денис стал ходить по соседям сестры и показывать фотку Венкаты. Три. Это я могу доказать, у нас есть два свидетеля. То есть он заподозрил йога в убийстве сестры. Видимо, узнал, что они были любовниками, что Ия его бросила, а он ее преследовал. И тут его как по заказу убивают. Кстати, не из-за долга, долга на тот момент уже не было, он вернул деньги буквально накануне убийства. Это я могу доказать, у меня есть свидетель. И тут интересны два вопроса: кто сказал ему, что виноват Вагант, и тем самым подтолкнул Дениса к убийству, и кто рассказал ему про Венкату, в результате чего он пошел по соседям показывать его фотку. Ответ на первый я знаю – убийца отводил от себя подозрение, так как боялся, что рано или поздно Денис его заподозрит. Денис был парнем горячим, южных кровей, за своих девчонок готов был в огонь и воду. – А ответ на второй? – Я бы на твоем месте поговорил с Леночкой Суходрев, подругой Ии, а также с Дмитрием Боеску, охранником йога-центра. Тем более у него с боссом личные счеты, как мне кажется. Я думаю, Денис побежал показывать фотку после разговора с кем-то из них. Боеску был оперативником, его контузило в перестрелке… – Он был охранником в банке, сопровождал инкассаторскую машину. Я видел материалы следствия и заключение медкомиссии, у него проблемы с головой. – Тем не менее я бы прислушался к тому, что он имеет сказать о привычках босса. Поговори с ним по-человечески, пообещай не возбуждать дела… в чем, собственно, его обвиняют? Он спас мне жизнь. – Нечего было вламываться в йога-центр, – заметил майор. – Йог требует наказать вас обоих. – А я требую наказать йога. За убийство Ии, Ваганта руками Дениса, Дениса, который догадался, кто убийца сестры, Голиарда и Барда – Леонида Краснова. – Йог всех поубивал… я правильно понял? А мотив? Насчет девушки-самоубийцы готов прислушаться, с твоими свидетелями поговорю, но остальное, извини, домыслы. Доказать можешь? Не можешь. Значит, пустопорожний треп. – Могу рассказать, как убили Леонида. – Давай. – Ему позвонили, он выглянул в глазок, увидел на слабо освещенной лестничной площадке женщину с шарфом на голове и светлыми волосами, принял ее за Диану и открыл. Тут же понял, что это не Диана, но было поздно. Мужчина направил струю из баллончика ему в лицо. Отсюда аллергия на глазах жертвы. Кстати, баллончик у меня, я взял его из письменного стола Венкаты. Спрей от комаров. Как версия… – Откуда ты знаешь про аллергию? – Леша сказал, а ему знакомый опер. Неважно. Леонид вскрикнул – это слышала соседка. Сопротивляться он не мог, и ему свернули шею, прямо в прихожей. После чего убийца устроил сцену любовного свидания, не забыл про бутылку и два бокала. Разбил фарфоровую лошадку из коллекции зверушек Дианы, бросил с размаху… – При чем тут лошадка? – Притом. Это был протест против их связи. Представляешь, ты вламываешься к счастливому сопернику и видишь подарок женщины, на которую у тебя виды… что ты сделаешь? Ты немедленно впадешь в ярость, не выдержишь и… – Откуда он знал, что фигурка от Дианы? – перебил майор. – Понял. Догадался. Бывал у нее в доме… он же от нее не вылазит! Он ей теперь вместо семьи. Там их целая коллекция, и почти все синего цвета. – Ты хочешь сказать, что это был йог? – Именно это я и хочу сказать. Не психопатка-убийца, как тебе нажужжал графоман, а йог. – А мотив? – Он три раза делал Диане предложение, и три раза она ему отказывала. Откуда такое рвение? – Может, она напоминала ему о сестре, которую он любил, – заметила Анжелика. – Влюбился без памяти… – Куда ж нам, девушкам, без любви. Нет, тут мотив весомее. Извечный как мир. Деньги. И Голиарда и Леонида убили из-за денег. – Деньги? А я думала, любовь! – Анжелика была разочарована. – Анжелка, какая любовь! – сказал Жорик. – Думай, чего несешь. Он же убийца! А у тебя одна любовь на уме. – У кого деньги? – спросил майор Мельник. – У Дианы. И Голиард, и Бард подошли к ней слишком близко, за что и поплатились – а если бы она вышла замуж? Только денег уже нет. Анжелика и Жорик переглядываются. – А где они? – спрашивает Анжелика. – Денис уплатил долг, продав драгоценности матери, о чем йог не знал. Как я уже упомянул, у меня есть свидетель, готовый это подтвердить… то есть если я его попрошу. Йог был духовным наставником Полины Карловны, в его кабинете на стене ее портрет с диадемой, в качестве приятного напоминания… если она настоящая, то стоит прилично. В смысле, стоила. Полина Карловна любила поговорить о любовниках и о том, что ей дарили золото и бриллианты. Да и квартира в центре тоже целое состояние. Между прочим, Полина Карловна не имела ни малейшего понятия о том, что украшений больше нет. После смерти сына она уже мало что соображала. – А ты говоришь, любовь, – сказал Жорик. – Деньги! – Так это йог шарится у Дианы в квартире? – догадалась Анжелика. – Он самый. Отсюда шарф. Диана говорит, что никому больше шарфов не дарила. – Что за шарф? – спросил майор Мельник. – Диана подарила Леониду шарф, именно этим шарфом связали ему руки. По странному совпадению, точно такой или очень похожий нашла за тумбочкой в прихожей квартирная хозяйка Леонида. Именно он был на голове убийцы. – И где же он сейчас? – У нас. То есть у меня. Я показал его Диане, думал, тот, что она подарила Леониду, но, оказалось, другой. Йог взял его без спроса, когда шарил в ее квартире в поисках золота. На память. Откуда у него ключ, объяснять не нужно? Доверенное лицо матери, друг семьи, несостоявшийся жених… да он всю квартиру мог вынести незамеченным! – Сокрытие улик – преступление, – заметил майор Мельник. – Надо было обыск нормально проводить и меньше слушать Лешку, – не удержался Монах. – Журналистская натура, блин! Главное, приклеить ярлык и первым прокукарекать. Майор посверлил Монаха взглядом исподлобья, подумал и спросил: – Где он, кстати? – Живой твой Добродеев, не выдумляй. – Он злится за Венкату, – вылезла Анжелика. – Он предал Олежку из-за йога, переживал, что теперь не возьмет интервью. – Возьмет в местах лишения свободы, – сказал Жорик. – Да он должен на одной ножке прыгать, такой офигенный материал! Если честно, не ожидал от Лешки такой подлянки. Если Монах сказал, что йог убийца, значит, убийца. Монах… у него такая голова! Еще в школе давил интеллектом, с ним никто не хотел связываться, а на олимпиадах вообще звезда! Ты же его знаешь, майор, даже не сомневайся. Аналитик! Давайте за Монаха! – Он разлил водку по стопкам. – Пусть пообещает, что никуда не полезет, – сказал майор. – Болит? – Терпимо, – Монах поморщился. – Не полезу, даже не надейся, майор, лови их теперь сам. За вас! Глава 29 Новая авантюра – Жорик, останься, поговорить надо! – Монах покосился на дверь. Анжелика в кухне мыла посуду. Майор Мельник отбыл, и друзья остались одни. Жорик взглянул вопросительно. – Можешь остаться на ночь? – Тебе плохо? – испугался Жорик. – Ну… так себе. – Останусь, если надо. – Мальчики, отбой! Жорик, собирайся! – Анжелика появилась на пороге. – Анжелка, тут такое дело… я, наверное, останусь, боюсь за него, – Жорик кивнул на Монаха. Тот лежал с закрытыми глазами, не то спал, не то в коме. – Не нравится он мне. Кроме того, а вдруг за ним заявятся? – Кто? – удивилась Анжелика. – Братки майора, знаешь, как это бывает? От греха подальше. Тут и раскладушка есть, я принес, помнишь? – Конечно, оставайся, – сказала, подумав, Анжелика. – Может, мне тоже остаться? – Не надо, Анжелка. Мелкие дома одни, еще пожар устроят. Мы уж тут сами как-нибудь. – В случае чего сразу вызывай «Скорую»! – сказала Анжелика. – Завтра утром я забегу проверить, как вы тут. И не пейте кофе! И вообще ничего. – Не будем. Захватишь перекусить. Жорик проводил Анжелику, запер дверь и вернулся к Монаху. – Ты спишь? – Спать не придется, Жорик, у нас куча дел, время не ждет. Монах чувствовал азарт, а также всякие мелкие толчки, флюиды и молоточки судьбы – предвестники удачи. Он попытался сесть – напоминал он при этом жука, упавшего на спину. Жорик поспешил на помощь. Усадил друга, подсунул подушку. – Какие дела, о чем ты, Монах! Тебе нужно отдыхать, доктор в больнице сказал… – Жорик, у меня образовалась нехилая идейка… ты со мной? – Ну… да, а что ты надумал? – Я все думаю… а ведь он что-то искал! Он же не дурак. – Кто? Йог? – Он. Понимаешь, у их матери были дорогие украшения, на фотках она в диадеме, если не фейк, то цена приличная. Кстати, эта фотка висит у него в кабинете. – Ну и что? Ты же сам сказал, что Денис все продал, чтобы отдать долг, а йог не знал. Вот и шарится без толку. – Сказал. А теперь думаю, что не мог он продать диадему, понимаешь? Это была любимая вещь матери, не верю! Он загнал всякую мелочовку, а диадему оставил. Сначала я думал, что шарится даром, а теперь думаю, а что, если не даром? Что, если диадема все еще в квартире? – Откуда ты знаешь, что не продал? – Чувствую. Девчонок нет, они сбежали… – Каких девчонок? – не понял Жорик. – Дианы и Марины. Они сбежали в Зареченск. – И что? – А то, что такой шанс выпадает один из тысячи. Мы найдем эту диадему и… – В смысле? – В самом прямом. Вени, види, вици. Придем, найдем и… найдем. – Монах, ты серьезно? – Жорик не верил собственным ушам. – Куда ты собрался идти? – К Диане. Пока ее нет дома. Без приглашения. – Даже не думай! Ты же нетранспортабельный! Мало тебе йога с пистолетом, ноги и руки, так ты хочешь, чтобы тебя и там прихватили? Нас, в смысле. – Не ожидал, – сказал горько Монах. – Где твой дух авантюризма? Посмотри на себя! Ты перестал лазить в окна, ты перестал делать красивые яркие глупости. Я не узнаю тебя, Жорик. Последний раз спрашиваю: ты со мной? Жорик только рукой махнул… …Монах, опираясь на костыль, прислонившись спиной к стене, наблюдал, как Жорик орудует отмычкой. – Готово! – Жорик, оглянувшись на пустую лестничную площадку, распахнул дверь. У него это получалось лучше, чем у Монаха. Монах перевалился через порог; за ним шмыгнул Жорик и осторожно закрыл за собой дверь. Негромко клацнул замок. – Включи свет! – приказал Монах. – Справа! Под потолком вспыхнул плафон. – Гостиная – первая дверь налево! Открой вторую створку, а то я не впишусь. Выключатель справа. Он тяжело опустился на диван. – Дом старый, тайник может быть в стене. Давай, Жорик! – Нужен миноискатель, – сказал Жорик. – А мы навскидку, я верю в удачу. Жорик принялся простукивать стены. – Теперь пол! – скомандовал Монах. Жорик опустился на колени. Он проверил керамические вазы, цветы на окнах, массивные напольные часы в углу. Он открыл их механическое нутро, обнажив большие и маленькие зубчатые колесики, детали и детальки сложного старинного механизма. Ни-че-го. – Ну что ж, отрицательный результат тоже результат, – сказал Монах. – Теперь проверим сервант. Ему лет сто, вполне возможны потайные лакуны. Потайных лакун в серванте не оказалось. – Ладно, давай ящики, – сказал разочарованный Монах. – Что там? Жорик стал выдвигать один за другим ящики, комментируя: – Мельхиор, вилки-ложки-ножи, салфетки, льняные, между прочим, ножницы, косметичка, коробка с нитками, бусы, ключи, батарейки, штопор, деньги – немного, шкатулка… Украшения! – Покажи! – встрепенулся Монах. Жорик положил на диван около Монаха деревянную шкатулку. Тот раскрыл шкатулку, вытащил нитку жемчуга, рассмотрел; затем рассмотрел брошку в виде бабочки и подвеску с Клеопатрой. – Фуфло! Это не то, это бижу. – Дальше что? – спросил Жорик. – Посмотри в кофейниках и сахарницах. Вряд ли, конечно… Кофейники были пусты, в одной из сахарниц лежал окаменевший сахар. – Теперь в тумбе! – последовала новая команда. В тумбе лежали старые журналы и книги. Похоже, сюда давно никто не заглядывал. Жорик засунул вглубь руку и вытащил плоский сверток в черном полиэтилене. – Есть! Увы. Это был всего-навсего толстый конверт с большими черно-белыми фотографиями. Видимо, с похорон Полины Карловны. Заплаканная Диана с застывшим лицом; Венката, обнимающий ее за плечи; незнакомые Монаху люди – без особой скорби на лицах, необычно одетые – шляпы, вуали, шубы до пят. Часть черного обелиска с золотыми буквами: …нис Руд… Видимо, Денис Рудник. Марина отсутствует, чем объясняется ее неведение – она не видела его памятника и не знала о его смерти. Цветы, живые и искусственные, венки, черные с золотом ленты. В центре – горка чего-то, каких-то мелких вещей, явно чужеродных здесь… Монах с удивлением присмотрелся. Маленькая кукла с черными волосами в пышном платье с блестками, большой бант, колокольчик светлого металла – медный или латунь. Отчетливо видна перчатка с металлической пряжкой и камешками… одна? Крошечная елочка с крошечными блестящими игрушками – видны шарики, серебряный дождик. Фигурка непонятного зверька, фарфоровая, видимо. Еще какие-то неразличимые мелкие предметы. Прощальные подарки Дианы? Монах напряг воображение, чтобы представить все это в цвете… хотя в черно-белом варианте тоже впечатляет – вид фантастический и нереальный, с отголоском языческого ритуала. Странная все-таки девушка. Летящий снег – цветы, венки, шляпы припорошены белой крупой, – делает картину еще более нереальной и какой-то потусторонней… Оба вздрогнули, когда часы на площади стали отбивать время. – Четыре! Монах, пора сматываться, – сказал Жорик. – Ничего здесь нет. Надо бы потрусить другие комнаты, но… сам понимаешь. Так что подъем. – Подожди, я хочу посмотреть в спальне Дианы. В спальне Дианы не было ничего интересного. Громадное королевское ложе под синим шелковым покрывалом; торшер с абажуром, тоже синим. Гардины – синие, в мелкие желтые лилии. Желто-синяя циновка на полу у кровати. Монах выдвинул ящик прикроватного столика. Пачка салфеток, носовые платки, прозрачная коробочка с розовыми пилюлями, глазные капли, заколка для волос… Напоследок Монах сунулся в кухню, пошарил в ящиках буфета, раскрыл металлические коробочки с травяными чаями, понюхал. Задумался… – Монах, хорош мечтать! Делаем ноги! – Жорик потянул друга за руку. – Пятый час! Все. Финита, Монах. Хоть ты и волхв, а лажанулся конкретно. …Жорик втащил Монаха в лифт; потом вытащил из лифта. Поддерживая, впихнул в прихожую, почти на руках доставил и гостиную и опустил на диван. Монах упал со стоном облегчения. Жорик устроил сломанную ногу друга на подушке, подсунул еще одну подушку под раненую руку и третью под голову; пригладил растрепанную гриву. Уселся рядом. За окном меж тем уже разливалось прекрасное ранее утро, обещая новый прекрасный день. Через открытую дверь балкона лился прохладный сладкий воздух. – Кофе будешь? – спросил Жорик, отдышавшись. Несмотря на страшную усталость, он испытывал эйфорию оттого, что их дурацкая эскапада благополучно завершилась, что их не поймали, что им удалось смыться незамеченными. Что называется, свалили вовремя. Ему страшно хотелось обсудить вылазку в деталях, вспомнить другие интересные случаи из общей биографии, начиная с детства, а также принять рюмашку для релаксации. Монах, наоборот, был недоволен, разочарован, и болтать ему не хотелось. – Давай, – сказал он скупо, не открывая глаз. – И водки. Когда Жорик, спустя полчаса, появился в гостиной с подносом, и по квартире поплыл божественный запах кофе, Монах уже крепко спал. На груди его веером расположились черно-белые фотографии, поверх – большая лупа в медной оправе. Еще две фотки лежали на полу… Жорик крякнул. Подумал и поставил поднос на тумбочку. Подтянул стул; плеснул в кофе изрядно из бутылки и сыпанул сахару. Собрал фотографии и, поглядывая на Монаха, стал пить кофе. Отхлебывал и рассматривал. Черно-белая резкая графика, черные памятники, черные столбы кипарисов, мрачный серый день, хмурые лица. Отлично передан пасмурный и беспросветный настрой. Понятно, почему Диана засунула фотки подальше с глаз долой, это же невозможно без слез! Едва стоит на ногах, несчастная, вся в черном, с опущенными глазами; а йог, этот… как его… Венката, наоборот, смотрит орлом: брови нахмурены, губы сжаты, рука по-хозяйски лежит на плечах Дианы. …Анжелка сказала, глазки накрашены и маникюр. Не мужик! А туда же. И серьга! Жорик присмотрелся. Точно, серьга. Друг и духовный наставник… тьфу! Жорик сплюнул. Венката ему не нравился. Жорик был далек от всякой чертовщины, не верил в ясновидение – наукой не доказано, значит, нету, но допускал, что Монах обладает неким даром… что-то все-таки есть, ладно, пускай, мы еще не все знаем. Но то Олег Монахов, Монах, а то какой-то фальшивый йог! Две большие разницы. Самозванец, блин! Серийный убийца! А с другой стороны, у Монаха ума палата, айкью зашкаливает. Интеллект и интуиция – то же ясновидение, к бабке не ходи. В это Жорик готов был поверить. Интеллект и интуиция! И наука не возражает. Хотя с Монахом никогда не знаешь… Он посмотрел на спящего Монаха – разбудить разве, пусть расслабится? Долил в кофе водки. Эх, хорошо! Монах всхрапнул, и Жорик с сожалением от своей идеи отказался – устал, бедняга, пусть оклемается, – и снова потянулся за бутылкой… Когда спустя еще час прибежала Анжелика с сумками, оба спали младенческим сном, правда, сильно храпели. – Жорик! – Анжелика потрясла плечо мужа; Жорик прикрылся локтем. – Как он? – Анжелка! – Жорик уставился на жену, помял лицо в ладонях. – Ночка та еще была! – вырвалось у него. – Что случилось? – А… это… – опомнился Жорик. – Всю ночь снилась какая-то хрень! – Мне тоже, – пожаловалась Анжелика. – Вся на нервах. Буди Олежку, будем завтракать. Глава 30 Покаяние С ноги Монаха сняли гипс! Ура! Сняли! Гипс! С этой чертовой ноги! Монах смотрел на свою бледную слегка облезшую ногу – местами кожа на ней шелушилась, видимо, от недостатка свежего воздуха, и она казалась ему маленькой и жалкой. Причем сильно чесалась. – Щадящий режим, костыли, не бегать и не прыгать, – сказал врач. – Желательна диета и продукты, содержащие кальций. Молоко, сыр, овощи. Свежий воздух и положительные эмоции. Берегите себя! Жорик привез Монаха домой и улетел, пообещав заглянуть вечерком, отметить событие. Монах, осторожно ступая на освобожденную ногу, походил по квартире, прислушиваясь к ощущениям. Ему пришло в голову, что нога у него теперь новая, почти чужая, неизвестно, как поведет себя, а потому надо бы с ней поосторожнее. Он сварил кофе; посидел с чашкой на балконе; «полистал» Интернет. Набрал майора Мельника, но тот был недоступен – не иначе, в засаде. Попытался «достать» Марину, но и она была недоступна. Шифруется, как говорит Жорик. Надо бы сообщить им, что все, отбой, можно возвращаться. Смотаться разве в Зареченск? Освободить девчонок? А то ведь мучаются… Марина, однако, боец! Горой за подругу. Не то что некоторые. Монаху вдруг пришло в голову, что у них там что-то стряслось… иначе она бы позвонила. Между ними наметилась некая связь и взаимопонимание на уровне взглядов, улыбок, тона, жестов… Ему казалось, они понимают друг друга! Она позвонила, чтобы отказаться от его услуг, но ведь они все равно остаются друзьями, разве нет? Почему же она прячется? Увы, вывод можно сделать лишь один: она ему не доверяет! Она боится за подругу и не доверяет ему, Монаху. Или… Или что-то у них стряслось. Как ни гнал он мысль о несчастье, она никак не уходила. Тем более сломанная нога не вмешивалась в мыслительный процесс и не отвлекала. Правда, побаливала раненая рука, но это уже сущий пустяк. Слава богу, йог никудышный стрелок. Словом, куда ни кинь, везде удача – отделался он, Монах, малой кровью. Как пес на распечатке из Интернета, которую подарил Жорик: без уха, без хвоста, хромой, с диабетом, по кличке Счастливчик. И дело об убийстве Леонида-Барда вроде закончено. Он, Монах, как мавр, отстрелялся, сделал все, что мог. Накопал, нарыл, повытаскивал скелеты из шкафов, пролил свет на «висяки» и «глухари», нашел свидетелей… Короче, наделал шороху. И передал эстафету майору, теперь пусть майор подсуетится и сорвет финишную ленточку. Между прочим, мог бы позвонить, спросить, как ты, Монах, не надо ли чего. Спасибо сказать наконец. Как же, как же! Как сливать инфу с дальним прицелом, так в первых рядах: ну-ка, Монах, пошевели извилинами, ты же у нас экстрасенс и ясновидящий, ну-ка, копни глубже, вытряхни мусор из неметеных углов, включи прожектор, стань на голову и смени ракурс обзора. Вроде с юмором, с приколами насчет ноги, а на самом деле с целью! Прекрасно зная потенциал и понимая, что в случае чего он, Монах, запросто их переплюнет и заткнет за пояс. Потому что аналитик и мыслитель с воображением. А как спасибо сказать – извини, подвинься. Монах еще некоторое время раздумывал о неблагодарности майора, потом переключился на ренегата Добродеева. Лешка, похоже, навсегда потерян. Вот так, веришь человеку, как самому себе, делишь с ним последнюю корку хлеба и планы на будущее, готов бежать спасать, подставить плечо и отдать любимую рубаху, а он в критический момент делает выбор не в твою пользу. Другими словами, ставит не на ту лошадь. Кидает подлянку, как говорит Жорик. Как прикажете после этого верить людям? Настроение Монаха достигло точки замерзания. Можно было бы сбегать к Митричу, похвастаться, что освободился, но… как-то не хотелось одному, не хватало чего-то. Можно было бы позвать с собой Жорика… Не то. «Тутси» – явочная точка для членов Детективного клуба толстых и красивых любителей пива, а Жорик из себя тощий и детективных наклонностей никаких. Лео, правда, тоже не блещет, но зато идей полно, так и бурлит, кроме того, в курсе городских сплетен и криминальных хроник. И авантюрист, всегда готов поддержать любую Монахову нехилую мыслишку, хоть и не сразу. Покричит: ни за что, ты, Христофорыч, с ума сошел, а потом, глядишь, и согласится. Христофорыч… Его, Монаха, никто не называет Христофорычем, один Лешка. Эх, Лешка! От огорчения он задремал на своем необъятном диване; выхватил его из дремы хор из «Аиды», знакомый до боли позывной. Добродеев! Рука повисла над телефоном… взять? Или… что? – Да, – произнес он сухо. – Я тебя слушаю. – Христофорыч, это я… – Я тебя слушаю, – повторил Монах. Шорох эфира, молчание, потом голос Добродеева: – Ладно, согласен, я подонок и скотина! Ты вправе думать обо мне что угодно. Но я верил ему! Твои методы казались мне… я думал, ты перегнул палку… в смысле, из-за ноги, короче, стресс, бытовая ломка… Ты пошел к нему и ничего мне не сказал! Без меня! По-твоему, это говорит о доверии? Мне в голову не приходило, что он… одним словом, теперь чувствую себя глупо, согласен. Когда я узнал, что он в тебя стрелял, я… не поверишь, слонялся под больницей, боялся зайти, видел, как Жорик увез тебя домой. Прости, Христофорыч. Пойми и прости. Монах молчал. – Я виделся с майором, он мне все рассказал. Венката задержан… Можно, я приду? Я здесь, около дома. Откроешь? Монах хотел поломаться, но решил, что это будет мелко, и вместо этого сказал: – Приходи. – Бегу! – обрадовался Добродеев. …Они сидели за столом в кухне, как в добрые старые времена. Монах был по-судейски суров и немногословен, Добродеев, напротив, говорлив и суетлив; он принес фирмовые Митрича и пиво и теперь доставал из буфета тарелки и стаканы. – От Митрича привет! Приглашал, говорит, отметить надо твою ногу и арест убийцы. Ты как, Христофорыч? Я чуть с копыт не слетел, думал, чес, а он на самом деле убийца! Он же мог тебя завалить! Я вообще не понимаю, зачем ты туда полез? – Добродеев почти пришел в себя и хотел знать подробности. – Откуда ты узнал, что он стрелял в меня? – перебил его Монах. – Да он сам позвонил и сказал! Требовал, чтобы я дал материал про покушение на его жизнь, представляешь? Я ушам не поверил! Думал, шутка такая идиотская, даже рассмеялся, а он говорит, правда, что его чуть не убили. В смысле, ты чуть не убил и твой дружбан охранник. Я побежал к нему и… узнал. У него сломана рука, он сказал, что ты был в сговоре с охранником центра, которого он пригрел на своей груди, что вы хотели ограбить его и убить. Он случайно вошел в кабинет и застал тебя, стал стрелять, а охранник набросился и сломал ему руку. Я не понимаю… – Что он делал там ночью? – перебил Монах. – Это его кабинет, Христофорыч, он мог делать там что угодно. А вот что ты там делал, вопрос. – Вопрос… Твой дружок-проходимец собирался меня убить, так как понял, что я знаю про убийства. А я влез как глупая мышь в мышеловку. Интересно, как он узнал, что я там? Случайность? Вернулся за документами и застал? А пистолет всегда таскает с собой? Лицензия, кстати, есть? – Твое счастье, что он плохо стреляет. Охранник показал, что он сидел в соседнем кабинете, причем свет был выключен. Он не ушел, а сидел и ждал тебя. С пистолетом. Радовался небось. – Он что, ясновидящий? – Куда ему! Он увидел тебя в окно. Они оба тебя видели. Охранник подумал, что у вас встреча, а потом что-то заподозрил. Он там ночует тайком, его прогнали из квартиры. Услышал выстрелы, вскочил в кабинет и скрутил шефа… сломал ему руку. – Добродеев помолчал, потом сказал: – Не ожидал от тебя такой прыти, честное слово! Винил себя – если бы не хлопнул дверью и не ушел, сумел бы тебя отговорить. – Если бы ты не хлопнул дверью, то стоял бы на стреме и никакой перестрелки не было бы. Я бы успел выскользнуть из кабинета… Добродеев позволил себе ухмыльнуться. – Ладно, проехали, – сказал Монах. – В чем его обвиняют? – Его подозревают в убийствах Дениса Рудника, парня Ии, Влада Курко, и двух парней Дианы, Никиты Косача и Леонида Краснова. Его охранник активно сдает шефа. Денис и Никита были убиты, похоже, одним орудием, ножом, убийца использовал один и тот же прием – удар в живот снизу с близкого расстояния. Предположительно, орудие убийства было найдено в его квартире во время обыска. Йог был так уверен, что его ни в чем не заподозрят, что спокойно держал нож дома. Как был убит Леонид, ты сам знаешь. – А убийство Ии Рудник? – Под вопросом. Охранник показал, что на другой день после гибели девушки у йога была перевязана рука. Майор думает, что, возможно, она защищалась и ранила его… на руке остался шрам. Он врет, что бытовая травма. Они нашли у него компьютер девушки, какие-то вещи – серебряные украшения, заколки для волос, футболку, косметику – их опознала Леночка Суходрев. Правда, это косвенные улики, майор говорит, доказать убийство будет сложно. Йог утверждает, что вещи Ия оставила, когда бывала у него в доме, что они были близки духовно, и компьютер тоже… дальше всякая лабуда про духовное родство, неземную любовь, связь с космосом. По-моему, косит под психа. – Он и есть псих. Социопат. Патологический лжец и бесчувственный убийца. С легкостью врет и с легкостью убивает. Как он объясняет убийство Дениса? – Говорит, из-за смерти сестры парень совсем слетел с катушек, стал обвинять его, набросился с кулаками… он защищался. – Брехня! Денис понял, что с подачи Венкаты сбил машиной невинного человека – Влада Курко-Ваганта, – и обвинил йога. Он был парень крутой, и тот испугался. Надеюсь, майор это понимает. А Никиту-Голиарда и Леонида-Барда зачем? – Не хотел, чтобы Диана с ними встречалась, якобы мать поручила ему охранять дочку, они и сейчас на связи, мать просила спасти ее. Они, мол, были неподходящей парой… – Опять брехня! Деньги, Лео! Презренный металл. – Какие деньги? У Дианы есть деньги? – Квартира в центре и драгоценности матери. Одна диадема стоит целого состояния. Он был ее гуру, не вылезал от них, вынюхивал. Три раза делал Диане предложение… думаешь, спроста? Она славная девушка, допускаю, но три раза? Перебор. Ни я, ни ты, ни даже Жорик… никто не стал бы в наше время делать предложение три раза. И ночные обыски тоже в масть. Кроме того, сестра Ия, которая его бросила. Возможно, приставания к Диане это попытка взять реванш, настоять на своем… йог не привык, чтобы ему отказывали… как-то так. Потому и разбил подарок Дианы, фарфоровую фигурку. Отшвырнул в бешенстве… …Они молча пили пиво. Монах с удовольствием наворачивал бутерброды с колбасой и маринованным огурчиком – только сейчас он почувствовал, что голоден как волк. К черту депрессию, предатель Лео приполз на коленях с приветом от Митрича, посыпал голову пеплом, в глаза не смотрит, жизнь однозначно налаживается. И пиво класс! Он ел и с удовольствием поглядывал на смущенного Добродеева. Тот не выдержал: – Христофорыч, сколько можно? Всю жизнь теперь будешь попрекать? Допускаю, я был не прав… – Не прав?! – Монах перестал жевать. – Это называется «был не прав»? Ты бросил меня под танки, твое счастье, что йог хреновый стрелок! Иначе я бы никогда тебе не простил. Некому было бы прощать. Я лежал бы в гробу, а ты с венком, живой и здоровый. Мы в одной связке, как альпинисты, один за всех, все за одного, а ты меня кинул. Жорик собирается набить тебе морду, так что постарайся не попадаться ему на глаза. Добродеев понурившись молчал. – Надо сообщить девчонкам про Венкату, – сказал Монах. – Марина волнуется. – Ты им не звонил? – Звонил. Телефон выключен. – Можно заехать… – Они в Зареченске. Прячутся. Марина отказалась от моих услуг. – Почему? – изумился Добродеев. – Ты сумел убедить ее, что Диана убийца. – Я?! Это была наша версия! – А кто напел майору про девушку с раздвоением личности? Побежал и доложился. Это версия детективного клуба, наш копирайт, мы же это обсуждали, забыл? Решили, что майору пока ни слова. А ты… Может, и статью уже соорудил? – Так получилось, случайно встретились… – Случайно? – Я позвонил ему по другому вопросу, он спросил про тебя, ну я и… но сказал, что это всего-навсего версия! – А если бы йог меня шлепнул насмерть, кого объявили бы серийным убийцей с твоей подачи? Диану? Она и так доходяга, мало что соображает, а как начались бы допросы, консилиумы психиатров? Даже если бы отпустили, то жизнь попортили бы изрядно. А ты бы еще и статейку тиснул. Не ожидал, Лео. Одно дело про барабашек клепать, а другое про живого человека. Газетчик… – Монах запнулся, удерживаясь от крепкого словца. – Согласен, я был не прав. Но если помнишь, все началось с твоего визита к йогу, о котором ты не почесался сказать. Ты обвинил его в убийстве Ии… – Я не обвинил, я спросил. А тебе не сказал, потому что ты был бы против – как же, вы же друзья… в отличие от нас с тобой. Кроме того, интервью под угрозой. А мы с тобой всего-навсего члены какого-то клуба, случайные попутчики, сегодня вместе, завтра разбежались. А ведь я оказался прав насчет йога! А ты нет. Кроме того, ты совал палки в колеса. – Сколько можно? – вскричал Добродеев. – Да, ты был прав, а я был не прав. У тебя нюх, ты волхв, ты ясновидящий… что теперь? – Что теперь… Теперь работа для твоего криминалиста. Сделаешь? – Какая работа? – Что это? – Травяной сбор из квартиры Дианы, причем не наш, возможно, из Индии. Что-то до боли знакомое, а вспомнить не могу. – Ты думаешь? – поразился Добродеев. – Ты думаешь, он ее травит? – Не до смерти, а так, чтобы слегка придушить и смутить сознание, а также отпугнуть возможных поклонников. А он, весь в белом, единственный друг и наставник. Счастье, что есть Марина. Диана, конечно, со странностями, но провалы в памяти, страхи, страшная неуверенность в себе, шараханье от людей… черт его знает! Даже то, что она считает, что Денис жив… как-то слишком. Похоже на действие каких-то психотропов, Восток в этих делах большой спец. На всякий случай. Как? – Сделаю. – И еще. Твоя машина на ходу? Надо бы смотаться в Зареченск к девчонкам, пусть возвращаются. – Он помолчал немного; потом сказал: – Кстати, можешь дать материал, что-нибудь вроде: «Моя дружба с серийным убийцей», или: «Мой друг серийный убийца», или еще что-нибудь в том же духе. Твои фанаты схарчат с перьями и костями. Добродеев пожал плечами, подумал и спросил: – А где же диадема? Если она существует. Монах не ответил… Глава 31 Радость встречи …Девушек не было дома. Они стучали в дверь и окна, но им никто не открыл. – Может, уехали, – предположил Добродеев. – Не уехали, – возразил Монах. – Вон чашка на перилах. Подождем. Они уселись на веранде и принялись ждать. День был мягкий, безветренный; остро чувствовалась недалекая уже осень. Монах задремал, подставив лицо солнцу. Тишина стояла такая, что было слышно, как слетают и стукаются в стол пожелтевшие листья клена. Сначала они услышали голоса. Звук хлопнувшей калитки, шаги по дорожке… Девушки встали как вкопанные, уставившись на непрошеных гостей. Добродеев и Монах поднялись. Диана, бледная, осунувшаяся, выглядела больной. Марина опомнилась первой и закричала: – Мальчики! Вы как здесь оказались? Олег, что у вас с рукой? Диана смотрела неуверенно, похоже, испугалась. – Проезжали мимо, дай, думаем, заедем навестить наших добрых знакомых, – благодушно пробасил Монах. – Дозвониться не получается, что-то со связью. Как жизнь, девушки? – Хорошо, – сказала Марина, но было видно, что ей не по себе, и она не знает, что сказать. – А вы… что у вас с рукой? На вас снова наехали? – Так, мелочи. Боюсь, мы привезли печальную новость. Наш общий друг Венката задержан по подозрению в нескольких убийствах. – Венката? – Диана сделала шаг к веранде, во все глаза уставясь на Монаха. – Как это… Венката? – Она оглянулась на Марину, словно искала поддержку. – Это правда? – Марина переводила взгляд с Монаха на Добродеева. – Леша! Олег! Мальчики! – Правда! Он чуть не убил Христофорыча, – сказал Добродеев. – Ранил в руку, несколько раз стрелял. Мы все-таки вывели его на чистую воду… йога! Христофорыч задержал его с риском для жизни. Теперь дает признательные показания. – Господи, какой ужас! – ахнула Марина. – Венката убийца? Кого же он убил? Леонида? Они были знакомы? – Трудно сказать, – осторожно произнес Монах, покосившись на Диану. – Возможно, мы многого еще не знаем. Его подозревают также в убийстве Дениса… и других. – Венката убил Дениса? – потрясенная Марина ухватилась за перила веранды. – Но почему? – Похоже, йог спровоцировал его на убийство парня Ии, Ваганта… пока неясно. – Монах старался не смотреть на Диану, чувствуя ее напряженный взгляд. – Лично мне кажется, у него были проблемы с головой. Я видел его всего три раза, но кое-что понял. Он считал себя сверхчеловеком, которому все можно, был мстительным, не прощал обид. Пока рано говорить что-то определенное, идет следствие… – Ему не хотелось выкладывать все, он не хотел пугать Диану. – А Ия… сама? Монах и Добродеев переглянулись. – Версия убийства проверяется. – Венката? – ахнула Марина. – Вот гад! Она его бросила, ушла из центра, и он ее… отомстил! Диночка, какое счастье, что ты не вышла за него! Ужас! Друг дома, доверенное лицо… Вот и верь после этого людям. Это же уму непостижимо! И вас чуть не убил! – Он мог вас убить? Из-за меня? – Диана еще больше побледнела. – Ну что вы, Дианочка! Скорее, из-за моей привычки совать нос куда не след. Кроме того, я ему не нравился. Ерунда, до свадьбы заживет. Жизнь продолжается. Поднимайтесь на веранду, девушки. Мы тут привезли продукты, чего-то я проголодался. Детективные упражнения очень способствуют, так сказать. Так что прошу к столу. Отметим мою ногу, руку и… все остальное. Раз уж я остался жив. – Ой, мальчики, как я рада! – Марина словно опомнилась; бросилась к Монаху, обняла, шепнула возбужденно: – Олег, я вас люблю! Вы чудо! – Повернулась к Добродееву, воскликнула: – Я знала, что вы найдете убийцу! Леша, спасибо вам! Диана, чего стоишь, неси тарелки! У меня есть домашнее вино, малина и слива, бабушкин рецепт. Сейчас накатим и… А мы тут сидим в глуши, ничего не знаем… Господи, вы даже не представляете себе… а ведь я чувствовала, даже по фотографии видно, что злодей! Это… это счастье! – Она вдруг замолчала, закрыла лицо руками и расплакалась. Диана ткнулась лицом в плечо Монаху и тоже заплакала… …Обед плавно перетек в ужин. Смеркалось уже; из сада потянуло сыростью, и в небе появилась первая дрожащая звезда. А они все сидели, не могли наговориться и пили домашнее вино. Диана была непривычно оживлена, на щеках появился румянец. Марина тоже раскраснелась от вина, громко смеялась, требовала все новых подробностей. Добродеев болтал без умолку, размахивал руками и безбожно хвастался. Монах, напротив, был молчалив. Болела рука, разнылась нога – не иначе, на перемену погоды; вино ему не нравилось – слишком сладкое, а пива они забыли купить. Кроме того, он испытывал странное неудовлетворение и печаль оттого, что дело об убийствах закончено, увлекательное, занимавшее серые клеточки дело; также закончен поединок с великим гуру – разгадана загадка и одержана победа. В каждой победе, считал Монах, таится привкус горечи, потому что самое интересное – процесс и движение, а почивать на лаврах… не того-с. Неинтересно. Он чувствовал, как накатывает скука, усталость и разочарование. Добродеев хоть статью сочинит, а он, Монах, даже сбежать в Непал не сможет с этой чертовой рукой! И с ногой. Была нога как нога, теперь нога-барометр. И главное, ничего путного на горизонте! Никаких тайн, никаких загадок… ничего! – В квартире Леонида нашли вино, «Оттонель», – вдруг сказал он. – И у вас я видел… – Фраза повисла в воздухе. – Леонид подарил, – сказала Диана. – Он привез из Словакии несколько бутылок. – Какая ночь! – поспешно воскликнул Добродеев. – Я забыл, когда сидел вот так на веранде, в хорошей компании… Ему никто не ответил. Монах подумал, что последняя точка в деле об убийстве Леонида поставлена – убийца нашел бутылку в квартире, а не принес с собой. Добродеев рассказал очередной анекдот. Никто не засмеялся. Марина заметила сумрачный вид Монаха и спросила озабоченно: – Олег, устали? Хотите прилечь? Я постелю вам в гостиной… – Я хочу домой, – вдруг сказала Диана. – Можно? – Конечно! Завтра же рванем. – Диана, я хочу спросить… – Монах взял руку девушки; она взглянула настороженно. – Я видел фотографии с похорон вашей мамы… Марина взглянула удивленно, но промолчала. – Среди венков я видел разные предметы, куклу, перчатку… это вещи мамы? – Да. Ее любимые. Кукла всегда стояла на тумбочке около кровати, а рядом футляр с любимым украшением – диадемой. Мамочка говорила, что они похожи. Перчатки она купила в Риме, елочку наряжала на Новый год. А колокольчик… она звонила, звала меня… И жираф. – Жираф? Какой жираф? – удивилась Марина. – Фарфоровая фигурка, мамочка говорила, что у него тоже длинная шея… как у нее. Шутила… – А любимое ее украшение, диадему, вы тоже положили туда? – Диадему я положила с мамочкой, она играла в ней Элизу Дулиттл, это ее любимая роль. Марина и Монах переглянулись. Марина беззвучно ахнула и закрыла рот рукой. – Но это очень ценная вещь, – заметил после паузы Добродеев. – Ценная? Ну что вы! Это стразы… всего-на– всего. – Диночка, ты уверена? – спросила Марина. – Конечно! У Дениса были неприятности, нужны были деньги, и он попросил ее у мамочки, хотел продать. А она сказала, что это бижу. И отдала все, что было – кольца, браслеты. Диадема всегда лежала на тумбочке рядом с куклой. Я положила диадему с ней, а куклу и остальное на венки… Наступила тишина. Ни Монах, ни Добродеев не знали, что сказать. У Монаха мелькнула мысль – хорошо, что йогу не пришло в голову искать диадему в гробу, с него бы сталось… …Тайна диадемы ушла вместе с Полиной Карловной. То ли настоящая, то ли действительно бижу. То ли правду сказала, то ли солгала, так как не хотела расстаться с любимой вещью. Анжелика, узнав про диадему, заявила убежденно: «Она забрала ее с собой! Подарок от любимого человека! Помню, в одном сериале…» Рок и мистика, не иначе… * * * …Следствие по делу об убийствах все еще идет. Добродеев написал не статью, а серию статей, целый роман, потрясший город. Причем каждый материал обрывается на самом интересном месте, и читатели с нетерпением ждут продолжения, а бабульки на лавочках и в очередях спрашивают друг дружку: а вы еще не читали? Что там дальше? Диана продолжает расписывать шелковые шарфы; статьи в «Вечерней лошади» стали хорошей рекламой, и многие захотели купить шелковый шарф у героини добродеевских опусов. Монах оказался прав, нюх не подвел его: в травяных чаях Венкаты оказалась некая трава, вызывающая сонливость, головокружение и даже галлюцинации… * * * – …Христофорыч, а ведь ты ей нравишься, – сказал однажды Добродеев своему другу Монаху. Они сидели за отрядным столиком у Митрича, пили пиво и общались. – Кому? – Диане. Она так на тебя смотрит… и краснеет. Как она тебе? – Она мне нормально. Диана хорошая девушка. Анжелика велела держаться от нее подальше. – Почему? – Она говорит, от печальных девушек одни проблемы. Анжелика у нас психолог. Ты никогда не заставишь рассмеяться печальную девушку, а вот она способна осложнить тебе жизнь. – Интересно как? – Она будет смотреть на тебя печальными глазами, и в тебе разовьется нехилый комплекс вины. Ты будешь ходить головой, как говорила моя бабка, надевать шутовской колпак, подавать кофе в постель и рассказывать дурацкие анекдоты, а несмеяна будет смотреть на тебя глазами больной коровы, и в конце концов ты почувствуешь себя последним ничтожеством. – Глазами больной коровы! Очень образно. Ты циник, Христофорыч, я давно подозревал. – Я реалист, Лео. Насчет коровы я пошутил. А ты заметил, что Диана повеселела? – Под нашим благотворным влиянием? – Под моим благотворным влиянием. Сеансы психотерапии от известного путешественника и… как ты рекомендуешь меня новым знакомым? Известный экстрасенс, волхв и ясновидящий путешественник? Сеансы известного… этого самого не проходят даром. В ней пробудился интерес к жизни, она больше не носит черное и смеется, когда ты рассказываешь анекдот, подозреваю, из вежливости. И Марина повеселела… еще больше. Замечательная женщина! – Ну и?.. – Она дала понять, что мы друзья. Какой-то придурок рассказал ей, что у меня было четыре жены… три, кстати, а не четыре, и я все время сбегаю от семейной жизни в пампасы. А ей нужен человек надежный, хороший семьянин, локоть и плечо. Тебе тоже не обломится, не надейся. И не надо свистеть, что супруга тебя не понимает, что вы давно не живете вместе и вообще на грани развода… Марина не из тех, кто клюет на подобную туфту, она женщина умная, ей твои байки по барабану. Так что будем дружить домами. Добродеев пожал плечами, что выражало, видимо, несогласие: никогда, мол, не знаешь; подумал и предложил: – А давай за девчонок! Пусть у них все будет хорошо! Он поднял бокал с пивом, они чокнулись и выпили… 1 См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы». 2 См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы». 3 Mors, victim, vindicta (лат.) – Смерть, жертва, месть. 4 См. роман И. Бачинской «Тень горы». 5 Методологический принцип англ. монаха и философа Оккама, 13–14 вв., также называемый принципом бережливости, или законом экономии. See more books in http://www.e-reading.club