Эндрю ГАРВ ИНЦИДЕНТ В «КУКУШКЕ» Глава 1  В субботу, ярким июньским полднем, шестидесятилетний Эдвард Лэтимер возился с цветами на участке перед своим домом, называвшимся «коттедж „Лаванда“, и выглядел при этом довольно забавно. Высокий и худощавый, он слегка сутулился при ходьбе, а одежда висела на нем как на пугале. Долгополая черная куртка спадала с опущенных плеч, карманы оттопыривались под тяжестью набитых в них железок. Брюки едва прикрывали носки, сползавшие на старые поношенные башмаки; на голове неуклюже торчала школьная голубая панама, купленная всего за шесть пенсов на распродаже дешевых вещей. Теперь он всегда надевал ее для работы в саду по совету врачей после небольшого солнечного удара, поразившего его прошлым летом. Когда он нагнулся, чтобы разровнять кротовую кочку граблями, кусты вдоль забора неожиданно разомкнулись, пропустив забавную рожицу со следами недавних слез, пробороздивших дорожки на грязных щечках. Рожица казалась расстроенной. – Хэлло, мистер Лэтимер, – сказала она и чихнула. – Хэлло, Кэрол Энн, – отвечал Эдвард, заметив, что коленка его подружки замотана носовым платком. – Ну и что же мы на этот раз натворили? – С качелей упала… – пятилетняя леди поспешно перелезла через проволоку, чтобы продемонстрировать свежую рану. Под мышкой у нее была розовощекая голубоглазая кукла, казавшаяся уменьшенной копией своей чумазой хозяйки. – О Боже! – Эдвард внимательно рассмотрел коленку. – Ты знаешь, я думаю, не стоит так сильно расстраиваться. Хочешь конфетку? Я думаю, так тебе будет полегче. – Конечно, хочу. Пошарив в кармане, Эдвард нашел леденец в обертке, завалявшийся среди болтов и отверток. – Ты обещаешь мне впредь быть осторожной? – Обещаю, конечно, – ответила Кэрол Энн, засунув в рот леденец и погоняв его языком от щеки к щеке, пока не нашла для него удобное положение. Затем она в упор посмотрела на Эдварда. – Мама разрешила нам поиграть! – торжественно объявила она. – Мне нужно сегодня встретить поезд, – ответил Эдвард, – я скоро уеду. – Ну хоть немножко! – взмолилась Энн. – Ну только чуть-чуть… Что бы такое придумать? – он оглянулся вокруг в поисках вдохновения. – Слушай, а что если сделать качели для куклы? – Давай! Шарлотте это понравится, – счастливая Кэрол затопала вслед за ним в сарай, где валялись разные щепки. – Где мы с тобой их повесим? – В лесу. Найдем дерево с низкой веткой… Там нам будет удобно. Они пригнулись, пролезая под нависшими ветками, и вышли к полянке, поросшей зеленым пушистым мхом. Эдвард наскоро привязал две длинных веревки к небольшой деревянной дощечке, укрепил на ней куклу и слегка подтолкнул. – Здорово! – воскликнула Кэрол, от радости подпрыгивая на месте. – Дай-ка и мне попробовать. Эдвард уселся на большое бревно в тени под деревьями и снял с головы панаму, моментально преобразившись. «Старый клоун» выглядел благородно: лысый, за исключением тонкой полоски седого пушка, обрамлявшего красивую голову. Глаза с зеленовато-карими блестками иронично поблескивали сквозь стекла очков с крупной роговой оправой. Шелковая голубая юбочка Кэрол весело порхала при каждом ее движении, пока она носилась взад и вперед, всерьез отчитывая и шлепая куклу. Эдвард старательно разгребал пожухлые листья для своего приятеля – ручного дрозда, всегда сопровождавшего его на прогулках, и посматривал на него и на девочку с довольной улыбкой. Кэрол внезапно перестала болтать и завозилась с веревкой. Через секунду кукла накренилась и упала вперед. – Шарлотта убилась! – радостно объявила она. Эдвард включился в игру и притворно захныкал. – Она жуткая плакса! – уверила Кэрол. – На самом деле не так уж и больно. Ведь правда? – Ну разумеется. Всего лишь небольшая царапина на коленке. Сейчас я перевяжу ее носовым платком. – Чтобы кровь не шла? Да? – Кэрол с хрустом разгрызла свой леденец, еще лежавший во рту. – Наверное, ей нужно сунуть конфетку, чтобы она замолчала. Эдвард, улыбаясь, полез в карман, разыскивая конфетку среди железок, как вдруг услышал, что его позвали из дома. – Это Труди, – промолвил он, угостив Кэрол. – Мне, кажется, пора уходить. Малышка вложила свою ручку в его, зашагав вместе с ним по тропинке. – Мы завтра еще покачаем ее, хорошо? – Посмотрим… – ответил Эдвард, приподнимая вверх проволоку. – Пока, дорогая, – он помахал ей рукой, взвалил свои грабли на плечи и зашагал в направлении дома. Его дочь Гертруда, полная старая дева лет тридцати с красным блестящим лицом и прямыми короткими волосами, сидела в шезлонге с журналом в руках. Все десять лет, прошедшие со дня смерти матери, миссис Лэтимер, Труди ухаживала за отцом и за домом, не считая это обузой. Услышав шаги, она вскинула голову. – Ты бы поторопился, папа, а то опоздаешь. – Ничего, подождут, – ответил Эдвард, не имевший привычки спешить. – «Кукушка» все равно опоздает. – Ты так и поедешь? Он с удивлением огляделся. – А что? Разве я неприличен? – В этой панамке ты просто посмешище! Невеста Хью черт-те что о тебе подумает. – Она же не за меня собирается замуж. Поставь-ка чайник, мы скоро приедем. Эдвард осторожно вывел машину. Совершенно далекий от техники, он слегка побаивался этого железного чудища, самого старого в поселке. Хью был неправ, утверждая, что отец нажимает на тормоз, когда надо подняться вверх по холму, – из боязни, что машина покатится вниз. Машина сама управляла хозяином, а тот компенсировал собственную беспомощность тем, что всегда держал ее в чистоте. Он имел свою точку зрения на причины дорожных аварий, писал об этом в газеты и как мировой судья старался быть самым примерным водителем. Станция находилась в миле от коттеджа «Лаванда», и дорога проходила через поселок. Эдварда немного задержал местный констебль, везший на велосипеде бумаги ему на подпись, но он как раз успел встретить поезд, подходивший к платформе. Он на секундочку сбегал на почту посмотреть бандероль и все еще копался в пакетах и свертках, когда вдруг услышал многоголосую речь и обрывок странного разговора: – Почему так чудно говорят: «бледный, как рыбье брюшко»? – интересовалась какая-то девушка. – Бывают рыбки и с темной окраской. В ответ прозвучал голос Хью, как всегда ироничный: – Странные рыбки тебе попадались! Эдвард хихикнул и пошел им навстречу. – Привет, пап! Вот и ты! – младший сын Эдварда, такой же высокий, как и отец, был гораздо плотнее его и казался моложе своих двадцати семи – с длинными темными волосами и озорным выражением карих отцовских глаз. – Ну вот, это Цинтия! Эдвард пожал ее руку и улыбнулся, смотря сверху вниз на темноволосую стройную девушку в летнем платье. Значительный шаг вперед, решил он, по сравнению с теми, которых Хью привозил сюда раньше. – Как прошла поездка? – вежливо поинтересовался Лэтимер. – Вполне терпимо, спасибо. Хью все время твердил, что мы скоро развалимся, но мне понравился этот поезд – у него есть собственное лицо. – Мы называем его «Кукушкой». И уж «лицо» у нее, конечно, имеется, зато с пассажирами плоховато… Я слышал, ее собирались закрыть? – Вряд ли это сделают, – возразил ему Хью. – Вспомни, какие здесь пассажиры! Знаменитость в каждом поселке: директор Английского банка, известный хирург, популярная кинозвезда, вплоть до генерального прокурора, и все добираются сюда на «Кукушке», – он помог Цинтии усесться рядом с отцом, а сам устроился позади. – О'кей, пап, так чего мы ждем? Переключить передачу? – Спасибо, справлюсь и сам! – с достоинством отвечал Лэтимер. – Когда папа учился водить, – пояснил Хью, наклоняясь вперед к уху Цинтии, – Квентин садился с ним рядом и переключал ему передачи, когда машина взбиралась на холм. Папа выучил все наизусть: назад, вперед, вправо! – и машина трогалась с места. Хороший пример совместного творчества! Теперь-то наш папа – «адский водитель», его еще называют «стиплфордский летун». Эдвард улыбнулся, поинтересовавшись у Цинтии: – Надеюсь, вас не раздражает моя панама? – Да что вы, нет! Она очень мила! – Раньше папа прикалывал сверху бантик, – вставил Хью, – но директриса у нас в колледже прямо взбесилась… Пап, смотри, осторожней!! Подъезжая к поселку, они увидели странного паренька в берете и шортах, катившего колесо прямо перед самой машиной. Эдвард резко затормозил, нажав пару раз на гудок, но сигнал не сработал. Он высунул в окно голову и вежливо попросил: – Поберегись, сынок, дай проехать! Паренек обернулся, оказавшись пожилым джентльменом с бородкой. Хью зашелся от смеха. – Па, ну ты меня просто уморишь! Эдвард невозмутимо двинулся дальше, и минут через пять они благополучно добрались до домика. Труди бросилась им навстречу, прижала к себе Хью, импульсивно чмокнула Цинтию. Много лет тому назад она неудачно влюбилась и с тех пор отличалась сентиментальностью. – Все еще пытаемся похудеть, малышка? – съязвил Хью. Он проследил, как его толстуха сестра ведет Цинтию в дом показывать комнату, а сам подошел к отцу, отдыхавшему на лужайке. – Ну как она тебе, пап? – с нетерпением спросил он. Эдвард хитро улыбнулся. – Дай же мне время, посмотрим! – Ты полюбишь ее, я уверен. Вот увидишь, она замечательная! – На этот раз ты нашел идеал? Надоело порхать с цветка на цветок?! – Ну разумеется… Мы хотим сразу же пожениться. Эдвард удовлетворенно кивнул головой. – Вообще-то я тоже считаю, что тебе давно пора это сделать. Из дома послышались оживленные голоса, и через секунду они вновь увидели Цинтию в сопровождении Труди. – Какой замечательный вид! – воскликнула Цинтия, взглянув на склон и болота, поросшие высокой травой. Вдалеке блеснула вода. – Это и есть та самая речка, о которой рассказывал Хью? – Да, Бродуотер, – ответил ей Эдвард. – Сейчас он кажется узким, но во время приливов воды довольно много… Хотите, мы спустимся вниз и я покажу вам свой сад? – О, с удовольствием! – Тогда пусть Хью поможет Труди приготовить нам чай. – Эй, пап, послушай! Я что, третий лишний? – Ты никогда не интересовался садом, не так ли? Хью усмехнулся. – Я сыт им по горло с самого детства. Разве не помнишь, как ты заставлял нас работать? «Ну вот, сегодня, ребятки, мы все как следует поработаем», – командовал ты. И прежде чем мы с Квентином успевали опомниться, как уже вовсю мотыжили землю, словно настоящие огородники, пока ты развлекался с бенгальским огнем! – Чай! – повторил Эдвард, подхватив Цинтию под руку и увлекая ее вниз по дорожке. – Боюсь, что мой сад покажется вам необычным, – объяснял он ей по пути. – Сначала я пытался вырастить что-нибудь путное, но не хватило терпения, да и кролики уничтожали все, что там было… Поэтому я надумал вернуть его в прежнее состояние. – Здесь замечательно, – ответила Цинтия. – Похоже на уголок какого-то парка. – Мне тоже нравится… Не видел в жизни ничего красивее, чем хорошо ухоженная трава и полевые цветы. Весной на том берегу распускаются примулы, а леса голубеют от колокольчиков. Он повел ее дальше, к затопленному участку, поросшему сочной зеленой травой. – А это – водная оранжерея. Я ничего специально не делал. Образовалась сама по себе. Все говорят, что здесь слив из соседних домов, но азалиям наплевать! Водяные лилии тоже себя неплохо здесь чувствуют. Жаль, мы пропустили момент, когда прорезались луковицы – но вот на следующий год… А как вам нравится эта куча компоста? – Эдвард гордо засунул руку в кучу, измазав пальцы чем-то коричневатым и липким, и вытер затем пальцы о штаны. – Какая горячая! – воскликнула Цинтия. – Все правильно… Потом все сгниет, и я раскидаю его поверх торфа… Так вы городская? – Боюсь, так и есть. А вам я кажусь ужасно невежественной? Я родилась и выросла в Лондоне, прожила там всю свою жизнь. – Вы любите город? – Да, очень! – Чего не могу сказать о себе. Я выезжаю туда раз в неделю, и для меня это чистое наказание! А Хью совсем перебрался в город, к нам он наезжает отдохнуть, поразвлечься. Что, впрочем, только естественно – молодежь должна все видеть и знать. А без знаний ведь не станешь писателем… – Он уже настоящий писатель, – ответила Цинтия. – Да, знаю… Уже есть две книги. Но много на этом не заработаешь. Когда я был молод, я тоже носился с этой идеей, но мне не хватало житейского опыта, образования, а возможно, и таланта. У Хью все это имеется… Я думаю, он преуспеет. – Я в этом нисколько не сомневаюсь. Эдвард внимательно вгляделся в ее лицо, сиявшее счастьем, и внутренне успокоился. – Только не позволяйте ему бросить работу в ближайшее время. Я знаю, журналистика скучновата, но денежный чек в конце месяца – неплохая вещь в молодой семье, – он улыбнулся. – Хью так уверен, что он на вас женится… Надеюсь, ваши мнения совпадают? Ведь он так часто преувеличивает. – На этот раз совсем нет. – Что ж, очень рад и желаю вам счастья. Он мне много о вас рассказывал и в шутку называл вас «мой новый сценарий»… Вы ведь не собираетесь бросить работу? – Только на время. Эдвард кивнул головой. – Я знаком с вашим шефом. Мы с ним одновременно избирались в парламент. Но он в отличие от меня там остался. Либералов там и тогда не очень-то жаловали. – Вам просто не повезло… Хью говорил, что вам надо бы избраться лет на пять пораньше и что вы опоздали с заявкой. – Все правильно. Всему виной моя безалаберность. Я подал заявку на пять минут позже, и мне ее вернули к моему вящему огорчению. – Какое несчастье! – Я очень подвел своих избирателей и никогда себе этого не прощу… На следующий день мне прислали открытку, адресованную «Покойному кандидату от либералов». – Ах, какой ужас! Эдвард насмешливо улыбнулся. – Да нет, это шутка. Шум, доносившийся со стороны дома, известил их о том, что чай готов, и они повернули обратно. На лужайке рядом с Труди и Хью маячил еще кто-то длинный. – Это мой старший брат Квентин, – представил его Хью. – Он самый почетный член клана – юрист, так что будь с ним повнимательней! Он обещал, что будет у нас свидетелем. Квент, познакомься с моей невестой. Цинтия. Квентин крепко пожал ее руку. Сорокалетний, покрепче и помассивней, чем Хью, он, казалось, привык обдумывать каждый свой шаг. В отличие от всех остальных Лэтимеров, он был в строгом костюме светло-серого цвета. – Вы подвергаетесь огромному риску, – заверил он Цинтию. – Неужели можно рассчитывать, что наш шалопай прокормит семью? – Ты забыл, я из рода Атлантов. – А кроме того, – добавила Цинтия, – мы продадим наши книги. – Я слышал, вы принимаете в их создании непосредственное участие? Цинтия рассмеялась, резко помотав головой. – Я только придумываю шляпки для героинь – такие, какие я не могу себе позволить. Этим все и исчерпывается. – Чепуха! – возразил Хью. – Она – мой критик и даже литературная совесть. Она первая, кто читает мои шедевры, и порой отзывается о них с отвращением… Она видит все недостатки. – И это занимает все ее время, – с иронией заметил Квентин. – Хью, между прочим, я видел в «Лондон газетт» рецензию на твой последний роман. Хью недовольно скривился. – Довольно сдержанную, не так ли? «Приятное чтение в плохую погоду»! Этим паршивым критикам угодить очень сложно. Начнешь с убийства – напишут, что роман динамичен в начале, но скучен в конце. Если же раскручиваешь интригу в конце, напишут, что начало слишком затянуто. А то начнут ругать середину. Да, нелегко… – А ты не пытался удержать напряжение с начала до конца? – Тогда получится мелодрама, – заметила Цинтия. Труди с обожанием взглянула на свою будущую невестку. – Даже не представляю, как вам это все удается! А над чем вы работаете сейчас? – Почти написали один рассказ, да слов не хватает… Надо бы еще раздобыть тысяч десять. – Можно, конечно, сделать всех персонажей заиками, это облегчит задачу, – поддержал ее Хью. Квентин смотрел на них с легким неодобрением. – Что ж, будем надеяться, что вы вдвоем не загнетесь от голода в сточной канаве. Почему ты не взглянешь на вещи серьезно, Хью, и не попытаешься зарабатывать деньги? Тогда бы ты мог позволить себе такую роскошь, как творчество. – А вот мне бы хотелось услышать, – вставила Труди, продолжая разглядывать Цинтию, – историю о том, как вы повстречались. – Да так, ничего особенного, – бодро ответил Хью. – Она ко мне приставала, пока мы ждали автобуса. – Хью, перестань! – Совсем не романтическая история, Труди, вынужден тебя огорчить. Если тебе интересно, могу сообщить: мы повстречались во время Большого ралли, которое устраивал Английский сберегательный банк. Я вел репортаж, а ее шеф выступал на трибуне. Нас так потрясла его речь, что мы тут же решили открыть семейный счет в этом банке… – он передал салат Цинтии, но прежде внимательно его разглядел. – Как? В нем нет одуванчиков? Совершенно непростительная оплошность. Папа, ну как же так? Эдвард рассеянно бросил в чашку двойную порцию сахара. – Листья одуванчиков отлично влияют на кровь. – Да, но им нужно еще до нее добраться. Папа свихнулся на травах, Цинти. Порхает с цветка на цветок на своем участке. Да что тут поделаешь, когда здесь из женщин одна только Труди. – Хью, ты просто невыносим! – беззлобно воскликнула Труди. – Нет, я серьезно, – продолжил Хью. – Цинти, если тебе вдруг потребуется встряхнуться, ты всегда можешь заглянуть к нашему папе, и он с радостью впихнет в тебя травяную пилюлю. Он просто волшебник и маг, когда дело касается всяких снадобий. Заставь его показать тебе всю коллекцию маленьких баночек и пузырьков. А кстати, я вспомнил… Папа, а что там за варево у тебя в такой здоровой кастрюле на кухне? – Это не варево, – ответил Эдвард. – Это джем из черной смородины. – На вид страшная штука. Слушай, Квент, ты помнишь тот знаменитый томатный кетчуп?… Квентин, сидевший с серьезным видом, не выдержал и усмехнулся. Труди заулыбалась, а Хью начал весело хохотать. – Я рад, что вы не скучаете, – заметил Эдвард, – как всегда, невпопад. Хью положил руку Цинтии на колено. – Однажды мы все появились на кухне, – начал рассказывать он, – и увидели нашего папу в переднике у плиты в клубах темно-синего дыма. Он читал волшебное заклинание и помешивал ложкой зеленоватую смесь, вонявшую гнилыми морскими водорослями. Когда мы его спросили, он важно ответил, что это… кетчуп! – Старинный рецепт, – пояснил мистер Лэтимер. – Наверное, слишком старинный, – пробормотал Хью, вытирая выступившие на глазах слезы. Цинтия взглянула на него с восхищением. Хью стал другим… Он никогда не смеялся так много. – Наш папа любит эксперименты, – заметил Квентин. – Хью, ты помнишь молочный бар? – Ну перестаньте же, дети! – отчаянно взмолился Эдвард. Хью продолжал: – Это случилось сразу же после того, как папа потерял свое место в парламенте. Цинтия, ты меня слушаешь? Он решил немного подзаработать и снял в аренду молочный бар в Скегнессе – надо же такое придумать! Он собирался поставить там управляющим своего бывшего агента по выборам. Однажды я приехал туда и увидел, как они живут там в фургончике посреди песчаных холмов: ну прямо Робинзон Крузо с его Пятницей! И как они раскрашивают великое множество стульчиков в ярко-оранжевый цвет… – А что было дальше? – с интересом спросила Цинтия, начиная хихикать. – На этом все и кончилось… Погода стояла чудесная, сотни тысяч людей направились в Скегнесс, при этом так торопясь поскорей растянуться на пляже, что проносились мимо «молочного бара», даже не успевая заметить его. – И все же они отчаянные ребята! – воскликнула Цинтия. – Спасибо, моя дорогая, – поблагодарил ее Эдвард. – Я так рад, что у нас в семье появится хоть один человек, способный оценить меня по заслугам. Труди глянула на часы. – Пора слушать новости, папа. Эдвард поднялся. – Надеюсь, вы меня извините, – промолвил он и направился к дому, нащупав в кармане огрызок карандаша. Труди тоже решила, что ей пора, с трудом вынимая свое грузное тело из пластмассового шезлонга. – Если вы хотите немного прогуляться вдвоем, – сказала она, обращаясь к Цинтии, – то я ничего не имею против. Квентин поможет мне вымыть посуду. – Мы не стремимся уединиться, – ответил ей Хью, – хотя идея и неплоха. Цинтия, хочешь взглянуть на нашу скорлупку? – Сначала дай ей что-нибудь старое, – посоветовал Квентин. – Я видел яхту только однажды, и мне сдается, что ей место на свалке. – Не обращай на него внимания, Цинти, – посоветовал Хью. – Он сухопутный моряк. Боюсь, дорогая, воды в реке слишком мало, и нам вряд ли удастся поплавать. Зато сегодня мы все подготовим, а завтра отправимся в путь! Квент, ты дашь нам машину? – Да уж ладно, проваливай, испорченный ты мальчишка! – Мы вернемся до темноты. О'кей, Цинтия, я в машине. Через пятнадцать минут они достигли Бродуотера. Цинтия с недоверчивым восхищением разглядывала непривычный пейзаж. Канал пересох, и русло заполнилось блестящей серовато-коричневой грязью, шуршавшей и булькавшей, будто живая. Русло канала во многих местах прорезало обширные зеленоватые пространства, испещренные множеством канавок и бухточек. Это и были солончаки. Поодаль проходили поросшие мхом стенки дамбы, удерживавшие реку в границах во время бурных приливов. Из грязи повсюду под разными углами торчали яхты всех типов, придавая пейзажу неряшливый вид. Рядом с дорогой располагались две небольшие стоянки для яхт, и на одной из них, ярдах в пятидесяти, почти вертикально стояла короткая шестнадцатифутка. – Это «Малышка», – промолвил Хью. Цинтия недоверчиво улыбнулась. – Но как же мы до нее доберемся? – Боюсь, придется идти пешком. Попробуем найти Фрэнка и одолжить у него сапоги. У него обычно валяются лишние. Они двинулись дальше, с трудом пробираясь меж стареньких шлюпок, якорей и ржавых обломков, по сухой, испещренной трещинами земле в сторону большой баржи, где размещалась ремонтная мастерская. Из мастерской появился Фрэнк Гильер, державший напильник в руках. Немного постарше, чем Хью, худощавый и загорелый, голубоглазый, спокойный и дружелюбный. Фрэнк и Хью дружили с самого детства. Расплывшись в улыбке, Фрэнк поздоровался с Цинтией за руку и понимающе подмигнул. – Ну что, решили пройти боевое крещение? Думаю, вам это удастся, – он вошел в мастерскую за сапогами, и Цинтия мельком увидела краешек походной кровати. – Он что, здесь живет? – спросила она у Хью. – Не всегда, но частенько ночует. Смотрит за снастями и яхтами. На нем лежит большая ответственность – один отвечает за все. Ремонтник и сторож. Самый занятой человек во всем Харде. – Во всем чем? – Во всем Харде, моя дорогая. Так называется наш поселок: Стиплфорд Хард [1]. Цинтия оглядела грязевую реку. – О, да, конечно! Как это я сразу не догадалась! Она сняла туфли, сунула ноги в высокие сапоги, принесенные Фрэнком. – Ну что ж, – объявила она наконец с бесшабашностью зайца. – Я готова! Она затопали к кромке грязи, когда их внезапно кто-то окликнул из огромного кеча, привязанного веревками к дамбе. Хью приветливо помахал рукой. – Это «Флавия», – объяснил он. – Достопримечательность Харда. Собственность толстяка по имени Бриггс и заморыша по имени Стори. Фрэнк называет их Толстым и Тощим Буйками. – Но почему? – Они не могут расстаться с поселком. Когда-то вместе затевали свои знаменитые плавания, но война им помешала. Теперь они здесь, должно быть, навечно – как приросли. Каждое лето приезжают сюда в выходные и работают день и ночь. Готовят «Флавию» к плаванию. И с каждым годом она все ветшает, а Буйки все стареют… – Вот ужас-то! – В какой-то мере это трагично. Яхта слишком большая. Они ее постоянно скребут и подкрашивают, как знаменитый мост Вздохов – не успевают закончить, как тут же начинают все сначала. Миссис Бриггс порядком все надоело. Во всяком случае так она говорит. На самом же деле она ко всему этому привыкла. Ну что ж, пойдем дальше… Возьми мою руку. Он смело шагнул прямо в грязь, таща Цинтию за собой. Та сразу же провалилась по щиколотку. С каждым шагом казалось, что сапог застрянет в грязи; Цинтия пару раз с трудом удерживалась на ногах и непременно упала бы, если бы Хью не держал ее за руку. – Ты уверен, что с нами ничего не случится? – то и дело спрашивала она, с опаской поглядывая вперед. Хью поспешил ее успокоить. – Ты можешь провалиться лишь по колено, и то на самых глубоких участках. Уж здесь ты во всяком случае в безопасности! – Но я боюсь здесь застрять… – В Бродуотере тебе ничего не грозит. Выше вдоль побережья есть несколько опасных участков, где можно и утонуть. Например, река Аи считается очень плохой в этом смысле. Это третий рукав, он проходит к северу от поселка. Прошлой зимой там пропал человек – пошел на охоту на уток или что-то еще… Говорят, он стал доставать эту утку и забыл о мерах предосторожности. Здесь самое главное – не торопиться. Он него осталось только ружье. Цинтия мрачно затопала дальше. – Вряд ли я войду во вкус всего этого, Хью. Он рассмеялся. – Что же, для начала сурово; тут ты, конечно, права. Завтра мы все устроим и сможем поплавать на яхте. – Здесь так ужасно воняет… – Ты скоро привыкнешь. Дней через десять обычный воздух покажется тебе отвратительным. – Ты просто осел! – ответила Цинтия. Она успокоилась, увидев, что глубже не становится, и, сделав последний рывок, они наконец достигли «Малышки». Скинули сапоги и забрались на яхту, слыша, как по днищу царапают крабы. – Конечно, – с некоторым сомнением продолжал Хью, – она не такая уж новая, вернее сказать, очень старая. Но будь она поновей, она бы мне оказалась не по карману. И все же она вполне пригодна для плавания, даже мотор иногда работает. Каюта лишь слегка протекает, когда дождь очень сильный. Цинтия носилась по яхте, открывая замки и заглядывая в матросские рундуки. – Здесь очень уютно, – восторгалась она, разглядывая крошечную каюту. – Мне нравятся эти медные лампы. Она заглянула на форпик, вытащив сковородку. – Неужели ты здесь и готовишь? – Приходилось когда-то, а теперь твоя очередь. Цинтия поцеловала его, и они вместе отправились наверх выкурить по сигарете. Солнце огненным шаром нависло над горизонтом, окрасив грязь в ярко-розовый цвет. Вокруг царили мир и покой, нарушаемые лишь стуком железной скобы на яхте напротив. Хью с удовольствием попыхивал сигаретой. – Ну что, дорогая, понравился тебе папа? Цинтия улыбнулась. – Мне кажется, он удивительно терпелив. – Ты хочешь сказать, что мы вечно над ним подтруниваем? Да ведь он совсем не против. В конце концов, он ведь чувствует, что мы его любим. Он чудаковатый, конечно, ты не находишь? – Эксцентричность, – ответила Цинтия, – есть признак характера и оригинального образа мысли. – Где это ты вычитала такое? Хотя в этом есть доля правды. У отца, несомненно, сильный характер. Внешность обманчива… Он носится взад и вперед, как старая курица, но вечно «на стреме» и своего не упустит. Он невероятно активен, ты не поверишь – президент того и сего, вице-президент там и сям, член различных комиссий, поддерживает молодежный клуб, посещает школу для малолетних преступников, и так далее… – А на какие средства он существует? У него есть частный доход? – У него ни гроша за душой. И не было никогда. Он начал школьным учителем с нищенским заработком, затем баллотировался в парламент и радовался тому, что мог встречаться с людьми и решать их частные проблемы, стараясь восстановить всеобщую справедливость. Он, знаешь ли, по природе великий реформатор в самом спокойном его варианте, а в жизни – добрейший старик. Если бы все люди походили на него, то мир стал бы неплохим местечком для проживания. Однако все сложилось не так, как хотелось ему. Он потерял свое место в парламенте и стал думать, как жить дальше… Ему уже было за сорок, специальности никакой, только ум и энергия, да еще большая семья на плечах. – И что же он сделал? – Купил коттедж «Лаванда». В те времена, не забывай, несколько сотен фунтов еще считались деньгами. Затем он начал карьеру свободного журналиста – в его понимании, конечно. Я до сих пор не пойму, как ему удавалось все это… Но в свое время в парламенте он познакомился с кучей очень важных людей и постепенно сумел создать целую серию репортажей о знаменитостях и светскую хронику. Он включал телевизор и просматривал новости, а когда кто-нибудь из знакомых или тех, кого он знал понаслышке, публиковал книгу, проявлял вдруг дар ясновидения или покупал поместье где-нибудь на Ямайке, он немедленно реагировал метким словцом или каким-нибудь хорошо забытым анекдотом. Он и сейчас пробавляется тем же. Вот почему он бежит со всех ног слушать новости. – Все это выглядит весьма легкомысленно. – Конечно, но так он прожил уже двадцать лет, и мы пока не умерли с голоду. Представь, он копейки на себя не истратит – не курит, не пьет, не покупает одежды, не отмечает праздников. Он экономит буквально на всем. А кроме того, он научился и другим полезным вещам: изучает жизнь птиц на болотах и регулярно пишет заметки в природоведческие журналы – они неплохо платят за это. Иногда выступает по радио, пишет мемуары за какую-нибудь знаменитость и еще чем-то там занимается. Из него ведь слова не вытянешь – так, порхает с ветки на ветку, перебиваясь случайными крохами… – Как ты думаешь, ему это нравится? – Он в полном восторге, моя дорогая! Он абсолютно свободен уже много лет, и если бы мать была жива, он был бы самым счастливым человеком на свете… Правда, смешно? Старый чудаковатый башмак, но мы все его обожаем. Мне бы хотелось, чтобы и ты его полюбила. – Мне кажется, я буду гордиться тем, что познакомилась с Эдвардом Лэтимером, – искренне ответила Цинтия. Глава 2  Неделя после визита Цинтии для Эдварда Лэтимера была, как всегда, расписана по минутам. В понедельник с утра – официальное посещение местной психиатрической клиники, днем он и Труди встречаются с главным констеблем полковником Эйнсли с супругой; во вторник он целый день пишет статьи; в среду – коллегия в местном суде; два раза в неделю вечерние заседания, и лишь четверг отводился для блужданий в солончаках с биноклем, карандашом и блокнотом. Но именно в этот четверг от жары и усталости он проснулся с ужасной мигренью и решил денек отдохнуть. В злополучную пятницу он рано утром оставил свой дом, отправившись в Лондон с еженедельным визитом. По мнению самого Эдварда Лэтимера, он выглядел весьма импозантно, хоть и слегка отдавал нафталином: черный сюртук и брюки в полоску – еще со времен работы в парламенте – сохранились прекрасно. Хью все подшучивал, говоря, что в этом костюме с белым крахмальным воротничком и в черных штиблетах он сильно смахивал на участника похоронной процессии или знаменитого Седдона Отравителя, хотя тот навряд ли держал бы в руках небольшой дешевенький «атташе-кейс». Перепрыгнув через заросшие травой рельсы на платформу станции Стиплфорд, казавшейся в этот день совершенно заброшенной, Лэтимер обнаружил, что скорый «Директор» уже отошел. Торжественность и тишину нарушал лишь монотонный голос стрелочника, тихонько напевавшего в будке и время от времени обменивавшегося грустным «тинг-тинг» со своим собратом по линии. Эдвард терпеливо сидел на деревянной скамейке, наблюдая за Томом Ликоком, начальником станции, неторопливо маневрировавшим на рельсах с тележкой, наполненной яйцами. Том был медлительным деревенским парнем без всяких амбиций и вот уже тридцать лет разрывался между собственным огородиком и обязанностями смотрителя. Увидев Эдварда Лэтимера, он тут же решил поболтать со старым приятелем. Обычно они обсуждали погоду, но сегодня Том нуждался в совете. Его дочь только что родила второго ребенка и боялась делать прививку, потому что первенец перенес ее тяжело. Лэтимер посоветовал официально отказаться от прививки, дав обещание подписать все бумаги, чем несказанно облегчил душу приятеля. Но вот раздался хриплый гудок, и к перрону, кряхтя, подкатил малюсенький поезд из трех вагонов образца начала века. Ярким пятном выделялась лишь свежая металлическая табличка с надписью «Бритиш рейлуэйз», как будто кто-нибудь собирался оспаривать их принадлежность. Эдвард зашел в небольшое купе – узкое и пустое, со сломанными оконными шторками и старым сиденьем, обитым плюшем. Он плюхнулся на него, взметнув тучу пыли, и принялся разглядывать старую фотографию с потеками грязи под узкой багажной сеткой напротив. На фотографии он различил вид на Саутенд Пайер и джентльменов в соломенных канотье, отчего почувствовал себя гораздо уютней. Состав тронулся с места, и Эдвард, достав из своего «атташе» целую кипу газет, принялся синим карандашом отмечать «моменты для светской хроники». Обычно это занятие поглощало его целиком, но сегодня он без конца отвлекался, чувствуя, что не оправился от вчерашней мигрени. Он помахал рукой на прощанье Джо Сэйбертону, молодому стрелочнику на Соутгейт Милл Бокс, с которым они вместе управляли футбольным клубом, затем поболтал с Биллом Хопкинсом, постоянным кондуктором на «Кукушке». Билл казался холодным и неприветливым – такие и в теплый весенний день обычно ворчат: «Мы еще поплатимся за это!» Эдвард до сих пор с удовольствием вспоминал, как они встретились в первый раз. Он ехал один в общем вагоне, когда Билл ворвался в него с неизменным «Ваши билеты!». Пробив единственный из имевшихся билетов, предъявленный ему Эдвардом, и выполнив тем самым свою святую обязанность, Билл уселся в самом дальнем углу, отвернувшись и как бы давая понять, что необычность сложившейся ситуации еще не дает ему повода вступать в контакт с пассажирами. Со временем он изменил своим незыблемым правилам, и Эдвард знал его как скромного и дружелюбного парня, к тому же весьма популярного руководителя местного ансамбля ручных колокольчиков. Разъезд остался далеко позади, и поезд вошел в свой привычный ритм, благополучно добравшись до Лондона. Автобус довез Лэтимера от станции до Флит-стрит, где размещались редакции многих газет. Свободное репортерство, каким бы успешным оно ни было, предполагало постоянное развитие личных контактов. Возникали идеи и предложения, которыми Эдвард мог с успехом воспользоваться впоследствии, и новые полезные знакомства. Нельзя сказать, что все эти поездки были деловыми и оживленными, но Эдварду там всегда были рады и старались помочь, чем могли. Покончив с делами, он слегка закусил в «Эй-би-си», выбрав салат, холодное молоко и сыр, и поехал в парламент в надежде увидеть там старых друзей. Он искренне радовался, когда полицейский, стоявший при входе, отдавал ему честь, как будто он все еще там работал. Не без грусти, но и не предаваясь отчаянию, Лэтимер бродил по коридорам, время от времени останавливаясь поболтать с теми немногими, кто узнавал его. День пролетел незаметно. Выпив чашку чаю в кафе, он на автобусе добрался обратно до станции, стараясь успеть на последний поезд до Стиплфорда. Эдвард был очень доволен поездкой. Ему заплатят не меньше пятнадцати шиллингов, а может, и фунт, за эту беззлобную сплетню о председателе королевской комиссии – больше, чем он истратил на сегодняшнюю поездку! К тому же появился новый журнал для «заметок натуралиста», а это совсем замечательно! Эдвард достал свой черный блокнот и тщательно записал это в «прибыль». Жизнь в столь стесненных финансовых обстоятельствах научила его скрупулезности. В одно прекрасное утро, и он прекрасно это понимал, он вынужден будет принять финансовую поддержку от Квентина и Хью. Но очень бы не хотелось, чтобы день этот наступил слишком скоро… Убежденный холостяк Квентин в конце концов обязательно преуспеет, хоть война и нанесла серьезный ущерб его практике. Несмотря на наследственный упорный характер, его финансовые дела еще далеки от успеха… А уж о Хыо и говорить не приходится! Тем не менее Эдвард решил, что на сегодняшний день у него все прекрасно, если бы не изнуряющие мигрени. Им с Труди вполне хватало на жизнь, правда, он иногда мечтал, чтобы денег было побольше и Труди хватало бы на развлечения. Она же казалась довольной и не стремилась ни тратить, ни зарабатывать. Как сильно отличалась Труди, думал он, по внешности и по характеру от матери и от него самого! Возврат к далекому анемичному предку? Гены порой играют недобрую шутку и с родителями, и с детьми. Быть может, Хью с его Цинтией повезет немного больше, чем им? Мысли его направились в более приятное русло. Через год или два он, наверное, сможет стать дедушкой… Появится новая Кэрол Энн – столь же темпераментная, как Хью, и столь же очаровательная, как Цинтия. Появится внук, а может, и не один… Пока он медленно шел по перрону, подставляя блестящую лысину теплому весеннему солнцу, планета Земля, уступая его фантазии, быстро заселялась все новыми Лэтимерами. «17.55» уже ожидал пассажиров. Скорый «Директор» – несмотря на название, столь же обшарпанный, как и утренний, со столь же нелепыми металлическими табличками. Внутри, однако, было почище. Вагончики соединялись тамбурами. Горожане, стремясь поскорее уехать на выходные, занимали переднюю часть, а три вагона в хвосте, которые и были «Кукушкой», оставались пустыми. После незначительных колебаний Эдвард выбрал средний вагон, состоявший из трех купе третьего класса и шести первого, причем разные классы находились в разных концах коридора. Он рассчитал, что в третьем классе купе пошире, так что он сможет вытянуть ноги, и уселся в углу купе для некурящих, расположенного в середине вагона. К локомотиву он оказался спиной. Рядом сидели какая-то фермерша и мальчик в форменной школьной фуражке. В купе заглянул незнакомый мужчина. Сказав, что оставил газету, он дотянулся до сетки над головой Лэтимера и взял свою «Таймс». Эдвард приветливо улыбнулся, кивнул головой и раскрыл «Ивнинг Стандард». Перед глазами мелькнуло что-то блестящее. Удивленно подняв глаза, Эдвард увидел, что паренек угрожающе размахивает перед его носом новой фехтовальной рапирой. – Дорогой, не стоит так сильно размахивать, – усовестила его фермерша с изысканной вежливостью прирожденной крестьянки. – Ты можешь сделать кому-нибудь больно! Уж подожди, вот приедешь в свой двор… Парень, на вид лет двенадцати, взглянув на нее с молчаливым презрением, сделал угрожающий выпад. Эдвард недовольно заерзал на месте. Он ничего не имел против маленьких мальчиков, но он был человеком строгих правил. Неужели так и терпеть до конца? Он встретился взглядом с мамашей. – Они так любят игрушки, особенно новые, – улыбнулась она. – Конечно, – мрачновато согласился с ней Эдвард, почувствовав приближение мигрени. Он попытался читать газету, но понял, что не может сосредоточиться. Мальчик принялся разбирать рапиру, откручивая мелкие винтики в рукоятке. Время от времени шишечка на ее острие опасно мелькала в воздухе. – Не стоит разбирать ее здесь, дорогой, – предложила мамаша. – Подожди, пока приедем домой. Парень опять промолчал и продолжал пыхтеть над рапирой. Эдвард поборол искушение пересесть в другое купе из боязни ее оскорбить, но затем уже почти решился на это, когда в купе вдруг вошла симпатичная девушка, сев напротив него. Парень вроде бы поутих, и Эдвард остался. Спокойствие оказалось обманчивым, и вскоре девушка начала поглядывать в сторону Лэтимера, улыбкой призывая его на помощь. Он был готов предпринять решительный шаг, но вот в купе появился кондуктор, которому малец чуть не выколол глаз, и рапиру убрали в багажную сетку. Парень тупо уставился на кондуктора, не сдвинувшись с места, но фехтовать перестал. К великому облегчению Лэтимера семейство вышло на следующей станции. Он улыбнулся и произнес: – Какое счастье, должен вам сказать! – Да неужели? – девушка была темненькой, остроносой и весьма симпатичной на вид. – А я уж думала, нам терпеть до конца. – Вам далеко ехать? – вежливо поинтересовался Эдвард. Он с удовольствием беседовал в поездах, питая слабость к хорошеньким девушкам. – До Элфордбэри, – приветливо отвечала она. У нее был низкий, приятный голос. – Мне ведь без пересадки? – Да, по прямой. Только ехать придется довольно долго. – Ну что ж, зато как вокруг все красиво! – воскликнула девушка. Она немного посмотрела в окно, затем склонилась над книгой. Эдвард несколько мгновений разглядывал ее, вспомнив, как не хватает Труди умения «подать себя», присущего многим женщинам ее возраста, и вновь принялся за газету. В вагон никто не садился. Они долго стояли на разъезде, пока отцепляли «Кукушку», заменяя их локомотив на маленький паровозик, шумно пыхтевший и выпускавший в небо огромные клубы дыма. Поезд тронулся вновь, но девушка неожиданно ойкнула, схватилась за глаз и попыталась открыть свою сумку. Эдвард с беспокойством посмотрел на нее. – Что случилось? Может, попал уголек? – И мне кажется, довольно приличный, – она потерла глаз ладошкой. – Не стоит так делать, – посоветовал Эдвард. – Может быть еще хуже. Дайте-ка я посмотрю. Девушка с благодарностью улыбнулась и откинула голову. Эдвард вынул из кармана жилета белый носовой платок и осторожно оттянул нижнее веко. Глаз покраснел и начал слезиться. – Я ничего здесь не вижу, – промолвил он, поднимая и верхнее веко. – Должно быть, он уже выскочил, – сказала девушка, хватаясь за зеркальце. – Спасибо, вы очень добры. Ну и видок! – ужаснулась она, посмотрев на себя. – Пожалуй, я выйду умоюсь. Она протиснулась мимо, и он уловил слабый запах духов, смешанный с запахом тела и вызвавший у него прилив воспоминаний. Ему захотелось стать опять молодым. Он с удовольствием наблюдал, как мимо окна проплывает знакомый эссекский пейзаж. Вскоре поезд замедлил ход на подступах к Соутгейту, выйдя на ветку «Кукушки». Здесь они почти всегда тормозили, пока Джо Сэйбертон, стоявший рядом с путями, передавал свой жезл машинисту, проявляя такую же сноровку, как в эстафетной гонке. Теперь Эдвард привык к этому зрелищу, но раньше он с удовольствием наблюдал, как четко у них все происходит. Он помнил лишь один случай, когда машинист, не успев схватить жезл, остановил состав. Девушка возвратилась. Глаза ее оставались воспаленными, хотя она и подкрасилась. – Ну как, все в порядке? – спросил Эдвард. – Не знаю… Кажется, в уголке что-то колет. Вы не посмотрите еще раз? Эдвард поднялся, а она повернулась к окну, запрокинула голову, обратив лицо к свету. Склонившись над ней, он вновь ощутил ее запах, почувствовал ее совсем рядом… Боже! Ее губы были так близко, что почти касались его губ. Через мгновение они сцепились в объятии… Глава 3  Хью с отвращением выдернул лист бумаги из своей пишущей машинки и мрачно оглядел крошечную скудно обставленную комнатку, которую он снимал в Челси. – Что-нибудь не так, любовь моя? – поинтересовалась Цинтия, оторвавшись от рукописи и нацелив карандаш вверх. – Книга слишком затянута – в ней не хватает динамики. Убрать бы эти плоские диалоги! – Скучных мест там, конечно, хватает, – согласилась она. – Если добавить еще десять тысяч слов, то следует придумать и новые эпизоды. – Но книга готова – туда и словечка не вставишь, – Хью скомкал страницу и бросил в камин. – Могу сказать лишь одно: больше я ни за что на свете не подпишу контракт на восемьдесят тысяч слов! Должны же быть на свете издатели, которые умеют не только считать, но еще и читать?! – Почему они так настаивали на таком большом объеме? – Они несли какую-то невероятную чепуху о читателях в библиотеках, которые не успевают за день прочесть книгу, если она достаточно толста. Поэтому, видишь ли, библиотеки заказывают большее количество экземпляров! Ну чистый идиотизм! Цинтия с нежностью посмотрела на его недовольную физиономию. – Дорогой, не хватит ли на сегодня? Ты уже достаточно поработал. А кроме того, мне пора уходить. Завтра суббота – мы отдохнем, а потом на свежую голову сядем и все обсудим. Хью решительно отодвинул машинку и присел рядом с ней на кушетку. – Я и сейчас мог бы оказаться в хорошей форме, если бы меня немного подбодрили… – Я в этом нисколько не сомневаюсь, но, пожалуй, не стоит ничего затевать – уже слишком поздно… В эту секунду зазвонил телефон, и Хью поднялся взять трубку. – Вот видишь? Уже звонят, проверяют… Хью поднял трубку. – Хэлло!… А, Квент, это ты? Голос Квентина, по телефону всегда резковатый, сегодня казался еще напряженнее. – Хью, ты мог бы появиться у нас завтра утром, как только проснешься? – Завтра?! Я думаю, сможем… А что случилось? – Хью беспокойно нахмурился. – Что-нибудь серьезное с папой? – Ну, не совсем… Послушай, это не тема для телефонного разговора. Поговорим, когда ты приедешь сюда. – О Боже, к чему такие загадки?! Хорошо, мы завтра приедем. – Хью, приезжай один. Не надо брать с собой Цинтию. – Но Квент, послушай… – Мне очень жаль, но ты все поймешь, когда приедешь сюда. Хью, время кончается. Постарайся успеть на утренний поезд. Пойми, это важно! – и вслед за этим раздались гудки. Хью медленно нажал на рычаг. – Дорогой, что случилось? – с беспокойством спросила Цинтия. – У нас неприятности? – Возможно… Квентин хочет, чтобы я приехал один. Говорит, это важно… Что-то случилось с папой – я в этом уверен. Ничего, если я оставлю тебя одну? – Переживу как-нибудь… Почитаю… А вечером ты позвонишь. Оставь на сегодня эти мрачные мысли, родной. Сейчас ты им ничем не можешь помочь. Лучше проводи меня до дому. – Хорошо, – сказал он, по-прежнему мрачно хмурясь. – Хотел бы я все же узнать, что там случилось… Хью успел на первый же поезд до Стиплфорда. Машины на станции не было, и он, все больше и больше мрачнея, прошагал целую милю пешком. Неужели Квентин старался смягчить для него удар? Труди вылетела навстречу, как только он завозился с калиткой у коттеджа, лишь подтвердив его опасения. Обвив его шею руками, она сразу же зарыдала. Хью взглянул на ее заплаканное, сморщенное лицо. – Ради Бога, Труди, скажи мне, что же случилось? – О, Хью… – рыдая, еле выговорила она. – Все это слишком ужасно… Папа… он… – Труди замолчала, не в силах сказать ему правду. Хью побледнел и кинулся в дом, но на пороге гостиной вдруг резко остановился. По крайней мере, самого страшного не произошло: Эдвард и Квентин тихонько сидели по обе стороны камина, разглядывая друг друга. Эдвард взглянул на него, с трудом улыбнувшись. – Привет, Хью. Извини, что пришлось тебя вытащить, – голос его казался безжизненным и усталым, а тонкие руки безвольно покоились на подлокотниках кресла, как будто старость внезапно накинулась на него. – Боже! – воскликнул Хью. – Я не думал, что застану тебя в живых! Что с Труди? Вообще, что случилось? – Хью, случилась весьма неприятная вещь, – ответил Квентин, который выглядел здесь весьма странно: в костюме, при галстуке, с лицом, искаженным от беспокойства. Хью догадался, что он, должно быть, пришел сюда вчера вечером прямо с работы и остался на ночь в коттедже. – Дело, видишь ли, в том, что нашего папу обвиняют в оскорблении действием. – В оскорблении действием? – после кошмарных предположений, преследовавших Хью со вчерашнего вечера, эта новость показалась ему банальной, может быть, даже смешной. – Он что, подрался в суде? – Хью, здесь нет ничего смешного. Его обвиняют в сексуальных притязаниях на молодую особу, с которой он ехал в поезде. Хью остолбенело посмотрел на него, не веря своим ушам. – Да вы шутите оба! – и он в упор уставился на отца. – Так что же произошло? Эдвард устало ответил: – Расскажи ему, Квентин. – Ну что же, хорошо… Вот что случилось на самом деле: вчера вечером «Кукушкой» 17.55 отец возвращался из Лондона в одном купе с молодой особой, сидевшей напротив. Там были еще пассажиры, но потом они вышли. Внезапно ей в глаз попал уголек или что-то еще в этом роде, и отец стал пытаться помочь ей. Они оба стояли рядом с окном, и вдруг она завопила: «Отпустите меня, вы, чудовище!» и стала отчаянно звать на помощь. – Правый Боже! – промолвил обалдевший от ужаса Хью. – Вы что, хотите сказать, будто ей поверили? Она, наверное, сумасшедшая! – Хью, это только начало. Человек, сидевший в соседнем купе, услышав крик, поспешил ей на помощь и увидел, как девушка отталкивает отца. Он закричал: «Отпустите ее! Что вы делаете?!», схватил отца за плечо и стал отпихивать его в сторону. Девушка разрыдалась. Поезд подошел к Стиплфорду. На перроне, а затем и в конторе Тома Ликока разыгралась безобразная сцена. Девушка обвинила отца в том, что он приставал к ней в весьма грубой форме, а тот человек подтвердил, что это действительно так. Квентин умолк, и в комнате стало тихо. Эдвард сидел неподвижно, как спящий, прикрывая глаза руками. – Дальше пошло еще хуже, – продолжил Квентин сухим, безжизненным голосом, как будто давал показания в полицейском участке. – Ты знаешь Джо Сэйбертона, стрелочника на Соутгейт Милл Бокс? В тот злополучный вечер он поднимался по лестнице в свою будку как раз тогда, когда поезд стал ускорять ход. Все как обычно после того, как он передал жезл машинисту. Он тоже видел ужасную сцену и срочно соединился с почтовым отделением в Стиплфорде еще до того, как поезд добрался туда. Он сообщил, что в поезде напали на девушку. Ему показалось, что дело серьезное – ее голова была откинута резко назад и почти высовывалась наружу. Прибыв на станцию чуть попозже, он повторил ту же самую версию. Вот и все, что случилось. Теперь, Хью, ты понял, что нас ожидает? – Но… Правый Боже! – от возмущения Хью не нашел слов. – Но… это слишком чудовищно! Никто не поверит, что папа способен на это, – он с беспокойством взглянул на отца. – Папа, что же случилось на самом-то деле? Эдвард вздохнул и беспокойно заерзал. – Видишь ли, Хью, мы стояли рядом с окном, как уже говорил тебе Квентин… И я склонился над девушкой, пытаясь рассмотреть ее глаз. Внезапно она обвила меня руками и тесно прижалась ко мне. Я так удивился, что сначала застыл на месте и лишь потом попытался вырваться из ее объятий. Я понимаю, что все это звучит очень странно, но девушка была сильной и молодой, и это оказалось не так уж просто… Возможно, она слегка и вскружила мне голову, но я, безусловно, и отдаленно не совершал того, что померещилось Джо Сэйбертону. Затем случилось все остальное, о чем рассказал Квентин. – Понятно… – Хью, казалось, только теперь начал кое-что понимать. – Как она выглядит, эта особа? Легкого поведения? – Нет, нет, напротив! Вполне симпатичная и совсем не вульгарная. Она мне как раз очень нравилась, пока не случилось то, что случилось. Я меньше всего ожидал, что она способна на это. – Да, по всей вероятности, она просто скрывала от тебя свои способности, – мрачно промолвил Хью. – Квентин, о ней что-нибудь известно? – Ее зовут Хелен Фэрли, она живет в Кенсингтоне. Отец говорит, что ей лет двадцать семь-двадцать восемь. Вот все, что мы знаем на данный момент… – Квентин замолчал, сомневаясь, стоит ли продолжать. – Дело в том, Хью, что нам надо беспокоиться не столько о девушке, сколько об этих свидетелях. Ни для кого не секрет, что истерички часто предъявляют подобные обвинения, и если бы дело ограничилось только ею, тогда и не было бы проблем. Но эти свидетели… – Ах, к черту, Квентин! Они ошибались, и закончим на этом. В конце концов представь, что в поезде ты услышал вопли о помощи: ты, конечно, поспешишь туда и увидишь мужчину и женщину в тесном объятии. Разве не будет естественным предположить, что в роли обидчика только мужчина? Каждый склонился бы к этой мысли… Особенно если девица способна сыграть свою роль без запинок. А что за парень ехал в соседнем купе? – Некий Уолтер Вильями, директор компании. Живет через две остановки по этой же линии. На вид лет шестидесяти, из почтенной эссекской семьи. Вполне добропорядочный гражданин… – Ну так что же? Добропорядочность еще не означает непогрешимость, – Хью уже начал сердиться. – Разумеется. Но его так просто не сбросишь со счета. Отец говорит, что он был страшно разгневан и не выбирал выражений. Так или иначе, но у нас остается Джо Сэйбертон. Взору Хью предстал образ Сэйбертона: мощный, широкоплечий, с честным открытым лицом и приветливым взглядом. Посыльный у мясника – они с ним в детстве играли в футбол. Свидетель серьезный… – Да, с этим нам нелегко будет справиться. Вот уж не подумал бы, что он склонен к фантазиям. Но тем не менее это так. – Поезд шел очень медленно, – вставил Квентин. Он, казалось, решил, недовольно отметил про себя Хью, представить всю ситуацию в самом невыгодном свете. – И Сэйбертон, конечно, имел возможность прекрасно все разглядеть. Мне кажется, он и дальше будет яростно настаивать на том, что он видел или что ему показалось. Например, что она запрокинула голову, а на горле виднелась рука Лэтимера. – Но это же чушь! – крикнул Хью. Квентин не был столь же категоричен. – Отец говорит, что когда он от нее вырвался, она запрокинула голову, но он – кажется! – не клал ей руку на горло. – Боже мой! – до Хью лишь теперь дошла вся серьезность сложившейся ситуации. – Ну и история! Они опять замолчали. Эдвард беспомощно уставился на камин, и степень его волнения выдавали лишь красные пятна на обеих щеках. – Ну что ж, слезами горю не поможешь, – подвел итог Хью. – Что же нам делать? Тебе решать, Квент. – Не совсем, – сухо ответил Квентин. – Мы говорили с папой об этом. Собственно, мы не спали всю ночь, обдумывая все так и эдак. Я не во всем с ним согласен. – Вот как? – Хью быстро взглянул на отца и на Квентина. – Папа хочет предстать перед судом, заявить, что он не виновен, рассказать все как было, утверждая, что девушка лжет преднамеренно, а свидетели ошибаются. – А что же еще, видит Бог, может сделать наш папа? – Если он так поступит, – продолжил Квентин, – результат нам известен. Улики против него, и как мировой судья он знает об этом не хуже меня. К какому решению пришел бы он сам, находясь на скамье присяжных, если бы столь симпатичная и внешне вполне приличная девушка представила подобное обвинение? И если к тому же суд не обвинил ее в преднамеренной лжи и ее показания подтвердил надежный свидетель, а другой свидетель поклялся на Библии, что видел все собственными глазами? – И все же я должен тебе напомнить, что искренность – лучшее средство добраться до истины! – Послушай, Хью, – возразил ему Квентин уже с ноткой отчаяния в голосе. – Я в такой же степени, как и ты, расстроен всем происшедшим и в точно такой же степени затронут всем этим… Но я пытаюсь, отбросив личные чувства, взглянуть на все с точки зрения адвоката. И как адвокат я уверяю тебя, что обвинительный приговор неизбежен. Присяжные выскажут свои сожаления, они упомянут «долгие годы честного служения идеалам» и «это злополучное дело», и все что положено в этом же духе, но отцу они не поверят ни за что. А если он попытается опорочить «несчастную» девушку, обвинив ее в злоумышленной лжи, но не представив тому никаких существенных доказательств, кроме своих показаний… Они посчитают все это отягчающим обстоятельством. Я буду с тобой откровенен – отец получит тюремный срок. – Тюремный срок?! Но это же невозможно! – Хью с ужасом уставился на своего брата. – Хью, отцу предъявлено серьезное обвинение. Нападение в поезде – совсем не то, что поцелуй в переулке. Я думаю, девушка старалась не зря. Когда суд получит настоящее обвинение, дело может принять крутой оборот – хуже, чем мы можем предположить. Давай взглянем правде в глаза: ему присудят, быть может, три, быть может, шесть месяцев заключения. – Но… Боже, я не могу поверить! Но должен же найтись хоть какой-нибудь выход? – Думаю, что он есть, – медленно отвечал Квентин. – Но именно в этом мы с папой расходимся. Я уже предлагал ему один вариант, но пока безуспешно. Попробуй и ты повлиять на него. Видишь ли, он говорит, что якобы не припомнит, имелось ли у него намерение нанести этой девушке оскорбление… – Я не говорил этого, Квентин, – перебил его Эдвард. При этом щеки его запылали ярче. – Повторяю: я твердо помню, что у меня не было таких намерений… – Я знаю, – Квентин не обратил на его слова никакого внимания, как будто они его совсем не интересовали. – Но воспоминания могут оказаться обманчивыми, особенно если человек попадает в такую переделку, как эта. Ты разговаривал с девушкой, папа, находясь с ней в одном купе. И ты признался, что она показалась тебе симпатичной и вполне привлекательной. Она стояла там, у окна, очень близко к тебе, и – как бы отвратительно это все ни звучало, но нам приходится смотреть правде в глаза – она, вполне вероятно, наслаждалась твоим к ней вниманием и слегка вела тебя на крючке. Затем… случилось то, что случилось. Тебе кажется, что ты отлично запомнил, кто и что делал дальше… Но ты ведь, вполне возможно, и ошибаешься… Хью не выдержал и вмешался. – Квент, я не совсем понимаю, что конкретно ты предлагаешь? – Прошлым летом, – начал Квентин спокойным, убедительным тоном, – папа перегрелся на солнце, и у него случился удар. Вы знаете, его долго преследовали мигрени. У него даже дважды случались короткие обмороки, после которых он ничего не мог вспомнить. Так вот, на прошлой неделе он также много бывал на солнце, к тому же он сообщил мне недавно, что опять вернулись мигрени. Кто из нас сможет наверняка утверждать, что последствия солнечного удара полностью устранились, какими бы они ни были? Дело в том, что по характеру обвинения… Я повторяю, по характеру обвинения он сделал нечто такое, чего бы он, и мы все прекрасно об этом знаем, никогда бы не сделал в нормальном психическом состоянии. И если он после нашего разговора сейчас же направится в суд и объяснит, что он не имел никаких намерений оскорбить эту девушку – что и в самом деле является правдой, – расскажет там о последствиях солнечного удара и обмороках, пообещает вновь подвергнуть себя осмотру врачей и выразит свои сожаления по поводу происшедшего, – тогда, я уверен, они снимут с него обвинения, и на этом все прекратится. – И он уйдет из суда всего лишь с пятном на собственной совести! – гневно воскликнул Хью. – Именно наш отец и никто другой в целом мире. Страшно даже подумать об этом! – Не стоит воображать, что мне это нравится, – возразил ему Квентин. – Я только пытаюсь сделать хорошую мину при очень плохой игре. Что бы мы сейчас ни затеяли, все будет выглядеть отвратительно! – Но Боже мой, Квентин, он же не начальник отряда бойскаутов, добровольно согласившийся на полгода «исправительных работ» в лагерях. Меня мутит при одной только мысли об этом. – Но ведь это не хуже, чем полгода тюрьмы? Из угла, где сидел Лэтимер, послышался вздох, и Эдвард медленно приподнялся, как бы не в силах слышать продолжение разговора. Это был уже не тот спокойный, уверенный в себе человек, каким его видели на прошлой неделе. Лицо его казалось сконфуженным, а голос стал надтреснутым и сиплым. Впервые в жизни всех троих разделял незримый барьер. – Я знаю, Квентин, ты предлагаешь лучшее на твой взгляд решение, – тихо сказал Эдвард. – Я очень ценю твою мысль. Но я бы не смог поступить таким образом. Я очень ясно все помню и вижу, что девушка по причинам, известным ей одной, выдвинула против меня лживое и злостное обвинение. Обдумав случившееся, я знаю наверняка, что не совершал ничего такого, чего бы мог впоследствии устыдиться. Это она на меня напала – она вцепилась в меня как кошка, вынудив начать защищаться, это она позвала на помощь, желая получить доказательства моей вины. Не спрашивайте меня, почему она это сделала. Я не знаю причины. Я не ставлю также под сомнение и честность свидетельских показаний, но, по всей вероятности, они просто ошиблись. Такова истина, и именно это я собираюсь сказать на суде. Больше я ничего не могу, – Эдвард встал и медленно направился в сад. Хью первым нарушил молчание. – Бедный наш старенький папа! Ему кажется, что все от него отвернулись. Квент, я чувствую себя просто предателем. Квентин поднялся, начав расхаживать взад и вперед. – Все улики против него, Хью, не осталось ни единой лазейки. Я полночи не спал, все думал об этом. Здесь прямо круговая порука! Дружелюбие девушки, которое мужчина мог воспринять как поощрение своим действиям. Исключительный повод – соринка, попавшая в глаз. Ее крики о помощи, ее поведение и слова, вполне естественные для такой ситуации. Искренняя реакция человека, прибежавшего ей на помощь, и его полная убежденность. И теперь еще Сэйбертон с его проклятым заявлением о том, что ей силой откинули голову. Отец говорит, что не мог с ней справиться, но на вид она очень хрупкая. Для того чтобы высвободиться из ее цепких объятий, совсем не нужно было выпихивать ее голову из окна. Сэйбертон не стал бы давать показаний, если бы и впрямь не видел все это. Вряд ли он стал бы вредить Лэтимеру, скорее напротив. Он даже не знал, что это был папа, пока не добрался до станции – он просто пытался выполнить свой долг. Когда он увидел, кто был обидчик, он пришел в неописуемый ужас. Хью неохотно кивнул головой. – Теперь, когда ты все объяснил, я начал тебя понимать… – с минуту он отрешенно молчал. – Скажи, ты и впрямь полагаешь, что старик мог напасть на нее в болезненном состоянии, сам не зная, что делает, или все это лишь адвокатские выдумки? Квентин немного подумал. – Папа всего-навсего человек, и он еще не настолько стар, чтобы не хотеть поцеловать симпатичную девушку. Но если бы он это сделал и в результате попал в переделку, он бы сказал нам об этом, я просто уверен. Он никогда нам не лгал. А все это значит, что он действительно болен. Я понимаю, он думает, что все прекрасно помнит, но, очевидно, он ошибается. Я думаю, он действительно напал на нее и применил даже некоторую силу, когда она начала вырываться… Но он и понятия не имел о том, что он делает, все его воспоминания искренни, хотя слегка однобоки. – Все это так на него не похоже, – с отчаянием отвечал Хью. – Я бы поклялся, что он чужд любому насилию, в здравом уме или нет. За всю свою жизнь он и мухи пальцем не тронул. Может ли человеческая природа поступить столь предательски и столь неожиданно для самого человека? – Честно говоря, Хью, не знаю. Хорошо бы уговорить его показаться врачу. – Квент, на это он ни за что не пойдет. Мы зря потратим порох. Квентин мрачно кивнул. Эдвард бывал нестерпимо упрям, если принимал какое-то решение. – И все же нам стоит попробовать. – А если он не согласится? Что предпримем тогда? – Что ж, если уж он уперся и решил настаивать на своем, нам придется пройти через все. Я найму знакомого адвоката, и мы попытаемся вытряхнуть из жизни этой девчонки то, что вывело бы на след. Со временем попытаемся уломать и свидетелей, убедить их, что они могли ошибиться. Больше мы ничего не придумаем, и шансы у нас – один против тысячи. – Ты говорил, обвинения пока нет? – Да, но его предъявят, и очень скоро. Сделав заявление, девица отправилась дальше и села в тот же вагон. Полиции понадобится некоторое время для того, чтобы ее разыскать. Ты знаешь, в нашем районе она не отличается быстротой, да и дельце слегка щекотливое. – Может, тебе стоит повидаться с Эйнсли? Квентин задумался. – Это ничего существенно не изменит, но он хоть расскажет, что происходит на самом деле. Неудобно, конечно, но какой же смысл дружить с главным констеблем, если не можешь к нему обратиться, попав в беду? Скорее всего я ему позвоню. – Это необходимо, – посоветовал Хью. – Во всяком случае это лучше, чем сидеть и ждать исхода событий, – он посмотрел в окно с самым несчастным видом. – Боже! Вот уж никогда бы не поверил, что такое может случиться с отцом! Глава 4  И начался длинный тягучий день. Сразу же после ленча Квентин, созвонившись с главным констеблем, уехал на встречу, Труди отправилась в магазин, Эдвард, написав письма и отправив их по почте, надел свою старую шляпу и вышел в сад покосить траву возле клумбы. Хью время от времени наблюдал его в просвете между деревьями, когда отец останавливался подправить косу или немного поболтать с Кэрол Энн, старательно сгребавшей граблями сухую траву. После своей короткой, но пламенной речи Эдвард, казалось, выбросил все происшедшее из головы, и из всех четверых, собравшихся утром за завтраком, казался самым спокойным. Квентин сидел с мрачным видом, Труди была преувеличенно вежлива, Хью слишком много болтал… Только виновник всего происшедшего вел себя как ни в чем не бывало. Его спокойствие казалось настолько невероятным, что Хью еще больше встревожился. Таким беззаботным мог быть малый ребенок, не ведающий, что творится вокруг. Теперь, когда у Хью появилась возможность как следует поразмыслить, он находил все меньше и меньше просчетов в версии Квентина. Чем больше он думал о предъявленном обвинении, тем более сокрушительным оно ему казалось. Он столь же мало, как и Квентин, верил в то, что свидетели захотят изменить показания. Он даже хотел бежать в Соутгейт Милл, чтобы поговорить с Сэйбертоном, но потом передумал. Джо уже дал показания и будет настаивать на своем, сколь бы он сам внутренне не противился этому. Квентин был прав: единственный выход – спасти Эдварда от него самого. Так или иначе, ради него или ради всех них, он должен пройти медицинский осмотр. Раз он не способен на разумные действия, не стоит ему потакать, поощряя упрямство. Хью тяжело вздохнул, вспоминая, каких трудов им всем стоило прошлым летом убедить отца показаться врачам. Хью решил помочь Кэрол Энн в надежде хоть немного отвлечься, когда в дверях появилась Труди, ходившая по магазинам. Поставив корзинку рядом со стулом, она разрыдалась. – Ах, ради Бога! – воскликнул Хью, жалея в глубине души, что бедная Труди становилась еще большей простушкой, когда столь искренне предавалась слезам. – Я прошу тебя, перестань! Ты устроишь здесь наводнение. – Я ничего не могу с собой сделать, – прорыдала она. – Все так ужасно! Все только об этом и говорят. – А ты ожидала другого? – Но это же несправедливо! Миссис Бэрден сказала, что все, кто был с утра в магазине, так плохо настроены против папы. И многие говорили ужасные вещи. – Которые она с явным удовольствием пересказала тебе? Я в этом нисколько не сомневаюсь. Внезапно он понял, как нелегко придется Труди, и искренне посочувствовал ей: – Не бойся, старушка, со временем все забудется. Нам и без сплетен сейчас нелегко. – Но ведь его так любили – все как один. Ведь он для них столько делал! Где же их благодарность?… Миссис Хоккинс сказала, что нужно устроить показательный суд! – Труди снова расплакалась. – Ну что ты как маленькая, – успокаивал ее Хью. – Твоя беда в том, что ты так наивна. Папа играет роль поверженного кумира, а значит, каждый с удовольствием бросит в него камень. Так уж устроен наш мир… – Ну уж по крайней мере они могли бы дождаться суда. Хью в ответ лишь пожал плечами. – Они уже сделали вывод, услышав версию Сэйбертона. А больше им ничего и не нужно. Уж если мы сами не уяснили себе происшедшего, то чего ждать от них? – Но, может быть, папа болен?… – Они об этом не знают, да и мы не так уж уверены. Во всяком случае не настолько, чтобы убедить в этом суд – вот что я имею в виду. А ты в последнее время не замечала за ним ничего необычного, кроме мигреней, конечно? – Да нет вроде… Он, конечно, слишком во все вникает, но в целом – счастлив и безмятежен. – Ах, ладно! Нет смысла пережевывать все сначала, – мрачно заметил Хью. – Это дело врачей, а наша задача – убедить его им показаться… К садовой дорожке подкатила машина, и через секунду из-за угла появился бодрый и жизнерадостный Квентин. – Привет вам обоим! – весело сказал он. – А у меня для вас новости! – Хорошие? – с нетерпением воскликнула Труди. – Лучше, чем я ожидал. А где папа? – В саду. Я сейчас приведу его. – Ну что там, Квент? – не выдержал Хью. – Представь себе, она отказалась от обвинения. – От чего отказалась?… – Я все расскажу, когда придет папа. История долгая, – Квентин упал в шезлонг, нащупывая трубку в кармане. – Ты знаешь, я прямо помолодел лет на десять. Хью усмехнулся впервые со вчерашнего вечера. – Да нет, старик, непохоже… С таким-то брюшком? Вверх по тропинке как всегда неторопливо вышагивал Эдвард, подгоняемый Труди. Остановился и вырвал сорняк. Если бы Хью не знал его раньше, он бы подумал, что отец немного рисуется. – Что тут такое случилось? – спросил Лэтимер, подойдя к ним поближе. – Папа, иска не будет. – Вот как? – Эдвард сел, удобно скрестив свои длинные ноги. – Это уже интересно. – Я не поверил своим ушам, когда Эйнсли сказал мне об этом. Кажется, девушка изменила свои показания. Лицо Эдварда просветлело. – Ты хочешь сказать, она признала свою вину? – Не совсем, но частично. Мы могли узнать об этом и раньше… Как я и думал, полиция не смогла разыскать ее сразу. Лишь вчера вечером они беседовали с Джо Сэйбертоном, а также с этим вторым свидетелем – Вильями. Ну а девушка куда-то исчезла… Сегодня утром они всерьез принялись за дело – Эйнсли и не скрывал этого, навели справки в Лондоне, подозревая, что она вернулась домой. Их подозрения подтвердились: она действительно вернулась сегодня, и утром к ней приходили из Скотланд-Ярда. – И что же она им сказала? – тихо поинтересовался Эдвард. – Сказала, что все хорошенько обдумала и не будет предъявлять иск в суд. Еще она говорила, что мужчина, ехавший с ней в купе, имея в виду тебя, папа, относился к ней хорошо на протяжении всей поездки, и что он ей даже понравился… И ей начинает казаться, что она сама спровоцировала его или даже побудила к действиям. Так или иначе, она готова взять на себя пятьдесят процентов вины. Она также сказала, что мужчина схватил ее очень грубо, и она испугалась или была уже чем-то расстроена – вот почему она так кричала на станции… Теперь, хорошенько все взвесив, она поняла, что он не хотел причинить ей вреда, и не жаждет отмщения. Видимо, она преувеличила его физические возможности. Он не пытался ее задушить, как могло показаться со стороны, она сама отшатнулась, оттолкнув его от себя. Выходит, она устыдилась своей роли во всем происшедшем и хочет покончить со всем этим делом. – Ну надо же, черт возьми! – недоуменно воскликнул Хью. – Да, все это весьма неожиданно, – согласился с ним Квентин, – но лично я вздохнул с облегчением. – Мне же все это кажется чистым бесстыдством! – осуждающе промолвила Труди. – Каким же чудовищем надо быть… – Да, она сильно смахивает на истеричку, – вставил Квентин. – И вела себя, конечно, не лучшим образом… Да уж, далеко не лучшим. И в то же время я должен сказать, что не каждая женщина способна признаться в таком проступке, да еще и выдержать довольно унизительное интервью с полицейским. Стоит отдать ей должное. – Ерунда! – крикнул Хью. – Мне она кажется абсолютно безнравственной. Если она признает половину вины, можете быть совершенно уверены, что это она все подстроила. Она, наверное, вообразила, что будет здорово выглядеть в центре столь щекотливого дельца… А потом испугалась, что зашла слишком далеко. Она спровоцировала все это от начала и до конца. Не стоило и сомневаться, – взглянув на отца, Хью залился краской. – Папа, прости… Квент, нас обоих убить мало. Квентин почувствовал угрызения совести. Теперь ему тоже стало казаться, что вся ответственность лежит только на девушке. Он не собирался ставить себе в вину то, что под воздействием обстоятельств подверг сомнению безупречность отца, но все же ему стало стыдно. Эдвард спросил: – А как же полиция, Квентин? Они что, тоже закроют дело? – Конечно. Если девушка берет на себя половину вины, здесь не может быть дела. Эйнсли страшно рад, что все разрешилось именно так. Он был крайне расстроен случившимся и с удовольствием закрыл дело, когда получил на то основания. Сэйбертон, правда, еще цепляется за свои показания, но раз уж девушка их опровергла, то ему и сказать будет нечего. Вильями, по всей вероятности, также был введен в заблуждение. Итак, в отношении полицейских можно считать, что все в порядке. – Понятно… – задумчиво протянул Эдвард. – Что ж, в этом случае, боюсь, я должен сам подать в суд на девицу. Все изумленно уставились на него. – Это в каком же смысле? – резко спросил Квентин. – Мне нанесли оскорбление. Я сам не сторонник судебных историй и всегда по возможности их избегал… Но мне не оставили выбора. Девица оскорбила меня, ославив на весь поселок. Она ведь полностью не сняла с меня обвинения, признавшись, что лишь частично виновата сама, а значит, все еще обвиняет меня. Она не оправдала меня публично, как ранее оскорбила меня, сделав заявление офицеру полиции. Я должен заставить ее признаться в суде и снять с меня даже тень подозрения. Ведь эта история – сплошь ее выдумка от начала и до конца, и я заставлю ее в этом признаться. Квентин взволнованно произнес: – Папа, я так тебя понимаю… Мы все тебя понимаем. Но, признаться, мне кажется, что тебе лучше бы забыть обо всем. – Только не надо решать за меня, Квентин, – возразил ему Хью. – Я в этом отнюдь не уверен. Ситуация изменилась. – Видишь ли, Квентин, – продолжил свою мысль Эдвард, – я не вижу другого выхода для себя. Я был готов к тому, чтоб дождаться, пока мне предъявят официальное обвинение и дадут мне высказаться в суде. Но если дело закрыто, я должен найти другой способ защитить свое имя. Я не могу сидеть сложа руки. Как ты думаешь, что нас ждет, если я не покончу с сомнением, поселившимся в душах? Ты ведь прекрасно знаешь, что значит жить в таком поселке, как наш. Я не пытаюсь вызвать сочувствие, зная, что вы и так переживаете за меня… Но если все оставить как есть, с моей жизнью в поселке будет покончено. Если я действительно сделал то, о чем все они слышали, то наказание будет заслуженным. Но я ни за что не позволю этой лживой и безнравственной женщине уничтожить меня без всякой защиты с моей стороны. Закончив речь, он откинулся в кресле с самым решительным видом. – Папа, я с тобой до конца, – поддержал его Хью. – Устроим настоящую драку. – А мне что за роль вы отводите в этом? – с горечью поинтересовался Квентин. – Предусмотрительный адвокат – отнюдь не героическая фигура. Ты ведь не выслушал меня, папа, не дал мне сказать все, что я думаю. – Я тебя ни в чем не виню, – возразил ему Эдвард. – Но должен признаться, что твоя теперешняя позиция вызывает у меня удивление. – Послушай, папа, – серьезно ответил Квентин. – Я хорошо понимают твои чувства относительно девушки. Почувствовав огромную радость от того, что все так решилось, я не подумал о последствиях для тебя, если ты дашь замять это дело. Но будет ли лучше, если ты поступишь иначе? – В этом нет никаких сомнений, – вмешался Хью. – Девица публично оскорбила отца, а теперь пошла на попятный. Уверен, мы выведем ее на чистую воду. Квентин холодно взглянул на него. – В следующий раз, когда сядешь писать, милый Хью, не забудь спросить у меня совета. – Квентин, не будь ослом. Скажи, в чем же я ошибаюсь? – Сейчас объясню. Разговор этой девушки с офицером носил неофициальный характер. Она не сделала заявления, тем более в письменной форме… Это все лишь слова – их не используешь в иске за оскорбление личности. Она повторит ту же самую ложь, если, конечно, захочет. Учитываются лишь показания под присягой. – Ты хочешь сказать, что если мы подадим на нее, она повторит старую сказку? Но это чудовищно! – А что ей останется делать? Единственный способ защиты – доказать свою правоту. Мы сами вынудим ее сделать это. И ей это прекрасно удастся. Вспомни, ведь у нее есть свидетели! – В самом деле? Разве она вертит ими, как хочет? – Да, ей можно лишь позавидовать. Если она потребует, они подтвердят свои показания; если откажутся это сделать, она скажет, что свидетели ошибаются. Если даже каким-то чудом всплывет, что она брала на себя половину вины, она объяснит это приступом великодушия и тем завоюет симпатии судей. Предпринимая встречные действия, мы сами подпишем себе приговор, которого избежали лишь чудом. Все это – чистое сумасшествие. В конечном итоге, доказав хоть частично вину этой девушки, папа выйдет из зала суда, запятнав свое имя. С его репутацией будет покончено. Все замолчали, обдумывая речь Квентина. Затем Хью спросил: – Уж не скажешь ли, Квент, что у нас нет надежды? – По существу свидетельских показаний… – начал Квентин. – Ах, ради Бога! Перестань говорить об этом… – Но только они и будут учитываться судом! – гневно продолжил Квентин. – Эмоции нам не помогут. Можешь считать меня трусом, но я лишь упорно пытаюсь смягчить все грозящие нам последствия. Если папа смирится с существующей ситуацией, сколь бы плачевной она ни была, сплетня не выйдет за пределы поселка. Она еще не просочилась в печать, и есть основания полагать, что так оно и будет впоследствии. Он может переехать в другое место и жить там как ни в чем не бывало. Боюсь только, он будет вынужден отказаться от некоторых видов деятельности, но так или иначе ему пора сделать это по состоянию здоровья. Вот о чем я говорю. Если же он предъявит свой иск – вот это будет сенсация! Великолепная пожива для воскресных газет – мировой судья пристает в вагоне к хорошенькой девушке! Уж этого они не упустят! К тому времени, как они выжмут всю мерзость из этой истории, папа не сможет жить в Англии. Слово «Лэтимер» станет чем-то вроде неприличного анекдота. – Полегче, Квент! – Да, так и будет, и ты прекрасно знаешь об этом. Такое и раньше случалось с людьми. Несчастье затронет всех нас. Это будет ужасно для Труди, ужасно для Цинтии, и, признаюсь вам честно, совершенно губительно для меня. Адвокатов здесь пруд пруди, а в таком местечке, как Рэмсфорд, люди как чумы боятся скандала. Если бы оставалась хоть крошечная надежда с честью выйти из ситуации, я бы плевал на карьеру. Но черт меня побери, если я вижу хоть малейшую причину жертвовать ею, когда все равно все закончится катастрофой! – По крайней мере, – возразил ему Хью, – мы поскачем с развернутыми знаменами. – Романтический бред! Со знаменами, покрытыми грязью… Эдвард с самым несчастным видом молча слушал их разговор. Теперь-то он понимал, что поторопился с решением. В эту секунду он думал не столько о Труди и о карьере Квентина, сколько о двух молодых существах, собиравшихся пожениться, чья совместная жизнь начнется со столь кошмарной истории. Он тяжко вздохнул. – В твоих словах, Квентин, конечно, содержится истина, признаваемая большинством. Лично я не уверен, что стоит мириться с несправедливостью из боязни возможных последствий. Но если бы эти последствия затронули только меня… Я считаю себя не вправе принимать решение единолично. Да, видит Бог, я меньше всего желал бы, чтобы скандал коснулся всех вас… – он замолчал в нерешительности. – Я все еще пытаюсь найти хоть какой-нибудь компромисс, – продолжил он наконец. – Не может быть, чтобы эта особа оказалась столь безнравственной и порочной! Найдется же способ воззвать к ее чувствам, вынудив ее признаться во всем?! Наверное, стоит встретиться с ней, поговорить… Квентин чуть не выпрыгнул из шезлонга. – Папа, ну ради Бога! Не вздумай этого делать. Начнешь искать встречи с ней, и она вновь обвинит тебя во всех смертных грехах, прежде чем мы все узнаем. Лучше уж держись от нее подальше. – Думаю, девушкой все же стоит заняться, – вмешался в разговор Хью. – Сомневаюсь насчет ее «лучших чувств», но мы хотя бы выясним что-нибудь интересное. Скажем, не проходила ли она в полицейских делах когда-нибудь в прошлом? – Хорошо, – согласился с ним Квентин. – Только если уж затеем расследование, давайте пойдем неофициальным путем. Лично я сомневаюсь, что нам это что-нибудь даст, но уж это пусть папа решает… – он вопросительно взглянул на Эдварда. – Я бы хотел хорошенько подумать, прежде чем решиться на что-либо. Утро вечера мудренее… Завтра я вам все доложу… Теперь же давайте забудем об этом хоть ненадолго! Глава 5  В последующие два дня жизнь в коттедже «Лаванда», казалось, вернулась в нормальное русло. Вряд ли Эдвард забыл – о случившемся, хотя внешне казался спокойным. Он продолжал слушать новости и сочинять свою «светскую хронику», отвечая на письма как ни в чем не бывало, и все так же возился в саду. Раз или два Труди видела, как он застывал в неподвижности, опершись на грабли и уставившись в землю пустым невидящим взором, но он и раньше любил помечтать. Он все так же спокойно и вежливо разговаривал с ней, хотя иногда и казался усталым – может быть, плохо спал по ночам, хотя и наотрез отвергал любую помощь доктора Скотта, нуждаясь, по собственному мнению, лишь в тонизирующих напитках. По утрам он копался в оврагах, собирая различные травы, и варил из них вонючую смесь, с явным удовольствием и в огромных количествах поглощая ее. В целом он вел себя как обычно, и Труди совсем успокоилась. Контакт с семьей не терялся. Квентин звонил им каждое утро из своей конторы в Рэмсфорде, интересовался поведением папы, не касаясь в разговорах с отцом злополучного инцидента. Хью сообщил, что рассказал всю историю Цинтии и что она, с достоинством восприняв эту новость, шлет свои наилучшие пожелания Эдварду, взбодрив его этим больше, чем любое тонизирующее. Труди отчаянно возмущалась, когда знакомые, попадаясь навстречу, смущенно кивали, не решаясь остановиться и посудачить, как они это делали раньше. Она успокаивала себя, что и это скоро пройдет. Она слишком тревожилась об отце, чтобы анализировать собственные чувства. Неприятности посыпались в среду. Утром получили письмо от вице-президента молодежного клуба: «…учитывая все обстоятельства, мы посчитали возможным пригласить другое лицо на открытие ежегодного заседания». Эдвард молча дочитал до конца и передал письмо Труди. Губы ее затряслись. – Еще неизвестно, кому будет хуже, – сказала она после незначительной паузы. Эдвард разломил ломтик поджаренного хлеба. – Боюсь, это только начало… Ну что же, есть время закончить статью, – он на секунду задумался, затем подошел к столу и нацарапал пару фраз председателю арбитража о том, что стал подумывать об отставке. Гордость и независимость – хорошие вещи, и незачем лишний раз унижаться. Не стоит зря травмировать Смедли, хорошего в целом парня, лучше взять первый шаг на себя. Вечером еще два письма – почти одинаковые по смыслу. «Мы не настаиваем, чтобы Лэтимер присутствовал на открытии культурного центра и принимал участие в этом году в работе госпитального комитета». Эдвард вежливо выразил сожаление, хотя и очень расстроился. Общество отторгало его. Поддавшись отчаянию, он снова задал себе вопрос, стоит ли цепляться за жизнь, если в ней не остается тex дел, которые раньше придавали ей смысл. Утром последовал новый удар. Ему пришла анонимка. Безграмотные каракули, исполненные угроз. Сплетня цвелa пышным цветом в новой чудовищной форме. Эдвард скрыл анонимку от Труди, но не оградил дочери от злословия. Она возвратилась к одиннадцати, бледная и расстроенная, поимев «доверительную беседу» с достопочтенной миссис Бэрден. – Папа! – закричала она, с размаху плюхнувшись в кресло. – Нам все же стоит что-нибудь предпринять! Они говорят о тебе такие ужасные вещи! Они… Они… – Труди с усилием выговаривала слова. – Они говорят, что одежда на девушке была изодрана в клочья! Раззвонили на весь поселок… Какая жестокость! – Труди снова расплакалась. Эдвард с нежностью обнял ее за плечи. – Я знаю все, что они говорят. Сегодня утром я получил анонимку – там все сказано просто и ясно. Плохо, что ты так страдаешь из-за меня. – Это не твоя вина, папа, – прорыдала она. – Кругом нас страшные люди с чудовищными мозгами. Как же я здесь все ненавижу! – Виноваты всего один или двое, – возразил ей Эдвард. – Молчанием сплетню не остановишь. Молчание – тишь признанье вины в глазах очень многих из них, что, впрочем, только естественно. – Тогда нам необходимо что-нибудь предпринять. Мы не можем все это так оставить. Эдвард вздохнул. – Единственный способ покончить со сплетней – это предать дело гласности. Полиция сможет быстро установить, кто написал анонимку… Но тогда неизбежен судебный процесс, а ведь Квентин и слышать об этом не хочет. – Но когда он узнает об анонимке… – Труди, это ничего не изменит. Мы придем к тому, на чем остановились в субботу. Я предлагаю другой вариант. Почему бы тебе не уехать? Совсем ненадолго… Я уверен, что тетушка Мюриел будет счастлива, если ты ее навестишь. Труди взглянула на него с изумлением. – Как? Оставить тебя одного? Папа, ты понимаешь, что говоришь?… – Со мной ничего не случится, и ты прекрасно об этом знаешь. Мне не впервой самому о себе заботиться. Думаешь, легко наблюдать, как ты терзаешься день за днем? Честно, Труди, я был бы гораздо счастливей, если бы избавил тебя от всего. Слезы хлынули градом. – Как же ты глуп, старина! Ведь ты же знаешь – я ни за что не уеду! Если ты сможешь все это выдержать, то, значит, и я буду рядом. Мне только больно выслушивать всякие гадости, которые говорят про тебя. Папа, я так страдаю! Эдвард сжал кулаки, начав сомневаться в том, что выиграет битву. – Перестань плакать, Труди. Я что-нибудь непременно придумаю. – Может, нам вместе уехать? Именно это советовал Квентин, и мне кажется, он был прав. – Как? Оставив позади эти сплетни? Нет, моя дорогая! Я не могу убежать, как преступник. – Папа, я прекрасно тебя понимаю… И я восхищаюсь тобой. Но если ты не сможешь оправдаться публично, какой же смысл оставаться здесь? Ты будешь думать и думать об этом, пока не сойдешь с ума. – Со мной ничего не случится, – безжизненным голосом сказал Эдвард. – Нет, папа, ты не прав. И ты прекрасно знаешь об этом. Ты выглядишь очень усталым и почти ничего не ел со вчерашнего дня. Признайся, нервы у тебя на пределе… Сначала мне тоже казалось, что все как-нибудь обойдется, но ты здорово изменился, начав получать эти письма. Если так и дальше пойдет, ты действительно заболеешь. Тебе необходимо сменить обстановку – просто немного отвлечься… Не могли бы мы вместе ненадолго уехать?… – Бегство есть бегство. Неважно, на месяц или вообще навсегда. – По мне так лучше бы навсегда. Оставшись здесь, мы только будем терзать себя. Но на переезд ведь нужны деньги? – Нужны. Но дело не в деньгах… Мы сможем заложить наш дом – теперь он стоит гораздо больше, чем когда я его купил… Да и сад у меня на диво… – он замолчал, глядя поверх посаженных им деревьев на ухоженную траву, на маленький летний домик, построенный на опушке леса, на склоны холма с цветущими бледно-лимонными примулами… Сколько труда и любви вложено в эти несколько акров! – Есть и другие сады, дорогой, – утешила его Труди, проследив за его взглядом. – Я знаю, для тебя это будет ударом, но признайся, сейчас это все – удовольствие маленькое… Никто не требует немедленного решения. Почему бы нам не отправиться в путешествие, совсем ненадолго, всего, быть может, на месяц? Помнишь, ты когда-то мне обещал? А когда мы вернемся, возможно, все уже образуется… Если же нет, мы всегда найдем хорошее местечко где-нибудь подальше отсюда. Эдвард поднялся. – Я подумаю, Труди. Это все, что я могу пока обещать. Я слишком стар, чтобы сразу вот так обрубить свои корни. Он прошел в небольшую комнату, которая служила ему кабинетом, опустился в старое обитое кожей кресло с чувством, близким к отчаянию. Возможно, он слишком устал, и то философское настроение, на котором он держался всю жизнь, теперь уже не спасало. Он был в ужасе от того, что в его душе поселился гнев – чувство, которого он всегда избегал. Он почти ненавидел девушку, ставшую причиной его несчастий. Зло, исходившее от нее, отравило его. Он постарался не думать об этом и трезво взглянуть на вещи. Его положение хуже, гораздо хуже, чем он раньше предполагал. Здравый смысл диктовал немедленно покинуть поселок. Здравый смысл его любящей и простоватой дочери Труди… Долг по отношению к ней перевешивал его стариковские чувства, его боязнь бросить все, к чему успел привязаться. Долг и холодный, рассудочный здравый смысл, присущий Квентину, для которого стремление к истине не что иное, как донкихотство. Так или иначе Труди, безусловно, права, продолжая настаивать на своем. Он ничего не добьется.,. Всему виной его проклятая гордость! Но если решиться уехать, достигнет ли он равновесия и покоя? Разве что Труди станет полегче… И как начать снова писать, смирившись с несправедливостью? Без дома, без привычных интересов, отказавшись полностью от борьбы? Сделать тот единственный шаг, против которого так восстает его сердце? Позорное бегство! Неужто настолько бесславно пройдут его последние дни?… Эдвард беспокойно вскочил, и ноги сами понесли его на лужайку. Разворошить бы сено в оранжерее, да лень! Он присел на траву и взглянул на Бродуотер, как глядел все эти годы. Он будет тосковать по нему и по всему остальному… И где взять средства на жизнь? Как же решиться? Внезапно в кустах послышался шорох и из них показалась знакомая розовая мордашка. – Хэлло, мистер Лэтимер! – Хэлло, Кэрол Энн, – ответил Эдвард, заставив себя улыбнуться. – Я что-то давненько тебя не видел. Девчушка хитровато прищурилась. – Я больше с тобой не играю. – Ничего, дорогая… Мне тоже что-то не хочется… – Мама мне запретила. Эдвард вздрогнул, как от удара, и в ту же секунду из соседнего дома позвали: – Кэрол Энн! Сейчас же иди сюда! Девчушка вспорхнула, бросившись к дому. Эдвард вновь услыхал сердитый голос няньки: – Ах, противная ты девчонка! Мама запретила тебе там бывать. Раздался шлепок и затем отчаянный рев. Эдвард нахмурился, не в силах сдвинуться с места, но через мгновение нетвердой походкой направился к дому. Труди, выглянув из окна, поспешила навстречу. – Что случилось, отец? Опять что-нибудь нехорошее? Лэтимер застонал. – Я изгой, Труди! Даже детям запрещают ко мне подходить. – Какой ужас! В самом деле?… – В это трудно поверить, не так ли? В глазах окружающих я – старый пакостник, которого следует остерегаться. Подумать только, что всему виной эта женщина! Таким мрачным Труди еще никогда его не видела. – Ну что ж, тогда решено! – резко сказала она. – Мы с тобой уезжаем. Теперь-то, папа, и ты понимаешь… – Конечно, Труди, конечно… – Эдвард слишком устал, чтобы спорить. – Мы уедем и никогда не вернемся. Какой же смысл, когда связаны руки. Наверное, я прямо сейчас позвоню Квентину и все ему сообщу. В этот вечер они почти не говорили о будущем. Труди, считая, что отдых превыше всего, предлагала поехать в Швейцарию, где в прошлом году одна из ее старых школьных подруг провела замечательный отпуск. Она откровенно радовалась, а Эдвард все больше мрачнел. Сказалась усталость, и ровно в десять он отправился спать. Когда Труди, которая любила поспать утром, спустилась вниз на следующий день, то с удивлением обнаружила, что Эдвард позавтракал и, заметно повеселев, наливал кофе в термос. – Собираюсь поохотиться в солончаках, – сказал он. – Ты, надеюсь, не против? – Конечно, папа, делай, что хочешь, – Труди с беспокойством оглядела его. – Сегодня жаркий денек, ты не слишком устанешь? – Мне это пойдет лишь на пользу, – уверенно ответил Эдвард. – Хорошо, дорогой, только не задерживайся там слишком долго, а то я начну волноваться. Мне самой нужно в Рэмсфорд, но к чаю я постараюсь вернуться. Эдвард уехал, а Труди, облегченно вздохнув, вернулась к обычным делам. Теперь-то все обойдется, казалось ей. Добравшись на автобусе до города, она перекусила в кафе, побродила по магазинам и вернулась домой, совершенно раскисшая от жары. К пяти возвратился Эдвард, и Труди, взглянув на него, пожалела, что утром позволила ему уйти. Он выглядел больным, был бледен как полотно и сказал, что у него болит голова. Вдобавок Эдвард посеял где-то панаму. Он что-то еще бормотал, пытаясь описать этот день, и Труди совсем испугалась. Эдвард улегся в постель у себя на втором этаже, а Труди послала за доктором. Доктор Скотт, моложавый и привлекательный, не замедлил приехать к старому пациенту. Спустившись вниз после небольшого осмотра, он поспешил успокоить Труди. – Не стоит так волноваться. С ним ничего серьезного. Просто после прошлогоднего удара ему нельзя ходить без панамы. Нервы… Реакция на то, что случилось. Труди кивнула. – Мы хотим ненадолго уехать. Как вы считаете, пойдет это нам на пользу? – Самое лучшее, что можно придумать. Только постарайтесь избегать переутомлений. Но для начала нужен полный покой. Пару дней подержите его в постели… – Скотт усмехнулся. – Если, конечно, вам это удастся! Он считал Эдварда самым непослушным из своих пациентов. Труди позвонила Хью, попросив отложить приезд на уикенд, и сообщила Квентину. Головные боли держались еще пару дней, сопровождаясь температурой. Нарушился сон, несмотря на снотворные, и Труди слышала, как Эдвард в забытьи ворчал и ругался. В основном он бредил этой девчонкой по имени Хелен Фэрли, употребляя слова, которых, как думала Труди, он никогда и не знал. К воскресенью Эдварду стало получше, и он встал с постели вопреки настояниям Труди. В полдень приехал Квентин. Труди встретила его у калитки, подробно обрисовав ситуацию. – Теперь ему лучше, – уверяла она, – но я сходила с ума. Вид у него был просто ужасный. Ему так досталось за эту неделю, Квентин, ты просто не представляешь… Но, слава Богу, мы, кажется, уезжаем. Квентин серьезно кивнул головой. – Это единственная возможность – я ведь так и советовал, но он и слушать меня не хотел. Он должен был сам прийти к этой мысли, бедняга! Ну что ж, у меня для него неплохое известие. Давай-ка посмотрим на инвалида… Эдвард находился в гостиной и выглядел довольно бодро, раскладывая бумаги по множеству маленьких папок, валявшихся рядом. – Здравствуй, отец! – приветствовал его Квентин, легонько погладив его по плечу. – Ну что же, вид неплохой… Ты что, уезжаешь? – Да нет, я просто подумал, что снова примусь за книгу. Стоит лишь отдохнуть и осесть на новом месте. – Книгу? А… «Дикая жизнь на болотах Эссекса». А почему бы и нет? У тебя ведь огромное количество материала. Между прочим, отец, тут продается один дом… – Вот как? – Да. На окраине Вудбриджа в графстве Суффолк. По размеру такой же, как наш, и с хорошеньким садиком. Освободится он через месяц. Хозяин – один из моих клиентов. – Вудбридж? Это ведь на реке? – Да, на Дебене. Это не совсем обычная местность, но мне сказали, что там достаточно дико, и ты сможешь наблюдать за природой. До города ходит поезд, и потом… – он замолчал, не в силах продолжить. Эдвард слегка улыбнулся. – И потом, не слишком близко от Стиплфорда? – Именно это и нужно. Ведь так? Впрочем, и все остальное выглядит вполне привлекательно. Я думаю, нам подойдет. – А сколько он стоит? – С деньгами тоже все будет в порядке. Когда ты продашь этот дом, то даже немного разбогатеешь. Вудбридж – замечательный городок. Хью и Цинтия с удовольствием навестят тебя здесь в выходные, и если ты хочешь, съездим все вместе туда на уикенд. Труди тоже поедет. Ничего, гляди веселей! У нас все будет прекрасно!! К лужайке подкатила машина, и к домику вверх по тропинке направились двое мужчин. Глава 6  Квентин подошел к двери. – Добрый день, сэр, – произнес тот, что был пониже, джентльмен лет пятидесяти, седоватый, с глубокими морщинами у глаз. – Скажите, дома мистер Лэтимер? – Да, конечно, – ответил Квентин, встревоженно вглядываясь в их лица. – Меня зовут инспектор Хольт, отдел уголовного розыска. Я бы хотел его видеть. Квентин нахмурился. – Папа себя неважно чувствует, должен я вам сообщить. Что случилось, инспектор? Что-то связанное с поездом? Разве вы не покончили с этим? – Не совсем, сэр, – Хольт, по всей вероятности, был прекрасно осведомлен. – Возникли кое-какие последствия. Я постараюсь быть кратким. – Ну что ж, ваше право, – Квентин неохотно открыл им дверь. – Идите за мной. Он первым вошел в гостиную, за ним инспектор с небольшим чемоданчиком. Сержант замыкал шествие. При виде гостей Эдвард ахнул от удивления. – Привет, инспектор! Какими судьбами? – воскликнул он и неожиданно покраснел. – Вы по работе? Я ведь слегка не у дел, вы, наверное, в курсе? – Да, сэр, так точно, – смущенно кашлянул Хольт. – Весьма неприятное дельце… Я сильно расстроился, когда узнал обо всем. А это – сержант Фэрроу. Эдвард учтиво кивнул. – Мы, кажется, встречались в суде. Присаживайтесь, пожалуйста. Оба сконфуженно замолчали. Хольт начал первым: – Простите, что мы ворвались к вам в воскресенье, дорогой мистер Лэтимер, но другой возможности нет. Речь идет все о той же особе, с которой вы возвращались. – Да что вы? – с любопытством произнес Эдвард. – Ее обнаружили мертвой. В комнате стало тихо. Первой вскрикнула от ужаса Труди. Квентин воскликнул: «О Боже!» Эдвард недоверчиво уставился на инспектора. – Что же случилось? – Сэр, ее задушили. – Где? – Неподалеку отсюда. Знаете поселок Кауфлит, вверх по реке? Милях в двух от поселка в солончаках рядом с маленькой бухтой валяется остов брошенной баржи. Труп обнаружил один из яхтсменов вчера во время соревнований. – Понятно… – медленно протянул Эдвард. – Когда же это случилось? – Два или три дня назад. – Полиция вышла на след убийцы? – Нет, сэр. Пока еще нет. Лэтимер помрачнел и откинулся в кресле. – В это трудно поверить! – Так вы явились сюда сообщить это нам, дорогой инспектор? – поинтересовался Квентин. Хольт почувствовал себя неуютно. За тридцать лет своей службы в полиции ему пришлось заниматься убийствами всего дважды, и оба случая были очень простые. Еще ни разу он не допрашивал мирового судью, да еще такого, которого уважал с давних лет. Он вновь сконфуженно кашлянул. – Дело в том, мистер Лэтимер, – сказал он, обращаясь к Эдварду, – что в сумочке у покойной обнаружили странную вещь. Вот мы и решили поинтересоваться у вас, – он достал портмоне и вытащил из него обрывок бумаги. Эдвард взял бумажку в руки и показал Квентину, стоявшему сзади. Обрывок был верхней половиной листа из блокнота Эдварда с его телефоном и адресом. В левом верхнем углу карандашом была нацарапана карта окрестностей Кауфлита и на ней несколько названий печатными буквами. Весь текст, очевидно, остался на второй половинке, за исключением фразы «Дорогая мисс Фэрли!», написанной почерком Лэтимера. – Папа! Ты что, ей писал? – с гневом воскликнул Квентин. – И не сказал мне об этом? Эдвард смутился… – Я уже отправил это письмо, Квентин. Еще до того, как вышел спор. Ты был так отчаянно против контактов с ней, что мне показалось неловко что-либо тебе сообщать. Вернуть его я не мог. Квентин недовольно присвистнул. – Правый Боже! И что же там было? – Я написал, что если она не откажется от своего дикого обвинения, с моей жизнью в поселке будет покончено. И я воззвал к ее совести, умоляя рассказать суду правду. Вот и все… – Когда, вы говорите, вы написали это письмо, мистер Лэтимер? – спросил Хольт, разглаживая обрывок. – Как вы могли разглядеть, дата отсутствует. – Неделю назад, инспектор, – я отправил его с вечерней почтой. – Вы писали ей только однажды или несколько раз? – Только однажды. Это письмо перед вами. Вернее, его обрывок. – Сэр, для чего была предназначена карта? – Я ничего не знаю об этом. Рисунок не мой, – Эдвард почувствовал раздражение. – Вы, видимо, склонны предположить, что это часть письма, в котором я назначаю ей встречу, и что именно я рисовал эту карту? – Папа! – закричал Квентин. – Ты думаешь, что ты сейчас говоришь? Эдвард успокаивающе похлопал его по плечу. – Квентин, ты даже не знаешь, насколько я вовлечен в это дело… Должен вам сказать, мой милый инспектор, что все обстояло иначе. Я действительно собирался встретиться с мисс Фэрли на прошлой неделе, но это она выбирала место для встречи, и, как можно предположить, нацарапала карту на обрывке письма. Квентин с яростью посмотрел на него. – Ты собирался с ней встретиться?!… – Я даже ходил к месту встречи, – признался Эдвард. Все замолчали… Хольт размеренно произнес: – Мне бы очень хотелось добраться до истины, дорогой мистер Лэтимер. Однако, имея в виду все, что вы здесь рассказали,, мне, очевидно, придется уведомить вас, что вы отнюдь не обязаны… – Все в порядке, инспектор, я знаю законы. Но мне нечего скрывать… – Папа, послушай! – настойчиво прервал его Квентин. – Перестань городить эту чушь! Вот послушай меня… – Квентин, не нужно. Мой долг – рассказать инспектору все, что я знаю. Мне слишком долго мешали… С этого момента решать буду я… – Лэтимер побледнел и решительно взглянул в глаза Хольту. – Вот что на самом деле случилось, мой милый инспектор: в прошлую пятницу я получаю письмо от Хелен. В нем она утверждает, что хочет видеть меня одного и по очень важному делу. Пятница – единственный подходящий день, в остальные дни она занята. Время и место: в два часа пополудни, у реки, в уединенном месте чуть повыше Кауфлита. Она нарисовала карту, очень схожую с той, которую вы сейчас показали. Рядом с баржей, о которой вы говорили, неподалеку от дамбы. И снова в комнате стало душно. Хольт избегал упорного взгляда Эдварда. – Довольно странное она выбрала место, не правда ли, сэр? – Именно это мне и пришло в голову, но, кажется, она неплохо знала этот район. – Почему же ты мне ничего не сказал? – возмутился Квентин. – Как же ты мог с ней встречаться? – У меня не было времени на размышления, Квентин. Я должен был тотчас решиться. И ты стал бы меня отговаривать, а мне хотелось пойти. Я должен был это сделать! Она обещала, что все хорошо кончится, и я решил, что услышу признание. Наедине ей будет легче… – он умоляюще взглянул на Квентина. – Конечно, ты считаешь меня наивным, но это был единственный шанс. Хольт опередил Квентина. – Могу я взглянуть на письмо, судья Лэтимер? – Конечно, я сейчас его вам покажу, – Эдвард поднялся и вышел. Квентин разглядывал сад, Труди, забившись в кресло, испуганно смотрела оттуда. Эдвард вернулся минут через пять. – Весьма странно… Оно лежало в кармане, в моем выходном пиджаке… Труди, ты не брала? – Да нет, я о нем никогда не слыхала. Хольт поджал губы. – Так вы, мистер Лэтимер, даже дочери не сказали о предполагаемой встрече? – Нет… Как видите, нет… Понимаете ли… Квентин решительно повернулся, весь собравшись, как пружина. – Отец, что же здесь происходит?! Что ты нам здесь говоришь?! Ради Бога, подумай! Инспектор, он болен, и очень давно. Не стоило и начинать… – Со мной все в порядке, – настаивал Эдвард. – Я знаю, Квентин, что это звучит очень странно, но истина важнее всего. Ах, если бы я только смог показать вам это письмо!… – А почтальон ничего не припомнит? – отрывисто спросил Хольт. Лэтимер покраснел. – Да вряд ли, инспектор. В то утро он доставил мне пять или шесть таких писем. Уверяю, что среди них находилось и это. – Что ж, тогда нам следует его разыскать, – сказал Квентин. – Когда ты видел его в последний раз? Лэтимер напряженно нахмурил брови. – Постой-ка… Мне кажется, я прихватил его с собой в пятницу, когда шел на встречу. Помню, как вытаскивал его из кармана, стоя у дамбы, чтобы взглянуть на рисунок. Но с тех пор уже больше не видел… Может, где-нибудь обронил?… – Труди, – вмешался Квентин. – Сходи, пожалуйста, наверх и посмотри там везде хорошенько. Особенно в карманах у папы. – Быть может, – пробормотал Хольт, испытующе посмотрев на Эдварда, – сержант Фэрроу пойдет вместе с ней, мистер Лэтимер? Не возражаете, если он тоже хорошенько там все осмотрит? Квентин хотел возразить, но Эдвард спокойно махнул рукой. – Буду рад вам помочь. Инспектор, считайте, что комната в вашем распоряжении. – Ну что ж, – более резко продолжил Хольт, когда Труди с сержантом ушли, – теперь постарайтесь-ка, сэр, рассказать мне как можно подробней все, что случилось в тот день. – Расскажу вам все, что я знаю, – ответил Эдвард. – На машине я доехал до Кауфлита. Дальше пешком по болотам в сторону дамбы, затем – к верховью реки. Минут через двадцать я наткнулся на баржу, подойдя к ней как раз в два часа, как и было назначено, но девушки не было… И вокруг – ни души. Вы знаете, местность здесь хорошо просматривается на многие мили вокруг. Я страшно расстроился и решил подождать… А потом… – он замолчал в нерешительности, мучительно потирая ладонью висок. – Итак? – подтолкнул его Хольт. – И именно в этот момент, инспектор, я почувствовал себя плохо. Не знаю, что оказалось причиной – может, жара… Во всяком случае так думает доктор Скотт. У меня и раньше такое бывало. Знаете, вроде обмороков. Должно быть, я просто упал, потому что очнулся уже на земле. Меня сильно мутило, а голова буквально раскалывалась. Я огляделся в поисках шляпы, но она, должно быть, упала в реку и ее унесло. Ну а потом… потом я вернулся домой. Хольт все больше мрачнел. – Уж не хотите ли вы сказать, что вообще не встречались с мисс Фэрли? – спросил он официально и сухо. – Она так и не появилась. – А когда вы вернулись домой, сэр, не пытались ли вы связаться с ней каким-либо образом и выяснить, почему она не пришла? Квентин сердито вмешался. – Послушайте, инспектор, ваш допрос уже выходит за рамки дозволенного. Папа! Это просто чудовищно! Почему бы тебе не послушать меня? Эдвард устало махнул рукой. – Да бросьте, инспектор, я ничего такого не сделал. Просто не было сил… Ведь меня уложили в постель… Я поднялся сегодня утром. Наверное, я позвонил бы ей завтра, если бы она не связалась со мной. – Понятно… – промолвил Хольт, игнорируя протестующий взгляд Квентина. Он слишком далеко продвинулся в расследовании, чтобы сейчас замолчать. – И как же долго продолжался этот ваш… обморок, мистер Лэтимер? – Не могу вам точно ответить, инспектор. Минут пять или десять, наверное… – И вы абсолютно не помните, что происходило в эти пять или десять минут? – Именно так. – И вы не припомните, отходили ли вы от баржи? – Я даже уверен, что нет. Ведь я бы тогда не очнулся там, где упал. Хольт промолчал. Вместо ответа он встал и открыл свой портфель. Покопавшись в его просторных глубинах, он извлек потрепанный грязный предмет, напоминавший клок соломы. – Это не вы потеряли? Эдвард взял его в руки и расправил на коленях. – Да-да, конечно! Это она и есть! Где вы нашли мою шляпу? – В небольшом болотце футах в двадцати от того места, где нашли труп Хелен Фэрли. Эдвард с ужасом уставился на него, начиная осознавать всю безнадежность своего положения. – Боже милосердный, – пробормотал он, взглянув на Квентина в поисках утешения и обнаружив на его лице лишь отражение собственных страхов. – Ее отнесло туда ветром… Согласны, инспектор? – Был ветреный день? Эдвард покачал головой. – Да нет, стояла жара… духотища… Ах, если бы только я мог все как следует вспомнить! – воскликнул он, прижав ладони к вискам. – Инспектор, клянусь, я рассказал вам всю правду – все, что я смог вспомнить! Каждое сказанное мной слово содержит правду, и я ничего не могу к ней добавить. Насколько я помню, в тот день я не виделся с Хелен Фэрли. В гостиную возвратилась Труди с сержантом, следовавшим за ней по пятам. – Нашли? – отрывисто спросил Квентин. – Нет, – ответила Труди. – Я все обыскала. Если оно находится там, мне кажется, оно бы мне попалось, – направившись к его письменному столу, она стала копаться в бумагах. Сержант Фэрроу обратился к инспектору. – Валялось в корзине для грязного белья, – сообщил он доверительным тоном, протягивая скомканную тряпицу. Хольт развернул ее. Белый мужской носовой платок с ярко-красным пятном в середине. – Это ваш носовой платок, мистер Лэтимер? – Да, похоже… – слабым голосом ответил Эдвард, бывший на грани нервного срыва. – Мисс Лэтимер, – продолжал допрос Хольт, – вы случайно не пользовались в последнее время носовыми платками отца? Труди едва заметно покачала головой, не отрывая глаз от пятна. – Пользуетесь ли вы помадой подобного цвета? – Я вообще никогда не крашусь. – Не посещала ли вас особа, которая могла бы пользоваться такой помадой, после того как вы собрали корзину? Труди вопросительно взглянула на Квентина. Эдвард поспешил ответить и на этот вопрос. – Нет, инспектор, не посещала. Хольт, убрав носовой платок обратно в портфель вместе со шляпой, с самым серьезным видом обратился к Эдварду. – Мне очень жаль, мистер Лэтимер, но, боюсь, мне придется просить вас отправиться в полицейский участок вместе со мной. – Да-да, конечно, – пошатнувшись, Эдвард еле встал на ноги. – Я все понимаю… Готов идти вместе с вами, инспектор. Труди стремглав подскочила к нему. – Папочка, ради Бога! Ты выглядишь просто ужасно! Что же это такое?! Что же это у нас происходит?! – Труди, пожалуйста, не устраивай сцену. Лучше пойди собери ему вещи, – Квентин успокаивающе погладил отца по плечу. – Не беспокойся, отец, все как-нибудь обойдется… Я непременно свяжусь с доктором Скоттом. Глава 7  Спустя три часа в полицейском участке Рэмсфорда после подписания официального протокола со всеми подробностями, уже известными инспектору Хольту, Эдварду Лэтимеру было предъявлено официальное обвинение в убийстве Хелен Фэрли. Квентин немного посовещался с доктором Скоттом и полковником Эйнсли, которые немедленно прибыли в полицейский участок, как только узнали о том, что случилось, и поспешил в «Лаванду» сообщить печальную новость Труди. Он немного побаивался, что у сестры начнется истерика, но Труди перед лицом такого несчастья внутренне собралась и, казалось, приготовилась к самому худшему. Не пролив ни слезинки, она напряженно слушала брата, излагавшего всю последовательность событий, итогом которых стал неизбежный арест. – Я с трудом могу это выговорить, – мрачно закончил он, – но, боюсь, нам придется признать, что отец «не в себе» и что, убивая несчастную девушку, он не отдавал себе отчета в том, что он совершает. – Наверное, ты прав, – подумав, ответила Труди. – Я все еще пытаюсь заставить себя поверить в то, что случилось. Но все произошло с такой пугающей быстротой… Ах, Квентин, зачем же я отпустила папу из дома в то злополучное утро?! – Ты не можешь всерьез обвинять себя в этом, – сказал Квентин. – Скорее это я виноват… Я должен был настоять на том, чтобы он обратился к врачу сразу же после истории в поезде. Я так бы и сделал, если бы не поверил в сказки о том, что Хелен частично признала вину. Угроза была вполне ощутимой, но все же поддаться обману – непростительная ошибка. – Ох, даже не знаю… – Труди печально вздохнула. – Ведь за ним ничего такого не наблюдалось. Он всегда был в здравом уме, если не считать последнего инцидента да его ужасных мигреней. Как он вел себя в полицейском участке, Квентин? Что он им там говорил? – Да так, ничего особенного. Опять рассказал все ту же историю. Держался спокойно… Даже, пожалуй, слишком спокойно для нормального человека. Мне показалось, бедняга был просто ошеломлен. Он все время рассматривал свои руки, как будто видел их в первый раз. – Квентин! – Он вызвал жалость у всех. Ведь как, должно быть, мучительно сознавать, что ты сделал что-то ужасное, и ничего при этом не помнить. Он так отчаянно пытался заставить себя восполнить этот пробел. На него было больно смотреть… Но он так ничего и не вспомнил и окончательно сдался, предоставив другим разбираться во всем. «Говорите и делайте что хотите!» – такова его теперешняя позиция. Он наконец-то признался себе, что он болен. – Что с ним собираются делать? – Сегодня еще подержат в Рэмсфорде. А завтра судья-магистрат отправит его в тюрьму, где его подвергнут тщательному осмотру. – Можем ли мы хоть чем-то помочь? – Сейчас-то у него есть все, что нужно. Когда его уводили, он слегка улыбнулся и пошутил: «Единственное мое преимущество как мирового судьи, раньше часто посещавшего тюрьмы, заключается в том, что я прекрасно знаю тамошние порядки». – Бедняжка! Квентин, что же будет с ним дальше? – Его скорее всего пошлют в Бродмур. Сейчас не стоит об этом думать, у нас и так слишком много хлопот! – Это психушка для уголовников? – Да, так ее, как правило, называют. На самом деле это неплохая психиатрическая больница. Они не будут держать его там бесконечно – как только поставят диагноз, то сразу решат, что с ним делать. Не будем терять надежду! – Квентин тяжко вздохнул и поднялся. – Думаю, нужно позвонить Хью. Бледный и совершенно расстроенный после получасового телефонного разговора с братом, Квентин с благодарностью выпил чай, приготовленный Труди. – Хью потрясен. Боюсь, он просто не выдержит всего этого, – сообщил он сестре. – Когда ты увидишься с ним? – Завтра, как только уеду. У меня много дел – надо бы лечь сегодня пораньше. Выпью-ка кое-что из пилюль, прописанных папе, и тебе советую тоже. Спокойной ночи, моя дорогая, – Квентин с не свойственной ему нежностью поцеловал сестру в щеку и отправился спать. Утренняя процедура в суде продлилась недолго, и сразу по ее окончании Квентин на машине отправился в Челси. У Хью был вид пьяницы, очнувшегося после очередной попойки. Должно быть, он глаз не сомкнул этой ночью. – Квент, – начал он, схватив за плечо брата и беспокойно заглядывая ему в лицо. – Я не могу поверить, что все это правда. Мне кажется, я в кошмарном сне. – Охотно верю, – ответил Квентин. – Такое случается только с другими. Трудно сразу поверить, что это близко коснулось тебя. – Невероятно! Как ты объяснил себе это, Квентин? И что же случилось на самом-то деле? – Боюсь, – сказал Квентин, усаживаясь на стул, – что все слишком просто. Я сразу стал рассуждать с позиций здравого смысла, как только услышал всю эту историю с поездом. Наш папа болен давно – мы этого просто не понимали. Итог – его нападение на девицу. Теперь сомнений не осталось. Он плохо помнит, как все случилось, и написал ей просьбу о встрече в надежде, что убедит ее изменить показания. – Тогда почему же она согласилась? – Мне кажется, она его пожалела. Возможно, мы отзывались о ней слишком дурно… Тем временем у себя в поселке отец казнился раскаянием, и это лишь ухудшило его состояние. Он понимал, что все считают его преступником, и обвинял во всем девушку, с горечью отзываясь о ней, по свидетельству Труди. Не думаю, что он был намерен причинить ей какой-либо вред, когда назначал свидание. Когда он вновь увиделся с ней, сказалось нервное напряжение, в котором он находился… Или их разговор состоялся не так, как хотелось ему, спровоцировав его на дальнейшие действия. Назовем их припадком безумия или чем-то другим в этом роде, когда он, дав волю рукам, перестал понимать, что творит. Такова моя версия происшедшего. – Но ты, кажется, говорил, что он возвратился туда, где, по его словам, он упал, а это довольно далеко от места, где была найдена девушка. – Он так сказал… Возможно, он так и сделал – разницы никакой. Он не помнит, что делал с тех пор, как добрался до баржи и до того, как очнулся. Могло случиться все, что угодно… Он мог отойти вместе с девушкой в сторону, задушить ее и вернуться к барже. – Ясно… Но как же он мог задушить ее, в самом деле? У него бы сил не хватило. – Значит, хватило. У него ведь только на вид такие тонкие руки. Еще бы – столько возиться в саду! Нужно учесть, что у маньяков во время припадка сил больше, чем у обычного человека. – У маньяков?… – Хью, казалось, не понял. – Видишь ли, Квент, для меня это все – полнейший абсурд. Я бы скорее поверил, что младенец способен убить свою мать, кормящую его грудью. Маниакальный припадок! Ты хочешь сказать, что у нашего папы… – Хью, не стоит все это мерить привычными мерками. Неужели ты никак не поймешь? Безумие делает человека неузнаваемым. – Но он всегда был таким здравомыслящим! – Скорее всего мы просто многого не замечали. Если его посмотрят врачи… – Почему вдруг его поразило безумие? Так резко и так внезапно? Последствия солнечного удара? Я ни за что не поверю… – Должна быть другая причина. Я вспомнил об этой бомбежке в сорок первом году. Возможно, с этого все началось. – Он ведь не пострадал, – возразил Хью. – Только нервное потрясение… – Верно. Но вспомни, потрясение довольно значительное. Сколько детей тогда погибло! Папа с полгода не улыбался. Я бы сказал, что последствия сильного шока при столь чувствительном складе характера могли оказаться причиной его теперешнего несчастья. – Прошло десять лет. Не слишком ли это долгий срок? – Такие болезни развиваются медленно. Могла сказаться наследственность. Припомни, ведь тетушка Гарриет закончила дни в желтом доме… – Это еще ничего не значит. Такое случается в каждой семье. Она не была душевнобольной в полном смысле слова, просто у нее бывали странные идеи… – Давай взглянем правде в глаза. В семье Лэтимеров это уже традиция. Ну, меня еще, скажем, можно назвать вполне уравновешенным типом… А Труди с ее повышенной возбудимостью? А папа с его всегдашними странностями? – Я бы так не сказал. Эксцентричность еще не безумие. – Да, но где проходит граница? Хью возмутился. – Я бы не стал и пытаться ее проводить. И если, Квент, ты хочешь знать мое мнение, ты сам не знаешь, о чем говоришь. Безумие! Как гром среди ясного неба. Да еще неделю назад папино поведение даже отдаленно не предвещало ничего такого. Я не в восторге от того, что мы, сидя здесь, пытаемся себе доказать, что он сумасшедший. – Ты тем более не придешь в восторг, если мы не сможем этого сделать. Хью внимательно посмотрел на него и медленно опустился на стул. – Боже! Наверное, ты прав! Ну и выбор у нас! Скажи мне честно, Квентин, поверят ли судьи, что он сумасшедший? – Нисколько в этом не сомневаюсь. Для человека с такой репутацией, как у папы, сама эта выходка в поезде – нечто из ряда вон выходящее. Ну а последующие события лишь подтверждают ее необычность. Никто не поверит, что такой человек, будучи в здравом уме, способен совершенно забыть о моральных устоях. Есть и еще доказательства: его состояние и вид, когда он в тот день вернулся домой, продолжительная болезнь и его неспособность оценить всю степень опасности, угрожающей ему. Нормальный человек, безусловно, на его месте пришел бы в отчаяние. – Я понимаю, – согласился с ним Хью. – Но здесь не все так гладко, как ты хочешь изобразить. Многие из его поступков кажутся ненормальными, но другие вполне объяснимы. Ты говоришь, он не собирался вредить этой девушке, написав ей письмо. Но тогда «почему он назначил свидание в столь мрачном и отдаленном месте? Я знаю, он собирался держать все в секрете от нас, но зачем же такие крайности? Неожиданное помутнение мозгов при виде девушки – это одно, а попытка заманить ее в удобное для припадка место – совсем другое. Можно подумать, что все было тщательно спланировано заранее. Квентин в свою очередь вопрошающе посмотрел на него. – Хью, Боже правый! Не хочешь ли ты сказать, что папа совершил умышленное убийство? Хью немного смутился. – Все, что я хочу сказать, Квентин, сводится к тому, что версия о безумии папы совсем не кажется мне безупречной. Возьмем, например, историю с этим письмом, полученным им от девушки, в котором она сама назначает ему свидание. Если бы речь шла не о папе, разве тебе не показалось бы, что все это – тщательно подготовленная попытка отвести от себя подозрения? – Безумный, – ответил Квентин, – вполне способен заранее все подготовить и придумать себе оправдание. – А затем неожиданно потерять контроль над собой? – Одно не исключает другого. В любом случае не так уж все и хорошо продумано. Вспомни, что папа забыл свою шляпу на берегу. Какая непростительная ошибка! Совсем не похоже на заранее спланированный поступок. Скорее его совершит человек, который плохо понимает, что вокруг него происходит. Помада! Полиция утверждает, что помада на губах девушки была размазана во время борьбы. Предположительно руками отца. Он вытер руки носовым платком, совершенно забыв об этом впоследствии. Ни один здравомыслящий человек не повел бы себя столь легкомысленно, совершив убийство, в отличие от маньяка, очнувшегося после припадка… Но, Хью, факт остается фактом – мы с тобой ничего не сможем придумать, предоставим слово врачам. Пусть они нам все объяснят. Хью сохранял скептический вид, но спорить не было смысла. – Так что же ты предлагаешь? – Давай-ка я свяжусь с Артуром Хоусоном – попрошу его приехать сюда и осмотреть папу. Он первоклассный специалист, к тому же обладает большим красноречием. Безусловно, тюремные власти сами проведут осмотр, но и нам бы не помешало иметь там своего человека. – Согласен, Квентин. А как насчет адвоката? Это ты тоже берешь на себя? – Нет, я не вполне компетентен. Мне больше по сердцу дела о наследстве и завещания. Есть один человек по фамилии Брэддок. Быть может, он согласится помочь. Он опытный адвокат по уголовному праву и мой хороший знакомый. Мы сможем действовать вместе. Хью кивнул головой: – Хорошо. Тебе, конечно, виднее… . Он закурил сигарету и замолчал, погрузившись в раздумья, в то время как Квентин упорно названивал по телефону, пытаясь договориться о срочной встрече с Хоусоном. – Ну что ж, – сообщил Квентин, посмотрев на часы. – Думаю, мне удастся изловить Брэддока перед ленчем. К тебе я зайду часа в четыре. Ты будешь на месте? – Конечно. Я несколько дней не буду работать, так что свяжись со мной, если что-нибудь нужно, и я смогу помочь. Пока, Квент, удачи! Хью с мрачным видом вернулся в комнату, взяв утреннюю газету. «Арест Лэтимера» – огромными буквами! Подробности биографии, фотография Эдварда, которой лет двадцать, не меньше. Хью скривился, посмотрев на нее, сердито отшвырнул газету и вышел на улицу, вспомнив о Цинтии. Ленч прошел очень грустно. Рано утром они говорили по телефону – новостей никаких. Они слишком остро переживали случившееся, чтобы все обсуждать или начать разговаривать о чем-то другом. Расстались они сухо. Цинтия возвращалась в парламент, Хью – обратно домой. Почти в пять часов пополудни Квентин, немного приободрившийся, зашел сообщить последние новости. – Ну что ж, все устроилось. Мы обсудили все с Брэддоком, и он согласился работать на нас. – Что он сказал? – Его вполне устраивает подобная версия. Он недолюбливает судебную экспертизу, но согласился, что с нашим делом разобраться несложно. Он тоже за то, чтобы Хоусон немедленно обследовал папу. – А ты с ним договорился? – Да, все в полном порядке. Хоусон весьма заинтересовался. Он отложит встречи на завтра и первым делом осмотрит папу. Он уже связался с тюремной администрацией и по дороге заедет к доктору Скотту. Возможно Хоусон слишком молод, но мне понравилось, как он держится. Спокойный и уверенный в себе человек. Думаю, мы можем на него положиться. – Хорошо. Что он тебе говорил? – Очень мало. Спросил кое-что об истории нашей семьи. Я все рассказал о тетушке Гарриет и о бомбежке во время войны. Он слушал молча, только делал пометки в блокноте. Я рассказал все подробно – о мигренях и обмороках, начиная с прошлого лета… Думаю, он успел составить картину. Весьма заинтересовался историей в поезде… Завтра в девять утра мы с ним снова встречаемся, и он представит свое предварительное заключение о состоянии папы. После встречи я прямиком заеду сюда. – Слушай, Квент, должно быть, нам это станет в копеечку? У меня лишь фунтов пятьдесят, не больше, но ты можешь этим располагать. – Я могу снять проценты, – ответил Квентин, – но немного попозже. Нам потребуется оплатить услуги королевского адвоката – самого лучшего, какого только сможем найти. Еще раз поговорю с папой о продаже коттеджа «Лаванда». – Наверное, это единственный путь. Да и вряд ли теперь он понадобится бедняге. Как ты считаешь, они разрешат мне увидеться с папой? – Думаю, да. Денек-другой обожди, пока не укрепится защита. – Сегодня утром я пытался ему написать. Чертовски трудно, никак не мог подобрать слова… Как Труди? – Я перееду на время в «Лаванду». Нельзя ее оставлять там одну, а уехать она отказалась. Она неплохо держится, кстати. Давно хотел спросить у тебя, а как все восприняла Цинтия? – Потрясена, но держится стойко. Знаешь, она не верит во все это. – Не верит во что? – Ни во что. В то, что папа мог это сделать. Квентин насмешливо улыбнулся. – Всю жизнь удивляюсь, сколь легкомысленно женщины относятся к фактам. Глава 8  По обоюдному молчаливому соглашению Хью и Цинтия напряженно слушали вечернюю «музыкалку», стараясь не разговаривать. Примерно в половине одиннадцатого под окном остановилась машина, и Хью с облегчением выключил радио. – Это, наверное, Квент, – сказал он и вышел открыть брату дверь. Бледный, усталый Квентин казался расстроенным, и Цинтию кольнуло дурное предчувствие. Торопливо поздоровавшись с ними, он тяжело опустился на стул. – Хью, – произнес он безжизненным голосом, – боюсь, нам следует приготовиться к худшему. Оба уставились на него, ожидая удара. – Хоусон утверждает, что папа абсолютно здоров. Новость оказалась столь неожиданной, что Хью едва сдержал истерический хохот. Он чуть не выкрикнул: «Ах, какой ужас!», но взял себя в руки и серьезно спросил: – Квент, как все было? – Хоусон приехал в Эссекс сегодня утром, как договаривались. Он долго беседовал с доктором Скоттом, выведав все о болезни отца. Посовещался с двумя тюремными докторами – один из них врач-психиатр – и осмотрел пациента. Не так-то все просто и быстро, как мне это раньше казалось. Там куча вопросов и тестов. Признаюсь, я не вдавался в детали, но понял, что Хоусон проделал добросовестную работу. И вот его приговор: у папы нет не только ни малейшего признака умственного расстройства, но у него еще и довольно стабильная психика. При других обстоятельствах Хоусон еще помедлил бы с диагнозом и понаблюдал бы папу подольше, но в этом случае промедление нежелательно. Еще он сказал, что редко встречал столь гибкого человека… да, как же он выразился?… Со столь сбалансированным характером. – Ну что ж, вполне однозначно. Согласны ли с ним все прочие? – Да, целиком и полностью. Разногласий не было никаких. Конечно, я попытался вмешаться. Спросил, как Хоусон объясняет обмороки. Обычные приступы слабости, ответил он мне, переутомление, перегревы… А головные боли – нормальное следствие небольшого солнечного удара. Они очень подробно обсуждали все это с доктором Скоттом и пришли к единому мнению. – А обморок на солончаке? Они считают, что это то же самое? – Хоусон пока не решил. Они ведь знают о нем только со слов отца, и Хоусон склоняется к тому, что у него скорее всего случился припадок, вызванный тем, о чем ему рассказывал Скотт. Но что бы там ни было, все носило характер физический и не связано с расстройствами психики. Между прочим, он весьма сомневается, что подобная слабость, назовем ее обмороком, могла продолжаться целых десять минут. Но абсолютно уверен… они абсолютно уверены, что ни в прошлом Лэтимера, ни в его теперешнем психическом состоянии ничто не указывает на то, что он мог задушить эту девушку бессознательно. Хью кивнул головой, решив не напоминать сейчас брату, что он никогда и не сомневался в психической полноценности отца. – А что он сказал по поводу предъявленного обвинения? – Почти ничего. Установили лишь факт психической полноценности, не рассуждая о том, что он мог сделать или не сделать. Это не входит в их компетенцию. Хоусон был слегка озадачен. Он даже сказал, что после их разговора с отцом у него возникло стойкое ощущение, что тот находится в полном согласии с собственной совестью и искренне уверен в своей правоте. Но ведь нам это ничем не поможет при таком количестве доказательств, возразил ему я, и он со мной вполне согласился. Хорошо хоть он составил о папе благоприятное впечатление… – Квентин тяжко вздохнул и уставился в пол. – Вот так, дорогой. Ты хоть понимаешь, что мы провалили защиту? – Конечно. Но что же нам теперь делать? – Ах, если б я знал… Возможно, у Брэддока возникнут какие-нибудь идеи, когда мы завтра с ним встретимся. Боюсь, что дело примет плохой оборот, Хью, даже очень плохой… Вот почему я так добивался, чтобы папу признали душевнобольным. Другого выбора нет. Теперь-то скорее всего его осудят за умышленное убийство. Они помолчали, затем начал Хью: – Видишь ли, Квент, я никогда не поверю в то, что такое может случиться. – Нам ничего другого не остается при таком количестве доказательств. – Тогда плохи твои доказательства. Квент, ты действительно веришь, что папа, будучи в здравом уме, способен пойти на убийство? – Суд учтет только факты, а не наши с тобой эмоции. – К черту эти дурацкие факты! Психическая болезнь – одно, Квент, но ни одно доказательство в мире не убедит меня в том, что папа при виде этой несчастной поддался приступу ярости, совершенно сознательно сцепил свои руки на ее горле и задушил ее. Просто невероятно! Ты только подумай: папа за всю свою жизнь и мухи пальцем не тронул. Он мягкий, интеллигентный и очень терпимый человек – пожалуй, самый терпимый из всех, кого нам доводилось встречать. Обвинив его в таком преступлении, они ставят крест на всей его жизни. Да я ни за что не поверю! Ни за что, пока я жив! Цинтия, молчаливый свидетель их разговора, прижалась к Хью, желая его поддержать. – Эмоции – хорошая вещь, – возразил ему Квентин, поняв, что они заодно, – но Брэддок и я должны разработать эффективный способ защиты. Одной веры здесь недостаточно, нам еще следует убедить двенадцать присяжных в том, что отец невиновен. Ты только подумай, здесь все против нас! Во-первых, мотив преступления: папа имел основания ненавидеть девицу, видя, что она поставила крест на всей его жизни. Во-вторых, прямая возможность его совершить: он сознался, что находился неподалеку именно в это время и больше там никого не видел. Он утверждает, что не отлучался от баржи, а шляпу нашли рядом с трупом. Говорит, что не виделся с девушкой, а его платок испачкан помадой. По его словам, она сама назначила ему встречу, но он не может представить ни единого тому доказательства, а судя по фактам, назначил-то ее папа… Он даже не может изложить последовательность своих поступков. Вспомни, что он держал эту встречу в секрете как до, так и после нее, и ты получишь полное представление о том, как все это воспримут присяжные. И что мы скажем в ответ? Что Лэтимер порядочный человек и что насилие ему чуждо? Не вполне убедительно, ведь обвинение располагает свидетельством, что он и раньше приставал к этой девушке в поезде. Должен сказать тебе, Хью, что при теперешнем положении дел надежды у нас очень мало. Хью холодно взглянул на него. – Ты сам рассуждаешь, как прокурор. – Ах, если бы так… Тогда у меня было бы меньше забот, я тебя уверяю. – Но, Квентин… – неуверенно начала Цинтия. – Ведь то, что никто ничего не видел, может нам пригодиться. Я имею в виду, что улики все косвенные, не так ли? – Косвенные улики могут быть столь же губительны, сколь и прямые, если суду не представлены исчерпывающие объяснения по поводу имеющихся в деле фактов. Убийства редко совершаются при свидетелях, ты же знаешь! – Квентин гневно взглянул на нее. – Мне в голову никакие объяснения не приходят. Ну а тебе? – Пока что нет, – призналась она. – Раз уж ты собралась вместе с Хью писать его дурацкие триллеры, вот тебе неплохая возможность немного поработать головой, – Квентин с трудом поднялся со стула. – Теперь мне пора уходить. Приеду домой очень поздно, и Труди будет волноваться. Продолжим наш разговор завтра вечером, после того как я посоветуюсь с Брэддоком. Прости меня, Цинтия, я был с тобою несдержан, но честно скажу, что страшно беспокоюсь. Хью повозился в буфете, достав початую бутылочку джина. – Квент, выпьем на посошок? Мне кажется, тебе это сейчас пошло бы на пользу. – Спасибо, Хью, – Квентин с благодарностью взял бокал. – Увидимся завтра. Он вышел, оставив брата и Цинтию в мрачном оцепенении. Первой зашевелилась Цинтия, заговорив слегка вызывающим тоном: – Ничего, дорогой, мне все-таки кажется, что прав был именно ты. Ты ведь знаешь, я всегда говорила, что твой отец не способен на подобный поступок. Конечно, я знаю его слишком мало, но иногда посторонние видят больше… Хью нежно сжал ее руку. – Ты ангел! Хотя и Квент, конечно, был прав. Вера еще далеко не все, если она не подкреплена доказательствами… – Пока, дорогой, трудно что-то предполагать, но мне кажется, мы не сможем раскрыть все загадки, которые есть в этом деле, если начнем сомневаться в собственной правоте. Я думаю, стоит, не колеблясь, поверить Эдварду и посмотреть, к чему это нас приведет. Предположим, что он действительно сказал правду, действительно получил от девицы письмо и в самом деле отправился в условленное место, никого там не обнаружил и временно потерял сознание. Когда очнулся, то вернулся домой, и это все, что он знает… Хью сурово нахмурился, отчаянно желая поверить. Помимо ужаса, вызванного самим фактом убийства, он мучился оттого, что вынужден был представлять отца в роли лжеца, как бы соглашаясь с аргументами Квентина. И тем не менее он признавался себе, что некоторые из заявлений Эдварда очень трудно принять на веру: например, о письме, якобы полученном им в то злополучное утро от Хелен Фэрли. Не потому, что он не нашел письма, и не потому, что никто больше его не видел… Сам факт получения письма казался невероятным. Трудно поверить, что девушка собиралась признаться во всем. Какая ей была бы от этого польза? Если и так, зачем она назначала свидание в столь отдаленном, заброшенном месте? Она же не полная идиотка, и сама перспектива подобной встречи наедине с человеком, которому она успела так навредить, должна была испугать ее до смерти. Они могли бы встретиться и в кафе… Солончаки, похоже, выбор Эдварда. Да, трудно поверить в это письмо. Но девушка оказалась в солончаках, а что ее туда привело? Таким же невероятным было и то, что она приняла приглашение Эдварда… И все же загадка с письмом еще не самая страшная по сравнению с прочими. – Видишь ли, Цинтия, очень легко говорить, что мы должны безоговорочно верить папе, но как же ты объяснишь эти детали: помаду, шляпу? – Я и не стала бы ничего объяснять, дорогой. Наверное, и не смогла бы – нам слишком мало известно. Но в этом-то все и дело: должно быть, случилось нечто такое, чего мы просто не можем себе представить. Нечто совершенно невероятное. Видишь ли, дорогой, если Эдвард не убивал эту девушку, а я уверена в этом, значит, в деле замешан кто-то еще. Это вполне очевидно. И если отец и близко не подходил к ней в тот день, тогда он не мог бы забыть свою шляпу так близко от трупа и измазать помадой платок. Значит, это проделал кто-то еще. – Значит, ты полагаешь, что имеется заговор? – недоверчиво спросил Хью. – Ну а что же еще? Он задумчиво кивнул головой. – Если следовать логике, тогда это единственный правильный вывод… Боже мой, Цинтия, кто же на этом свете мог решиться так навредить отцу? Кому же он мог досадить?! – Все это могло быть сделано не из мести. Убийца, вполне естественно, стремился отвести подозрения от себя. И для этого нужна была жертва. – Но почему же именно папа – он и никто другой? – Дорогой, твой отец – известная личность. После того случая в поезде у него имелись все основания пойти на убийство Хелен Фэрли. Если кто-то другой очень хотел избавиться от нее по ему одному известным причинам, то он выбрал Эдварда как самый подходящий объект. – Боже, неужели ты так считаешь?! Человек, решившийся на такое, настоящий злодей и холодный убийца, но он к тому же и гений в своем роде. Здесь ведь масса практических сложностей. Во-первых, откуда он знал, что папа в тот день должен там появиться?… Хотя да, конечно… – Хью неожиданно замолчал, осененный идеей. – Послушай, как ты считаешь, а этот твой тип не мог уговорить Хелен Фэрли написать то письмо? Или даже заставить? – Может, он ухитрился найти и более простой выход? Есть ли четкое доказательство, что письмо написано ею? Конечно, Эдвард так и подумал. Ему знаком ее почерк? – Не думаю… Но теперь, когда ты сказала… Откуда? Они ведь впервые встретились в поезде. Послушай, а это идея! Ах, если бы нам удалось разыскать письмо и доказать, что это подделка! Тогда мы могли бы добиться продолжения следствия! – на мгновение глаза его засияли, но потом он вздохнул и поник, как шарик, из которого выпустили газ. – Нет, никуда не годится! Здесь прокол, и я просто уверен, что твой мистер «X» предусмотрел бы его. Откуда он знал, что папа потеряет письмо? А если бы этого не произошло и полиция сверила бы почерки? Тогда подделка обнаружилась бы, и на поверхность выплыл бы заговор. Проверив бумагу, чернила и почерк, они бы вышли на истинный след… Ты ведь знаешь, судебная экспертиза творит в наши дни чудеса! Он все просчитал и не стал бы идти на столь отчаянный риск. Цинтия неожиданно рассмеялась. – Милый, а карта?! Мы ведь совершенно забыли… – она озорно посмотрела на Хью. – Сейчас все встанет на свои места. Ей-богу, я все поняла. Разве не видишь? Этот тип «X» умышленно выбрал для свидания место, которое трудно найти, нарисовав эту карту в верхнем углу, с тем чтобы Эдвард взял бумажку с собой. «X» его там поджидал. Письмо ведь вовсе не потерялось – его у Эдварда похитили! – Боже! – воскликнул Хью. Теперь-то все выстроилось в цепочку: пустынный солончак и черная баржа, ничего не подозревавший Эдвард, неожиданно появившийся «X», ударивший Эдварда сзади, уничтоженное письмо… – Так вот почему отец вдруг упал! Его ударили по затылку!! – Похоже, что так, дорогой… Хью резко втянул в себя воздух. – Давай не будем так увлекаться. Отец говорил, что на солончаках, когда он добрался туда, никого не было видно. Откуда же так незаметно выпрыгнул мистер «X»? – Разве не мог он спрятаться по другую сторону баржи? И сзади наброситься на Эдварда, когда тот стал обходить ее в поисках девушки? – Да, это мысль… – протянул Хью, вновь воспрянув духом. – Послушай, Цинтия, ведь это многое объясняет – практически всю механику преступления. Пока отец лежал без сознания, «X» мог испачкать платок помадой, которую заранее прихватил с собой, а шляпу положить рядом с трупом. Тогда понятно, почему папа говорит, что он очнулся на том же месте, где и стоял. Тогда и Хоусон прав, утверждая, что обморок так долго не длится. Дорогая, ты гений! – Но мне непонятно, где прятался «X», когда твой отец подошел близко к барже. – Вряд ли за баржей – скорее всего, он немного отстал и спрятался в одной из промоин. Это совсем не трудно… Цинтия, как же все здорово! Я и не думал, что можно так просто все объяснить. Это почти что целая версия… И все же осталось много загадок! Во-первых, мотив преступления, место и время… Какова последовательность действий этого «X», и самое главное, кто он такой? Вряд ли нам удастся что-нибудь доказать, пока мы не выйдем на его след. А это не так-то просто. С чего же начать, черт возьми?! – Может, обратиться к полиции? – О, только не это! Они уверены, что задержали убийцу, зачем же им еще беспокоиться? Для них наша версия – не более чем фантазия. – Тогда остается рассчитывать лишь на самих себя. Давай-ка прикинем, что нам в действительности известно об этом мистере «X». Хью неопределенно пожал плечами. – Можно предположить лишь, что это мужчина и, видимо, весьма энергичный… Что он был знаком с Хелен Фэрли и имел основания стремиться избавиться от нее. Это, пожалуй, и все… – Еще он знал о случае в поезде, дорогой, несмотря на то, что о нем не сообщалось в газетах. Как ты думаешь, сплетня распространяется быстро? – Не знаю, поможет ли это… Девушка могла и сама ему все рассказать. Совсем не обязательно, чтобы он имел отношение к Стиплфорду. – Ты так считаешь? Но ведь он хорошо ориентируется в солончаках… – Верно. Но ведь это не слишком сужает пространство поиска. – Видишь ли, – задумчиво протянула Цинтия, – мне кажется, следует начать с девушки. У нее ведь были друзья и знакомые, которые могли передать информацию «X». Теперь, когда мы решили, что налицо был шантаж, все может оказаться гораздо проще, чем нам казалось раньше. А что если завтра мне отпроситься с работы и попытаться хоть что-нибудь выяснить о девушке и ее ближайших знакомых? – Вот и прекрасно! Я думаю, Квентин не стал бы возражать против этого – терять-то нам нечего! Постой, у меня где-то был ее адрес, – Хью достал записную книжку. – Вот он. Брэндон-гарденз, одиннадцать «а», Юго-запад. Она была продавщицей в универмаге «Ховарт», в отделе дамского белья. Цинтия улыбнулась. – Прекрасный повод отправиться за покупками. Я пришлю счет, мистер, – пошутила она, поднимаясь со стула. – Любовь моя, мне пора уходить, а не то миссис Эндрюс о нас с тобой плохо подумает. – Поосторожней там завтра, ты мне обещаешь? – попросил ее Хью. – Не делай ничего сгоряча, мистер «X» может оказаться отчаянным типом. Цинтия рассмеялась. – Разве что и он в магазине работает?… Поцелуй меня на прощанье, и я полетела… Глава 9  Цинтия задумчиво разглядывала свой небогатый гардероб, раздумывая, что бы такое надеть для посещения фешенебельного универмага на Оксфорд-стрит, где работала Хелен Фэрли. Может, представиться репортером или писательницей детективного жанра, – но не спугнет ли она преступника? Напустить на себя властный вид или представиться беззащитной и слабой? Наконец она остановилась на элегантном темно-синем костюме из индийского шелка и небольшой соломенной шляпке, вполне подходивших, как ей показалось, для обеих этих ролей. Ровно в половине одиннадцатого утра она толкнула «вертушку» в дверном проеме большого универмага – не слишком рано, чтобы не вызвать подозрений, но еще до того, как толпы многочисленных покупателей привлекут к себе все внимание продавцов. После раскаленной июньским солнцем столицы Цинтия словно нырнула в прохладный аквариум, устланный мягким зеленым ковром, и направилась сразу же к дорогому «белью от Ховарта». Небольшой отдел с двумя продавщицами: женщиной средних лет с тонкими поджатыми губами, уже занимавшейся с покупательницей, и молодой симпатичной блондинкой лет двадцати пяти, стоявшей в выжидательной позе. Цинтия уставилась на женскую комбинацию, напряженно придумывая, с чего бы начать. О чем же заговорить с этой девушкой? Задачка была не из легких. Необходимо так много узнать: любила она или нет покойную Хелен Фэрли, была ли та молчаливой или, напротив, болтушкой, приходили ли к ней полицейские? На вид девушка казалась простой и приветливой – на такую смерть Хелен Фэрли должна была оказать самое гнетущее впечатление. Цинтия вдруг решила, что, действуя напрямик, она добьется более значительных результатов, чем мнимая журналистка или писательница. – Просто кошмар, что вы здесь пережили, не правда ли? – поинтересовалась она, ожидая, пока завернут покупку. – Хелен Фэрли ведь работала здесь? – Да, – ответила девушка, взглянув на нее с симпатией. – А вы что, ее знали? – Нет, но я читала в газетах. – Ой, такой ужас! – вздрогнув, воскликнула девушка. – Я все еще не в силах поверить. Бедная старушка Хелен! – По правде сказать, – полушепотом призналась ей Цинтия, – у меня есть причина интересоваться этим делом всерьез, и мне просто необходимо поговорить с человеком, знавшим хоть немного Хелен Фэрли. Не могли бы вы оказать мне любезность, пообедав со мной? Девушка удивилась. – А разве дело не кончено? – Не совсем. Все так считают, но есть множество невыясненных обстоятельств, о которых люди просто не знают. Боюсь, я отнимаю у вас время, но если бы вы согласились пойти со мной пообедать, я была бы вам очень признательна… Я бы вам все-все рассказала. Любопытство, смешанное со страхом, отразилось в глазах продавщицы. Еще ни разу покупатели не приглашали ее на обед, но любопытство, видимо, пересилило, и наконец, взглянув с опасением в сторону старшей, она решилась и сказала: «Хорошо, я согласна». – Ах, большое спасибо! – с облегчением воскликнула Цинтия. – Может, отправимся к «Лэмберту», туда ближе всего? Во сколько вы сможете туда подойти и, кстати, как ваше имя? – Меня зовут Жасмин Блейк, – сообщила ей девушка. – Обедаю в первую смену. Если устроит, встретимся в самом начале первого. – Вот и отлично, – Цинтия улыбнулась, схватила пакет и быстро вышла из магазина. Жасмин Блейк сдержала свое обещание и ровно в двенадцать, оживленная и жаждущая поскорее услышать сенсационную новость, вошла в кафе «Лэмберт». После рюмочки «шерри» в уютной и располагающей обстановке кафе она совершенно расслабилась и перестала стесняться. Девушки очень быстро освоились, почувствовав симпатию друг к другу. – Дело в том, мисс Блейк, – пояснила ей Цинтия, сделав заказ, – что я помолвлена с сыном того несчастного человека, которого обвинили в убийстве. Мы абсолютно уверены, что он не виновен, мы в этом просто не сомневаемся, поэтому,и решили сами выйти на след. – Ну надо же! – удивилась Жасмин. – Но ведь полиция не может арестовать ни в чем не повинного человека? Наверняка имеются улики? – Конечно. Но мы пришли к выводу, что здесь налицо целый заговор. То, что американцы называют инсценировкой. Мы обнаружили целый ряд весьма подозрительных фактов. Помня о том, что у девушки мало свободного времени, Цинтия едва прикоснулась к еде, принявшись за подробное изложение своей собственной версии. Мисс Блейк молча ела и слушала, широко раскрыв голубые глаза. К тому моменту, когда подали кофе, она была уже полностью очарована Цинтией, ее обаянием и умением логически мыслить. – Теперь вам понятно, – закончила Цинтия, – почему я хочу как можно больше узнать о Хелен Фэрли?… Например, как ее воспринимали все окружающие? Ведь я ничего не знаю о ней кроме того, что она была маленькой и весьма миловидной. – Да не такой уж и маленькой, – сказала Жасмин. – Рост – пять футов четыре дюйма, что-нибудь в этом роде, но очень худенькая. Короткие темные, слегка волнистые волосы, приятной наружности, любила хорошо одеваться. – Вполне привлекательная особа? – Именно так. Во всяком случае мне так казалось, хотя и не слишком общительная. Она могла быть интересной и занимательной – по-настоящему остроумной, понимаете? – но иногда она замыкалась. Не потому, что остальные не казались ей интересными… Она была не то чтобы необщительной… – Жасмин, казалось, с трудом подбирала слова. – Слегка резковатой, быть может? – Да, верно! Немного холодноватой… – Она имела успех у мужчин, как вам кажется? У нее было много поклонников? – Я бы не удивилась, если бы это было именно так, но она о них говорила мало, и, по всей вероятности, связи ее были короткими. Мне кажется, она была слишком разборчивой. Конечно, это неплохо, когда девушка не бросается на первого встречного, но нельзя же и требовать от них слишком многого. Наверное, она для них была слишком умна. – А вы никого из них не знали? – Да нет, не пришлось. Хелен была такой скрытной в своей личной жизни. Девушки всегда обсуждают своих парней, встречаются с ними у магазина и все такое, но о Хелен я этого сказать не могу. Мужчины, конечно, часто пытались назначить ей свидание после работы. Да вот всего месяц назад один пришел покупать колготки своей девчонке и тут же стал прикалываться к Хелен. Я-то его не видела, возилась с покупателем в это время, но она мне после рассказывала. Я ей сказала, что он нахал, но Хелен только смеялась. Он ей показался забавным. Ей вообще нравились такие настойчивые, в особенности мужчины – она с ними как-то справлялась. Мне кажется, она вообще к мужикам относилась скептически. Был у нее и еще один, с которым она познакомилась в магазине, но это совсем уж давно. Намного старше ее – лет шестидесяти и почти совсем лысый. Цинтия насторожилась. – А вы случайно не знаете, кто он? – Понятия не имею. Чей-нибудь дедушка, думаю… Лысый старый зануда. – А вы не помните, как он выглядел? Высокий, небольшого роста, худой или толстый? – Пожалуй, невысокий и толстоватый. Он приходил сюда раза два или три, и мне кажется, что Хелен с ним довольно часто встречалась. Он хорошо одевался и дарил ей неплохие подарки – всякие там финтифлюшки, ну, вы знаете. Потом она его бросила, или он ее, – точно не знаю. Я тогда ее еще все поддразнивала за каждого такого «папашку», ведь к ней все время клеились старички… Она-то вроде не обижалась. Она была очень уверенной в себе. – Может быть, даже слишком, как оказалось? – ответила Цинтия. Раскрасневшаяся Жасмин Блейк сразу же стала серьезной. – Да, – согласилась она. – Но в этом вся Хелен – она считала, что справится с любой ситуацией. Она и на работе так же держалась, я ей просто завидовала. Покупатели никогда не выводили ее из себя, как ни старались… А у нас уж такие вредные попадаются! – Я в этом нисколько не сомневаюсь, – Цинтия улыбнулась, видя серьезность Жасмин. – Такое впечатление, что мисс Фэрли была достопримечательностью вашего магазина. – Именно так. Мисс Наивен, – наша старшая, вы ее видели, – всегда ее только хвалила, а ей не так уж легко угодить. Фэрли предсказывали хорошее будущее, если бы она осталась в фирме, но, между нами, мне казалось, что она подыскивает себе что-то получше. – Как долго она пробыла у «Ховарта»? – Лет пять или шесть, и ей, наверное, уже надоело. У нас с повышениями не очень-то быстро, знаете ли… Одно время она поговаривала, что пойдет в стюардессы, но то ли ей лет оказалось больше, чем нужно, то ли курсы нужно было закончить… Мне кажется, она никогда ничему всерьез не училась. Но ей бы работа стюардессы понравилась, я в этом просто уверена, она любила общаться с людьми, – не за прилавком, конечно… Может, это звучит слишком зло, но мне кажется, она больше всего стремилась выскочить за богатого. Впрочем, как и все остальные… Да где их найдешь, вы согласны? – Что ж, на дороге они не валяются, – согласилась с ней Цинтия. – Но что вот вы лично чувствовали по отношению к ней? Она вообще-то вам нравилась? Жасмин Блейк погасила в пепельнице окурок. – И да, и нет. Вообще-то она не из тех людей, с которыми мне хотелось бы подружиться, и все же иногда она вызывала у меня восхищение. С ней было славно работать, должна вам сказать. Она не была лишь хорошенькой «киской», как большинство девиц в магазине. Я думаю, это у них оттого, что живут они на окраине, там у них все как в провинции. Но Хелен как раз повезло – у нее была своя квартира, и вообще она жила, как хотела. Она и мне все советовала поступать, как она, но это не так-то просто, когда у тебя родители, да еще такие, которые носятся с тобой, как курица с яйцом. С моими-то и разговора начинать об этом не следует, да и денег на свободную жизнь все равно не хватает… В целом мы с ней прекрасно ладили. Похоже, и я ей немного нравилась, уж не знаю, за что… Она даже хотела, чтобы мы с ней в этом году вместе отправились отдыхать. – Если так, то вы и в самом деле ей нравились, – заметила Цинтия. – Но разве вы могли взять отпуск одновременно, работая в магазине? – Но ведь мы были в разных отделах, и мне отпроситься не составляет труда. Хелен прекрасно знала об этом. Да все равно из этого вряд ли что-нибудь вышло бы. Она носилась с безумной идеей отдохнуть на плаву в каюте. Вы когда-нибудь слышали о таком? – «Плавучий дом»? И какой же? – Цинтия явно насторожилась. – Мы не успели решить. Должна вам сказать, что когда она впервые упомянула об этом, я обалдела… Она ведь всегда сходила с ума по таким дорогим курортам, как Канн или там Монте-Карло… Она ни разу там не была, разумеется, но, видимо, начиталась рекламных проспектов. Поэтому отдых на барже совсем не вязался с ее идеалами. Во всяком случае здесь, в Англии. Но она на этом просто зациклилась, и я стала думать, что для разнообразия и это неплохо. Я согласилась при условии, что она возьмет все устройство на себя. Она вовсе не возражала, сказав, что нет смысла нам обеим тратить деньги на выяснения, да и времени свободного у нее было больше, чем у меня. Она отправлялась осматривать всевозможные баржи, которые предлагались в рекламе… Вот и в тот раз, когда произошел этот случай в «Кукушке», она направлялась в Элфордбэри осматривать баржу. – Ах, так она за этим туда направлялась? – Да, но разочаровалась так же, как и в других. Баржа называлась «Сэз-ю» – звучит совершенно ужасно! Думаю, так ничего бы у нас и не вышло с этими баржами – она внезапно потеряла к ним интерес, сказав, что гораздо дешевле и интереснее провести отпуск в Дьеппе, и мы уже начали все выяснять про Дьепп, когда… когда все это случилось. Я до сих пор никак не могу поверить… – Она вам рассказывала о том, что произошло? – Да. Как ни странно, это был единственный случай, когда ее мучила совесть. Она была очень озабочена и говорила, что тот джентльмен не так уж и виноват, скорее она сама его немного спровоцировала. Мне-то, конечно, и в голову не пришло, что она сама все это подстроила, но теперь, после вашего рассказа, я не исключаю и такой возможности. По крайней мере она говорила, что не собирается подавать в суд, и все как-то забылось, но я чувствовала, что этот случай засел у нее в голове. Мне даже приходило в голову, уж не влюбилась ли она в своего попутчика, и когда я услышала, что ее… что ее тело нашли неподалеку от его дома и что он арестован, я подумала, что, наверное, я не ошиблась и что она именно поэтому согласилась с ним встретиться. Но, конечно, если все было так, как вы говорите… – Жасмин Блейк сурово сдвинула брови, пытаясь изобразить понимание. – Она никому не говорила, куда собиралась в тот день? – Нет, никому. Потом-то я удивлялась, ведь она должна была выйти на работу в ту пятницу, но в магазине так и не появилась. Я уже говорила, что она не любила обсуждать свои личные планы, но ускользнуть таким образом, не сказав ничего мисс Наивен – это на нее совсем не похоже. – А вы не интересовались, куда она подевалась? – Да, конечно. Мисс Наивен звонила ей на квартиру в пятницу утром, но никто не ответил, и мы ничего не могли сделать. Нам и в голову не пришло, что может случиться самое страшное, и когда полиция заявилась в универмаг, сказав, что нашли тело, мы все стояли, как пораженные громом. – Да, это, наверное, было ужасно… Так когда же вы ее в последний раз видели? – В четверг, накануне, в шесть часов вечера, когда уходили из магазина. – Она вам показалась… такой, как обычно? – Вполне… Она вообще была немного расстроенной после того инцидента. Знаете, легко раздражалась и покупателям иногда грубила, а это на нее совсем не похоже. Цинтия задумчиво кивнула в ответ. – А вы бывали у нее на квартире? – Да, раз или два, когда мы начинали дружить. – Как выглядит ее квартира? Простите, что я задаю вам так много вопросов, но ведь вы понимаете, что для меня это очень важно. – Да ничего, – сказала Жасмин. – На вашем месте я поступила бы точно так же. Так вот… Квартира Хелен? Да так, ничего особенного, хотя и в хорошем районе. В таких большущих домах на Овингден-сквер, где квартиры сдаются внаем. Она жила на первом этаже – большая комната с крошечной ванной и кухонькой, устроенной прямо в чулане. Я еще пошутила, что ей удобно свиданки устраивать – можно войти и выйти, и никто ничего не заметит. Она лишь слегка улыбнулась в ответ, но ни слова не проронила. – Довольно загадочная особа, – заметила Цинтия. – А долго ли она там прожила, вы не знаете? Кто ее родители, откуда она? Она вам когда-нибудь об этом говорила? – Нет, никогда. Родители, похоже, умерли – она многие годы жила совершенно одна. Давно снимала эту квартиру… Да, вы правы, она была немного загадочная. У нее и подруг совсем не было. Она часто выходила в город, а потом в магазине всегда рассказывала о фильмах, шоу и всяком таком, что ей удалось посмотреть. Мне кажется, у нее, конечно, были мужчины, но она умела держать язык за зубами, – Жасмин взглянула на часы у себя на руке. – Боюсь, мне пора возвращаться. – Большое спасибо, мисс Блейк, за то, что вы согласились прийти. Я вам очень признательна. – Да что вы, не за что. Спасибо за приглашение. Желаю вам удачи, хотя и не хотела бы оказаться на вашем месте. До встречи! – До встречи, – ответила Цинтия. – Возможно, нам и в самом деле вскоре придется увидеться. Она заплатила по счету и села в автобус, направлявшийся в Найтсбридж. Ей пришло в голову, что если позвонить в дом, где жила Хелен Фэрли, и сказать, что она ищет квартиру, то ей, по всей вероятности, покажут квартиру Хелен. Но тут ей не повезло. Рядом с домом на Овингден-сквер стоял полицейский автомобиль, а двое мужчин уже осматривали квартиру. – Ну что ж, зайду в другой раз, – пробормотала Цинтия и отправилась к себе на работу. Глава 10  Около семи вечера, одолев за оставшееся после обеда время дневной объем работы, Цинтия подъехала к Хью. Она только что закончила рассказывать о своей встрече с Жасмин, когда после очередной затянувшейся беседы с Брэддоком подъехал и Квентин, еще более мрачный, чем накануне. Хью постарался его ободрить. – Квент, гляди веселей! У нас для тебя хорошая новость. Еще одна версия, да какая! – он тотчас же принялся подробно пересказывать все, о чем они толковали с Цинтией. Поначалу Квентин слушал с откровенно скептическим выражением лица, как слушают выдумки ребенка. Пару раз открыл рот, пытаясь возразить против совсем уж, по его мнению, спорного аргумента; но по мере того как Хью не оставил и камня на камне от всех крутившихся у него на языке возражений, он почувствовал интерес к версии брата. Когда Хью закончил, Квентин, откинувшись в кресле, еще долго продолжал задумчиво сосать свою трубку. Затем он произнес: – Ну что ж, очень оригинально. Просто захватывающая история! Она, конечно же, объясняет многие несуразности старой версии… Мне и раньше казалось невероятным, чтобы женщина, которая подверглась нападению а поезде, сама предложила своему обидчику встретиться наедине в столь отдаленном местечке восточной Англии… Хью не сдержал улыбки. – Ты все еще допускаешь, что на нее действительно кто-то напал. Какой же ты старый упрямый осел, милый Квент! – Давай не будем к этому возвращаться. Все и так достаточно сложно, и это совершенно не важно. Но все же я искренне вас поздравляю. Это не больше, чем голая версия без единого доказательства… Я-то вижу ваши просчеты – вы на них просто не обратили внимания. Например, что этот ваш мистер «X» собирался сделать с конвертом, в котором лежало письмо? Чисто случайно папа прихватил его с собой на свидание, но вряд ли «X» мог всерьез на это рассчитывать. – А что, на конверте было что-нибудь интересное? – невинно спросила Цинтия. Квентин несколько секунд внимательно смотрел на нее и внезапно воскликнул: – О Господи, да ведь ты совершенно права! Теперь я вспомнил, что папа в своем заявлении в полицейском участке указал, что адрес был написан большими печатными буквами. Тогда все подумали, что это очередная его фантазия. – Итак, – сказал Хью, – с одним просчетом покончено! Если конверт был обычной дешевкой без особых отличий, а почерк изменен до неузнаваемости, полиция ничего бы не выиграла, если бы и заполучила его. Ничто не указывало бы на то, что письмо находилось именно в нем. Квентин задумчиво кивнул головой. – Ну что ж, ведь тогда мы вправе предположить, – сказал он, теперь полностью склоняясь к их точке зрения, – что обрывок второго письма, того, что найдено в сумке убитой, тоже фальшивка? – Ну конечно! – воскликнул Хью. – Я думаю, теперь вся эта история с письмами совершенно ясна. Теперь можно выстроить версию. Сначала папа послал письмо этой девушке, объясняя, что она разрушила его жизнь, и умоляя ее сказать правду. «X», состоявший в близких отношениях с Хелен, читает письмо и тут же соображает, что ему осталось лишь сочинить ответ, подписанный ею, в котором она намекает, что готова изменить показания, и заманивает нашего папу в удобное место. Возможно, именно это письмо и натолкнуло «X» на идею фальшивки. Так или иначе, но он посылает ответ, нарисовав на нем карту и уверившись таким образом, что он получит его обратно, ведь карту папа должен был взять с собой, чтобы найти условленное место. Похитив письмо с картой, «X» лишил папу всех доказательств его невиновности. Но это еще не все – «X» должен был представить другую не менее убедительную причину папиного присутствия в солончаках. Итак, нарисовав на обрывке первого письма точно такой же план, он кладет его в сумку, пытаясь изобразить, что именно папа был инициатором этой встречи… Вспомните, с этой же целью «X» написал названия селений печатными буквами, оторвал и уничтожил все, что указывало на дату написания письма и что составляло его содержание… Черт! Почему мы сразу не догадались, что здесь не просто случайность? – Все мы задним умом крепки, – заметил Квентин и на мгновенье задумался. – Интересно, что по этому поводу скажет Брэддок? Мне бы хотелось, чтобы в той версии, которую мы разработали, осталось как можно меньше неясного, прежде чем я ему ее представлю. Мне, например, еще ни разу не приходилось получать удар сзади по голове, но, как мне кажется, в таких случаях на затылке остаются следы… – Никто не осматривал папин затылок, – заметил Хью. – Не думаю, что Скотт разглядывал его череп через увеличительное стекло только потому, что папа страдает мигренями. – Но мог ли «X» полагаться на то, что осмотра не будет? Не слишком ли он рисковал? – Наверное, не слишком. Скорее всего он взял для удара что-то мягкое и тяжелое, вроде небольшого мешочка с песком. Такое орудие несложно изготовить, и при небольшом везении оно не должно оставить наружных отметин. Квентин, казалось, удовлетворился ответом. – Сам характер папиного падения совершенно очевидно предполагает какой-то удар, нанесенный сзади по голове. Папа даже не вспоминает о шляпе, направляясь домой в совершенно одурманенном состоянии, и там начинается какой-то бессвязный рассказ о том, что случилось в солончаках. Да, здесь все верно, – Квентин нахмурился. – И все же мне кажется, что «X» подвергал себя слишком сильному риску. Допустим, папа успел бы его увидеть как раз перед тем, как тот собирался его ударить? Допустим, он услышал бы шаги и случайно обернулся? Тогда впоследствии он смог бы припомнить, как выглядит мистер «X». – Да… – задумчиво согласился с ним Хью, – не слишком ли сложно закручено, особенно если учесть, что папа начал искать эту девушку? Этот «X» – бойкий парень! Единственное, что он мог предпринять, это каким-либо образом постараться изменить свою внешность – закрыть, например, лицо… Тогда не имело бы значения, успел ли папа увидеть его мельком или нет. – Но это могло полностью разрушить их план, – сказал Квентин. – Папа не должен был догадаться, что его ударили сзади. – Да так ли уж это важно? – вмешалась в разговор Цинтия. – Допустим, папа, придя домой, начал бы рассказывать историю о том, что на него в солончаках напал некто в маске, а полиция, проведя расследование, обнаружила бы там тело девушки… Неужели они поверили бы этим сказкам? Не думаю. Они скорее всего с таким же успехом посадили бы отца за решетку. «X» не так уж и рисковал. – Ну что ж, возможно, ты и права, – уступил Квентин. – Но здесь налицо и еще один серьезный просчет. Допустим, что по какой-то причине папа вообще не появляется в этом месте… Предположим, что он находился вне дома в тот момент, когда принесли письмо, или был очень болен и не мог выйти из дома? – Тогда, наверное, «X» предпринял бы вторую попытку чуть позже, – предположил Хью. – Или, если к тому времени он уже успел убить эту девушку, ему не оставалось ничего другого, кроме как избавиться от трупа каким-либо другим образом. А если он к тому же и местный, то ему не составляло труда убедиться, что папа находится в коттедже, – он мог выяснить это в ближайшей пивной. Допустим, он начал играть ва-банк, хотя и предприняв все меры предосторожности. Квентин вновь кивнул. – Хорошо. Теперь перед нами вопрос: что можем мы втроем предпринять, чтобы укрепить нашу версию? – Мы уже предприняли кое-что, – усмехнулся Хью. – Цинтия, расскажи этому джентльмену, что тебе сегодня удалось выяснить. Цинтия во второй раз за сегодняшний день принялась излагать все подробности своего разговора с Жасмин Блейк. Квентин очень внимательно слушал и под конец с некоторой робостью взглянул на Хью. – Наверное, мы совершили ужасную глупость, не начав наводить справки о Хелен Фэрли сразу же после случая в поезде. Но когда она решила изменить показания, самым разумным казалось не лезть на рожон. – Не расстраивайся, – успокоил его Хью, – теперь-то мы свое наверстаем. – Картинка, которую получила Цинтия, наводит на размышления. Как почти все, что связано с этим чертовым делом: что ни возьми, все может быть истолковано двояко. – Что ты имеешь в виду, Квент? – Судя по фактам и если предполвжить, что Жасмин Блейк дала о ней верное представление, Хелен Фэрли могла быть авантюристкой и неудачницей с большими запросами. Такой вывод нас вполне бы устроил – ведь женщины такого типа чаще всего попадают в беду, несмотря на уверенность в своих силах, хладнокровие и цинизм в отношении мужчин. Неудовлетворенная склонность к дорогим вещам… Да, ее вполне можно назвать охотницей за крупной дичью, которая в конечном итоге ей оказалась не по зубам. Но все это только предположения. Сведения о ее поклонниках крайне расплывчаты – у нас нет ни имен, ни примет. А может быть, мы зря называем ее авантюристкой только из-за пристрастия к дорогим вещам и курортам да еще из-за того, что иногда она позволяла себе встретиться с кем-нибудь из покупателей. – Конечно, ты прав, – согласилась с ним Цинтия, – но не позволишь ли ты и мне высказать свое мнение? Так вот, я просто уверена, что девушка была замешана в чем-то. Я ни за что не поверю, что такого рода девица столь внезапно и искренне могла воспылать неожиданной страстью к отдыху на плаву. Меня этот факт удивил не меньше, чем Жасмин Блейк, которая знала ее получше. На нее это совсем не похоже. Квентин улыбнулся впервые за несколько дней. – Моя дорогая Цинтия, на тебя было тоже совсем не похоже, когда ты вернулась вся с ног до головы заляпавшись грязью после того, как вы с Хью целый день провели в его лодке. Но ведь это была все же ты? Люди порой ведут себя очень странно… У тебя ведь были причины пойти на такое, могли они оказаться и у Хелен Фэрли. – Ну что ж, мне бы очень хотелось узнать, каковы же были эти причины. Удивляют не только ее планы на отпуск, но и все в ее поведении. Раз уж две девушки решают отдохнуть вместе, то, как правило, они обе занимаются и подготовкой к этому – она сама по себе уже удовольствие. Но вот вам пример Жасмин Блейк, которую идея подобного отдыха абсолютно не привлекает, и Хелен Фэрли, которая занимается поиском баржи с таким рвением, как будто на карту поставлена ее жизнь. И что еще более странно – она ни с того ни с сего оставляет вдруг эту идею… Разве это не подозрительно? – И что ты конкретно подозреваешь? – поинтересовался Квентин. – Не знаю, и в этом вся трудность. Но я уверена, что все эти поездки в самую глушь Эссекса имели под собой какую-то почву. – Возможно, она и близко к баржам не подходила, – сказал Хью. – Не мешало бы и нам поехать туда и порасспрашивать о ней и о том, насколько большой интерес она проявляла к «плавучим домам». Итак, каков наш следующий шаг? Мне кажется, нам пора бы разжиться хоть несколькими весомыми фактами. Когда точно ее убили, Квентин? – Все, что мы знаем наверняка, – ответил Квентин, – это то, что в шесть часов вечера в прошлый четверг она еще была жива: в этот момент она покидала магазин в Лондоне, но в субботу вечером, когда ее обнаружили, она была уже мертвой. – А что показала медицинская экспертиза? – осведомилась Цинтия. – В романах Хью все всегда указано с удивительной точностью, что, прямо скажем, весьма удобно. – Нет, этот отчет совсем не такой, – мрачно ответил Квентин. – Там полно описаний, предположений и всяческих терминов типа степени окоченения трупа и тяжести выпавшей росы… И все же большинство признаков указывает на то, что смерть наступила в промежуток между двенадцатью ночи в четверг и тремя часами дня в пятницу, что, по мнению полицейских, как раз совпадает с предполагаемым временем встречи. Но, по всей вероятности, никто не сможет утверждать этого под присягой. Лицо Хью внезапно приняло выражение глубокой сосредоточенности. – Послушайте, – сказал он, немного подумав, – мне кажется, мы можем и сами уточнить это время. Вне всяких сомнений, «X» стремился создать впечатление, что папа убил эту девушку в пятницу в два часа дня… Поэтому в пятницу утром она уже скорее всего была мертва или находилась под наблюдением мистера «X». Цинтия удивилась. – Почему ты так думаешь, дорогой? – Видишь ли, в противном случае весь его замысел мог бы пойти прахом. «X» не стал бы пытаться выманить папу в солончаки именно в два часа дня, устраивать это все с помадой и шляпой, чтобы потом какой-нибудь случайный свидетель мог заявить, что видел Хелен в это самое время в автобусе или в парикмахерской или еще где-нибудь в другом месте. «X» должен был хорошо о ней позаботиться, проследив за ее поведением с того момента, когда ее в последний раз могли где-нибудь видеть. Квентин с одобрением хмыкнул. – Да, я упустил это из виду, – казалось, он весь погрузился в размышления. – Когда ты говоришь «под наблюдением», Хью, имеешь ли ты в виду, что в то утро девушка еще была жива и находилась в солончаках вместе с «X»? – Это вовсе не обязательно. Я просто пытался рассуждать вслух и учесть все возможности. Пока в моем представлении их имеется три. Первая: привезти девчонку в солончаки и держать ее там в надежном укрытии. – В такое трудно поверить, – вмешалась в разговор Цинтия. – Сперва решим, была ли она его соучастницей или всего лишь жертвой. Согласна, «X» сделал все, чтобы никто не увидел их вместе, но трудно представить себе ее робко прячущейся в какой-нибудь грязной канаве, пока «X» сводит счеты с Эдвардом. – Хью, Цинтия, пожалуй, права! – Теперь, когда я хорошенько подумала, я просто уверена, что в пятницу утром она уже была мертва. Если бы это было не так, она бы связалась с универмагом. Скорее всего, «X» убил ее в четверг вечером. – Вполне логично, – заметил Хью. – Допустим, он так и сделал, а в пятницу привез ее труп туда, где была назначена встреча. – Это вторая возможность. И третья: он мог спрятать тело в другом месте, а потом подбросить туда. Какая из них наиболее вероятна? – Хью на мгновение задумался. – Если «X» убил ее в четверг вечером, то трудно представить себе, как он смог переправить труп в солончаки на следующий день. Ее видели в Лондоне в шесть часов вечера, затем они должны были встретиться, он должен был затащить ее в тихое место, стараясь не вызвать у нее подозрений, убить и еще до рассвета переправить на баржу. Чертовски трудный план! – Да, не простой… – согласился с ним Квентин. – Должно быть, у него есть машина, у этого «X», кто бы он ни был. И все равно мне, честно говоря, непонятно, как можно ухитриться проделать все это в течение одной ночи. При данных условиях вероятней всего ваш план номер три – он где-то спрятал труп. Хью, между прочим, тебе не приходит в голову, что труп переправили по воде? От баржи не меньше двух миль до дороги, и пусть даже девушка весит немного, мне трудно представить, как «X» тащил ее на себе по болотам в обход длинной дамбы и тем более в темноте. Парень мог просто сломать себе шею… – Как жаль, что этого не случилось! – бросил Хью. – Я все-таки думаю, что вариант с перетаскиванием по болотам тоже реален, хотя и весьма сложен. Теперь обдумаем вариант с водой, – Хью нахмурился. – Тоже непросто. Разве что переправить труп на какой-нибудь яхте? – Возможно, он убил ее позже? – предположил Квентин. – Я просто думаю вслух – допустим, у «X» имеется яхта, как и у тебя… Он убеждает девчонку поплавать с ним в четверг вечером и убивает ее на борту. На яхте легко спрятать труп до поры до времени. Хью посмотрел на Цинтию. – Что ты об этом думаешь, дорогая? – Мне кажется, ее чертовски трудно было бы уговорить, если, конечно, речь не шла о самой шикарной яхте в мире. Тем более на ночь, тем более утром идти на работу. Какой смысл соглашаться на это? Если она хотела увидеться с ним, то могла и к себе его пригласить… Зачем же бежать сломя голову на какую-то грязную лодку? И если бы даже она и собралась туда, то скорее всего сообщила бы кому-нибудь в магазине, что утром задержится. В целом вариант весьма сомнительный… – Согласен, – ответил Хью. – В этом случае «X» должен был доставить тело к воде, а затем переправить его на нужное место. Возможно, и на машине. И где же он мог тогда погрузить тело на яхту? – Дорогой, попытайся представить себя на его месте. Я знаю, это звучит совершенно невероятно, но если бы у тебя в машине был труп и ты хотел бы переправить его на яхте в солончаки… Какое бы место ты выбрал? – Это зависело бы от запаса времени, – задумчиво произнес Хью. – Мне кажется, что у «X» его было не много. В четверг вечером он убивает девушку, в пятницу встречается с папой в солончаках, а в субботу должны обнаружить труп. Значит, у него, конечно же, не хватило бы времени пригнать эту яхту в солончаки, скажем, из другого залива. Считаю, что он плыл по Бродуотеру. Хью направился к книжным полкам, заваленным картами и множеством морских справочников. Вернулся с картой Бродуотера, разложил ее на столе и начал внимательно изучать. И вот наконец он тихонько присвистнул. – Если мы правы, предполагая все это, то выбор у него небольшой. – Здесь Стиплфорд Хард, – сказал Квентин, который следил за пальцем Хью, обводившим на карте все изгибы реки. – Вряд ли он мог выбрать Хард – там несколько баз и яхт-клуб. Летней ночью всегда может кто-нибудь появиться. Нет, я уверен, он нашел закоулок, где дорога близко подходит к воде, а здесь, насколько я понимаю, есть только два удобных местечка, – Хью показал оба места на карте, где две небольшие дороги, пересекавшие множество бухточек, приближались к реке. – Голдбэри-Крик и Стэнкотт-Крик… Хорошо! – в глазах у Хью появился блеск. – Квент, я думаю, это стоит проверить, честное слово! Возможно, мы здорово ошибаемся, но может быть, и нет… – Ну что ж, – серьезно ответил Квентин. – Пожалуй, я согласен. Боюсь, что завтра я буду занят – мне нужно вновь обсудить дело с Брэддоком, но тебе, я считаю, стоит поехать. Возьми машину отца. – Мне лучше отправиться по воде – тогда я смогу осмотреть все получше. Как там наши приливы? – Хью взял газету и взглянул на прогноз. – Прилив у Лондон-бридж – утро, одиннадцать пятнадцать. Отнять два часа и десять минут – получится девять. Гм, встать придется пораньше. А что если вечером мне поехать с тобой, Квент? – Ради Бога, как хочешь… Во время обмена мнениями Цинтия проявляла все большее беспокойство. – Хью! – взмолилась она. – Не могла бы я тоже поехать? В конце концов, идея моя, ты ведь знаешь… Мы могли бы забрать мои вещи… – Замечательно, дорогая! Но что же скажет твой босс? – Я немедленно позвоню ему, сообщу, что речь идет о жизни и смерти. Он в курсе всех последних событий и совершенно не удивится. Схватив телефонную трубку, она связалась с хозяином, затеявшим в тот вечер небольшую интимную вечеринку у себя на квартире, и тут же выложила ему все. Хью и Квентин лишь обменялись восхищенными взглядами: настойчивый тон сменялся мольбой и умелым кокетством, не оставляя сомнений, что Цинтия настоит на своем. Наконец она бросила трубку и торжествующе посмотрела на Хью. – Все в порядке – он наймет секретаршу. Я могу отправляться на несколько дней. – Ну вот и прекрасно, – ответил ей Хью, поспешив в свою спальню. – Я только засуну вещи в дорожную сумку. – Послушай, Хью, – позвал его Квентин, – ты можешь еще кое-что предпринять, пока мы будем в Стиплфорде. – Что же именно, Квент? – Отправиться в поселок Кауфлит и на близлежащую станцию, порасспросить работников станции и торговцев, не попадалась ли им на глаза в пятницу вечером девушка, по описанию похожая на Хелен Фэрли. Хью с удивлением выглянул из дверей спальни. – Что за идея? – Обвинение полагает, что Хелен встречалась с отцом в пятницу вечером. Если и так, то она скорее всего должна была приехать из Лондона на поезде или автобусе, не миновав поселка Кауфлит. Если мы узнаем, что никто ее там не видел, то, конечно же, не докажем, что девушки там и не было, но по крайней мере посеем разумную долю сомнения и поколеблем доводы обвинения. – Теперь понял. Ладно, мы что-нибудь и с этим придумаем. А кстати, как она была одета в тот вечер? – Когда ее нашли мертвой, на ней было желтое платье, а голова повязана шелковым шарфом. Она должна была бросаться в глаза. – А туфли? – поинтересовалась Цинтия. Квентин сверился с записями. – Очень симпатичные, черненькие, на высоких каблучках. – Ну вот видите… Конечно, она не могла добираться пешком. Весьма важная подробность для нас. Хью наконец появился из спальни. – Квентин, что тебе сегодня сказал Брэддок? – Не много. Его потрясло сообщение Хоусона… У него просто челюсть отвисла. Мрачный же был у нас разговор, я вам доложу… Завтра все пойдет по-другому. – Когда ты увидишься с папой? – Теперь, когда появились какие-то известия, думаю, завтра после полудня. Его, конечно, очень подбодрит то, что мы с ним заодно. Хью удовлетворенно кивнул. – Скажи ему, что мы все его любим и что мы вышли на след. Но не забудь, между прочим, спросить поточнее, что он запомнил, перед тем как упасть. Для нас очень важно, как и откуда он вышел к барже. – Да, понимаю… – Когда он предстанет перед судом? – Я предполагаю, что в понедельник, – Квентин, казалось, все еще размышлял. – Как все это будет происходить, Квентин? – С него, конечно, возьмут присягу. С защитой пока что повременим, – а что остается делать? У нас еще так мало фактов… – Да ничего, – успокоила Цинтия, – зато у нас славная версия! Глава 11  На следующее утро Хью и Цинтия уехали задолго до того, как проснулись домашние. Охваченные нетерпением, они мчались на автомобиле Эдварда к Стиплфордской пристани. По не совсем удачному выражению Труди, все упиралось в результаты сегодняшних поисков. События ближайших нескольких часов могли либо подтвердить, либо опровергнуть их тщательно выстроенную версию. Стояло прекрасное утро. Солнце уже почти развеяло легкий туман; потрескавшаяся земля еще сохраняла тепло вчерашнего дня. Припорошенная пылью трава едва шевелилась в струях теплого воздуха. Над ней стоял мерный гул пчел и кузнечиков – дремотная летняя мелодия. Прилив продолжался уже несколько часов, и уровень воды в реке поднялся почти наполовину. «Малышка» и другие яхты, пришвартованные рядом с ней, лениво покачивались на волнах, их причальные канаты провисли. Местность казалась уже не мрачной и заброшенной, как раньше, но уютной и безмятежной. Казалось невероятным, что здесь могло совершиться какое-то насилие, а тем более убийство. В этот ранний час возле пристани не было никого, кроме Фрэнка Гильера, который шлифовал наждачной бумагой длинный деревянный брус, укрепленный на козлах во дворе его мастерской. Фрэнк безмятежно насвистывал; рукава его рубашки были закатаны, яхтсменская кепка с длинным козырьком сдвинута на затылок, голубая куртка-джерси лежала рядом на траве. Услышав голоса, он поднял голову и попытался скрыть свое замешательство за широкой улыбкой. В последний раз он виделся с Хью еще до инцидента в поезде. – Привет, – он оставил работу и шагнул вперед, протянув руку. – Раненько вы сегодня! – Да. Мы собираемся прокатиться на лодке вверх по реке. Фрэнк взглянул на медленно наполняющийся канал. – Вам предстоит приятная прогулка, – он немного помолчал, чувствуя, что должен как-то выразить свое отношение к трагедии. – Мне очень жаль, Хью, – наконец сказал он. – Я слышал о том, что произошло. – Спасибо, Фрэнк. Чертовски скверное дело, но, думаю, мы найдем выход… Можно взглянуть на твои таблицы приливов? – Сделай одолжение, – сказал Фрэнк. – Если это тебя интересует, то самая высокая вода будет в девять тридцать. Он повернулся к Цинтии, и, улыбаясь, стал наблюдать за тем, как она пытается надеть высокие резиновые сапоги, не садясь на землю. – Теперь вы похожи на заправского моряка, – заметил он. Цинтия оперлась на его руку и натянула второй сапог. – Не уверена, что это комплимент. Она потопала ногами, проверяя, как сидят сапоги. В старых брюках, открытой хлопчатобумажной блузке и берете она действительно выглядела очень привлекательно, но сейчас ей было не до кокетства. – Давно работаете, Фрэнк? – спросила она. – С четырех утра. Когда стоят такие замечательные летние денечки, не хочется терять времени даром. – Кажется, я начинаю понимать очарование этого места. Оно такое неправдоподобно мирное… Через несколько секунд из мастерской появился Хью с веслами в руках. Он задумчиво взглянул на илистую отмель, где медленное течение обозначалось линией коричневых пузырьков. – Сегодня довольно слабое течение, Фрэнк, – сказал он. – Да, сегодня день максимальных отливов. Поддавать начнет с завтрашнего утра. – Как это – «поддавать»? – спросила Цинтия. Хью улыбнулся. – Не обращай внимания, дорогая: он просто хочет произвести на тебя впечатление своими моряцкими терминами, – Хью подошел к небольшой семифутовой лодке и положил в нее весла. – Иди сюда, помоги мне столкнуть ее на воду. До встречи, Фрэнк. Ухватившись за борт, он погрузился в вязкий ил по щиколотку и начал стаскивать лодку в воду. Цинтия уперлась в корму, без особого успеха пытаясь подтолкнуть лодку сзади. – Полегче! – крикнул Хью, когда дно суденышка зацепилось за торчащую лапу чьего-то якоря. Он очень бережно относился к новой лодке, стоившей ему немалых денег. Цинтия откинула упавший на глаза локон, оставив на лбу полоску ила. Ее руки были по локоть в грязи, в один сапог затекла мутная жижа. Она больше не тревожилась о том, что может случиться, но была вполне счастлива, когда лодка наконец закачалась на воде и они смогли взобраться на борт. Как только они отчалили от берега, мир неожиданно снова оказался чистым и безмятежным. Поверхность воды переливалась и сверкала тысячами солнечных зайчиков. В небе, подернутом голубоватой дымкой, заливался жаворонок. Прикосновения теплого ветерка были мягкими и ласкающими. Хью с силой налег на весла, и лодка, увлекаемая приливом, неожиданно быстро устремилась вверх по течению. Цинтия лежала на корме, наблюдая за Хью. Ей нравилось следить за переменами его настроения: она могла прочитать их в его живых зеленых глазах и на энергичном лице, как в открытой книге. Хью смотрел на удалявшуюся пристань, а Цинтия смотрела на него и думала, сохранятся ли после кризиса, который он сейчас переживает, эта жесткая складка у рта и задумчивая серьезность, овладевшая им в последние дни. Ей хотелось бы надеяться, что сохранятся. Мужественная зрелость очень шла Хью, а трагедия определенно заставила его повзрослеть. Хью внезапно осознал, что Цинтия внимательно изучает его. – Пенни за твои мысли, – сказал он. – Я всего лишь любовалась тобой, милый. – Не могу понять, почему. Я как медведь… Боюсь, эта история не доставляет тебе удовольствия, Цинтия. – Она никому не доставляет удовольствия. – Нет, но… Черт возьми, не стоило впутывать тебя в это дело! Ты должна была радоваться жизни, а вместо этого… Сплошной мрак. – Ничего, милый, порадуемся попозже. Я рада уже тому, что могу делить с тобой твои заботы. – Твое присутствие очень помогает мне. Иногда мне кажется, что ты веришь сильнее, чем я. – В твоего отца? – она удивленно приподняла брови. – В чем-в чем, а уж в отсутствии веры тебя, по-моему, нельзя упрекнуть. – Я имею в виду уверенность в том, что мы сможем оправдать его. – А, понятно. Ну что ж, ты должен признать, что мы добились больших результатов. – Знаю, но по-настоящему уверенным я буду чувствовать себя лишь тогда, когда у нас появятся неопровержимые доказательства. Хотя бы один твердо установленный факт – то, что можно потрогать, сфотографировать, предъявить в суде. Иногда мне становится страшно. Сегодня ночью приснился один кошмар… – Не надо! – Цинтия немного помолчала, наблюдая за проплывающими пузырьками. – Я уверена, что дело идет к развязке. – Против нас все еще очень сильные улики, – проворчал Хью. – Квент считает, что генеральный прокурор будет склонен к быстрому вынесению приговора, ведь дело вызвало большой резонанс. Кстати, ты видела его? – Кого, Ферби? Один раз, и то издалека. С виду очень приятный мужчина. – Не думаю, что с ним приятно иметь дело, когда он ведет перекрестный допрос. По словам Квента, это сама смерть – вкрадчивое обаяние и безжалостная логика. – Что ж, это его работа. Мне показалось, что у него хорошо развито чувство юмора. – Для нас было бы лучше, если бы он оказался тяжеловесным занудой… Ну ладно, может быть, дело еще и не дойдет до суда. – А если дойдет, кто будет защищать твоего отца? – Квент считает, что нам следует обратиться к Колфаксу – в сущности, это уже решенный вопрос. Он отличный адвокат… То-то раздолье будет газетчикам! Бедный отец! – Хью обвел взглядом сияющий ландшафт. – Представь себе, что его ведут в тюрьму в такой день! Мысли, казалось, придали Хью сил, и лодка быстрее заскользила вдоль низких отмелей. Несколько раз он оглядывался через плечо, запоминая расположение рукавов и мелких притоков. В этом переплетении воды и суши нетрудно было заблудиться: лодка низко сидела в воде и из нее можно было наблюдать лишь верхушки илистых отмелей, покрытые колтунами слипшейся травы. Но Хью хорошо знал реку как при приливе, так и при отливе, поэтому он спокойно греб вперед. – Кажется, я вижу баржу, – сказала Цинтия. – Это она? Хью обернулся через плечо и кивнул. – Да, это то самое место. Пойдем посмотрим. Он еще раз сильно налег на весла и причалил к берегу ярдах в пятидесяти от корпуса баржи, а затем погрузил в ил маленький якорь. Хотя прилив уже почти достиг своей высшей точки, между кромкой воды и краем солончаков оставалось еще несколько футов. Цинтия взглянула на разводы ила, отделявшие лодку от первых чахлых кустиков травы. – Послушай, Хью, – сказала она. – Если наш мистер «X» привез тело на лодке, то где же его следы? Я не вижу никаких признаков того, что здесь кто-то был. Хью на мгновение задумался; затем его лицо прояснилось. – Все в порядке, – сказал он. – На прошлой неделе были высокие приливы. – Это достаточное объяснение? – Разумеется. Видишь ли, вода подходила к солончакам на расстояние нескольких дюймов, поэтому, приплыв по высокой воде, «X» вполне мог выскочить из лодки прямо на траву, не оставив следов. – Ох, – Цинтия, казалось, всей душой стремилась принять его слова на веру. – Боюсь, я не очень хорошо разбираюсь в приливах – я знаю лишь, что вода периодически прибывает и убывает. – Чепуха! Ты знаешь гораздо больше. Ты знаешь, что уровень прилива меняется с каждым днем – именно поэтому мы видим на берегу несколько линий водорослей. На протяжении недели самая высокая отметка воды смещается ниже и ниже с каждым днем до тех пор, пока прилив не достигнет минимума, как сегодня. Со следующей недели отметка прилива начнет повышаться, пока не достигнет максимума через несколько дней. – Понимаю… – Цинтия все еще смотрела на отмель. – Но Хью, даже если «X» приплыл сюда по очень высокой воде, он все равно должен был где-нибудь бросить якорь! Я хочу сказать, что он не мог оставить лодку без присмотра, ведь она могла уплыть, верно? А тогда мы бы увидели след от якоря – ведь наш якорь оставил такой след. – Думаю, он заплыл в одну из боковых проток. На спокойной воде он мог обойтись без якоря. В любом случае нам следует все осмотреть. Ты выйдешь на берег? – Постараюсь. Цинтия снова ступила в мутную жижу, пытаясь идти след в след за Хью. Здесь ил был еще более вязким, чем возле пристани: каждый шаг давался с трудом, сапоги издавали жуткие чавкающие звуки. На блестящей темно-коричневой поверхности лопались мириады пузырьков. Цинтия наклонилась, чтобы рассмотреть большое серовато-белое пятно, и выпрямилась с возгласом отвращения, увидев клубок извивающихся морских червей. Оказавшись на берегу, они без труда нашли место, где лежало тело Хелен Фэрли: полицейские пометили его маленькими колышками. Цинтия всмотрелась в маленький участок земли, по размерам вполне подходивший для могилы, и зябко передернула плечами. Идти по следам настоящего убийцы, решила она, это совсем не то, что сидеть в уютной гостиной и изобретать разные теории. Если они не ошибались в своих предположениях по поводу «X», то здесь разыгралась поистине кошмарная сцена. Сюда, к этому месту, казавшемуся теперь таким мирным и вместе с тем таким зловещим, безжалостный и хладнокровный убийца доставил труп девушки, на горле которой его пальцы оставили черные пятна. Затем он утопил ее, как куль с мукой, и скрылся, переложив позорное обвинение на плечи другого человека. Рассчитанный цинизм этого поступка был ужасен. Впервые с тех пор, как они взялись за расследование, «X» перестал быть просто символом в теоретических выкладках и начал обретать форму, физическую реальность. Хью был занят более практическими материями. Он осторожно обходил место преступления в поисках любых мелочей, которые могли бы подтвердить его выводы. Но на высохшей, выжженной солнцем поверхности солончака не осталось никаких следов. – Речной воды здесь не было скорее всего с марта, – сказал он, присев на корточки. – А последний дождь прошел две недели назад… Полагаю, шляпу нашли здесь, – он указал на другой колышек, стоявший возле небольшого ручейка. – Тут вроде бы все ясно. Они пошли вдоль края солончаков, перепрыгивая через узкие протоки и медленно перебредая через широкие. Нигде не удалось обнаружить ни малейшего следа, оставленного якорем или лодкой. Если «X» действительно был здесь, то он выбрал самое подходящее время и тщательно скрыл свои следы. То же самое относилось и к барже. Трава возле нее была слегка примята, но не более того. Один примятый участок мог быть тем местом, где упал Эдвард. Он находился возле кормы – в том месте, где Эдварда, возможно, сбили с ног, но чтобы заметить его, требовалось напрячь воображение. Одно было очевидно – это место идеально подходило для внезапного нападения. Любой, кто подходил к барже со стороны Стиплфорда, не мог видеть того, что творится с другой стороны. Человек, спрятавшийся в укрытии, без труда мог подстеречь прохожего и нанести внезапный удар. Они взобрались на вершину дамбы и взглянули сверху на прихотливое кружево проток и ручьев, сотканное приливами. Но даже с этой выгодной позиции наблюдатель не смог бы увидеть того, кто спрятался за баржей. С другой стороны дамбы на многие мили тянулись заболоченные луга без всяких признаков жилья или жизни, за исключением нескольких пасущихся коров. Поля были прорезаны глубокими оврагами и лощинами, края которых соединяли узкие мостки или просто перекинутые доски. Эта мрачная и безжизненная картина зеркально повторялась и на другом берегу реки. – Ну и местечко! – Цинтия поежилась. – Теперь я понимаю, как прав был Квентин, когда говорил, что «X» не смог бы переправить тело посуху. Хью кивнул. – Да, либо он приплыл по реке, либо его вовсе не существовало. Будем молить Господа, чтобы верным оказалось первое, а не второе. Они вернулись к лодке и снова поплыли вверх по течению. Прилив постепенно слабел, и Хью приходилось грести все сильнее, чтобы лодка продвигалась вперед. Через пятнадцать минут вдали показался Голдбэри-Крик. Это был не совсем залив в точном смысле этого слова: илистые отмели здесь сходились вместе, образуя тупик, ограниченный дамбой, которая в этом месте была уже невысокой. За насыпью можно было разглядеть телеграфные столбы, тянувшиеся вдоль дороги. Им потребовалось немного времени, чтобы убедиться в том, что в этом месте никто не мог перенести тело на лодку. Ширина дороги здесь лишь ненамного превышала ширину автомобиля, места для стоянки поблизости не было. От реки дорогу отделяла живая изгородь колючего кустарника без единого просвета, через который можно было бы протащить тело. Спуск к воде с другой стороны живой изгороди зарос густой высокой травой. За последние несколько дней здесь определенно никто не проходил. Помрачнев, Хью вернулся к лодке. – Один шанс использован, – проворчал он, яростно работая веслами. – Я начинаю тревожиться, Цинтия. Цинтия ничего не ответила – она тоже была очень встревожена. Они построили свою теорию кирпичик за кирпичиком, с безупречной логикой, но какая-то деталь, вероятно, все же была упущена. Напряжение, сковавшее лицо Хью, мучило Цинтию, как физическая боль. Стэнкотт-Крик находился в нескольких сотнях ярдов выше по течению и по своим очертаниям очень напоминал Голдбэри-Крик. Хью молча вышел из лодки и исчез за отмелью. Его не было несколько минут, а когда он вернулся, Цинтия сразу же поняла, что поиски закончились безрезультатно. – То же самое, что и в Голдбэри, – сказал он. – Такая же дорога, такая же живая изгородь, и ни одной лазейки. Он с унылым видом огляделся вокруг. – Милый, а ты абсолютно уверен, что других мест нет? – Не то чтобы абсолютно уверен… По крайней мере не думаю, что они есть. Дай мне карту, пожалуйста. Цинтия порылась под кормовым сиденьем и протянула ему карту. – Видишь, – палец Хью, следовавший вдоль изгибов реки, внезапно остановился, – есть еще Мэвлинг-Крик, но там дорога проходит в четверти мили от воды. – Надо полагать, сильный мужчина без труда может перенести тело на такое расстояние, – заметила Цинтия. – Кроме того, он мог выбрать такое место, где будут искать в последнюю очередь. Где находится Мэвлинг-Крик? – Почти в миле вниз по течению – там, где высокие деревья. Мы проплыли мимо него по пути сюда, теперь можем вернуться и попытать счастья. Хью начал медленно выгребать вниз по течению. Он казался сильно утомленным. Цинтия предложила ему на несколько минут поменяться местами, но он упрямо покачал головой. Отчаяние охватило их с новой силой, и всю дорогу до Мэвлинг-Крик оба молчали. Залив был похож на те, где они уже побывали, разве что дамба здесь была немного выше. Из лодки можно было увидеть лишь верхушки высоких вязов, стоявших вдоль дороги. Хью толкал лодку вперед по воде, бурой от взбаламученного ила, пользуясь веслом как шестом. Соскочив на мелководье, он снова побрел по отмели, а Цинтия осталась сидеть. Но на этот раз события развивались иначе. Достигнув подножия дамбы, Хью внезапно остановился и издал торжествующий вопль. – Иди сюда, милая! – крикнул он. – Иди и посмотри! Цинтия быстро вылезла из лодки и побежала к нему. Остановившись рядом с Хью, она взяла его за руку и посмотрела в том направлении, куда он указывал. В центре отмели, у самого края жидкого ила, в трех футах друг от друга виднелись две отчетливые отметины – бесспорное свидетельство того, что здесь причаливала лодка. Глава 12  – Итак, мы были правы, – мягко сказал Хью. – Мистер «X» существует в действительности, и он перенес тело на лодку. Смотри, можно увидеть, где он перелезал через насыпь. А с другой стороны тянется ясный след до самой дороги. Цинтия кивнула с ликующим видом. Трава по обе стороны дамбы была примята, как если бы кто-то прошел, волоча за собой тяжелый груз. От склона, обращенного к суше, тянулась полоса отчуждения, густо заросшая лопухами и чертополохом. На протяжении пятисот ярдов сорняки были примяты и раздвинуты в стороны, образуя узкую тропинку. Все было настолько очевидно, что слов не требовалось. – Только подумай, дорогой, мы могли бы пропустить это место, если бы ты еще раз не взглянул на карту! – Цинтия вернулась к берегу и осмотрела V-образные отметины на высохшем иле. – Но почему две отметины, ведь лодка была одна, верно? – Одна и та же лодка причаливала дважды. Отметины, на мой взгляд, абсолютно одинаковые. Цинтия перевела взгляд на полосу спекшегося ила между отметинами и дамбой. – Следов не видно, – заметила она. – Да, ему повезло с погодой, и он отлично рассчитал время отплытия. Ничего, мы и так добились кое-каких результатов. Давай проследим его путь до дороги – может быть, сумеем найти место, где стояла его машина. Чувствуя, что долгожданный перелом наконец наступил и теория совпала с фактами, они углубились в поле, заросшее бурьяном, и проследили путь «X» до деревьев. За деревьями начинались купы мелких кустарников, а за кустарниками открылась полоска белой меловой дороги. На этом участке не было ни живой изгороди, ни забора. Хью и Цинтия почти сразу же обнаружили то, что искали: две полосы примятой травы на краю лужайки, где стоял автомобиль. У выезда на дорогу, на усыпанной листьями сухой земле, виднелись нечеткие следы шин. – Все сходится, – сказал Хью. – Какие же мы оба болваны – забыли захватить с собой фотоаппарат! – Тогда мы бросили бы слишком дерзкий вызов провидению, милый. – Однако провидение разрешило нам взять рулетку! Ну ладно, завтра найдем кого-нибудь, кто сделает качественные фотографии, – он удовлетворенно взглянул на следы шин. – Очаровательная картина, не правда ли? – Я все же не могу понять, почему он был так уверен в себе, – задумчиво сказала Цинтия. – Согласна, он тщательно подобрал место и рассчитал время, но он не позаботился о том, чтобы замаскировать следы. – Думаю, он был уверен, что его план сработает и никто не будет проводить расследование. Кроме того, не забывай: для нас он все еще «X», абстрактная личность без имени и внешних примет. В последний раз оглядев лужайку, они вернулись к заливу. Хью достал сигареты; они с Цинтией уселись на вершине насыпи, покуривая и разглядывая отметины, оставленные лодкой. – Если бы они могли говорить! – вздохнула Цинтия. – В сущности, они о многом говорят. – Тогда тебе придется стать переводчиком. Я не понимаю этого языка. Хью улыбнулся. – По правде сказать, я и сам не все понимаю, но картина довольно интересная… Видишь эту полоску высохшей пены? – Это наивысшая отметка прилива? – Верно. Теперь смотри – на нашей стороне ил совершенно высох – он твердый, как кость. По другую сторону от полоски пены он немного влажный. Следовательно, полоска оставлена самым высоким приливом на прошлой неделе… Чему ты улыбаешься? – Я вспомнила, милый, как ты однажды сказал, что мы не должны упоминать в наших триллерах о приливах, отливах и прочей чепухе, потому что это ужасно утомляет читателей. Вот как оно обернулось! Извини, продолжай дальше. – Хорошо, теперь посмотрим на отметины, оставленные лодкой. Они короткие, глубоко врезаны и расположены близко к полоске пены. Это означает, что лодку вообще не вытаскивали на берег: она оставалась на плаву. Но она могла пристать туда лишь в один из дней наивысшего прилива. Ты следишь за моей мыслью? – Стараюсь, – пробормотала Цинтия. – Но это еще не все, – возбуждение Хью росло по мере того, как прояснялись новые детали. – Помнишь, перед тем как мы отчалили от пристани, я смотрел таблицы приливов у Фрэнка? Так вот: на прошлой неделе было три дня, когда приливы достигали максимальной отметки – среда, четверг и пятница. На самом деле кульминация наступила в четверг; в среду и пятницу максимальные отметки приливов располагались на один-два дюйма ниже. Но во вторник и в субботу отметки располагались гораздо ниже – на шесть или семь дюймов. Если бы «X» причалил здесь во вторник или в субботу, то следы от лодки остались бы в четырех-пяти футах ниже по отмели – падение уровня воды на один дюйм означает отступление линии прилива на отмели примерно на один фут. Цинтия кивнула: – Я внимательно слушаю. – Значит, нас интересуют среда, четверг и пятница – естественно, не дневные, а ночные приливы, поскольку очевидно, что «X» действовал в ночное время. Ночные приливы как нельзя лучше подходили для его цели – самая высокая вода в среду была около часу ночи. Теперь следующее соображение. Эти две отметины не могли быть оставлены за одну ночь – уровень воды меняется очень быстро, и если бы лодка причаливала дважды, то отметины оказались бы на значительном расстоянии друг от друга. Итак, лодка причаливала дважды, причем в разные дни. Однако мы абсолютно уверены, что «X» убил девушку в четверг ночью. Трудно поверить, что за оставшиеся четыре или пять часов темноты он успел достать лодку и приплыть сюда. Мой вывод таков: одна из этих отметин оставлена в ночь со среды на четверг, а другая – в ночь с пятницы на субботу. Цинтия восхищенно взглянула на него. – Ты просто великолепен, дорогой! Но зачем ему понадобилось причаливать здесь в ночь со среды на четверг? Ведь в то время девушка еще была жива. – Верно. Он готовил почву для дальнейших действий… Давай-ка запишем то, что нам известно о его передвижениях, и попробуем в них разобраться. Хью вытащил из кармана клочок бумаги и написал: Ср., ночь. «X» приплывает на лодке в Мэвлинг-Крик. Четв., ночь. «X» убивает девушку. Пятн. 2 часа дня. «X» нападает на отца в солончаках. Пятн., ночь. «X» снова приплывает на лодке в Мэвлинг-Крик. Несколько мгновений они изучали короткую сводку, а затем Хью указал на третий пункт. – Если «X» хотел остаться незамеченным, то он дожидался темноты на солончаках после нападения на отца. Сейчас темнеет гораздо позже десяти; следовательно, он причалил здесь не раньше, чем через полтора-два часа. Он не смог бы управиться так быстро, если бы не спрятал лодку на солончаках. – Спрятал? – Вот именно. Он мог загнать ее в одну из боковых проток, и готов поспорить, он так и поступил, – лицо Хью прояснилось. – Ага, начинаю понимать. Составляя план, он учитывал, что должен попасть на солончаки в пятницу утром, и знал, что ему придется приплыть на лодке, чтобы она была ночью у него под рукой. Но он знал также, что в ночь с четверга на пятницу он будет занят убийством, поэтому лодка должна стоять в таком месте, где до нее будет легко добраться. Он приплыл сюда в ночь со среды на четверг и оставил лодку в полной готовности. Как тебе нравится моя догадка? Цинтия кивнула. – В этом есть смысл. – Хорошо, теперь давай начнем сначала. В ночь со среды на четверг «X» принялся за осуществление своего плана, приплыв на лодке в Мэвлинг-Крик. Затем он скрылся. Мы не знаем, каким образом, но, судя по следам шин на лужайке, машина выезжала оттуда не один раз. Выходит, машина была заранее спрятана в кустах, и он уехал на ней. Днем в четверг он отсыпался, наверстывая упущенное, а ночью убил девушку. – Как ты думаешь, где произошло убийство? Раньше мы об этом не говорили. – Здесь мы опять вступаем в область догадок, но, думаю, он отвез ее за город и задушил в машине. Затем нужно было где-то спрятать труп до пятницы – мы уже пришли к выводу, что в ночь с четверга на пятницу у него не было времени отвезти тело на солончаки. – Но тогда мы еще не знали, что он заранее спрятал лодку в Мэвлинг-Крик, – заметила Цинтия. – Ты права, – Хью нахмурился. – Но если он перевез тело в ночь с четверга на пятницу, то как, скажи на милость, объяснить его визит в ночь с пятницы на субботу? Это бессмысленно: ему уже нечего было делать здесь. Нет, я совершенно уверен, что он перевозил тело в ночь с пятницы на субботу. – Где же он прятал тело целые сутки? – По-моему, это достаточно очевидно: он прятал его в автомобиле. – Но это же очень опасно! – Наоборот, вполне безопасно – он мог положить труп между сиденьями и прикрыть его ковриком. Если машина стояла в кустах и с запертыми дверцами, то он практически ничем не рисковал. Ладно, давай посмотрим, как будет выглядеть наша схема с учетом последних предположений. Он добавил несколько новых пунктов. Теперь расписание выглядело так: « Вторн. – „X“ приезжает в окрестности Мэвлинг-Крик и прячет автомобиль в кустах. Ср. – «X» отправляется на «базу», где находится его лодка. Ср., ночь. – «X» приплывает на лодке в залив Мэвлинг и оставляет ее там. – «X» уезжает из Мэвлинг-Крик на автомобиле; возможно, едет в Лондон. Четв., ночь. – «X» убивает девушку. – «X» привозит тело к Мэвлинг-Крик и оставляет его в автомобиле. – «X» садится в лодку и плывет на солончаки. Пятн., 2 часа дня. – «X» нападает на отца в солончаках. Пятн., ночь. – «X» плывет на лодке в Мэвлинг-Крик и забирает тело. – «X» отвозит тело на солончаки вместе со шляпой и т.д., а затем возвращается по реке на свою «базу». Цинтия улыбнулась. – Замечательная вещь – живое воображение! Хью с некоторой гордостью смотрел на свою схему. – По крайней мере, она логична, она отражает то, что могло случиться и учитывает все известные нам факты, – сказал он. – Переправив тело, «X» вернулся сюда в свободное время, вероятнее всего, в субботу, и отогнал машину в гараж. Отличный план, черт его возьми! – У меня есть замечание, – вставила Цинтия. – Если «X» действительно сделал все так, как мы думаем, то он должен свободно располагать своим временем. Вся операция от начала до конца длилась почти пять суток. – Не исключено, что он брал отпуск по состоянию здоровья, – мрачно проворчал Хью. – Что у тебя за юмор! Ну хорошо, что нам делать дальше? Хью взглянул на уровень воды. – Что касается нас, то нам нужно как можно скорее убираться отсюда, пока не наступил отлив. Потом попробуем отыскать место, где «X» держал свою лодку. Отталкиваясь веслом, он вывел лодку на стрежень. – Откуда он мог приплыть, как ты думаешь? – спросила Цинтия. – Практически отовсюду, в том-то и беда. Но я не исключаю возможности, что лодка была заблаговременно спрятана на солончаках, и «X» пришел туда в среду, после наступления темноты. – Ты говоришь не очень уверенно. – Да, я не верю, что «X» мог околачиваться на солончаках без крайней необходимости. У него было достаточно мест, где он мог держать лодку под рукой. – Где, например? – Большая часть местных лодок пришвартована на пристани – это самое удобное место. Он мог отплыть оттуда в ночь со среды на четверг. Цинтия с сомнением покачала головой. – Не слишком ли рискованный шаг для местного жителя – забрать лодку почти на пять суток? Разве он не подумал о том, что кто-то может заметить отсутствие лодки? – Я, например, наверняка чувствовал бы себя неуютно, даже зная о том, что в преступлении обвинят другого человека. Мы поговорим с Фрэнком – он знает, как обстоят дела на пристани. Кстати, вот еще один вариант: «X» вошел в устье реки на яхте и использовал ее в качестве базы для своих лодочных экскурсий. Если он хорошо знаком с таблицей приливов, такой трюк был ему вполне под силу. – Мне этот вариант кажется наиболее правдоподобным. – Мне тоже. Я не могу отделаться от мысли, что человек, швартующий лодку на пристани, десять раз подумал бы, прежде чем идти на такой риск. С другой стороны, человек, приехавший на собственной яхте на несколько дней, мог действовать гораздо увереннее. – Мы рассмотрели все возможности, не так ли? Хью криво улыбнулся. – Я бы сказал так: наиболее вероятные возможности. Он мог привезти лодку посуху, на крыше автомобиля. – О Боже! На некоторое время разговор прервался, и Хью сосредоточился на гребле. Около полудня, когда они поравнялись с пристанью, вода из канала почти полностью ушла. Втащив лодку вверх по илистому склону, они увидели Фрэнка, стоявшего в дверях своей мастерской. – Все-таки не застряли? – проворчал он. Годы опыта подсказывали ему, что многие люди, даже те, что считают себя экспертами по водным путешествиям, часто садятся на мель при отливе. – Послушай, Фрэнк, нам требуется твоя помощь, – сказал Хью. – Ты не знаешь, брал ли кто-нибудь на прошлой неделе лодку с пристани на три-четыре дня – скажем, со среды до субботы? Фрэнк искоса, с лукавинкой посмотрел на него. – Нет, не знаю, – ответил он и обвел взглядом пристань, словно желая немедленно обнаружить пропавшчю лодку. – В середине недели люди обычно берут лодки на часок-другой, не больше. – Потому-то я и думал, что если бы лодку взяли на несколько дней, то ты обязательно вспомнил бы об этом. Мы считаем, что в ночь со среды на четверг одна из лодок вошла вместе с приливом в Мэвлинг-Крик и осталась там. – В среду? – Фрэнк покачал головой. – Откуда угодно, только не с этой пристани. Я возился здесь всю ночь: помогал вывести «Флавию». – «Флавию»? – Хью изумленно взглянул на причал, где на протяжении многих лет стояла яхта Бриггса, и увидел, что он пуст. – Боже милосердный, ты хочешь сказать, что она наконец снялась с якоря? Фрэнк ухмыльнулся. – Отправилась в Рэй, не более того. В любом случае, Хью, это ответ на твой вопрос. В ту ночь на пристани не было никого, кроме обоих буйков и меня. – Ночь была темная? – Да, довольно облачная, но я бы услышал, если бы лодка отплыла от пристани. – А ты услышал бы лодку, идущую от устья вверх по реке вместе с приливом? – А, теперь понимаю. Ну что ж… нет; наверное, нет, – он с любопытством взглянул на Хью. – Скажем так: нет, если пассажир не работал веслами. – Спасибо, Фрэнк. Извини за некоторую таинственность – я обо всем тебе расскажу, когда сам узнаю побольше. До встречи. Они вернулись к машине. – Знаешь, дорогая, – сказал Хью, усевшись за руль, – чем больше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что «X» приплыл со стоянки, расположенной ниже по течению. Как насчет того, чтобы совершить небольшую прогулку вниз по реке сегодня ночью? – Ночью? Разве ты не устал? Он рассмеялся. – Время, прилив и все остальное… На «Малышке» нам будет полегче: по крайней мере грести не требуется. Если мы будем ждать до утра, то потеряем целый день. – Куда ты собираешься плыть? – Только в Рэй. Это якорная стоянка в устье Бродуотера, чудный уголок. – Думаешь, «X» мог устроить там свою базу? – Если он не пользовался Стиплфордской пристанью, то остается Рэй. В других местах возле устья поставить яхту на длительную стоянку почти невозможно. В это время года в Рэе всегда стоит несколько яхт – не исключено, что мы получим от их владельцев ценную информацию. Цинтия кивнула. – Хорошо, милый: куда ты, туда и я. – Днем для нас тоже дело найдется – надо съездить в Элфордбэри и проверить утверждение подруги Хелен Фэрли насчет плавучей гостиницы. Пойдем выпьем чего-нибудь: у меня в горле пересохло. Они перекусили и отдохнули в зеленом дворике перед любимым кабачком Хью. После этого их настроение поднялось, они снова сели в автомобиль и направились в сторону побережья. Элфордбэри был конечной станцией узкоколейки – скучным и невыразительным поселком на берегу моря, к северу от Бродуотерского эстуария. Люди, планировавшие железнодорожную ветку, по всей видимости, рассчитывали, что со временем это место станет процветающим курортом, а сама железная дорога начнет приносить хороший доход, особенно в летние месяцы. Если подобные надежды и впрямь существовали, то они развеялись как дым, ибо немногочисленные и вялые попытки курортной застройки ни к чему не привели, и к настоящему времени поселок мог похвастаться лишь заурядной гостиницей. Открытый ветрам со всех сторон, Элфордбэри маячил посреди мрачной болотистой равнины, словно незрелый плод на высохшем стебле. Вся жизнь в нем сосредоточилась возле небольшого залива, прилегающего с севера к устью Бродуотера. Здесь располагалась внушительная колония плавучих домов – старых и современных, чистеньких и обшарпанных яхт, барж, перестроенных спасательных шлюпок, стоявших вперемежку и приткнутых друг к другу самым причудливым образом. Сюда можно было добраться через солончаки по старым расшатанным деревянным мосткам. Цинтия и Хью прошли по этим мосткам в поисках летней стоянки «Умницы». Они без труда обнаружили ее, и хотя Цинтия все еще сомневалась в том, что Хелен Фэрли вообще когда-либо была здесь, гостиница вполне отвечала тому описанию, которое девушка дала в разговоре с Жасмин Блейк. Это была маленькая ветхая коробка с грязными занавесками, облупившейся краской и сложной системой проржавевших труб для сбора дождевой воды. Судя по количеству детей, возившихся в грязи, она служила временным пристанищем для большой семьи. Неряшливо одетая блондинка, развешивавшая белье на телеграфных проводах, сообщила, что владельца можно найти в соседней плавучей гостинице, как две капли воды похожей на «Умницу», но именующейся «Сплетницей». Владелец, которого звали Такером, одетый в рубашку с короткими рукавами и поношенные брюки с подтяжками, сидел на перевернутом ящике рядом со своей яхтой и курил трубку. Он оказался довольно разговорчивым человеком, и вскоре выяснилось, что Цинтия ошибалась по крайней мере в одном отношении: он хорошо помнил молодую женщину, которая к нему обращалась, и запомнил даже ее фамилию – Фэрли. Она приехала в пятницу вечером, около девяти часов, но ее поездка оказалась напрасной, так как «Умница» была уже занята на весь летний сезон благодаря рекламному объявлению, которое владелец поместил в мартовском номере местной газеты. Такер добавил также, что девушка была сильно разочарована, так как успела осмотреть «Умницу» и пришла к выводу, что это «как раз то, что ей нужно». – Ну что ж, – сказал Хью, когда они с Цинтией пошли обратно. – По крайней мере, она приезжала сюда. – Да, приезжала, но что за нелепый визит! «Как раз то, что мне нужно» – приходилось ли тебе слышать подобную чушь? Ты можешь себе представить двух молоденьких девушек, способных провести отпуск в такой грязной дыре? – Может, девушка сказала так из вежливости, или же Такер переврал ее слова. Если бы девушка назвала его заведение грязной дырой, он вряд ли стал бы нам об этом рассказывать. – Знаешь, о чем я думаю, милый? По той или иной причине она хотела подчеркнуть, что приезжала сюда, иначе она не стала бы даже разговаривать с Такером. Ей было достаточно один раз взглянуть, чтобы понять, что это место ей совершенно не подходит. К чему проделывать такой путь, чтобы взглянуть на плавучую гостиницу, разрекламированную несколько месяцев назад? Подумай об этой долгой, невыносимо скучной поездке… – Не такой уж и скучной, дорогая! – Достаточно скучной, чтобы почувствовать усталость, – возразила Цинтия. – Она приехала так поздно, что ей наверняка пришлось заночевать, а ведь здесь нет даже мало-мальски приличного пристанища. Я убеждена, что у нее были серьезные причины для поездки сюда, не имеющие ничего общего с летним отдыхом. – Наверное, ты права, но что это за причины? – Не знаю… Но если мы выясним, кто такой «X», то ответ появится сам собой. Не унывай: в любом случае мы не зря потратили время. Куда поедем теперь? – Поедем в Кауфлит, – решил Хью. – Помнишь, Квент спрашивал, видел ли кто-нибудь в пятницу днем девушку, похожую по приметам на Хелен Фэрли? Теперь наша очередь: проверим везде, где только можно. Поездка до Кауфлита была короткой – гораздо больше времени пришлось потратить, чтобы выяснилась ее безрезультатность. За два часа непрерывных расспросов они убедились, что никто из железнодорожных служащих не видел в ту роковую пятницу девушку, похожую на Хелен Фэрли; ее не видели также на автобусной станции, на почте, в полицейском участке – ни в одном из общественных мест. Когда они вернулись в «Лаванду» к вечернему чаю, Хью пришел к выводу, что искать следовало в другом месте. Пока Цинтия рассказывала Труди о том, что удалось обнаружить на реке, Хью собирал спальные мешки, еду и все остальное, что могло понадобиться для ночевки ня яхте. Труди пришла в восторг от новостей, а когда узнала, что Хью и Цинтия собираются провести ночь вместе, заметно смутилась. – Ты считаешь, это нормально? – спросила она, обращаясь к Хью. – Господи, ну конечно же! Так же безопасно, как и в доме. – Я не об этом… – она замялась. – Ведь вы все-таки лишь помолвлены… Хью фыркнул. – Труди, дорогая, поверь мне: когда мы доплывем до Рэя, у нас останется только одно желание – немного поспать. Труди залилась краской. – Ну, в общем, я так и думала… Она вышла на кухню. – Не смейся, Хью, – строго сказала Цинтия. – Она желает нам только добра. – Ну разумеется. Золотое сердце! Жаль только, немного глуповата. В середине чаепития появился Квентин, только что приехавший из Рэмсфорда. Он навестил Эдварда и теперь выглядел заметно успокоившимся. – Как он, бедняжка? – спросила Цинтия. – Повеселел, конечно, – этот провал в памяти очень тревожил его. Он испытал огромное облегчение, когда узнал, что его попросту ударили по голове. Он считает, что мы движемся в верном направлении; его рассказ о том, чем он занимался перед тем, как на него напали, определенно подтверждает нашу теорию. – Как он выглядит, Квент? – Все еще слаб и ведет себя слишком патетично. Заметно, что он изо всех сил старается не падать духом. Говорит, что жизнь в тюрьме отличается покоем и размеренностью. Надеется, что мы будем подстригать лужайку: он не хочет, чтобы она стала похожа на некошенное поле, для него это было бы позором. Ладно, расскажите о ваших сегодняшних успехах. Хью детально описал поездку вверх по реке и выводы, которые они с Цинтией сделали из обнаруженных фактов. Квентин повеселел. – Это настоящий шаг вперед, Хью! Самая лучшая новость на сегодняшний день. Я согласен, нужно поскорее выяснить, куда делась лодка, но как же быть с фотографиями? Если вы собираетесь в Рэй сегодня ночью, то уже не успеете… – Не мог бы ты заняться этим, Квент? Суотлинг мог бы поехать с тобой – он сделает все, что нужно. Квентин поставил свою чашку на стол и кивнул. – Хорошо, я сейчас же выясню, когда у него появится свободное время. Может быть, он согласится поехать этим вечером. До завтра, и удачи вам в Рэе. Он быстро вышел из комнаты. Отдохнув в коттедже еще пару часов, Хью и Цинтия снова отправились к Стиплфордской пристани. Уровень воды снова начал подниматься, и они без труда смогли добраться до «Малышки» на лодке. Когда Хью включил навигационные огни и начал заводить мотор, Цинтия ощутила, как по ее телу прошла дрожь радостного возбуждения. Отправляться в сумерках от причала на своей собственной яхте – это само по себе радостное событие, а эта поездка смахивала на настоящее приключение. Казалось, таинственный «X» становится ближе с каждой минутой. Вскоре пристань скрылась из виду, и яхта заскользила вдоль пологих отмелей. Грохот мотора заглушал разговор на кокпите, но Хью и Цинтия настолько устали, что были даже рады этому. Хью прислонился к румпелю [2]: на такой высокой воде не было опасности налететь на мель. Небо быстро темнело, но серебристая гладь широкого пустого канала приветливо блестела впереди. В теплом неподвижном воздухе был разлит аромат цветущих лугов. Через некоторое время Цинтия задремала. В половине одиннадцатого Хью растолкал ее и указал на белые огоньки, выраставшие прямо по курсу. – Это Рэй, – сказал он. – Видишь линию яхт? Некоторые из них выключили все огни, но если приглядеться, можно увидеть их контуры. Они подплыли ближе. Хью развернул «Малышку» носом к приливу и бросил якорь. Измерив грузилом глубину канала, он убедился, что стоянка безопасна, и со вздохом облегчения выключил мотор. Пока он возился внизу, Цинтия снова уснула. Хью долго лежал без сна, прислушиваясь к шелесту волн и думая о том человеке, которого они ищут. Казалось странным знать так много о его действиях и совсем ничего – о нем самом. Помимо воли Хью начал рисовать в уме образ этого незнакомца – сильного, мрачного мужчины с тонким ртом и жесткой складкой у губ. От него исходило ощущение жестокости и одиночества. Человек, который никогда не улыбается, которого инстинктивно боишься при встрече. Очень опасный человек – одним словом, убийца. Мне не следовало рисковать, подумал Хью, вспомнив о Цинтии. Для решающей схватки лучше было взять с собой Квентина. Он взглянул на Цинтию. Ее лицо казалось матовым пятном в темноте; обнаженная рука расслабленно лежала поверх спального мешка. Образ мистера «X» постепенно потускнел, и Хью подумал о том, как будет замечательно, когда этот кошмар кончится и они с Цинтией заживут так, как мечтали раньше… Через несколько секунд он тоже погрузился в сон. Глава 13  Хью открыл глаза. Солнце ярко светило в иллюминатор. Он взглянул на часы: было около восьми утра. Цинтия, сидевшая рядом с раскрытой книгой в руках, улыбнулась ему. – Лежебока! – сказала она. Он сел и потянулся. – Доброе утро, милая. Кажется, я неплохо выспался, – он поцеловал ее и высунул голову в кокпит. – Отличный денек будет сегодня! – Знаю, я видела восход солнца. – Ничего себе! Тебя мучили угрызения совести? – Нет, просто яхта поворачивалась вместе с отливом, что-то стукнулось о борт, и я вышла посмотреть, что случилось. Он усмехнулся. – Что же это было, пассажирский лайнер? – Скорее всего, большой комок грязи. Жуткое зрелище, Хью – вода почти исчезла, зато повсюду текли ручьи жидкого ила. Мы стояли на дне узкого канала, а рядом с бортом вдруг поднялась вертикальная стена высотой футов в восемь, не меньше. Сначала я не поверила собственным глазам. Мы как будто оказались в каньоне! Хью кивнул. – Я не раз видел эту картину. Просто удивительно, как разница в восемнадцать-двадцать футов между приливом и отливом может изменить ландшафт… Выпьешь чашечку чая? – С удовольствием. Хью развел примус и налил в чайник пресной воды из бака, затем поднялся в кокпит и немного постоял в лучах утреннего солнца, осматривая якорную стоянку. Здесь стояли в основном небольшие, двадцати-тридцатифутовые яхты, но в дальнем конце ряда виднелись высокие мачты, которые могли принадлежать только «Флавии». – Мы будем купаться? – крикнула снизу Цинтия. – Прилив довольно сильный, – ответил Хью, перегнувшись через борт. – Если хочешь, я отпущу тебя поплавать на веревке. – Нет, лучше уж я искупаюсь попозже. После чая Хью оставил Цинтию готовить завтрак, спустил лодку на воду и медленно поплыл вдоль линии яхт, читая их названия. Кроме «Флавии» здесь стояло десять яхт; восемь из них были знакомы Хью по Стипл-фордской пристани. Здесь были «Пингвин» доктора Мун-ро, «Агнесса» Сильвестра, «Белокрылая» Фрэмптона… Мысленно перебрав весь список, Хью убедился в том, что не может представить ни одного из этих людей в роли «X». Сейчас все восемь яхт пустовали. Одна из двух других яхт, незнакомых Хью, была занята пожилым человеком с маленькой девочкой, вероятно, его внучкой, а другая – молодой парой с грудным ребенком. Первый осмотр не дал никаких результатов. Ответив на улыбки и поздоровавшись, Хью подплыл к «Флавии», но ее обитатели еще не поднялись на палубу. Когда он вернулся на «Малышку», кокпит был наполнен приятным запахом жареного бекона. Из всех трапез на воде Хью больше всего нравился завтрак; кроме того, они с Цинтией сильно проголодались. Насытившись, они некоторое время удовлетворенно курили. Через несколько минут в дальнем конце якорной стоянки застучал мотор, и «Флавия» медленно двинулась вперед. Хью забеспокоился: если яхта отправится в открытое море, то он упустит шанс поговорить с Буйками. Но яхта, судя по всему, двигалась к солончакам. – Что они собираются делать? – спросила Цинтия. – Похоже, они хотят причалить, – ответил Хью. – Нам нужно поговорить с ними. – Это мистер Бриггс стоит с багром на палубе? – Да, это он. – А зачем он опускает багор в воду то с одного, то с другого борта? – Он промеряет глубину, милая. Видишь ли, когда причаливаешь, то выбираешь место, где, глубина со всех сторон примерно одинакова – тогда при отливе ты встанешь на дно в вертикальном положении. А если ты, не дай Бог, зацепишься бортом за одну из тех высоких стен, о которых ты говорила, то дело кончится очень печально. Некоторые яхты заваливались на борт, а то и вовсе переворачивались. – Какой ужас! «Флавия» медленно продвигалась вперед по мелководью. Судя по звукам, доносившимся с яхты, на ее палубе возник спор по поводу того, в каком месте следует причалить. Наконец «Флавия» остановилась, и ее мотор замолчал. Выждав несколько минут, Хью помог Цинтии спуститься в лодку и погреб к берегу. Миссис Бриггс, седая добродушная женщина, вынесла на солончаки раскладной стул и сразу же принялась за вязание. Мистер Бриггс, он же Толстый Буек, сидел возле нее на траве и курил трубку. На его круглом лице застыло удовлетворенное выражение. Его друг и компаньон мистер Стори, высокий, худощавый мужчина, казалось, был чем-то опечален. – Эгей, на берегу! – крикнул Хью, причалив к отмели. Последовал обмен приветствиями. Хью ощущал некоторую напряженность, вполне естественную при таких обстоятельствах, но решил не обращать на нее внимания. Он представил Цинтию. Тощий Буек разложил на траве газету и любезно предложил ей сесть. – Значит, вы наконец решили отправиться в плавание? – спросил Хью. – Решить-то решили, – ответила миссис Бриггс. – И вовремя решили. Я сказала, что мне надоело каждый раз проводить отпуск на солончаках, и если они не хотят плавать на собственной яхте, то я найду способ избавиться от нее, – она сурово взглянула на Бриггса. – Да, именно избавиться! Хью улыбнулся и посмотрел на Толстого Буйка. – Не думал я, что снова услышу звук этого мотора, – заметил он. – Мотор в полном порядке, – ответил Бриггс. – Мы его по косточкам разобрали. – Она по-прежнему забирает много воды? Тощий Буек уныло кивнул. – Мы, наверное, полреки из нее откачали, пока добрались до Рэя, – сказал он. – Так я и думал. Какие у вас планы на сегодня? – Будем снова чинить дно, – проворчал Бриггс. – Остался правый борт, с левым разобрались вчера. Миссис Бриггс презрительно фыркнула. – Подумать только: двое взрослых мужчин целый день чинят один борт! – У нее очень широкий корпус, – напомнил Толстый Буек. – Тебя послушать, так трудности всегда найдутся, – язвительно заметила миссис Бриггс. – На самом деле у тебя вечно нет времени, чтобы взяться за дело как следует. Если не чай, то пиво, если не пиво, то дурацкая болтовня. Вы двое как парочка старых дев, если не хуже. «Помнишь, как мы ходили вокруг острова Уайт, Альф?» – «Это в тот раз, когда мы чуть не столкнулись с бакеном, Джо?» Живут прошлым, вот что они делают, вместо того чтобы думать о будущем или хотя бы о настоящем. «Может быть, махнем в Вест-Индию, Альф, когда отладим ее? Посмотрим на летающих рыбок…» Летающих рыбок! – миссис Бриггс взглянула на мужа с подчеркнутым презрением. – Вы бросили якорь в ночь со среды на четверг? – спросил Хью. – Утром в четверг, – ответил Стори. – Мы провозились на пристани целую ночь. Она как будто намертво приросла к причалу. – Удивительно, что она не пустила корни за столько лет, – заметил Хью, взглянув на яхту, которая немного накренилась на правый борт. – Надо полагать, той ночью вы не видели на реке никаких лодок? – Лодок? Мы были так заняты, что не глядели на реку. А в чем дело? – Мы пытаемся найти лодку, поднявшуюся в ту ночь вверх по реке. – Я ничего не видел, – заявил Бриггс. – Мы считаем, что лодка приплыла отсюда. Когда вы пристали сюда, на местных яхтах никого не было, верно? Толстый Буек покачал головой. – Кроме нас здесь нет ни одной живой души из Стиплфорда. Хью кивнул. Слова Фрэнка подтвердились: местные яхты можно было сбросить со счетов. – А не было ли здесь какой-нибудь незнакомой яхты, которая затем снялась с якоря? – А в чем дело? – Стори пристально взглянул на Хью. – Играешь в Шерлока Холмса? – Что-то в этом роде. Наступила тишина, прерываемая лишь звяканьем спиц миссис Бриггс. – Что ж, желаю удачи, – наконец сказал Толстый Буек. Его слова прозвучали так, словно он прощался с человеком, собиравшимся сплавиться вниз по Ниагаре в деревянном бочонке. – Ты не помнишь, Альф, как называлась та дешевка? – «Ночная Бабочка», – проворчал Стори. – На мой взгляд, совершенно дурацкое название. – Вы не разговаривали с ее владельцем? – взволнованно спросил Хью. – Когда мы приплыли, на ней никого не было, – ответил Стори. – Владелец – молодой парень, примерно вашего возраста. Он появился в субботу днем, приплыл на лодке под парусом. – Откуда? Стори пожал плечами и мотнул головой в сторону моря. – Оттуда; точнее сказать не могу. – Как он выглядел? – Обычный молодой парень. Он отчалил буквально через несколько минут, верно, Альф? Стори кивнул. – Мы стояли слишком далеко и не могли разглядеть его, – сказал он. – Яхта у него, по правде сказать, неплохая, но очень уж безвкусная, я бы даже сказал – вульгарная. Хью слушал с возрастающим интересом. – Других яхт не было? – спросил он. – Была еще одна яхта, – ответил Бриггс. – Белая, с хорошими обводами; правда, заметно, что хозяин за ней не следит. Как же она называлась?… А, вспомнил – «Ласточка». – Джо не смог бы забыть такое название, – заметила миссис Бриггс. – Мы так и не видели ее владельца, верно, Альф? В четверг и в пятницу на ней не было никаких признаков жизни, а утром в субботу, когда мы вышли на палубу, ее уже не было. Одним словом, корабль-призрак. – Значит, было только две яхты? – А вам мало? – спросил Бриггс. – Или вы считаете, что здесь саутгэмптонский рейд? Хью рассмеялся. – Ладно, большое спасибо. По крайней мере теперь у нас есть о чем подумать. – Рад был вам помочь, – сказал Бриггс. Миссис Бриггс указала подбородком на «Флавию», которая уже заметно накренилась вправо. – Как насчет того, чтобы приступить к работе, Джо? Бриггс подмигнул Цинтии и неохотно встал со своего места. – Нам пора, – сказал Хью. – Желаю вам как можно скорее привести ее в порядок. Он взял Цинтию за руку, и они в задумчивости побрели к лодке. – Какая удача, что они оказались здесь, – сказала Цинтия. – Что ты думаешь по поводу «Ласточки» и «Ночной Бабочки», милый? Это возможные варианты? – Не только возможные, но и наиболее вероятные: на обеих яхтах в четверг утром никого не было, обе отплыли в субботу утром – все совпадает с графиком «X». Я чувствовал бы себя гораздо увереннее, если бы мы исключили все оставшиеся возможности и знали наверняка, что это была не местная лодка. Но тут ничего не поделаешь. – Как ты думаешь, нам не составит труда отыскать владельцев этих яхт? – Так или иначе, но мы их найдем. Обе яхты не могли уйти далеко; обе приписаны к своим стоянкам. Нам придется сделать определенное количество телефонных звонков, вот и все. – Ты собираешься звонить в береговую охрану? – Нет, нужно проверить все лодочные стоянки. У Фрэнка есть список, мы заберем его на обратном пути. Я собираюсь доплыть на лодке до северного берега и вернуться к пристани пешком вдоль дамбы. До высшей точки прилива осталось еще несколько часов – мы вполне успеем вернуться и забрать лодку. Цинтия кивнула. По пути к яхте Хью дважды останавливался: он расспросил сначала пожилого мужчину, а затем молодую парочку в надежде узнать что-нибудь новое о владельцах «Ласточки» и «Ночной Бабочки», но расспросы оказались безрезультатными – никто ничего не видел. – Ничего, мы найдем их, – уверенно сказал Хью, поднявшись на борт яхты. Потратив несколько минут на уборку, они прошли на веслах до берега и отправились к Стиплфордской пристани. Становилось все жарче; путь вдоль дамбы был вовсе не таким легким, как казалось сначала. Каждый шаг поднимал в воздух облако пыли, забивавшейся в глаза и в легкие. Хью забыл о бесчисленных поворотах и изгибах дамбы, следовавших очертаниям мелких заливчиков и значительно удлинявших обратный путь по сравнению с водным маршрутом. Когда Хью и Цинтия добрались до пристани, ноги у них гудели от усталости. Фрэнк не выказал удивления, когда Хью попросил у него список. – Идете по горячему следу? – осведомился он. – Похоже на то, – отметил Хью. – Кстати, тебе никогда не попадались на глаза яхты «Ласточка» и «Ночная Бабочка»? Фрэнк на секунду задумался, а затем покачал головой. – Они никогда не появлялись возле нашей пристани. – О'кей. Я верну тебе список через денек-другой. Они быстро доехали до коттеджа «Лаванда» и воздали должное холодному пиву. Затем, пока Цинтия снова делилась новостями с Труди, Хью прошел в гостиную и сел за телефон. Согласно своему плану он обзванивал по паре стоянок на каждой из рек восточного побережья, начиная от Мидуэя и далее в северном направлении. Все, с кем ему пришлось разговаривать, вели себя очень дружелюбно и были готовы помочь. Некоторые просили не вешать трубку и выходили на пристань посмотреть, не появились ли новые яхты. Время тянулось мучительно медленно. Каждый разговор длился не менее десяти минут, некоторые абоненты обедали или были в отлучке, поэтому им приходилось звонить дважды. Цинтия несколько раз заглядывала в гостиную, но, увидев выражение лица Хью, моментально исчезала. Прошло почти полтора часа, когда Хью получил первые обнадеживающие сведения. Смотритель стоянки в Лейфе довольно часто видел «Ночную Бабочку»; он полагал, что ее стоянка находится в Бэнфлите. Два звонка в Бэнфлит принесли новые результаты. Сначала удалось выяснить имя и адрес владельца – Джорджа Салмсона, живущего в Вестклиффе. Во второй раз Хью разговаривал с человеком, который на днях встретился с Салмсоном в баре и знал о его недавней поездке вдоль побережья. По его словам, владелец «Ночной Бабочки» уезжал на пару дней порыбачить в спокойном месте. Хью положил разогревшуюся трубку на рычаг и вышел поделиться новостями с Цинтией. – Салмсон вполне может оказаться тем, кого мы ищем, – удовлетворенно сказал он. – Поездка на рыбалку никак не объясняет его отсутствие на яхте. С другой стороны, если он любит путешествовать в одиночку, то он мог проплыть на лодке к устью и поставить там палатку. Послушай, ты не сменишь меня на полчасика? Я хочу принять душ. Цинтия взяла список и пошла к телефону. Постояв под душем, Хью вышел в сад, думая о Салмсоне. Он слышал голос Цинтии из гостиной; судя по интонациям, она была сильно взволнована. Вернувшись к своим размышлениям, Хью решил, что следует встретиться с Салмсоном и спросить его напрямую, чем он занимался пять дней от вторника до субботы. Вот только как объяснить подобный вопрос… Внезапно из гостиной донеслось восторженное восклицание, затем хлопнула дверь, и Цинтия вихрем выбежала в сад. – Я нашла владельца «Ласточки»! – ликующе крикнула она. – Хью, ты ни за что не догадаешься, как его зовут! – Ты совершенно права, – сказал Хью. – Лучше скажи мне сама. – Это человек по фамилии Вильями! Глава 14  Несколько секунд Хью непонимающе глядел на нее, а затем хлопнул себя по лбу. – Боже милосердный, – тихо сказал он. – Тот парень с поезда! – Верно, милый. Это наверняка тот самый человек – все-таки фамилия слишком необычная. – Трудно поверить, что это кто-то другой. Какая жалость, что Квентина нет с нами! Где ты нашла этого парня, Цинтия? – Стоянка Фиджиса на Крич-Ривер. – А, знаю – там большая пристань. Тебе удалось узнать что-нибудь еще? – Человек, с которым я говорила, был очень краток: он назвал имя и сразу же повесил трубку. Может быть, следует позвонить ему еще раз? Хью посмотрел на часы. – Отсюда до Крич-Ривер не больше двенадцати миль – мы можем доехать за полчаса. Нам нужно убедиться в том, что это тот самый парень, а потом мы возьмемся за него вплотную. В любом случае Вильями работает в Лондоне, и сейчас его нет дома. Пошли, съездим к Фиджису. Они снова уселись в старый автомобиль и поехали через узкий перешеек, отделявший эстуарий Бродуотера от Крич-Ривер. Хью напряженно застыл за рулем; волосы его развевались по ветру, глаза сияли. – Ты только подумай, – возбужденно говорил он. – Если владелец «Ласточки» – Вильями, то, значит, он и есть тот «X», которого мы ищем; значит, он был давно знаком с девушкой и хорошо ее знал, иначе к чему ему было убивать ее? Так какого же дьявола он делал в соседнем купе и почему никак не показал, что знает ее, когда появился на сцене? Знаешь, Цинтия, мне кажется, эти двое сговорились между собой! Они спланировали нападение заранее: она выдвигает обвинение, он его поддерживает. Но почему, почему? Какая им от этого польза? – Вильями был знаком с твоим отцом? – Нет, насколько мне известно. Скажем так: он знал о его существовании, но не более того. – Что-то я совсем запуталась, – жалобно сказала Цинтия. – Разве Вильями не пожилой человек… Я хочу сказать, разве он смог бы управиться с лодкой и перенести тело девушки через поле? – Здоровому шестидесятилетнему мужчине это вполне по силам. А что касается всего остального… Какие же нервы надо иметь, чтобы перенести этот пятидневный кошмар! – Он мог одолжить яхту своему знакомому, – заметила Цинтия. – Конечно, мог, но он был в поезде, поэтому он в любом случае по уши увяз в этом деле. Кстати, Хелен Фэрли не встречалась в магазине с пожилым лысым мужчиной? – Она встречалась и с молодым красавчиком, и со множеством других, о которых мы ничего не знаем. – Давай рассуждать о том, что нам известно. Допустим, Вильями угодил ей на крючок – респектабельным горожанин, оказавшийся в диких джунглях Эссекса. Попал в дурную кампанию – шантаж и тому подобные вещи. Девушка обвела его вокруг пальца… – Хью замолчал и улыбнулся. – Извини, неудачная шутка. – Это вполне возможный вариант, – заявила Цинтия. – Ведь мы же согласились с тем, что объяснение должно казаться совершенно неправдоподобным! Хью кивнул. – Как бы то ни было, эта яхта принадлежит Вильями, и он от нас не отвертится. По многим показателям он отлично подходит на роль «X». Он местный житель, поэтому должен хорошо разбираться в приливах и в здешней географии. Он вполне мог разработать план с использованием лодки и организовать небольшое рандеву на солончаках… – Хью затормозил перед поворотом. – Интересно, не являются ли все эти поиски плавучей гостиницы лишь прикрытием, придуманным Хелен Фэрли для встреч с Вильями? Она могла придумать себе такое алиби, например, для какого-нибудь из своих приятелей в городе… Ладно, скоро мы узнаем об этом побольше – вот и Крич-Ривер. Дорога пошла под уклон, направляясь к прямой сверкающей ленте реки. В отличие от Бродуотера Крич-Ривер никогда не высыхала полностью во время отлива. Через несколько минут автомобиль подъехал к стоянке Фиджиса. Как они и ожидали, пристань оказалась большой и процветающей, с многочисленными причалами, мастерскими и тремя эллингами, на одном из которых готовилась к спуску со стапелей новенькая яхта. Возле причалов на волнах покачивалось по меньшей мере полдюжины роскошных прогулочных яхт и бесчисленное множество катеров и лодок. Хью подумал о том, как сильно это место отличается от скромных владений Фрэнка. Припарковав автомобиль возле главного здания, Хью обратился к пареньку, раскладывавшему весла на солнце. – Кто здесь главный? – спросил он. – Мистер Фиджис? – Коммандер Фиджис у себя в офисе, сэр. – Спасибо, – они двинулись в указанном направлении и вошли в дверь с табличкой «Компания Фиджиса. Яхты и эллинги, лтд.». Хорошенькая девушка, сидевшая в маленькой приемной, печатала на машинке. – Коммандер Фиджис у себя? – спросил Хью. Девушка подняла голову и улыбнулась. – У вас была назначена встреча, сэр? – Боюсь, что нет. Он занят? – Сейчас он разговаривает с клиентом. Если не возражаете, подождите немножко. Думаю, он скоро освободится. Хью кивнул, и они с Цинтией уселись на узкую деревянную скамью. Через тонкую стенку доносились гулкие звуки голосов и раскаты удовлетворенного смеха. Судя по всему, клиент и мистер Фиджис были довольны друг другом. Хью уже начал проявлять признаки нетерпения, когда дверь кабинета отворилась и в приемную вышел мужчина в нарядном пиджаке с латунными пуговицами и в яхтсменской кепке, лихо заломленной на затылок. Его сопровождал здоровяк грозного вида, одетый в дорогой твидовый костюм. – Вот и прекрасно, сэр Вильям, – говорил здоровяк. – Она будет готова к субботе, можете не сомневаться. Всего доброго! – он встал в дверях, наблюдая за удаляющимся посетителем, а затем повернулся к скамье. – А, вы ко мне? – его взгляд скользнул по Хью и задержался на Цинтии. – Заходите, будьте любезны. Садитесь вот здесь. Указав Цинтии на стул, он уселся в глубокое кресло за громадным столом красного дерева и принялся выбивать трубку в большую латунную пепельницу. Все предметы в этой комнате были прочными и массивными под стать владельцу. У Фиджиса были большие руки с мощными мускулистыми запястьями, крупные мясистые уши и волевой подбородок. Из-под безупречно белого воротничка его рубашки выглядывал небрежно повязанный элегантный галстук. – Это был сэр Вильям Эндикотт, – сказал он. – Чудесная маленькая яхта эта его «Полундра», настоящая красавица. Дважды брала призы… Ну, чем могу быть полезен? Хью почувствовал, что от него ждут как минимум заказа на постройку пятидесятифутовой яхты. Он глубоко вздохнул, собираясь с силами. – Меня зовут Лэтимер, – начал он. – Это моя невеста, мисс Хоуленд. Насколько я понимаю, сегодня вы разговаривали с ней по телефону насчет владельца яхты под названием «Ласточка». Сердечная улыбка коммандера Фиджиса моментально исчезла, словно ее отправили телеграфом в другой город. – Ну и?… – он многозначительно посмотрел на часы. – Мы ищем человека по фамилии Вильями, – продолжал Хью. – Мы хотели бы удостовериться, что владелец яхты – тот самый человек, который нам нужен. Надеемся, вы нам поможете. – Он ваш друг? – резко спросил Фиджис. Его тон ясно указывал на то, что в случае утвердительного ответа разговор немедленно прекратится. – Никоим образом, – ответил Хью. – Насколько я понимаю, совсем наоборот. Голубые глаза коммандера Фиджиса, похожие на два айсберга, слегка потеплели. – Ясно. Ну что ж, тогда дело другое. – Тот Вильями, который нам нужен, – пожилой лысый человек, лет шестидесяти на вид, – сказал Хью. – Это он? – Лысый и пожилой? Ну нет, вы сбились с курса. Владелец «Ласточки» – молодой парень, не намного старше вас. Извините, ничем не могу помочь, – Фиджис начал подниматься с кресла. Разочарование пронзило Хью, словно электрический разряд. Значит, это все-таки совпадение… Наполовину поднявшись, Фиджис неожиданно опустился на свое место. – Фамилия все же довольно редкая. Как зовут того, кто вам нужен? Хью нахмурился. – Уолтер, – ответил он после небольшой паузы. – Ага! – Фиджис откинулся на спинку кресла. – Это его дядя. – Дядя? – Да, Уолтер Вильями, он живет неподалеку от Стиплфорда. Владелец яхты – его племянник, Гай Вильями, – Фиджис процедил имя сквозь зубы, как будто оно причиняло ему физическую боль. – Величайший мерзавец на всем побережье! Хью быстро прикинул в уме план действий. – Послушайте, коммандер, – сказал он, подавшись вперед. – Я знаю, мы отнимаем ваше время и не можем ничего дать взамен, но мы будем бесконечно благодарны, если вы согласитесь рассказать нам, что вам известно о Гае Вильями. Видите ли, мы думаем… – слова обвинения, готовые сорваться с его губ, замерли, когда перед ним возник образ осторожного Квентина. – В общем, он доставил кое-кому массу неприятностей, и мы имеем к этому делу непосредственное отношение. Губы Фиджиса изогнулись в мрачной усмешке. – Неприятности, вот как? Ха! Это меня не удивляет. От него всем одни неприятности. Ладно, что вы хотели бы узнать? – В первую очередь, сэр, как он выглядит? Обращение «сэр» пришлось весьма кстати. Фиджис заметно подобрел. – Красивый парень, я бы сказал, – начал он. – Высокий, крепко сбитый, вьющиеся черные волосы… И черное прошлое, хотя с виду и не скажешь. Хью кивнул. Это описание отличалось от образа «X», жестокого, мрачного убийцы, который он представлял себе на яхте, но почему-то выглядело более убедительным. – Чем он зарабатывает на жизнь, коммандер? – Он имеет наглость называть себя яхт-брокером. – Это в самом деле так? – Единственная вещь, которую он перепродает направо и налево, это его честное слово. Все, что он знает о яхтах, может поместиться в этой пепельнице. Он не моряк и никогда не станет моряком. Живет он в Кингсбридже. Вам дать его адрес? – Если это не составит труда. – Никаких затруднений. Здесь все под рукой – для всего существует свое место, все должно находиться на своем месте – вот заповедь моряка. Вы что-нибудь понимаете в яхтах? – У меня трехтонка, сэр, – скромно сказал Хью. – Главное – дух. Все мы когда-то начинали с малого. Я и сам долгие годы плавал на маленьком катере. Так, сейчас… – он раскрыл папку и быстро перелистал страницы. – Вот: 13а, Парк Мьюс, Лондон С.В.1. Но по этому адресу вы вряд ли его найдете – большую часть времени он проводит на побережье или в своей дыре на Стикле. Знаете Стикль? – Я бывал там, – ответил Хью. Стикль-Ривер была следующей рекой к северу от Крич-Ривер. – Там у него есть доля в небольшой стоянке. Жуткая дыра – туда и сунуться-то страшно. Парень имеет наглость называть себя брокером и ни черта не смыслит в яхтах. Покупает, продает, но при этом совершенно не понимает, что он продает и что покупает. – Выходит, бизнес у него не очень доходный, – заметил Хью. – Конечно, черт возьми, живет он совсем не на эти деньги. Этот паршивец – контрабандист. – Контрабандист? Какая-то нотка в голосе Хью насторожила Фиджиса. – Ну, я не стану никого винить за пару ящиков сигарет или бутылочку-другую бренди, – примирительно сказал он. – В свое время я и сам отщипывал помаленьку от этого пирога. Такие вещи случаются всюду и везде – они просто обязаны случаться при наших порядках. Но этот парень не из простых, он городская крыса. Его от контрабанды за уши не оттащишь. Должно быть, вы читали о нем в газетах. – Вы хотите сказать, его судили? – В прошлом октябре, в Ипсвиче. По делу проходили еще два парня – братья, демобилизованные из R.A.F. [3] Их поймали с поличным при ввозе трех тысяч наручных часов и тысячи пар нейлоновых чулок. Один из братьев получил год, другой три года. – А что случилось с Вильями? – Ему было предъявлено обвинение в соучастии – яхта этих парней, на которой обнаружили тайник с контрабандой, находилась на его стоянке. Дело настолько ясное, что дальше ехать некуда, но этому подлецу все-таки удалось выпутаться. Он поклялся, будто понятия не имел, для чего предназначен тайник – он, мол, думал, что там хранится одежда. Речистый мошенник, в этом ему не откажешь. В общем, эти идиоты из жюри присяжных оправдали его за недостатком улик. – Думаю, двое других парней после этого были не слишком расположены к нему. – Э, они разберутся между собой. Когда их освободят, он возместит убытки. Это занятие приносит кучу денег, да оно и сразу видно, если взглянуть на Вильями. Можете мне поверить: никто не может жить так, как живет он, с доходов от крошечной стоянки. – Выходит, контрабанда – несложное занятие? – спросила Цинтия. – Ввезти товар несложно, моя милая, если вы имеете в виду именно это. В береговой охране вечно не хватает сотрудников, а те, что есть, большую часть времени колесят вдоль берега на велосипедах. Дружкам Вильями просто не повезло: они случайно натолкнулись на катер береговой охраны. Как правило, это не более чем приятная прогулка – выводите яхту за пределы прибрежных вод, встречаетесь с иностранцем, а ночью выгружаете товар в каком-нибудь укромном заливчике. Есть места, где за десять миль в округе живой души не встретишь. Если все хорошо спланировать, то опасности почти никакой. Проблема состоит в том, как сбыть товар, и вот здесь-то на сцене появляется молодой Вильями. Если я ошибаюсь, то грош мне цена. Он знает в городе людей, которые купят что угодно без лишних вопросов. Хью глубоко задумался. Картина, уже ставшая привычной, разом изменилась, словно в калейдоскопе. Частное, почти семейное дело с Эдвардом, Хелен Фэрли и «X» в главных ролях неожиданно приобрело чисто уголовную подоплеку с контрабандой, дележом товара и тайными встречами в укромных бухтах. Однако теперь оно выглядело более понятным. Нетрудно было представить себе девушку, наслаждавшуюся опасностями нелегального бизнеса, и, вероятно, даже принимавшую в нем участие. Может быть, ее визиты в разные уголки Эссекса были каким-то образом связаны с контрабандой? Гай Вильями, хитроумный организатор, стоящий за сценой, также хорошо вписывался в эту картину. Теперь казалось невероятным, что еще недавно подозрение падало на его дядю. Гай в качестве главного подозреваемого выглядел предпочтительнее – он склонен к риску, досконально знает заливы и побережье, наконец, он молод и достаточно силен для такой работы. Но один момент все еще беспокоил Хью. – Почему вы говорите, сэр, что он ничего не понимает в яхтах? Со своей яхтой он вроде бы управляется довольно ловко – я имею в виду прошлую неделю, когда он отправился в круиз на «Ласточке». Фиджис хмыкнул. – Чистая удача, мой дорогой друг, не более того. Он немного разбирается в моторах, вот и плавает себе, пока видит воду, а что может скрываться под водой – до этого ему и дела нет. Вот увидите, в один прекрасный день он крепко сядет на мель. Само собой, моряцкий жаргон он выучил назубок, но на судне от него никакого толка – левый борт от правого не отличит. Когда я впервые с ним встретился, он вогнал свой бушприт [4] точнехонько в иллюминатор чудесной гоночной яхты – я как раз закончил ее внутреннюю отделку. Разворотил всю каюту, а потом с неподражаемым нахальством заявил, что во всем виноват я. – Вы о нем не самого лучшего мнения, коммандер. Фиджис с мрачным видом вынул трубку изо рта. – У меня на то есть свои причины, – проворчал он. – По правде говоря, он успел обвести меня вокруг пальца, прежде чем я раскусил его. – Что же произошло, сэр? – Как вам сказать… Это было после того, как он врезался в мою «Бетти Энн». Сначала я не на шутку разозлился на него. Он тоже полез в бутылку, но потом, когда я показал ему, в чем он был неправ, утих, заплатил за убытки и принес свои извинения, как джентльмен. Тогда я подумал, что зря накричал на парня, и некоторое время мы с ним отлично ладили. Фактически это я продал ему «Ласточку», и очень задешево. Он сказал, что недавно демобилизовался из армии и надеется открыть собственный бизнес с яхтами, и я, как последний идиот, заглотил его крючок вместе с леской и поплавком. Я даже провел на «Ласточке» небольшой ремонт перед тем как он ее забрал. Это обошлось мне в лишних двести фунтов. У него был платежеспособный вид – хорошо одет, приятные манеры, убедительный тон. Мне и в голову не пришло, что он может надуть меня, но тем не менее мне потребовался почти год, чтобы выбить из него деньги. Хью улыбнулся. – Наверное, все его капиталы уходили на контрабандные сделки. – Не удивлюсь, если это так. Он говорил, что собирается получить много денег – так я узнал о его дяде. Уолтер Вильями – его опекун или что-то в этом роде. В общем, семья казалась очень обеспеченной и сначала я ни о чем не беспокоился, но молодой Вильями все медлил и медлил с уплатой. В конце концов я пригрозил ему судом, и он быстренько выложил деньги. К тому времени я уже хорошо знал, что он за птица. Таких в старину протягивали под килем, – Фиджис пронзительно взглянул на Хью. – А что он сотворил с вами – то же самое? – Если мы не ошибаемся, то гораздо хуже, – ответил Хью. Несколько секунд Фиджис, прищурившись, смотрел на него, а затем вздохнул. – Ну хорошо, больше я не могу вам ничего рассказать. Я не знаю, где он сейчас находится – он постоянно повсюду шастает. Если не застанете его на квартире, то обязательно найдете где-нибудь на побережье. Хью неохотно поднялся с места. Теперь, когда личность «X» была установлена, ему хотелось узнать о нем все, что можно. – Вы что-нибудь знаете о его личной жизни, сэр? – спросил он. – Друзья, увлечения? Фиджис выразительно покачал головой. – Ничего. Он охотно болтал о всяких пустяках, но на свой счет держал язык за зубами. Боюсь, больше ничем не могу вам помочь. – Может быть, вы когда-нибудь видели его подружку или слышали о ней? – Нет, – твердо сказал Фиджис. – И слышать о нем больше не хочу. – Спасибо, сэр, что уделили нам столько времени. Мы действительно очень благодарны вам. – Не за что, молодой человек. Надеюсь, вы прижмете к стенке этого мерзавца. Счастливого плавания! – Фиджис улыбнулся Цинтии и энергично кивнул Хью. – Джеки! – крикнул он в приоткрытую дверь. – Позвони-ка лорду Клэктону и подключи его к моему телефону. Давай, покажи ножку! [5] Хью изумленно взглянул на хорошенькую девушку за пишущей машинкой. Цинтия взяла его за руку. – Пошли, дорогой, – сказала она. – Это всего лишь еще один моряцкий термин. Глава 15  Этим вечером воздух в коттедже «Лаванда» гудел от планов, предложений и контрпредложений. Хью настаивал на том, чтобы найти Гая Вильями и объясниться с ним начистоту. – Разве ты не понимаешь, Квент? – возбужденно говорил он. – Все, что от нас требуется – это вытянуть из него подробный отчет о том, чем он занимался эти пять дней. Если он будет говорить, то мы сможем проверить его слова, если откажется, это будет доказательством его вины. Кроме того, я хочу осмотреть его лодку и выяснить, могла ли она оставить те отметины в Мэвлинг-Крик. – Насчет лодки я с тобой согласен, – задумчиво сказал Квентин. – Но что касается разговора начистоту, то здесь у меня есть сомнения. У нас не хватает улик, чтобы как следует надавить на него. Если он скользкий тип, а, судя по всему, так оно и есть, то он просто откажется отвечать на вопросы, и мы ничего не сможем с ним поделать. – Что же нам остается? – Насколько я понимаю, прежде всего нам нужно установить, какая была связь между Вильями и Хелен Фэрли. Разрабатывая линию Вильями, мы можем добиться успеха. Я передам Брэддоку последние новости и послушаю, что он скажет. Он пошел к телефону, стоявшему в гостиной. Через двадцать минут он вернулся с известиями. – Все устроилось, – сказал он. – Завтра Брэддок собирается провести небольшое обследование в квартире Вильями. Он согласен с тем, что нам следует найти Вильями, но пока что никаких разговоров начистоту. – Хорошо, – проворчал Хью. – Начнем с завтрашнего утра. По сравнению с прогрессом, достигнутым в этот день, следующие сутки принесли лишь разочарования. После звонка на квартиру в Лондоне Хью и Цинтия принялись за поиски Вильями, используя тот же метод, что и раньше. Весь день они сменяли друг друга возле телефона, обзванивая стоянку за стоянкой в поисках сведений о «Ласточке». Они обнаружили нескольких людей, знавших яхту и ее владельца, но никто не мог сказать, где он находится в настоящий момент. В середине дня Хью решил расширить поиски в южном и северном направлениях, но все усилия были тщетны. Казалось, «Ласточка» так и не заходила на стоянку после того, как вышла из устья Бродуотера. Хью начал нервничать. – Яхта не может ни с того ни с сего взять и исчезнуть, – раздраженно сказал он, глядя на темнеющее небо. – Либо она спрятана в каком-нибудь дальнем заливе, либо Вильями уплыл за границу. В последнем случае наши дела плохи. Квентин тоже не получил обнадеживающих сведений. Частный детектив, направленный Брэддоком на квартиру Вильями, не обнаружил ничего достойного внимания. Квартира располагалась в угловой части угрюмого, безликого многоквартирного здания. Портье за небольшое вознаграждение согласился рассказать все, что ему было известно, но он знал лишь, что Вильями изредка приводил к себе девушек. Внешность ни одной из них не отвечала описанию Хелен Фэрли. Детектив продолжал расспрашивать жильцов, уборщиц, продавцов местных магазинов, но этот процесс был длительным и не обещал заметных результатов. – Мне это не нравится, – сказал Хью. – Пока мы будем собирать второстепенные улики, Вильями может проскользнуть у нас между пальцев. Я склоняюсь к тому, чтобы встретиться с полковником Эйнсли и выложить наши карты на стол. Квентин покачал головой. – Не надо опережать события, Хью. Мы не можем позволить себе раскрыть свой метод защиты, пока не соберем факты, а я уверен, что полиция не начнет действовать на основании имеющихся у нас улик. – В таком случае что будем делать дальше? – Разговор, конечно, будет тяжелый, – медленно произнес Квентин. – Но, похоже, нам придется встретиться с его дядей. Глава 16  Уолтер Вильями сидел в гостиной своего скромного, но уютного георгианского особняка, ожидая незваных гостей. Он с радостью отказался бы от этой встречи, но так как он всегда поступал согласно своей совести, то пришел к выводу, что, отказав, особенно после такой вежливой просьбы, он поступит не по-христиански и не по-соседски. Дело Лэтимера потрясло его до глубины души. Сама мысль о том, что уважаемый гражданин, человек с определенным положением и влиянием в обществе, убеленный сединами, мог грязно оскорбить девушку в поезде, наполняла его отвращением. Он не мог перестать думать об этом – сцена в купе проникла даже в его сны и запечатлелась в его подсознании во всех своих позорных деталях. Уолтер Вильями, по натуре своей склонный укрощать плотские порывы, чувствовал себя оскверненным. Последовавшее за этими событиями убийство девушки повергло его в шок, хотя, успокоившись, он решил, что удивляться не стоит. Человек, чьи эмоции настолько вышли из-под контроля, очевидно, был способен на все. Единственным возможным объяснением казалось помрачение рассудка. Дело близилось к трагической развязке, и Вильями сочувствовал семье Лэтимеров, но в то же время не хотел распространять свои симпатии персонально на сыновей Лэтимера. Разговор, по всей видимости, предстоял сложный и неприятный. Он надел очки в роговой оправе и вернулся к письму, которое начал писать несколько минут назад. Оно было адресовано организаторам сельского кинопросмотра, который, как следовало из рекламного объявления, должен был состояться вечером в воскресенье. В письме вежливо, но твердо указывалось, что такой просмотр незаконен и должен быть отменен. Когда мистер Вильями не занимался экспортно-импортными операциями, он тратил большую часть свободного времени на пресечение нарушений лицензионного права и законов о воскресных зрелищах в интересах общественной морали. «Искренне ваш» – медленно, почти торжественно вывел он, и в этот момент на гравиевой дорожке перед входом послышались шаги: приехали Лэтимеры. Вздохнув, он поднялся с места, подошел к открытому окну и позвал: – Пожалуйте сюда, джентльмены. Квентин представился с приличествующей случаю серьезностью и представил Хью. Вильями обменялся с братьями коротким рукопожатием. Пока Квентин бормотал формальные извинения за неожиданный визит, Хью с интересом разглядывал Вильями. Он увидел высокого лысого человека с крупным носом и плотно сжатыми губами – судя по всему, эти губы редко улыбались. В высшей степени достойная, как и говорил Квентин, но с первого взгляда не очень привлекательная внешность. – Ну, джентльмены, – сказал Вильями, прервав поток извинений вежливым взмахом руки и указав гостям на кресла, – не буду лицемерить и говорить, что был рад вашему звонку, но надеюсь, что у вас были серьезные основания для визита ко мне, – он обращался к Квентину как к старшему и имевшему более респектабельный вид. – Чем могу помочь? – Мистер Вильями, – серьезным тоном начал Квентин, – полагаю, вы знаете, в каком положении сейчас находится наш отец? Вильями слегка наклонил голову – угол наклона был выработан за двадцать лет посещения местной баптистской церкви. – Трагичная история, без сомнения, очень трагичная, – сказал он. – Примите заверения в моем искреннем сочувствии. – Благодарю вас, – ответил Квентин. – Но, видите ли, мы считаем, что наш отец абсолютно невиновен. На лице Вильями отразилось легкое замешательство. – Сыновняя преданность – прекрасная вещь, мистер Лэтимер, – сказал он после секундного раздумья. – Я буду последним человеком, который осудит вас за нее. – Дело не только в сыновней преданности. Мы с моим братом имеем кое-какие доказательства того, что Хелен Фэрли на самом деле была убита другим человеком, и этот человек подстроил убийство так, чтобы обвинение пало на нашего отца. Изумление на лице Вильями сменилось скепсисом. – Вы говорите серьезно? – осведомился он, глядя на Квентина. – В высшей степени необычная новость! Вы уже говорили с полицией? – Нет, – ответил Квентин. – Но, мой дорогой сэр… Советую как можно скорее обратиться в полицию или хотя бы побеседовать с вашим адвокатом. В полиции, как вы знаете, шутить не любят. Честно говоря, я не могу понять, почему вы обратились ко мне. – Мы еще не можем обратиться в полицию, мистер Вильями. Наши сведения не совсем полны – вернее, далеко не полны. Но мы надеемся, что, выслушав наш рассказ, вы поможете нам ответить на некоторые вопросы. Вы позволите моему брату рассказать о том, что нам удалось узнать? Вильями искоса взглянул на Хью. – Наверное, я должен это сделать, хотя по-прежнему не имею понятия, чем я могу быть вам полезен. Он с возмущенным видом уселся в кресло. Квентину подумалось, что Вильями предпочитает выступать перед аудиторией, а не находиться в роли слушателя. Еще по дороге к дому Вильями они с Хью обсудили план действий и сошлись на том, что единственный способ склонить Вильями к сотрудничеству – это произвести на него впечатление количеством фактов. Поэтому Хью принялся осторожно выстраивать цепь доказательств. Он начал с того, что обрисовал версию в общих чертах: неизвестный человек по неизвестной причине убил Хелен Фэрли и использовал случай с Эдвардом Лэтимером в качестве хитроумного прикрытия. Шаг за шагом он описывал действия преступника. Он рассказал о находках в Мэвлинг-Крик и о выводах, сделанных из этих находок. Убедительно и логично он перечислил все детали, связанные с приливами и расстояниями, – так, что в конце повествования Q.E.D. [6] следовало из перечисленных фактов с той же очевидностью, что и в доказательстве теоремы Евклида. – Таким образом, отметины в заливе были оставлены лодкой, приплывшей с яхты, которая стояла на якоре в Рэе, – заключил Хью. – Теперь мы знаем, что там стояла яхта, на которой мог скрыться преступник. Вильями, внимательно слушавший в первые минуты, нетерпеливо заерзал, когда дело дошло до технических подробностей. – Действительно, история необычная, – сказал он, когда Хью закончил свою речь. – В своем роде все это очень интересно и познавательно, и я от души надеюсь, что ваши догадки подтвердятся. Но, джентльмены, я не яхтсмен и плохо разбираюсь в подобных вещах. Боюсь, я ничем не смогу вам помочь. Если, судя по вашим словам, вы напали на след яхты, то почему бы вам не найти ее владельца и не расспросить его? Мне кажется, этот ход наиболее логично вытекает из ваших рассуждений. – Мы нашли владельца, мистер Вильями, – сказал Хью. – Поэтому-то мы и пришли к вам. Яхта называется «Ласточка», а ее владелец, насколько нам известно, – ваш племянник, Гай Вильями. Несколько секунд Вильями в замешательстве глядел на Хью, затем его лицо начало медленно наливаться краской. Он повернулся к Квентину, сдвинув брови. – Следует ли понимать вас так, сэр, что вы считаете моего родственника убийцей этой молодой леди? Профессиональный инстинкт удержал Квентина от прямого ответа, но он сказал со всей твердостью, на которую был способен: – Я уже говорил вам, мистер Вильями, что имеющиеся у нас улики недостаточны. В наших сведениях есть большие пробелы. Но вы должны понимать, что владелец «Ласточки» имел возможность пройти на лодке вверх по реке, а обстоятельства, изложенные моим братом, указывают на то, что никто другой не имел такой возможности. Я понимаю – для вас это огромное потрясение, но мы были обязаны сказать вам об этом. – Но, святые небеса… – Вильями замолчал, не в силах подобрать слова. Хью ожидал вспышки гнева, но, судя по всему, Вильями-старшего обуревали более сложные чувства. – Вы… Вы пытались найти моего родственника? – Да, пытались, но до сих пор безуспешно. В любом случае, сэр, честно говоря, на этой стадии нам хотелось бы избежать… э-э… прямой конфронтации. Поверьте, я не хочу выдвигать никаких обвинений. Нам нужно больше информации. – Здесь я с вами согласен, – желчно заметил Вильями. Раздражение, похоже, наконец одержало верх над остальными его чувствами. – Это… это чудовищно! Вы приходите сюда с сомнительной и спекулятивной теорией, которую никак не можете подтвердить. Я удивлен вашим поведением, сэр! Видел ли кто-либо моего родственника проделывающим те вещи, о которых вы говорили? Есть ли у вас реальные улики против него, за исключением того, что он попросту оказался поблизости от места преступления? – Насколько нам известно, никто кроме него не мог подняться «а лодке вверх по реке, – напомнил Хью. – Абсолютно бездоказательное утверждение! Скажу вам прямо: ваши голословные обвинения возмутительны и – не хочу выбирать выражения – позорны, да, позорны! Я могу понять ваше желание помочь отцу, но выдвигать столь дикие обвинения в адрес посторонних немыслимо! – На щеках Вильями играл багровый румянец, мясистая шея наползла складкой на воротник рубашки. – Вы не можете доказать даже, что мой племянник был знаком с этой женщиной, или я ошибаюсь? Что у него могло быть общего с этой особой? – Вы, мистер Вильями, – просто ответил Хью. – Я? – Вильями, казалось, поразился еще сильнее, чем минутой раньше. – Логически рассуждая, да. Вы приходитесь ему дядей, и вы имеете отношение к инциденту в поезде. Хью ожидал новой вспышки гнева, но взрыва не последовало. Вильями, нахмурившись, откинулся на спинку кресла и о чем-то глубоко задумался. – Не кажется ли вам странным, – упорно продолжал Хью, – что вы, лицо, причастное к инциденту с Хелен Фэрли, оказались в то же время дядей человека, который на прошлой неделе тайно бросил якорь в устье Бродуотера и на которого мы вышли совершенно независимо от всех других обстоятельств? – Почти каждый в свое время оказывается чьим-либо дядей, – раздраженно возразил Вильями. – Это совпадение… всего лишь совпадение, – казалось, повторение одних и тех же слов успокаивает его. – Мы не можем поверить в совпадения такого рода, – заявил Квентин. – Я лично в течение долгого времени считал, что случай в поезде не имеет отношения к убийству, если не считать того, что убийца воспользовался им как прикрытием, но теперь я уже не уверен в этом. Теперь, мистер Вильями, мне кажется, что все события в этом деле связаны одной нитью, объединяющей вас, вашего племянника, Хелен Фэрли и моего отца. Налицо чей-то заранее обдуманный план. – Что касается меня, то никакого плана и в помине не было, – сказал Вильями. – Моя собственная роль была целиком и полностью случайной, и я с радостью отказался бы от нее, будь это в моей власти. – Ваши чувства вполне объяснимы, – сказал Квентин. – Но как быть с девушкой – можем ли мы однозначно оценить ее поведение? Как вы знаете, мой отец утверждал и продолжает утверждать, что именно она напала на него, а вы видели его в тот момент, когда он пытался освободиться от ее объятий. – Все ясно, – пробурчал Вильями. – Когда вы позвонили мне, я был уверен, что рано или поздно мы затронем эту тему, но должен вам сказать, что у меня нет желания развивать ее. Сожалею, но я никак не могу разделить точку зрения вашего отца. Поверьте, я много думал об этом – эпизод в поезде я пережил очень болезненно. Но мне приходится верить собственным глазам, и я могу лишь снова подчеркнуть: у меня нет никаких оснований считать, что нападавшей стороной была молодая леди. – Вы увидели то, что ожидали увидеть, и это само по себе предопределило ваши впечатления, – настаивал Хью. – Тот факт, что девушка позвала на помощь, привел вас к выводу, что она является жертвой нападения. – Я делаю выводы из того, что увидел, а не из того, что ожидал увидеть, – отрезал Вильями. – Я испытал страшную встряску, будучи совершенно не подготовлен к ней. Входя в купе, я думал застать там молодого мерзавца… может быть, даже пьяного. Я никак не предполагал обнаружить девушку в объятиях пожилого джентльмена, который ранее произвел на меня самое благоприятное впечатление. Хью удивленно взглянул на собеседника. – Вы хотите сказать, что видели его раньше? – Видел, разумеется. Я вернулся за газетой, которую забыл в купе: ваш отец сидел на том месте, которое я освободил за несколько минут до этого, – увидев выражение лица Хью, Вильями покачал головой. – Должен сказать, я не понимаю, что могло привлечь такое внимание к этой детали. – Не находите! – Хью взглянул на Квентина, затем снова повернулся к Вильями. Его голос дрожал от волнения. – Вы хотите сказать, что поменяли купе? – Именно так. Там сидел мальчишка, который все время размахивал у меня перед носом каким-то дьявольским инструментом, поэтому я перешел в следующее купе. – Сидела ли Хелен Фэрли в купе, когда вы выходили оттуда? – Нет, там был только этот мальчишка со своей глуповатой матерью. – Ты слышишь, Квент? Скажите, мистер Вильями, вы часто ездите на этом поезде? – Э-ээ… да, – недоуменно ответил Вильями. – Каждую пятницу. – Тогда все ясно как день, – в голосе Хью звучали торжествующие нотки. – Девушка напала не на того человека. План действительно существовал, мистер Вильями, – план, направленный против вас и разработанный, по моему убеждению, вашим родственником. – Абсурд! – выкрикнул Вильями. – Минутку, сэр. Вы еще не знаете, что на следующий день после инцидента Хелен Фэрли пришла в полицию и заявила, что не собирается выдвигать обвинения против нашего отца, ибо сама отчасти виновна в случившемся. Тогда мы не могли понять, почему она так поступила, но теперь все ясно. Она ошиблась в выборе жертвы, поэтому ей хотелось поскорее замять дело. Вильями умоляюще взглянул на Квентина. – Это правда, – подтвердил Квентин. – Но это невероятно… – прошептал Вильями. – Совершенно невероятно! Квентин поспешил закрепить достигнутый результат. – Судите сами, мистер Вильями, – сказал он. – Нам кажется совершенно невероятным то, что случилось с нашим отцом: у него не было врагов, и невозможно поверить, что кто-то решил разрушить его жизнь, выдвинув подобного рода обвинение. Лишь вы можете помочь нам, рассказав о своих отношениях с племянником. Лицо Вильями приобрело сероватый оттенок. – Какой ужас… Нет, я не могу поверить, что такая чудовищная нелепость… – он уставился на Хью. – Это еще одна из ваших диких теорий! Я с ней не согласен. Не говоря уже обо всем прочем, я не верю, что девушка могла быть столь испорченной… – на его лбу выступили капельки пота. – О девушке нам известно очень мало, – признал Хью. – Ничего достоверного, но достаточно, чтобы сделать вывод, что она была неразборчива в средствах, когда появлялась возможность хорошо заработать. И при всем нашем уважении к вам, мистер Вильями, должен сказать: то, что мы узнали о вашем племяннике, говорит не в его пользу. Вильями оставил эту тираду без комментариев. – Я уже сказал, что не верю вам! – выкрикнул он. – Вы вообразили Бог весть что, чтобы улучшить свое положение. Такой план осуществить невозможно. – Напротив, – возразил Хью. – Мне кажется, здесь нет ничего сложного. Ваш родственник, разумеется, знаком с вашими привычками и распорядком дня. В тот день он с безопасного расстояния наблюдал за вашим прибытием на вокзал. Он видел, как вы вошли в купе, сели на свое место, – заметьте, это всего лишь мысли вслух, – а затем вышел на платформу и сказал девушке, в каком купе вас следует искать. Он в общих чертах описал ей ваш облик: пожилой лысый человек, который носит очки в роговой оправе. Она прошла в купе, из которого вы к тому времени уже ушли, и увидела нашего отца – лысого пожилого человека в очках, сидевшего на вашем месте. Естественно, она пришла к выводу, что это тот человек, который ей нужен. – Я согласен с братом, – сказал Квентин. – Несомненно, мистер Вильями, если бы вы в последнюю минуту не перешли в другое купе, нарушив хитроумный план, то вас ожидала бы столь же плачевная участь, как и нашего отца. Думаю, вы с полным правом можете поздравить себя со счастливым избавлением от большой беды. Вильями переводил взгляд с Хью на Квентина в поисках выхода из положения. – Я все же не могу вам поверить, – сказал он. – В таком плане слишком много слабых мест. Например: как могла девушка рассчитывать на то, что останется в купе наедине с предполагаемой жертвой? – После узловой станции такой вариант более чем вероятен, – заметил Хью. – Вы и сами должны знать об этом. Кроме того, в случае неудачи они могли осуществить свой замысел в следующую пятницу. – Откуда она знала, что у нее будут свидетели? – В вагоне всегда найдется кто-нибудь, кто отзовется на крик о помощи, поэтому она ничем не рисковалa. С другой стороны, что изменилось бы, если бы свидетелей не было? Репутацию разрушить легко. Вильями покачал головой. – Вы очень вольно обращаетесь с фактами, молодой человек. Вы забываете, что стрелочник, как и я, уверен, что пострадавшей стороной была девушка. Это камня на камне не оставляет от вашей версии. – Я могу лишь сказать, что вы оба оказались обманутыми. Девушка очень естественно сымитировала покушение на свою честь, и неудивительно, что вы ей поверили. – Девушка не может заставить мужчину против его воли вцепиться ей в горло, какой бы хорошей актрисой она ни была. Именно эту картину наблюдал стрелочник. – Стрелочник думает, что видел это, – возразил Хью. Он боялся себе в этом признаться, но факт оставался фактом: когда дело доходило до показаний Сэйбертона, их теория упиралась в глухую стену. – Мистер Вильями, – мягко вступил Квентин. – Вы очень поможете восстановить справедливость, прояснив характер отношений между вами и вашим родственником. Если вы с ним живете душа в душу, то я могу понять, как трудно вам поверить в нашу версию. С другой стороны, если он мог вынашивать против вас мстительные планы, то у нас не останется сомнений в нашей правоте. Вильями издал слабый стон. Несколько секунд он сидел в молчании, лицо его исказилось от мучительных раздумий. Наконец он неуверенно поднялся на ноги. – Наш разговор зашел достаточно далеко, – сказал он. – Слишком далеко. Не понимаю, почему я должен обсуждать с вами свои отношения с племянником на основании этих… этих диких предположений. Боже милосердный, мистер Лэтимер, неужели вы надеетесь, что я буду помогать вам затягивать петлю на шее сына моего брата? Разве вы поступили бы так на моем месте? Вам не следовало приходить сюда… не следовало ставить меня в такое положение. – Нам приходится думать прежде всего о нашем отце, – ответил Квентин. – Я понимаю ваши чувства, мистер Вильями, но, пожалуйста, поймите и вы нас. Наш отец потерял почти все, что имело для него ценность в этом мире. Он хороший человек; он прожил безупречную жизнь, и эта жизнь вдруг разлетелась вдребезги. Сейчас он сидит в тюрьме и ждет суда за преступление, которого не совершал. Если мы не сможем представить убедительных доказательств его невиновности, то он почти наверняка будет осужден. Но согласитесь, что если кого-то и нужно отправить на виселицу, то этим кем-то не должен оказаться невиновный. Мистер Вильями, я взываю к вам. На ваших плечах лежит огромная ответственность, а времени осталось очень мало. Вильями утер ладонью вспотевший лоб. – Пожалуйста, уходите, – прошептал он. – Уходите сейчас же. Мне нужно подумать. Глава 17  – Так вот в чем штука! Неудивительно, что Хелен Фэрли была вспыльчивой с покупателями на той неделе! Хью и Квентин вернулись в коттедж «Лаванда»; Хью как раз закончил рассказывать Труди и Цинтии о неожиданном повороте дела. – Представь себе ее состояние, когда она поняла, что испортила все дело, – сказал он. – Представь себе также состояние Гая Вильями, – добавила Цинтия. – Он пришел в ярость – как же, после стольких трудов его план провалился из-за нелепой ошибки! Потому-то скорее всего у Хелен Фэрли и было такое дурное настроение. Хью кивнул. – Наверное, это и послужило причиной ссоры между ними. – Какой ссоры? – спросил Квентин. – Ну, Квент, не из благодарности же он ее убил! – Ясное дело. И все же он вряд ли стал бы убивать ее лишь потому, что она ошиблась. – Не знаю… Могло получиться так, что в той ситуации у него не было иного выхода. Разумеется, это снова лишь догадки… – Продолжай, – подбодрил его Квентин. – Пока что твои догадки оказывались на удивление верными. – Видишь ли, если мы хотим понять мотив убийства, то, мне кажется, мы должны рассмотреть связь между девушкой и Гаем Вильями с самого начала. Как я понимаю, Вильями-младший задумал разорить своего дядю, и затея с поездом показалась ему самой подходящей для такой цели. Для ее осуществления ему требовалась неразборчивая в средствах, жадная до денег девушка, – осмелюсь утверждать, что у него хорошее чутье на таких особ. Но внешне девушка должна была казаться скромной и порядочной, а такую найти непросто. Не забывай: он обдумывал свой план месяцы, возможно, даже годы, и вот несколько недель назад он повстречался с Хелен Фэрли. Мы не знаем обстоятельств их встречи, но он может оказаться тем самым парнем, который покупал колготки для своей подружки. – Звучит разумно, – согласилась Цинтия. – Так или иначе, он начал прощупывать почву. Назначил ей свидание, покатал на своей машине – словом, познакомился с ней по всем правилам. Он расшвыривал деньги направо и налево, и она решила, что напала на золотую жилу. К тому же он обаятелен и хорош собой, если верить Фиджису. Таким образом, он нашел женщину, готовую на все, если предложение будет достаточно заманчивым. Какое-то время они присматривались друг к другу и обнаружили, что у них есть общие интересы, а затем он выступил со своим предложением. – Должно быть, очень выгодным, – заметил Квентин. – Обязательно, учитывая риск и непривлекательность поставленной задачи. Как бы то ни было, она сочла его доводы убедительными и согласилась участвовать в деле. В нужный день она прекрасно справилась со своей ролью, за исключением того, что ошиблась в выборе жертвы. Вильями пришел в ярость. Его тщательно продуманный план рухнул, и после огласки, которую получило дело, у него не осталось никаких надежд на новую попытку. Он встретился с девушкой и устроил ей жуткий скандал. Квентин согласно кивнул. – Все верно, – сказал он. – Но от скандала до убийства очень далеко. – Ты думаешь? Допустим, Вильями отказался заплатить ей – собственно, он наверняка так и поступил. Хелен Фэрли сказала, что она этого так не оставит, и оказалась упорнее, чем он предполагал. Она начала угрожать ему. Он посоветовал ей убираться к черту. Однако ей было известно достаточно, чтобы шантажировать Вильями – я не говорю, что она осуществила свои угрозы, но она ему угрожала, это точно. Он понял, что больше не может полагаться на девушку, и решил избавиться от нее. Ну как, разумная теория? – Ссора не обязательно произошла из-за денег, – возразила Цинтия. – Хелен вполне могла влюбиться в него, а когда выяснилось, что их связь носит чисто деловой характер, она вышла из себя. Вильями мог выдержать угрозы и расчетливый шантаж, но, оказавшись лицом к лицу с разъяренной девушкой, домогавшейся его любви, он мог убить ее в припадке гнева. – Или он с самого начала собирался расправиться с ней после того, как она выполнит задание, – добавил Хью. – Хотя бы потому, что в этом случае его участие в сговоре никогда не выплыло бы наружу. В конце концов, уже за то, что он собирался сотворить со своим дядей, его ожидал чертовски суровый приговор. Квентин молчал, обдумывая различные предположения. – Ну хорошо, все это полезные идеи, – наконец признал он. – Они заполняют пробелы в нашей версии, но я решительно не знаю, что нам делать дальше. – Кстати, – сказала Цинтия. – Пока Хью говорил об инциденте в поезде, у меня появилась новая мысль. Кажется, теперь я понимаю, зачем девушке понадобилась плавучая гостиница. – Вот как, милая? – Да, и это не имеет ничего общего с контрабандой. Если Хелен Фэрли знала заранее, что предъявит Уолтеру Вильями обвинение в покушении на нее, то она понимала, что ей придется давать показания на суде. Ей зададут множество вопросов, и среди них такой: что она делала в поезде? Ей требовалось убедительное объяснение, поскольку иначе стало бы ясно, что она села на поезд с единственной целью – сфабриковать обвинение против Вильями. Утверждение, будто она собиралась в одиночестве провести уикэнд в Элфордбэри, звучало бы слишком неправдоподобно, а не зная никого из местных жителей, она не могла бы сказать, куда она, собственно, направлялась. Но она могла заявить, что собиралась отдохнуть в плавучей гостинице. Подкрепленная показаниями Жасмин Блейк и старого Такера, эта история удовлетворила бы суд. – Наверное, ты права, – сказал Хью. – Судя по всему, она руководствовалась советами Вильями-младшего: он очень хорошо знает наши места и вполне мог наткнуться на рекламное объявление в местной газете. Но как тогда объяснить ее более ранние поездки? Мне кажется, одной было бы вполне достаточно. – Она строила убедительное доказательство, показывая свой особый интерес к этому месту на тот случай, если у кого-либо возникнут подозрения. Кстати сказать, мы не знаем точно, ездила ли она туда раньше. Она рассказывала Жасмин Блейк о своих поездках, но эти рассказы могли быть выдумкой. Хью с сомнением покачал головой. – Это было бы слишком опасно. Нет, думаю, она действительно несколько раз ездила туда – как ты выразилась, «строила убедительное доказательство». Эта парочка вообще отличалась крайней осторожностью: ни одного опрометчивого шага. Смотри, ведь их даже ни разу не видели вместе. Должно быть, они встречались только в его машине. Возможно, этим и объясняется его уверенность в себе – он знал, что его связь с девушкой будет невозможно доказать. На лицо Квентина легла глубокая тень. – Очень надеюсь, что где-то он все-таки допустил ошибку, – сказал он. – В сущности, это наш единственный шанс. Ладно, посмотрим, что произойдет завтра утром. Глава 18  На следующее утро, когда все заканчивали завтракать, в коттедж «Лаванда» позвонил Уолтер Вильями и настоятельно попросил Хью и Квентина немедленно приехать к нему. – Похоже, он собирается выложить карты на стол, – взволнованно сказал Хью. – Если бы только узнать, где прячется Гай Вильями! – Я продолжаю обзванивать пристани? – осведомилась Цинтия. – Я как раз хотел попросить тебя об этом, дорогая. Чертовски утомительное занятие, конечно, но я уверен, что дело того стоит. Если он болтается возле побережья, то обязательно объявится вскоре на какой-нибудь пристани, чтобы пополнить запасы топлива и продуктов. Цинтия сразу же уселась за телефон. Через полчаса братья вошли в гостиную Вильями, где познакомились с миссис Вильями – худой женщиной с изможденным лицом, которая ушла в другую комнату, как только появился ее муж. У Вильями был такой вид, словно он всю ночь боролся с демонами. Лицо его, казалось, навеки приобрело мертвенно-серый оттенок, под глазами залегли темные круги. – Садитесь, джентльмены, – сказал он. – Извините за неожиданный звонок: мне следовало самому приехать к вам, но, честно говоря, я неважно себя чувствую. Квентин пробормотал слова сожаления. – Никто в этом мире не может считать себя свободным от тягот и злоключений, – произнес Вильями. – На вашу долю их выпало достаточно, – он с трудом опустился в кресло и немного помолчал. – Мистер Лэтимер, – сказал он наконец, обращаясь к Квентину. – После вашего ухода я обдумал то, о чем вы мне говорили по поводу вашего отца и моей способности оказать вам помощь в этом деле. Я посоветовался со своей совестью. Думаю, сегодня у меня есть о чем вам рассказать. Квентин молча кивнул. – Было бы лучше, если бы я сначала рассмотрел создавшееся положение с моим племянником, – продолжал Вильями. – Мне тяжело обсуждать его поведение, не имея возможности поговорить с ним. Прошлой ночью я несколько раз пытался связаться с ним, но мне повезло не больше, чем вам. Полагаю, он по-прежнему находится на яхте, и… что ж, мне приходится думать, что он не хочет никого видеть. Я принимаю во внимание ваши слова о том, что времени осталось очень мало. – Благодарю вас, – сказал Квентин. – Но прежде чем начать рассказ, я хочу уточнить свою позицию. Я никоим образом не присоединяюсь к наиболее серьезным из ваших обвинений и считаю, что справедливое суждение по вопросу о смерти Хелен Фэрли может вынести только суд. Все, что я собираюсь сделать – это рассказать вам некоторые факты, касающиеся моего племянника, которые могут оказаться полезными для вас. Я поступаю так из чувства долга, но с тяжестью на сердце. Хью сделал нетерпеливое движение. Он понимал, в каком расстройстве находятся чувства старика, но не мог выслушивать длинную вступительную речь. – Ну хорошо, – деловым тоном начал Вильями. – Вчера вы спрашивали, может ли мой племянник вынашивать в отношении меня мстительные планы. Боюсь, мой ответ будет положительным; сейчас я объясню, какими обстоятельствами это вызвано. Гай – единственный сын, единственный ребенок моего старшего брата Артура, умершего около десяти лет назад. Артур, я и мой младший брат Джон, в котором я по-прежнему нахожу опору и поддержку, всегда были очень близки друг с другом. Думаю, в редкой семье, где есть три брата, существовало такое взаимопонимание, как у нас. У нас был сходный взгляд на вещи – мы имели одинаковые принципы, одинаковые идеалы, одну и ту же веру. Артур был человеком выдающимся во всех отношениях, цельной личностью и истинным христианином. К несчастью, сын стал полной его противоположностью, – Вильями замолчал и взглянул на Квентина. – Кажется, вы вчера говорили, что вам кое-что известно о его прошлом? – Слухи, не более того, – ответил Квентин. – Говорят, что он был связан с контрабандистами. Утверждают также, что на него нельзя полагаться в финансовых делах. – Да, да, – Вильями вздохнул. – Но это, увы, далеко не все. Как объяснить вам его духовную суть? – взгляд Вильями скользнул по книжным полкам, словно в поисках вдохновения. – Было бы неверно просто назвать его негодяем. Это не «падшая душа» в обычном смысле слова, развращенная по слабости характера или из-за отсутствия моральных принципов. Скорее это человек с сильным характером, поставивший себе цель найти дьявола и обретший его в своей душе. Он, и в этом я твердо убежден, абсолютно сознательно сделал выбор между добром и злом в пользу последнего. Некоторое время мысли Вильями блуждали где-то далеко. – Наверное, главное его несчастье заключается в том, что ему были даны богатые дарования, которые он использовал во вред ближним, – сказал он, прервав молчание. – Он необычайно умен, но пользуется своим умом лишь для обмана и безнаказанного жульничества. Он красив собой и обаятелен, но использует свое обаяние для обольщения и предательства. Его… его сексуальные похождения отвратительны, – на щеках Вильями впервые проступил слабый румянец. – Он бессердечно обошелся с теми несчастными женщинами, которых он соблазнил, а затем бросил на произвол судьбы. Надеюсь, вы не требуете от меня, чтобы я вдавался в детали. Если бы меня попросили описать его одной фразой, то я бы назвал его беспринципным и беспутным мерзавцем. Как мог такой человек выйти из благочестивой христианской семьи с твердыми нравственными устоями, я понять не в силах, но тем не менее это так. Хью уставился в пол. У него не было причин сомневаться в истинности слов Вильями, но напыщенность тона и непреклонное чувство собственной правоты слегка коробили его. – Я говорю вам об этом для сведения, проконсультировавшись со своим братом Джоном, – продолжал Вильями. – Вы должны знать причину осложнений, возникших в наших отношениях с племянником. Когда отец Гая умер, мы с братом рассматривали себя в качестве опекунов мальчика. Мы приложили все усилия к тому, чтобы он встал на правильный путь. Мы снова и снова убеждали его, взывали к его совести, но все впустую. Он вел себя высокомерно и дерзко. Он выставлял свою испорченность напоказ и глумился над нашим образом жизни. В конце концов мы с братом были вынуждены сделать шаг, который привел к полному разрыву. Теперь я должен ненадолго вернуться в прошлое. Поведение Гая в детстве послужило, несомненно, причиной смерти его матери и, вероятно, ускорило смерть моего брата. Вместо того, чтобы быть их благословением, он стал для них несчастьем всей их жизни. Он учился в нескольких школах и везде творил всякие безобразия; в сущности, его детство и юность превратились в беспрерывный отвратительный дебош. Но что самое удивительное – он ни разу не выказывал никаких признаков раскаяния. Несмотря на это, Артур до последней минуты не терял надежды на то, что его сын когда-нибудь исправится. Он вспоминал каявшихся великих грешников и верил, что настанет время, когда Гай отречется от своих заблуждений и поймет пагубность порока. Мой брат был очень обязательным человеком, и когда он узнал, что жить ему осталось недолго, то забеспокоился о судьбе сына. Он считал, что, отрекшись от Гая, он подтолкнет юношу дальше по преступному пути. Он надеялся, что ожидание внушительного наследства на определенных условиях побудит сына изменить свое поведение, и поэтому составил необычное завещание. Он завещал сыну большую часть своего состояния, назначив опекунами меня и моего брата Джона. Гай должен был вступить в права наследования в возрасте тридцати лет, но лишь в том случае, если он, по нашему мнению, окажется достоин этого. Решение выносилось нами сообща в устной форме. В случае несогласия между нами, что, замечу, совершенно невероятно, Гай вступал во владение наследством; в случае смерти одного из нас решение выносил другой. – Довольно обременительное опекунство, – пробормотал Квентин. – Разумеется, но Джон и я приняли эти условия из уважения к брату. Гай, конечно же, был ознакомлен с условиями завещания. В течение некоторого времени, казалось, оно возымело на него тот эффект, на который надеялся его отец. Он стал проводить больше времени в нашем обществе; постепенно создалось впечатление, что он собирается обзавестись семьей и зажить порядочной жизнью. Он заинтересовался постройкой и продажей яхт – на наш взгляд, вполне респектабельное и уважаемое занятие. К сожалению, это оказалось лишь фасадом: воля отца заставила его скрыть на время отвратительные черты своего характера. Время от времени мы наводили о нем справки и таким образом узнали, что, имея квартиру, автомобиль и яхту, он позволяет себе роскошь и излишества, невозможные при его небольшом доходе и той работе, которой он якобы занимался. Затем, как вы знаете, ему предъявили обвинение в контрабанде, и хотя впоследствии он был освобожден за недостатком улик, мы с моим братом уже поняли, как нам следует поступить. Пришло время выносить решение. Мы долго и нелицеприятно советовались друг с другом. В конце концов мы спросили себя, как Артур поступил бы на нашем месте, и последние сомнения были отброшены. В разговоре с Гаем, который я запомню до конца своих дней, я объявил ему, что он лишен наследства, и объяснил, почему мы так решили. – Вероятно, это был очень неприятный разговор, – заметил Квентин. Щеки Вильями заметно порозовели. – Это было чудовищно! Он оскорблял нас в вульгарных и отвратительных выражениях. Он вел себя бесстыдно и вызывающе: его поведение в тот день само по себе могло послужить причиной для нашего отказа. Произошло это в прошлом ноябре, и с тех пор ни я, ни мой брат не виделись с Гаем и ничего не слышали о нем. Боюсь, что он ушел от нас, преисполненный ненависти и с затаенной злобой в сердце. Все случившееся легло на наши души тяжелым бременем. Вильями откинулся на спинку кресла и вытер мокрый лоб шелковым носовым платком. Судя по всему, он закончил свой рассказ. – Он не пытался опротестовать ваше решение через суд? – спросил Квентин. – Нет. Он знал, что это бесполезно. – Не будет ли с нашей стороны бестактностью спросить, что случилось с деньгами? – В завещании были предусмотрены различные варианты, мистер Лэтимер. Часть денег была пожертвована на пропаганду Евангелия в слаборазвитых странах, другая часть – на содействие Движению Воздержанности. Это движение всегда было близко сердцу Артура и нам с Джоном. Хью внимательно изучал свои ногти. – Мистер Вильями, вы с самого начала заявили, что вопрос о причастности вашего племянника к смерти Хелен Фэрли может решить только суд, – сказал Квентин. – Но из ваших слов я делаю вывод, что у него могло возникнуть желание разорить вас. Можете ли вы поверить в такую возможность? Вильями медленно наклонил голову. – С учетом всех фактов и зная характер своего племянника, я должен признать, что такая возможность существует, – сказал он. – Иначе я бы вообще не стал говорить с вами. Полагаю, что он может испытывать от мести такое же удовлетворение, как нормальные люди – от добрых поступков. Мне кажется, уже сама разработка этого плана в деталях доставляла ему удовольствие; такой способ мести был для него наиболее подходящим. Мы много раз обсуждали между собой его обращение с женщинами, и я уверен, что он ощущал позорное стремление к тому, чтобы публично опустить меня до своего морального уровня. В этом плане, если он действительно существовал, определенно есть… не знаю, как выразиться – тайное злорадство, что ли? Это похоже на моего племянника. Он устало провел рукой по лицу. – Ну что ж, джентльмены, – полагаю, я выполнил то, что считал своим долгом… – его речь прервал телефонный звонок. – Просят подойти к телефону мистера Хью Лэтимера, дорогой, – сказала миссис Вильями, появившись в комнате. Пробормотав извинения, Хью вышел. Он вернулся буквально через несколько секунд, его глаза возбужденно блестели. – Квент, Цинтия нашла «Ласточку», – сообщил он. – Гай Вильями находится на борту. Яхта зашла в Пай-Ривер сегодня утром и сейчас стоит у причала. – Ага! – Квентин быстро поднялся на ноги. – Извините, мистер Вильями, наверное, вы понимаете, что нам следует поторопиться. – Что вы собираетесь делать? – спросил Вильями. – С учетом того, что вы нам рассказали, сэр, пришло время увидеться с вашим родственником. Может быть, вы хотите присутствовать при разговоре? – Пожалуй, нет. Для меня это было бы слишком мучительно, а сегодня я и так чувствую себя не лучшим образом… Я провожу вас, джентльмены. Когда они вышли в сад, Квентин обернулся. – Мистер Вильями, мы очень признательны вам за откровенность, – сказал он. – Я понимаю, как тяжело вам было говорить обо всем этом. – Спасибо, – пробормотал Вильями. – До свидания. Он медленно побрел назад в дом, опустив голову. – Все к лучшему, – сказал Хью, когда они сели в автомобиль. – Но все-таки я очень рад, что мне не придется в будущем обращаться к мистеру Вильями за рекомендациями. Глава 19  К тому времени, когда они вернулись в коттедж «Лаванда», привычная осторожность Квентина проснулась в нем с новой силой, и он засомневался в необходимости немедленного визита на «Ласточку». На этот раз Хью был очень настойчив. – Мы вряд ли сможем собрать больше улик, чем у нас есть сейчас, – говорил он. – Нужно форсировать дело, а для этого лучше всего использовать фактор внезапности. – Я в этом не уверен. Гай Вильями не похож на человека, готового признать свою вину. – Конечно, но мы можем напугать его, и он совершит ошибку, которая выдаст его с головой. Всем своим видом выражая сомнение, Квентин отправился звонить Брэддоку. Вернулся он заметно повеселевшим. – Хорошо, Хью, – Брэддок считает, что нам стоит рискнуть. Отправляемся прямо сейчас. – Будьте осторожны, – озабоченно сказала Цинтия, смирившаяся с мыслью, что ей придется остаться дома. – Не забывайте: он будет готов на все. – Мы тоже, – мрачно проворчал Хью с таким видом, словно готовился к драке. – Ладно, удачи вам. Цинтия стояла у калитки вместе с Труди и наблюдала за автомобилем, пока он не скрылся за поворотом. До Бригхэма, маленькой деревушки, причалы и пристани которой обслуживали яхтсменов со всей Пай-Ривер, было около тридцати миль. Несмотря на узкую дорогу и сильный встречный ветер, они проехали это расстояние меньше чем за пятьдесят минут. Хью остановил автомобиль на вершине невысокого холма, откуда открывался хороший вид на эстуарий и якорную стоянку, и вынул бинокль. Большинство яхт было сосредоточено у пристани напротив Бригхэма; некоторые стояли возле маленьких причалов или двигались вверх и вниз по реке. – Вот она! – воскликнул он несколько секунд спустя, указывая на одинокую белую яхту, стоявшую на якоре возле самого устья. – В конце тропинки, Квент! Квентин взял бинокль, повертел колесико, наводя на резкость, и кивнул. – Да, я разобрал название. Что будем делать, Хью? – Возьмем напрокат лодку и дойдем до яхты на веслах. Думаю, мы сможем получить лодку на причале Андерсона – это он сказал Цинтии, что Вильями находится здесь. Они без труда убедили Андерсона ссудить им лодку; то, что он рассказал им о «Ласточке», укрепило их подозрения. Яхта появилась утром, чтобы пополнить запасы топлива и продуктов, и теперь могла отчалить в любую минуту. Через пять минут Хью уже налегал на весла, делая сильные короткие гребки. Вода почти достигала уровня солончаков, но отлив уже начался. Квентин, выпрямившись, сидел на корме. Он выглядел довольно нелепо в своем парадном черном костюме в полоску, который в спешке не успел сменить на более подходящую одежду, и испытывал все возраставшее беспокойство, ибо несмотря на яркое солнце легкий морской бриз поднял небольшое волнение, и лодка ощутимо раскачивалась. Его природная неприязнь к воде укреплялась с каждым взмахом весел. Течение быстро сносило их вниз по реке, и через десять минут они поравнялись с «Ласточкой». Своим низко сидящим обтекаемым корпусом яхта напоминала автомобиль; на палубе не было признаков жизни, но лодка, привязанная к кормовому ограждению, указывала на то, что хозяин находится на борту. Хью, внимательно рассматривавший лодку, подплыл ближе. Внезапно его губы искривились, и он издал возглас разочарования. – В чем дело, Хью? – У него такая же лодка, как и у меня, Квент, – точно такая же! Здесь их многие тысячи, так что даже если отметины в Мэвлинг-Крик оставлены именно такой лодкой, то это ничего не доказывает. Нам снова не везет. – Наверное, поэтому-то он и не беспокоился об отметинах, – заметил Квентин. – В любом случае пришла пора поговорить с ним. Сделав несколько мощных гребков, Хью приблизился к «Ласточке» и ухватился за причальный канат. – Эгей, на борту! – крикнул он. – Вильями! Наверху открылась дверь, выкрашенная в белый цвет, и Гай Вильями вышел на палубу. Как и говорил Фиджис, он оказался крупным, хорошо сложенным мужчиной с вьющимися темными волосами. Чего братья не ожидали увидеть, так это выражения неподдельной искренности и чистосердечия на его лице. Он дружелюбно улыбался, всем своим видом показывая, что рад нежданным гостям. – Доброе утро! – весело сказал он, перегнувшись через поручень. Он был одет в старые фланелевые брюки и серый пуловер. – Вам нужен я или кто-то еще? Хью сжал кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели. – Мы хотим поговорить с вами, Вильями, – сказал он. – Отлично, поднимайтесь на борт. Я всегда рад хорошей компании. Вильями ловко подхватил веревочную лестницу и быстро закрепил ее на борту. – Насколько я понимаю, вы знаете, как меня зовут, – сказал он, выразительно взглянув на посетителей. – Но, боюсь, я не знаю, как зовут вас. – Наша фамилия – Лэтимер, – ответил Хью, отчетливо выговаривая каждый слог. – Мы братья. – Заходите, заходите. Поднимается бриз, и на палубе слишком свежо. Внизу нам будет удобнее. Гай Вильями проводил их в маленькую, но роскошно отделанную каюту. – Не откажетесь от бокала шерри? – Спасибо, увольте, – Хью уселся на край койки, положил руку на маленький столик красного дерева и с нескрываемой враждебностью взглянул на владельца яхты. – Отличная игра, Вильями, но это вам не поможет. Мы все о вас знаем. Вильями изумленно взглянул на него. – Ради всего святого, что вы имеете в виду? – Убийство Хелен Фэрли, – ответил Хью. – Кто она такая? – А то вы не знаете! Девушка, чье тело недавно обнаружили на кауфлитских солончаках. – Ах, да, – Вильями нахмурился. – Я читал об этом в воскресных газетах. Все верно, ее звали Хелен Фэрли, а тот зануда, который ее убил, как же его… – он на мгновение замолчал. – Э, да вы случаем не родственники этого Лэтимера? – Эдвард Лэтимер – наш отец, – ответил Квентин. – О Боже, вот в чем дело! Извините, я не хотел вас оскорбить. Чертовская неприятность для вас, но,… – он снова повернулся к Хью. – Я что-то не понимаю. Зачем вы пришли ко мне? – Вы убили ее, – заявил Хью. Вильями посмотрел на него, как на сумасшедшего. – Я вижу, вы не в себе, мой дорогой друг, – сказал он. – К вашему сведению, я даже не знал ее. Он полностью сохранял самообладание. Хью приподнялся, упершись руками в стол. – Ты отлично знаешь ее, проклятая свинья… – начал он. – Полегче, Хью! – Квентин дернул брата за рукав, с горечью подумав о том, что разговор наверняка окажется бесплодным. Как можно было рассчитывать на то, что Вильями признается! Вильями невозмутимо сидел на табурете, засунув руки в карманы. – Довольно грубое начало, – мягко заметил он. – Вы явились сюда без приглашения. Я учтиво пригласил вас подняться на борт, и что же – не прошло и двух минут, как вы начали оскорблять меня. Послушайте, а может быть, вы расскажете мне побольше? Я и в самом деле ничего не понимаю. Между прочим, меня зовут Гай Вильями. Вы уверены, что вам нужен именно я? – Вполне уверены, – ответил Хью. – Вы – тот человек, который две недели назад бросил якорь в устье Бродуотера, не так ли? – Совершенно верно, я там был. – В таком случае вы тот человек, который убил Хелен Фэрли. Вы желаете выслушать обвинение против вас? – Фантастика, – промолвил Вильями. – Вы совсем не можете говорить всерьез? – Мы столь серьезны, что рассчитываем увидеть, как вы будете болтаться в петле, – заверил его Хью. Вильями покорно пожал плечами, словно Хью был маньяком, с которым опасно спорить. – Ну что ж, это самый необычный случай, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться, – сказал он. – Обвинение в убийстве, свалившееся как снег на голову. Мне следовало бы попросить вас покинуть мое скромное жилище, но я слишком заинтригован. Прошу объяснить, что такое я, по вашему мнению, сотворил. – Это длинная история, – сказал Хью. – Она начинается с рассказа вашего дяди. – Моего дяди? Вы имеете в виду дядю Уолтера? – Верно. – Дела, дела! Я знаю, что добрый старикан считает меня ошибкой Божьей, но я и представить себе не мог, что он способен обвинить меня в убийстве. – Он не обвиняет вас в убийстве, – это делают факты. Мы многое о вас знаем, Вильями; сейчас вы сами все услышите. Хью снова опустился на койку и начал излагать то, что узнал за последние несколько дней, стараясь не пропустить ни одной важной детали. Он начал с зарождения плана, направленного против Уолтера Вильями, и закончил провокацией, жертвой которой пал на солончаках Эдвард Лэтимер. Как и раньше, логический ход его рассуждений казался ему безупречным. Пока Хью шаг за шагом перечислял подробности плана, лицо Вильями оставалось невозмутимым. Один или два раза он иронично усмехнулся, но заключительную часть рассказа выслушал с неподдельным интересом. – В высшей степени удивительная история, – заметил он, когда Хью замолчал. – Но, насколько я могу понять, она целиком и полностью является плодом вашей фантазии. Не говоря уже обо всем прочем, я не единственный человек на побережье, у которого есть лодка и автомобиль. – Рисунок шин вашего автомобиля совпадает с рисунком шин на сделанных нами фотографиях. Вас это не волнует? – Ни в малейшей степени, мой дорогой друг. Поскольку я не был в окрестностях Мэвлинг-Крик уже несколько лет, то и моему автомобилю, естественно, нечего было там делать. Будьте добры, проверьте, если хотите – мой автомобиль стоит в гараже в Рэмсфорде. Механик подтвердит, что за последнее время я не менял шин. – Обязательно проверим, – сказал Хью. – И теперь, когда у нас есть ваш точный портрет, будет интересно выяснить, узнают ли вас продавцы магазина, в котором работала Хелен Фэрли. – Будет ли это доказательством того, что я убил ее? Знаете что, Лэтимер, извините за выражение, но мне кажется, что вы перехитрили самого себя. Разумеется, я могу вас понять. Вы пытаетесь выручить своего отца, и, клянусь Господом, на вашем месте я сделал бы то же самое. Я могу сделать скидку на ваши чувства, но если вы думаете, что я имею какое-то отношение к убийству, то вы положительно свихнулись. Можете мне не верить, вскоре вы сами придете к такому же выводу. Ваша реконструкция производит сильное впечатление, и некоторые события могли происходить в точности так, как вы говорили – наверняка сказать не берусь, но зато знаю, что вы набросились не на того человека. Предупреждаю: если вы не будете следить за своим поведением, то вас ждут крупные неприятности. – Вы блефуете, – холодно сказал Хью. – Мы произвели тщательную проверку: ваша яхта оказалась единственной, с которой можно было подняться на лодке вверх по реке. Вы – единственный человек, у которого был мотив для убийства, так что не стоит делать вид, будто вы не имеете к нему никакого отношения. – А теперь послушайте меня, – спокойно сказал Вильями. – Вы и так уже наговорили достаточно. Я прекрасно понимаю, каким образом вы могли вбить себе в голову такую чушь. Сначала вы обнаружили, что «Ласточка» заходила в Бродуотер, а затем навестили дядюшку Уолтера и он угостил вас доброй порцией своего яда. Разве не так? А теперь разрешите мне кое о чем вам рассказать. Мой отец был славным человеком – немного старомодным и с пуританскими понятиями, но против него я ничего не имею. Он по крайней мере имел чувство юмора. Но его братья, иными словами, мои дядья – настоящие фанатики. Они нетерпимые, брюзгливые евангелисты, толкователи Библии со множеством подавленных комплексов, и оба к тому же строгие ревнители того, что они называют воздержанностью. Я считаю себя таким же человеком, как все, не хуже и не лучше других. Но я не святой; и лишь потому, что я не вписываюсь в их идиотские жизненные стандарты, они считают меня предателем семейных интересов. Последние десять лет они копались в моих мелких грешках, так как с самого начала решили, что отцовские деньги достанутся не мне, а обществу трезвости или христианам-баптистам. Естественно, теперь им приходится как-то оправдывать свои действия. Если вы разговаривали с дядюшкой Уолтером, то неудивительно, что вы считаете меня последним подлецом, но его точку зрения трудно назвать беспристрастной. – Дело не только в дядюшке Уолтере, – заметил Хью. – Как насчет обвинения в контрабанде? – Было дело, – признал Вильями. – Однако меня оправдали по всем статьям. Если жюри присяжных поверило мне, то почему бы и вам не поверить? Я оказался замешан в деле, в котором не принимал никакого участия, но чуть не попал за решетку. Вот и все. – У коммандера Фиджиса с Крич-Ривер совсем иное мнение по этому поводу. Лицо Вильями вспыхнуло. – Интересно, как вам понравится, если я начну околачиваться возле вашего дома и собирать грязные сплетни про вас? Вы когда-нибудь слышали о том, что у каждой палки есть два конца? Фиджис – старый морской стервятник, сбывший мне никчемную яхту за бешеную цену в то время, когда я еще был новичком в таких делах. Та еще скотина: перед крупными клиентами разливается соловьем, а мелких готов сожрать со всеми потрохами. Если бы у меня было достаточно денег, чтобы подать на него в суд, я бы сделал это, но в то время я был беден, и ему удалось выкрутиться. – Кажется, сейчас вы неплохо зарабатываете, – заметил Хью. – Откуда такие деньги? – Опять слышу моего дорогого дядюшку, – проворчал Вильями. – Хорошо, Лэтимер, я расскажу, так и быть. Из армии я вернулся с наградными, как, впрочем, и множество других парней. Я вступил в долю в предприятие по постройке и продаже яхт и с головой ушел в работу. Вскоре после войны в нашем бизнесе наметился большой подъем, а я, скажу без лишнего хвастовства, неплохо нахожу общий язык с клиентами. Заметьте, к семейным делам это не относится: дядюшки-евангелисты с самого начала с подозрением отнеслись к моей затее. Как бы то ни было, мы строили, продавали и покупали яхты. Капитал оборачивался быстро. Я сделал целую кучу денег, но все они были заработаны честным трудом, если бизнес вообще можно назвать честным занятием. Кстати, могу добавить – я никогда не ожидал, что увижу хоть пенс из отцовских денег. И хотя я уверен, что мои богобоязненные родственники провернули на пару довольно грязное дельце, мне это совершенно безразлично. Я все равно не прикоснулся бы к деньгам на таких условиях: мне предлагалось изображать из себя пай-мальчика, а у меня от этого кишки сводит. Не понимаю, какое отношение все это имеет к вам – если хотите знать мое мнение, то вы с поразительным бесстыдством лезете в мои дела. Но черт меня возьми, если эта история сойдет с рук дядюшке Уолтеру! – Вы довольно красноречивы, – заметил Хью. – Впрочем, этого мы и ожидали. – Я говорю правду, – раздраженно бросил Вильями. – Как вы ее воспринимаете – это уж ваше дело. А что касается вашей истории, то в ней тоже много красивых слов – на мой взгляд, слишком много. Неужели вы и в самом деле думаете, что я проделал такую огромную работу лишь ради того, чтобы досадить дядюшке Уолтеру? Жизнь слишком коротка, ребята. Ладно, в любом случае все это сплошная чушь. Я ни разу не слышал об этой мисс Фэйли или Фэрли до тех пор, пока не прочел эту газету. Я никогда с ней не встречался, мы не были знакомы. Мне не нужно оправдываться, поскольку для этого нет никаких причин. Напоследок могу сказать: если я услышу хоть слово из вашей истории вне стен этой каюты, то подам на вас в суд, и это не пустая угроза. Ваши обвинения по меньшей мере возмутительны. Хью решил, что пора разыграть козырного туза. – Если вы абсолютно невиновны, Вильями, то не могли бы вы рассказать нам, где вы были в течение тех нескольких дней, когда ваша яхта стояла в устье Бродуотера, и где находилась ваша лодка? – С радостью, если это поможет вам воздержаться от ваших идиотских обвинений. Лодка стояла в небольшом илистом заливчике на солончаках, напротив яхты. Я тщательно спрятал ее. Дело было так: во вторник я отправился на «Ласточке» от Крич-Ривер к устью Бродуотера. Здесь нет ничего необычного – большую часть лета я плаваю от стоянки к стоянке, разговариваю с людьми, интересуюсь яхтами. Сегодня, например, если я не пропущу отлив из-за нашей дурацкой беседы, то отправлюсь в Орвелл… Так, на чем я остановился? Ах, да, я бросил якорь в Бродуотере. Я собирался пробыть там несколько дней, но в среду вечером у меня была назначена встреча в городе. Я проплыл на лодке до солончаков, хорошенько спрятал ее, прошел вдоль дамбы до Стиплфорда и сел в лондонский поезд. Весь четверг и большую часть пятницы я провел в Лондоне, а в пятницу вечером вернулся, прошел пешком обратно до лодки и отплыл из Бродуотера утром в субботу. – Зачем же вы уплыли, если хотели пробыть в Бродуотере несколько дней? – спросил Хью. – Потому что дела задержали меня в Лондоне, а в воскресенье утром я должен был встретиться с клиентом на Крич-Ривер. – Разумеется, вы можете доказать, что были в Лондоне? – осведомился Квентин. – Я не обязан делать это перед вами, но, разумеется, могу. Я встречался со старой приятельницей, приехавшей из Парижа. Ну, не стоит беспокоиться, она еще не уехала из Лондона и может подтвердить, что встречалась со мной. Я также навестил два или три бара, побывал как минимум в трех ресторанах, в ночном клубе и в театре. Все, с кем я имел дело, должны помнить меня. Мне очень жаль, но вы трясете не ту яблоню. – Как вы могли рассчитывать, что проведете несколько дней в Бродуотере, если у вас уже была назначена встреча в Лондоне? – настойчиво спросил Хью. – Боже мой, Лэтимер, кажется, вы повторяетесь! Объясняю еще раз: встреча была назначена на вечер в среду, но… э-э… она оказалась значительно приятнее, чем я ожидал, поэтому я задержался на пару дней. – Где вы останавливались и как зовут эту леди? – спросил Квентин. Вильями улыбнулся. – Я буду счастлив рассказать об этом в полиции, – ответил он. – По правде говоря, мне кажется, что лучше сделать это не откладывая, чтобы прояснить ситуацию. Но черт меня побери, если я буду обсуждать с вами мои личные дела! Наступила напряженная тишина. Вильями вытащил из кармана серебряный портсигар, молча пожал плечами, когда братья отказались от предложенных сигарет, и закурил сам. Хью неожиданно наклонился вперед и схватил его за запястье. – Что случилось с вашей рукой, Вильями? Вильями недоуменно взглянул на большое красное пятно на внутренней стороне своего правого запястья. – Это? Я обжег руку выхлопными газами, когда возился с мотором. А в чем дело? – Избавлялись от царапин? От следов ногтей? Вильями, хитрый речистый дьявол, ты задушил Хелен Фэрли! – Попробуйте это доказать, – презрительно ответил Вильями. Маска добродушия сползла с его лица. Хью молча отпустил его руку. – Ну, джентльмены, – сказал Вильями, – успею ли я проскочить в устье с отливом, или мне придется пригласить вас на ленч? Квентин встал и подошел к Хью. – Пора идти, – тихо сказал он. – Нам здесь больше нечего делать. Хью сжал кулаки. – Ты лжешь, Вильями, вся твоя история – выдумка от начала до конца! Господи, как же мне хочется выбить из тебя правду! – Пошли, Хью, – настойчиво сказал Квентин. – Это ни к чему не приведет. Хью неохотно повернулся, вышел на палубу вслед за братом и спустился в лодку. За время долгой беседы с Вильями внешний вид реки претерпел разительные изменения. Отлив шел уже в полную силу, и в русле начали появляться гигантские илистые отмели. Ветер заметно посвежел; небольшие волны с плеском разбивались о борт лодки, обдавая сидевших в ней холодными брызгами. Хью выгребал в сторону, стараясь держаться на середине русла, подальше от коварных отмелей. Ему приходилось тратить много усилий, чтобы преодолеть течение: он греб быстро и энергично, резко откидываясь назад. Квентин с хмурым видом оглядывался по сторонам. – Надеюсь, что мы не слишком злоупотребляли своим воображением, – сказал он, глядя на удаляющийся борт «Ласточки». – Его рассказ чертовски убедителен. – Это фальшивка, – ответил Хью. – Если он не врет, то, значит, в мире нет ни логики, ни порядка. – Надеюсь, ты прав. – Он допустил несколько ошибок, Квент. Помнишь, он сказал, что отплыл к Бродуотеру из Крич-Ривер, а потом вернулся обратно для встречи с клиентом? А Фиджис утверждает, что яхта Вильями на реке не появлялась. – Фиджис не может быть уверен в этом. Наверное, нам придется еще раз опросить местных жителей. Меня беспокоит одна вещь, Хью: Вильями рассказал нам о многом, причем с самым беззаботным видом. Если бы он был виновен, то разве стал бы он так охотно давать объяснения и уделять так мало внимания тому, что мы можем проверить его слова? Взять хотя бы следы шин – он нисколько не беспокоился по этому поводу. – Я уже думал об этом, – сказал Хью. – Как ты знаешь, следы были нечеткими, их вряд ли удастся идентифицировать. Я немного блефовал, когда говорил о следах шин, и он быстро раскусил меня. Квентин тяжело вздохнул. – Он был достаточно откровенен и в других вопросах. – Он хотел создать такое впечатление, – согласился Хью. – Но если ты как следует вспомнишь, о чем он говорил, то поймешь, что он не вдавался в подробности. Спрятал лодку на солончаках, прогулялся вдоль дамбы в Стиплфорд, сел на лондонский поезд – такие показания дьявольски трудно опровергнуть. А что касается алиби, то оно выглядит убедительно, если не считать того, что мы пока что не можем его проверить. – Верно, – сказал Квентин. – Но он все-таки кое-что нам рассказал и должен понимать, что мы не оставим его в покое, пока все не проверим… Вот что меня тревожит, Хью: если он виновен, то я не могу понять, зачем он пичкал нас своими сказками? Пройдет какое-то время… Порыв ветра развернул лодку, и одно из весел коснулось дна. В течение нескольких секунд все внимание Хью было уделено тому, чтобы поскорее выбраться с мелководья. Затем над водой разнесся рев мощного мотора. Звук шел от белой яхты, стоявшей неподалеку от устья реки. – Он не теряет времени, – заметил Квентин. Хью наблюдал за серой фигуркой на палубе «Ласточки». – Должно быть, он отлично знает канал, если хочет выйти в море в разгар отлива. По крайней мере я не решился бы на такое… – он неожиданно прекратил грести. – Ты знаешь, о чем я сейчас подумал, Квент? Похоже, у нас вовсе не осталось времени. Он убегает! – Что ты хочешь этим сказать? – встревоженно спросил Квентин. – Разве ты не понимаешь? Он был заинтересован лишь в том, чтобы как можно быстрее спровадить нас с яхты. Готов прозакладывать все, что угодно: он отправляется не в Орвелл, а на континент! У него достаточно горючего и продуктов – что может его остановить? – Его и раньше ничто не останавливало, но он никуда не уплывал. – Он не знал, что нам удалось раздобыть улики против него. Теперь ему все известно. Наша теория верна, у него не осталось никаких шансов. У него нет алиби – он попросту говорил нам первое, что приходило ему в голову. Ему безразлично, сможем ли мы проверить его слова, поскольку его уже и след простынет. Квент, мы с тобой будем парой тупиц, если позволим ему уйти! Если мы задержим его и проверим его алиби, то он у нас в руках. Если он уйдет, то мы пропали. – К чему все эти разговоры, Хью? Мы все равно ничего не можем сделать. Даже полиция не может задержать его без предварительного расследования. Слова брата не убедили Хью. Он снова начал грести, но так неохотно, что лодка практически стояла на месте. Он понимал, что наступил решающий момент. Если повернуть лодку, то при отливе и попутном ветре они доберутся до «Ласточки» через пару минут. Они могут подняться на борт и захватить Вильями, – если понадобится, даже связать его. Один из них может остаться с Вильями, а другой пойдет в полицию. Конечно, ставки высоки – если они ошибаются и алиби Вильями подтвердится, то им обоим грозит тюремное заключение. Но ситуация требовала рискованных поступков. – Послушай, Квентин, – снова начал Хью, отложив весла в сторону. – Нам нужно рискнуть… Но было уже слишком поздно. Через несколько секунд Хью и сам это понял. Вильями стоял на носу яхты и поднимал якорь. Мгновением позже он уже был на кокпите. Сирена «Ласточки» издала четыре пронзительных гудка, словно насмешливо прощаясь с пристанью. – Свинья! – пробормотал Хью. Расстояние между лодкой и яхтой начало стремительно увеличиваться. «Ласточка» вышла на середину канала и устремилась в открытое море. Вильями сразу дал полный ход: оба мотора ревели, выбрасывая за кормой белые буруны. – Вот и все, – сказал Хью. – Будем надеяться, что я ошибался, хотя я почему-то уверен в обратном. Он с отчаянием посмотрел вслед удаляющемуся белому силуэту. Квентин обратил внимание на то, что отлив начал сносить лодку назад. – Мы потеряли почти столько же, сколько успели проплыть, Хью. Поднажми, а то нам придется сидеть здесь до вечера. Хью сделал еще дюжину гребков и снова остановился. – Смотри-ка – кажется, она больше не движется! – воскликнул он. Квентин повернул голову. С «Ласточкой» определенно что-то произошло. Вильями бросил штурвал и быстро бежал по палубе. Когда лодку снесло немного ниже, они увидели, что Вильями снова вернулся на кокпит. Моторы взревели на полную мощность. Вокруг винтов взлетели клочья пены – не белой, а грязно-коричневой. – Господи, – взволнованно крикнул Хью. – Она села на мель! Глава 20  При любых других обстоятельствах Хью устремился бы к яхте на полной скорости и предложил бы свою помощь. Но сейчас он лишь позволил лодке дрейфовать вниз вместе с отливом, внимательно наблюдая за усилиями Вильями. – С тобой все в порядке, Квент? – спросил он, заметив, что лицо брата приобрело зеленоватый оттенок. – Ничего, выживу. – Я высадил бы тебя на берег, но на отмелях сейчас небезопасно. – Не беспокойся. Что он делает? Вильями спустил на воду свою лодку, бросил в нее маленький якорь вместе с мотком каната, конец которого был привязан к кормовому ограждению, спрыгнул в лодку и начал изо всех сил грести прочь от яхты. – Он хочет заякориться на глубине, – объяснил Хью. – Отплыв от лодки на приличное расстояние, он бросит выносной якорь, вернется на борт и попытается стащить яхту с отмели, натягивая канат или дергая за него. – Думаешь, ему это по силам? – Очень сомневаюсь – похоже, он уже опоздал. Уровень воды падает на три дюйма каждые пять минут; кроме того, ему мешает встречный ветер, да и плывет он под неправильным углом. – Ему угрожает опасность? Он гребет так, как будто от этого зависит его жизнь. – Может быть, так оно и есть, – мрачно сказал Хью. Расстояние между лодкой и яхтой уменьшалось с каждой секундой; теперь они могли отчетливо видеть каждое движение Вильями. Выбросив якорь на глубокой воде, он погреб назад к «Ласточке», работая веслами с энергией отчаяния. Братья наблюдали за тем, как он вскарабкался на борт, быстро закрепил конец каната на барабане лебедки и налег на ворот. Канат мгновенно натянулся. – Мне кажется, яхта движется! – крикнул Квентин, когда канат снова дал слабину. Картина происходящего так заинтересовала его, что он совершенно забыл о своей морской болезни. Хью покачал головой. – Движется не яхта, а якорь. Он был прав. Якорь, брошенный слишком близко к «Ласточке», теперь медленно тащился к ее корме, оставляя за собой шлейф взмутненного ила. Когда лодка Лэтимеров снова поравнялась с яхтой, Вильями втаскивал якорь на борт. Он казался удрученным и встревоженным. Сделав несколько быстрых гребков, Хью подплыл к борту яхты. Теперь даже Квентин мог видеть, что «Ласточку» невозможно вывести на чистую воду до следующего прилива. Буквально за несколько секунд она заметно накренилась в сторону канала. Вильями вытер багровое от напряжения лицо и посмотрел вниз. – За каким чертом вы вернулись? – выкрикнул он. – Похоже, у вас затруднения? – осведомился Хью. – Я слишком долго болтал с вами, придурками. Убирайтесь, вы мне не нужны! – Как насчет того, чтобы прогуляться с нами на берег, Вильями? Мы могли бы обсудить ваше алиби в полиции. Мы только что пришли к выводу, что не верим ни одному вашему слову. – Катитесь к дьяволу! Я сказал все, что хотел сказать. – Куда это вы так заторопились – во Францию или, может быть, в Бельгию? – Я уже объяснял вам, что собираюсь в Орвелл. Между прочим, я все еще собираюсь туда попасть. – Но не раньше, чем через несколько часов, – заметил Хью. «Ласточка» с легким скрипом еще немного наклонилась в сторону лодки. – Шесть-семь часов, не меньше. Вам лучше побыть на берегу, Вильями, – яхта скоро встанет на киль. Он взял весло и опустил его в воду рядом с лодкой, чтобы прощупать дно. На его лице появилось озабоченное выражение. – Вы выбрали не самое лучшее место для посадки на мель, Вильями. Я не могу достать до дна. Нахмурившись, Вильями взял свинцовое грузило и бросил его за борт. Линь ушел в воду на семь футов. – Вы сели на край крутой отмели, – сказал Хью. – Когда уровень воды упадет еще на шесть-семь футов, у вас наверняка закружится голова. В сущности, я не удивлюсь, если ваша яхта перевернется – такое ведь тоже бывает. Вам следует держать лодку под рукой. Вильями с нескрываемой ненавистью взглянул на Хью. – Держите ваши паршивые советы при себе. Может быть, она еще соскользнет вниз. Он попытался развернуть яхту, но она прочно завязла в глинистой отмели. – Сомневаюсь, – пробормотал Хью. Вильями с растущей тревогой огляделся по сторонам. Хью догадывался, о чем он думает. Если он потеряет яхту, то не сможет попасть на континент, а жизнь в Англии для него обещает быть не слишком приятной. Вильями снова начал действовать. Повернувшись к Хью спиной, он вскарабкался по накренившейся палубе с якорем в руках и быстро привязал конец веревки к основанию короткой мачты. Затем он выбросил якорь в жидкий ил с другой стороны «Ласточки» и огляделся вокруг, словно в поисках достойного пути для отступления, но очередной толчок, сопровождавшийся увеличением крена, напомнил ему, что времени уже не осталось. Секунду спустя он спрыгнул через бортовое ограждение на отмель и скрылся из виду. – Ради всего святого, что он собирается делать? – спросил Квентин, изумленный этим акробатическим номером. – Бог его знает, – Хью нахмурился. – Если он думает, что может удержать на канате яхту таких размеров, то он просто сумасшедший. Крен уже слишком велик. В любом случае не потащит же он ее за собой через жидкий ил… Внезапно с другой стороны «Ласточки» донесся пронзительный крик. – Он попал в беду! – воскликнул Хью. – Боже, он же мог упасть на якорь! Хью привязал лодку к кормовому ограждению и быстро влез на палубу яхты. Взобравшись по палубе на то место, откуда прыгнул Вильями, он застыл, пораженный жутким зрелищем. Вильями по пояс завяз в иле – мягком, почти жидком коричневом иле. Он бешено размахивал руками и извивался всем телом, пытаясь освободиться, но с каждым конвульсивным движением опускался немного глубже. Коварная, бездонная илистая отмель Пай-Ривер держала его мертвой хваткой. – Квент! – завопил Хью. – Скорей, помоги мне! Дрожащими пальцами он развязал узел у основания мачты и выбрал слабину, а затем швырнул свободный конец за борт. – Хватайся, Вильями! Да не размахивай же ты руками, идиот! Сюда, Квент, берись за канат. Раз, два, взяли! Двое братьев повисли на веревке. Хью увидел, как напряглись плечи и руки Вильями. Прожорливая грязь издавала жуткие хлюпающие звуки, неохотно расставаясь со своей жертвой. Тело Вильями дюйм за дюймом выходило наружу. – Тяни сильней! – крикнул Хью. Внезапно «Ласточка» вздрогнула и накренилась еще больше. Квентин, застигнутый врасплох, покатился по скользкой палубе и с треском врезался в ограждение нижнего борта, чуть было не свалившись в воду. Несколько секунд он лежал там, наполовину оглушенный, пока Хью продолжал яростно бороться с веревкой. Затем он встал, потряс головой и на нетвердых ногах вернулся на свое место. Но Вильями снова начал барахтаться, и за это время жидкий ил с лихвой вернул себе все утерянное. Взглянув на полупогруженную беспомощную фигуру и ощутив ослабшую хватку Квентина, Хью с ужасом осознал, что если они не придумают какой-нибудь другой способ, то их ждет неудача. Сама мысль об этом была невыносима для него. Он совершенно забыл, что имеет дело с убийцей: перед ним был человек, стоящий перед угрозой чудовищной смерти. – Вы можете обвязаться веревкой, Вильями? – крикнул он. – Если сможете, то я попытаюсь вытащить вас лебедкой. Вильями попробовал пропустить веревку за спину, но ил засосал его уже почти до подмышек, и руки больше ему не повиновались. Его лицо было пепельно-серым, за исключением тех мест, где оно было забрызгано грязью. – Не могу! – крикнул он. – Тяните снова, Бога ради! Скорее! Братья снова ухватились за веревку. На этот раз они были готовы к новому крену и оба удержались на ногах. Им удалось вытащить Вильями на один-два дюйма, а затем его пальцы начали скользить по веревке, облепленной илом. Он быстро терял силы. На его лице было написано отчаяние. Внезапно он отпустил веревку, и Хью с Квентином покатились вниз. Когда, покрытые шишками и ссадинами, они снова добрались до ограждения, плечи Вильями уже скрылись в густой жиже. Он был похож на чудовищную химеру на карнизе готического собора. Воздух со свистом вырывался из его широко раскрытого рта. Хью беспомощно огляделся вокруг. – Боже милосердный, мы должны что-то сделать! Он устремился на кокпит и секунду спустя выбежал обратно с надувной резиновой подушкой в руках. Швырнув ее в грязь рядом с головой Вильями, он снова закрепил свободный конец веревки за мачту и начал перепоясываться остатками веревки. – Я не пущу тебя вниз! – крикнул Квентин. – Хью, не будь идиотом! – Все в порядке. Может быть, я смогу обвязать его веревкой. Мы должны что-то делать, Квент, пока он не задохнулся! Квентин схватил брата за руку. – Я не пущу тебя, слышишь? Если ты завязнешь, я не смогу тебя вытащить! Несколько секунд они яростно боролись, затем Хью отшвырнул брата и перегнулся через борт. Он глубоко вздохнул и закрыл лицо рукой. – Слишком поздно, Квент. О Господи! На гладкой поверхности ила не осталось ничего, кроме белого запрокинутого лица, безнадежно глядевшего в небо, и распростертых рук. Посиневшие губы раскрылись, и обреченный человек издал долгий, леденящий душу вопль. Затем ил сомкнулся над его лицом, заливая открытый рот и безумные глаза. Голова скрылась; вытянутые руки некоторое время торчали над поверхностью, словно мачты тонущего корабля, затем и они исчезли. Глава 21  Квентин опустился в старое кресло Эдварда с высокой спинкой и начал набивать трубку. У него был очень утомленный вид. – Ну что ж, – сказал он. – Из этого можно сделать вывод, что теперь мы никак не сможем обосновать нашу версию. Миновала уже неделя с тех пор, как илистая отмель на Пай-Ривер засосала Гая Вильями. Семья Лэтимеров снова собралась в «Лаванде», чтобы выслушать отчет о последних приготовлениях к защите. Прошедшая неделя была мучительной. Оба брата были потрясены страшной смертью Вильями, а необходимость перечисления всех деталей на дознании не давала этому ужасу забыться. Квентин боялся, что следствие вскроет причину их визита к Вильями, но коронер не проявил интереса к этому вопросу, и секреты защиты Эдварда Лэтимера остались нетронутыми. В газетах о смерти Вильями написали как о несчастном случае особо неприятного свойства, но не стали вдаваться в подробности. «Ласточка» так и не перевернулась – простояв несколько часов в опасно накрененном положении, она снялась с отмели вместе с приливом и была отбуксирована к пристани Андерсона. Там, сообщив о трагедии, братья тщательно обыскали яхту в надежде обнаружить на ее борту улики, изобличающие погибшего владельца. Им не удалось обнаружить ничего, кроме новенького паспорта, но, по словам Квентина, сам по себе этот факт ничего не доказывал. Теперь все их усилия были направлены на то, чтобы как можно лучше подготовиться к защите. С точки зрения Брэддока и Джона Колфакса, возглавлявшего защиту, все было готово к суду. Тем не менее никто не чувствовал себя удовлетворенным. – Как нам все-таки не повезло с его смертью, – печально пробормотал Квентин. Он ни разу не обвинил брата открыто в том, что своей тактикой тот толкнул убийцу на отчаянный шаг, но постоянно возвращался к этому предмету. – Сейчас уже нет смысла сожалеть, Квент. В любом случае нам не было бы от него никакой пользы, если бы ему удалось удрать на континент. – Кто вообще мог ожидать, что он настолько спятил? – раздраженно спросила Цинтия. – Это надо же – выпрыгнуть в ил во время отлива! – Факт остается фактом, – сказал Квентин. – Мы потеряли своего главного свидетеля. Если бы он остался жив, мы бы заставили его расписать до мелочей каждый свой шаг, а затем опровергли бы его алиби. Теперь мы не можем проверить алиби, потому что не знаем даже, в чем оно заключалось. – А как насчет той части его рассказа, где он сообщил вам кое-какие детали? – спросила Цинтия. – Насчет лодки, оставленной на солончаках, прогулки вдоль дамбы и встречи с клиентом на Крич-Ривер? Квентин покачал головой. – Даже если мы сможем доказать, что он солгал, что маловероятно, от этого не будет никакого проку. Наши показания с его слов не могут быть приняты в качестве улики. Самое лучшее, что можно сделать в подобных обстоятельствах, – вообще промолчать о нашей встрече с ним. – Мы можем доказать его связь с девушкой, Квент? – Боюсь, что нет. Цинтия потерпела неудачу, другие тоже практически ничего не добились. Мы не можем представить никаких доказательств того, что они были знакомы. Брэддок проделал огромную работу – его люди разговаривали с приятелями Вильями на пристани, а сам он навестил в тюрьме двоих контрабандистов, проверил все связи и знакомства, опросил людей в квартале, где жил Вильями, наконец, он ходил в магазин, где работала Хелен Фэрли, и показывал фотографию. Он сделал все, что было в человеческих силах, но этого оказалось недостаточно. Мы узнали много нового о Вильями, кое-что о его связях с другими женщинами, но мы по-прежнему не знаем ничего о его встречах с Хелен Фэрли. – Это говорит лишь о том, что наша прежняя точка зрения правильна, – упрямо сказал Хью. – Вильями лишь однажды встречался с девушкой в магазине и не привлек к себе внимания. После этого он позаботился о том, чтобы их не могли увидеть вдвоем. Предосторожности – подтверждение сговора. – Для нас – да, – согласился Квентин. – Но не для жюри присяжных… Видите ли, мы не можем обосновать мотив убийства. Мы можем лишь указать на возможность существования такого мотива, причем весьма схематично, а это никого не убедит. Мы не можем доказать, что между ними существовала финансовая или иная связь. Мы не можем доказать, что он убил ее в машине – мы обыскали машину вдоль и поперек и не нашли никаких улик. Мы не можем доказать, что он каким-либо образом связан с подложными письмами. Мы не можем доказать, что отметины в Мэвлинг-Крик оставлены его лодкой, поскольку, как ты сказал, в округе полным-полно точно таких же лодок. От следов шин тоже нет никакой пользы: эксперт говорит, что они могли быть с равной вероятностью оставлены автомобилем Вильями или любым другим автомобилем. Мы вернулись к начальной точке: у нас есть теория, но нет ни одного убедительного доказательства в ее поддержку. Ни одного. – И все-таки это чертовски впечатляющая теория, – проворчал Хью. – Честно говоря, даже теория не так хороша, как нам хотелось бы думать. В ней есть слабости. Мы не можем утверждать, что единственным местом, откуда могла отплыть лодка убийцы, была «Ласточка». Ты сам говорил, что существует небольшая вероятность – возможно, один к ста, но все-таки вероятность, – что лодка была уже спрятана на солончаках. Мы не верим в это, но тем не менее в логической цепочке, ведущей к Вильями, существует разрыв, и обвинение обязательно на него укажет. – Да, конечно, – со вздохом сказал Хью. – Ладно, значит, мы ничего не можем сделать. Как насчет обвинения – считает ли Колфакс, что мы можем опровергнуть его доводы? Квентин с унылым видом пожал плечами. – Здесь у нас тоже есть ахиллесова пята. Больше всего Колфакса беспокоят показания Джо Сэйбертона. Сэйбертон до сих пор не хочет признать свою ошибку – он сделал письменное заявление, слово в слово повторяющее его первоначальные показания. Единственный вопрос состоит в том, представит ли обвинение это заявление на слушании дела. Я склоняюсь к мысли, что представит, поскольку заявление имеет отношение к мотиву убийства. – Допустим, – сказала Цинтия. – Насколько это важно? – Боюсь, что это послужит ключом ко всему делу, Цинтия. Если обвинение сможет доказать, что отец напал на девушку в поезде, то наша теория о сговоре повиснет в воздухе: ее основание будет разрушено. Обратное, разумеется, тоже верно: если мы сможем бесспорно доказать, что девушка напала на отца, то тем самым мы установим возможность сговора, из которого логически вытекает вся наша теория. Но мы не сможем ничего доказать – по крайней мере если Сэйбертон не изменит свои показания. На несколько секунд в комнате повисла гнетущая тишина. – Каковы наши виды на будущее, Квент? – спросил Хью. Квентин вздохнул. – Что ж, Колфакс был предельно откровенен со мной. По совокупности обстоятельств у обвинения очень сильная позиция. У нас есть альтернативная теория, отвечающая на большинство вопросов, но поверит ли в нее жюри присяжных? Вопрос скорее стоит даже таким образом: засомневаются ли они в доводах обвинения настолько, чтобы вынести вердикт «невиновен»? На этот вопрос никто не может ответить. К сожалению, в большинстве случаев члены жюри не обладают живым воображением. На них обязательно произведет большое впечатление обвинительная часть, если прокурор добьется слушания свидетелей инцидента в поезде, а также конкретные улики – письмо, панама, носовой платок с пятнами губной помады и так далее. Им покажут вещи, которые можно пощупать руками. По контрасту с этим наша теория скорее всего покажется им сотканной из воздуха. Мы обвиняем кого-то, о ком они никогда не слышали, кого мы даже не можем представить суду – мы обвиняем мертвеца. Колфаксу, несмотря на все его искусство, будет трудновато заставить их поверить в правдоподобность наших слов. Мы не сможем представить со стороны защиты ни одного стоящего свидетеля, ни одной вещественной улики. К тому же, как отмечает Колфакс, большая часть нашей теории сводится к техническим деталям, которые трудно проследить: вспомни хотя бы наш разговор с Уолтером Вильями. – Не очень-то обнадеживающий прогноз, – с каменным лицом процедил Хью. – Я бы так не сказал. Могло, конечно, быть и получше, но Колфакс вполне уверен в том, что сможет внести в умы присяжных достаточно сомнений, чтобы смягчить приговор. – Это уже кое-что, – прошептала Труди, чье лицо во время дискуссии вытягивалось все сильнее и сильнее. Хью с силой отодвинул стул и принялся расхаживать по комнате. – Этого недостаточно, – яростно сказал он. – Совсем недостаточно! Это означает, что мы идем на страшный риск. Это означает также, что мы проиграли, Квент, – проиграли в любом случае. Техническое оправдание еще ничего не значит. А что будет с папой потом? Если его освободят за недостатком улик, «за недоказанностью» или как там это называется, – что ж, если быть предельно честным, то, думаю, лучше бы ему умереть. – О, Хью! – воскликнула Труди со слезами на глазах. – Как ты мог сказать такое? – Я сказал правду, и все мы здесь знаем об этом. Как ты думаешь, что он будет чувствовать, когда люди будут показывать на него пальцами и говорить: «Это Эдвард Лэтимер – ему удалось отвертеться!» Не ради же этого мы потратили столько усилий! Квент, он должен выйти из зала суда так, чтобы судья, жюри присяжных, пресса и публика знали: он стал невинной жертвой чудовищного заговора. Перед ним должны извиниться за то время, которое он провел в тюрьме. Он должен быть восстановлен во всех правах, люди по-прежнему должны гордиться знакомством с ним, иначе… – Хью безнадежно развел руками. – Иначе он завершит свои дни несчастным, сломленным жизнью стариком. – Ты прав, что и говорить, – печально ответил Квентин. – Но мы не можем себя винить, Хью: мы сделали все, что могли. Нельзя надеяться на то, о чем ты говорил. Да, невиновность отца может быть доказана, но не таким образом. Мы можем доказать рациональность нашей теории и заставить некоторых принять ее в качестве гипотезы, но… В том-то и беда косвенных улик, с которыми нам приходится иметь дело, – они не могут привести к полному оправданию. Хью упрямо покачал головой. – Почему бы и нет? Я помню дела, в которых жюри полностью меняло свое мнение лишь потому, что косвенные улики были представлены драматическим образом. Цинтия, как называлось то дело, о котором мы на днях говорили? – Ты имеешь в виду дело «новобрачных в ванной»? – Верно. Ты должен был прочесть об этом в газетах, Квент. По теории обвинения арестованный, Смит, утопил нескольких женщин в ванной во время купания, подняв их за ноги таким образом, что голова оказывалась под водой. Но это была лишь теория – никто не видел, как это происходило на самом деле. Поэтому в зале суда поставили ванну с водой, в которую залезла медсестра в купальном костюме. Полисмен схватил ее за ноги и резко дернул вверх; ее голова ушла под воду и она чуть не утонула на глазах у присяжных. Это и предопределило исход дела. Квентин кивнул. – Да, понимаю. Но в этом случае обвинению повезло – у них была возможность продемонстрировать способ преступления. У нас такой возможности нет: мы имеем достаточно длинную и сложную теорию, одно изложение которой займет массу времени. Подумай сам – что мы можем продемонстрировать? – Согласен, – хмуро проворчал Хью. – Мы вряд ли сможем вывезти жюри присяжных на четыре-пять суток в Бродуотер и посадить их на весла на то время, пока мы будем реконструировать преступление. – Даже если бы они согласились, наши попытки выглядели бы не более убедительно, чем схемы на грифельной доске, – сказал Квентин. – У нас нет ничего, что могло бы поразить воображение. Но в принципе ты абсолютно прав – нас может спасти лишь одна простая, но впечатляющая демонстрация, которая подтвердит правильность нашей теории. Беда в том, что мы не можем ничего придумать. – У нас осталась еще неделя, – пробормотал Хью. Глава 22  Вечером того же дня Цинтия и Хью возвратились в город на одном из самых грязных и медленных поездов местной линии. Хью сгорбившись сидел в углу, полностью поглощенный своими мыслями. Цинтия читала окружную газету, которую почтальон принес в коттедж «Лаванда» в середине дня. Под заголовком «Яхтсмен погибает в грязи» следовал подробный отчет о полицейском расследовании в сопровождении отличной фотографии Гая Вильями. Досадливо поморщившись, Цинтия отложила газету в сторону. – Никогда больше не буду доверять лицам, – заметила она. – В его чертах нет ничего, что хотя бы отдаленно указывало на порочность. – Знаю, – мрачно сказал Хью. – Красивый, чистенький, добропорядочный англичанин. Остается надеяться, что присяжные не будут очарованы его внешностью – ведь им придется показать его фотографию. Он снова погрузился в молчание, пытаясь представить себе, какой эксперимент, доказывающий невиновность Эдварда Лэтимера, можно было бы провести перед публикой. Он поднял глаза лишь однажды – в тот момент, когда поезд проезжал мимо сигнальной будки Сэйбертона, и на его лицо легла легкая тень. Узловая станция уже давно осталась позади, а они все еще продолжали сидеть в полном молчании. Когда поезд отъезжал от Кауфлита, дверь купе отворилась, и вошел контролер Билл Хопкинс. Узнав пассажиров, он заметно смутился. – Здравствуйте, мистер Лэтимер, – пробормотал он. – Добрый вечер, мисс. Кисло улыбнувшись, Хью протянул билеты. – Привет, Билл. Знаешь, мне кажется, что пора приплачивать пассажирам за дорогу вместо того, чтобы брать деньги за билеты. Билл ухмыльнулся и пожал плечами. – Нашему старому коньку немного не хватает пару. Пробив билеты, он опустился на свободное сиденье. Его взгляд упал на раскрытую газету. – Паршивое дельце, – буркнул он. – Жуткое, – неохотно выдавил Хью. Даже сейчас он не мог вспоминать об этом без содрогания. – По всему похоже, им пора ставить предупредительные знаки на зыбучих отмелях. Гиблое место эта Пай-Ривер! – Думаю, Вильями знал эту отмель, но в спешке забыл о ней. Билл Хопкинс присмотрелся к фотографии. – Красивый парнишка, ничего не скажешь. Такой был жизнерадостный… Хью с неожиданным интересом взглянул на контролера. – Ты его знал, Билл? – Много раз видел его, когда пробивал ему билет. Почетный клиент, можно сказать. – Он когда-нибудь ездил вдвоем с девушкой? – осторожно спросил Хью. – Нет, девушек я с ним не видел. Хью снова уставился в окно. Этого ответа следовало ждать. Вильями определенно ездил по этой линии много раз и задолго до того, как познакомился с Хелен Фэрли. Внезапно его осенила новая мысль. Он вспомнил, что, оставив лодку на солончаках, Вильями, по его словам, сел на лондонский поезд в Стиплфорде. Ложь, разумеется, но… Несколько мгновений Хью колебался, не желая испытывать судьбу, но потом чувство долга в нем взяло верх над опасениями. – Как я понял, ты давно не видел его, Билл? – спросил он. – Отчего же, сэр, – видел, и недавно. Хью ощутил резкий укол тревоги, но отступать было уже поздно. – Не помнишь, когда видел его в последний раз? Билл Хопкинс задумчиво почесал затылок. – По правде говоря, это было в тот день, когда ваш отец попал в заварушку с молодой леди, – наконец сказал он. Хью начал подниматься, но быстро взял себя в руки. – Вильями был в поезде в тот день? Ты уверен? – Конечно, уверен, мистер Лэтимер, и сейчас объясню, почему. Я пробивал его билет в последнем купе по коридору. Поезд остановился на следующей станции. Контролер встал, коротко кивнул на прощание и пошел дальше по вагонам. Хью, нахмурившись, обдумывал услышанное. Складки на его лице медленно разглаживались: последняя часть головоломки встала на свое место. Его глаза сияли от волнения. – Цинтия, – радостно сказал он. – Кажется, я все понял. Неудивительно, что Хелен Фэрли столько раз ездила в Эссекс. Неужели ты не понимаешь – она репетировала. Глава 23  Сэр Эндрю Фэрби, королевский прокурор, повесил свою черную фетровую шляпу на крючок в купе первого класса. Усевшись рядом с окном, он раскрыл свой чемоданчик с видом человека, чье время расписано по минутам. Для высокого поста, который он занимал, Фэрби был еще довольно молод. Ему недавно исполнилось пятьдесят лет, но благодаря густым темным волосам, здоровому цвету лица и быстрым, уверенным движениям выглядел он на несколько лет моложе. Обычно, несмотря на множество дел, он держал себя в хорошей физической форме, но этим вечером усталость давала о себе знать. Прошлая неделя в парламенте прошла бурно, и впереди предстояла еще одна утомительная неделя – никакой надежды на отдых. Слегка насупясь, он начал перелистывать бумаги, время от времени останавливаясь, чтобы сделать пометку на полях. Дело Лэтимера беспокоило его. Фэрби был не только тщеславным политиком и ревностным стражем закона – он был также совестливым и чувствительным человеком. Несмотря на вроде бы неоспоримые улики, он так и не смог заставить себя окончательно поверить в виновность Эдварда Лэтимера. По крайней мере он не мог понять, как человек в положении Лэтимера мог пойти на такое преступление. Это не укладывалось в рамки здравого рассудка. В то же время было бы абсурдно, подумал Фэрби, если бы он, обвинитель, с самого начала воспитал в себе предубеждение в пользу подсудимого, ибо, что ни говори, это было предубеждением. Вещественные улики выглядели весьма внушительно. Оставалось несколько слабых мест, незначительных неувязок, которые он как представитель обвинения не мог проигнорировать. Его работа заключалась в том, чтобы изложить суду факты честно и полностью, а не стремиться к обвинительному заключению любой ценой. Однако, несмотря на детали, совокупность улик представлялась ему убедительной, и он не сомневался в решении жюри присяжных. Фэрби с трудом представлял себе, какую линию может выбрать защита. Предугадать даже в самых общих чертах действия защиты обычно очень трудно, но на этот раз у него не было никаких догадок. Помешательство явно исключалось – это подтверждало медицинское обследование. Адвокат, несомненно, произнесет сакраментальные слова об опасностях, которые таят в себе косвенные улики, но это ему не поможет – по крайней мере если у защиты нет иного пазумного объяснения установленным фактам. Ключом к делу было нападение на девушку в поезде, предопределившее мотив убийства; этот эпизод подтверждался свидетельскими показаниями. Возможно, Лэтимер будет настаивать на своей фантастической выдумке, будто девушка сама напала на него, но показания Сэйбертона опровергнут эту чепуху. И в то же время… Фэрби все еще сожалел, что не может рассматривать Лэтимера как человека, не владеющего своими эмоциями. Он выглянул в окно и сверил свои часы со станционными. Кондуктор дал свисток, и в этот момент по платформе пробежала девушка. Через несколько секунд она, задыхаясь, открыла дверь купе. В руке у нее был чемодан. Поезд уже тронулся; Фэрби быстро поднялся, чтобы помочь ей. – Огромное спасибо, – сказала она с благодарной улыбкой, наблюдая, как он ставит чемодан на багажную полку. – Это очень мило с вашей стороны! Фэрби улыбнулся в ответ. Хорошенькая девушка, мельком подумал он, белая юбка с жакетом ей очень к лицу. Возвратившись на свое место, он снова склонился над чемоданчиком с бумагами. Девушка развернула вечернюю газету. Около часа Фэрби напряженно работал, а затем отложил бумаги, устроился поудобнее и начал созерцать мирный ландшафт, неторопливо проплывавший мимо. Стоял теплый ясный вечер. В такие летние деньки понимаешь, что стоило бы обзавестись домиком в сельской местности, даже если редко можешь позволить себе провести там уикэнд. Почему же поезд едет так медленно? Фэрби взглянул на часы: поезд опаздывал уже на десять минут. – Возмутительно! – сказал он. Девушка подняла голову, улыбнулась и кивнула. Первое впечатление не обмануло Фэрби: она действительно была очень хорошенькой. Окинув ее взглядом, он снова посмотрел в окно, а затем закрыл глаза и незаметно задремал. Должно быть, он проспал минут десять, ибо, открыв глаза, обнаружил, что поезд только что миновал узловую станцию. Осталось еще четыре остановки, подумал он. Жена встретит его на машине, а потом они выпьют по бокалу шерри на лужайке и плотно поужинают. Фэрби заранее предвкушал приятный вечер. Когда поезд миновал узловую станцию, девушка подхватила свою сумочку и выскользнула из купе, оставив после себя легкий аромат дорогих духов. Фэрби продолжал смотреть в окно. Они приближались к одноколейке, и поезд замедлил ход, почти остановившись. Фэрби увидел, как стрелочник выходит на крыльцо своей зеленой будки и наблюдает за проезжающими вагонами. Это, должно быть, Джо Сэйбертон, главный свидетель обвинения. Сейчас его рот был приоткрыт, на лице застыло глуповатое выражение, но на суде, разумеется, все будет в порядке. Он уже сделал четкое, исчерпывающее заявление. Дверь купе скользнула вбок, на пороге снова появилась девушка. Положив свою сумочку, она нерешительно взглянула на багажную полку, а затем на Фэрби. – Извините, что снова беспокою вас, – пробормотала она. – Не будете ли вы любезны снять мой чемодан? – С удовольствием, – Фэрби быстро поднялся на ноги, снял чемодан и поставил его на сиденье. – Вот, пожалуйста. Не так уж часто случается заработать столь обворожительную улыбку, подумал он. – Огромное спасибо, – снова сказала девушка. Несколько мгновений они стояли, тесно прижавшись друг к другу в узком промежутке между сиденьями. Девушка подняла голову и посмотрела ему в глаза. Затем без всякого предупреждения она обхватила его руками за шею, приподнялась на носки и крепко поцеловала в губы. Совершенно ошарашенный таким неожиданным проявлением благодарности, Фэрби мотнул головой и положил руки ей на плечи, пытаясь освободиться из крепких объятий. Потом девушка закричала – закричала во весь голос. – Пусти меня, животное! Пусти! О, как мне больно! Помогите! Ее крик эхом отозвался в коридоре. На мгновение Фэрби застыл от изумления, а затем оттолкнул ее изо всех сил, но девушка вцепилась в него мертвой хваткой, уткнувшись головой ему в грудь и продолжая вопить. Сцепившись, они упали на сиденье. В этот момент дверь купе с треском отворилась, и мускулистая рука схватила Фэрби за воротник. – Отпустите ее, сэр, – послышался возмущенный голос. – Немедленно отпустите ее! Сплетенные тела разъединились. Девушка забилась в угол, всхлипывая и судорожно застегивая воротник блузки. Ее спаситель, седой священник мощного телосложения, сурово взглянул на Фэрби. Губы и щеки прокурора были вымазаны губной помадой. – Вы за это ответите, сэр! Что за отвратительная выходка! – Он напал на меня, – простонала девушка, прижав руки к груди. – Это дикая ложь! – выкрикнул Фэрби, сверкнув глазами. Его обычное самообладание улетучилось без остатка. – Она сама напала на меня! Бог ты мой, какая наглость! – он повернулся к девушке. – Ты, маленькая… Внезапно он замолчал, пораженный неожиданной мыслью. Снова нападение! В том же самом поезде! – Кто вы такая, сударыня, и зачем вы это сделали? – спросил он, с подозрением глядя на девушку. – Объяснения должны давать вы, сэр, – отрезал священник. – Это возмутительнейший… Пассажиры, привлеченные перебранкой, уже толпились в коридоре. Они хотели узнать, что произошло, и священник голосом, дрожавшим от праведного гнева, рассказал обо всем. Послышались сочувственные возгласы; какая-то женщина заявила, что людей, способных на такое зверство, следует линчевать. – Омерзительное поведение! Он наверняка пьян! – женщина бросила на взъерошенного Фэрби колючий взгляд из-за спины священника. Прокурор молча утирал лицо носовым платком и пытался унять нервную дрожь. – Меня зовут Эндрю Фэрби, я королевский прокурор, – ледяным тоном обратился он к священнику. – А меня зовут Грэйси Филдз, – донесся неприязненный мужской голос из коридора. Священник смерил Фэрби взглядом. – Чепуха! – заявил он. – Это невозможно! Или… Господи, благослови! – он потер лоб, видимо, вспомнив фотографии в газетах. Лицо его приобрело багровый оттенок. – Ну, сэр, в таком случае вам тем более должно быть стыдно. Насколько я понимаю, вы вели себя, как обыкновенный хулиган. – Говорю вам, она напала на меня… – Мой дорогой сэр, я не слепой. Я прекрасно видел, что произошло. Вы держали ее за руки, а она боролась, пытаясь освободиться из ваших объятий. Приберегите свои объяснения для полиции: со мной вы только зря потеряете время. По лицу Фэрби впервые пробежала тревожная тень. Все это, разумеется, было в высшей степени нелепо, но что же теперь делать? Он никак не мог сосредоточиться: вокруг него раздавался оживленный гул множества голосов, а охранник, опоздавший к месту происшествия, уставился на него, как на тигра, сбежавшего из клетки. Когда через несколько минут поезд остановился в Стиплфорде, прокурор облегченно вздохнул. В коридоре все еще продолжалось обсуждение инцидента. Том Ликок, начальник станции, деликатно отстранил спорящих и вошел в купе. – Ну, что тут произошло? – спросил он. – Этот человек напал на меня, – слабым голосом сказала девушка. – Мы были вдвоем в купе, он попытался поцеловать меня, и… Перебранка вспыхнула с новой силой – девушка обвиняла, Фэрби отрицал, священник подтверждал, охранник пытался объяснить, в чем дело. Том нетерпеливо взмахнул рукой. – Вам всем придется пройти в мой офис, – объявил он. – Посмотрим, что скажет полиция. Повернувшись, он пошел по коридору с озабоченным и расстроенным лицом. Боже, во что превратилась старая добрая «Кукушка»! После тридцати лет спокойной работы – два нападения, одно за другим! Да, слов не хватает. В офисе собралось полдюжины людей. Среди них был Хью Лэтимер, немного побледневший, но очень сосредоточенный. Встретившись взглядом с Цинтией, он едва заметно улыбнулся ей. Она, казалось, начала приходить в себя. Том уселся за старый скрипучий стол и водрузил на нос очки в стальной оправе. – Прежде всего запишем ваши фамилии и адреса, – он вынул ручку. Хью выглянул из-за его плеча и тихо присвистнул. – Сэр Эндрю Фэрби? Ну и ну! Могу себе представить заголовки завтрашних газет! Фэрби недоуменно уставился на него. – Кто вы такой, черт возьми? Что все это означает? – Моя фамилия Лэтимер, – ответил Хью. – Вам она знакома, я уверен. – Лэтимер! – Да. Эдвард Лэтимер – мой отец, а леди, на которую вы напали в поезде, – моя невеста. – Так вот в чем дело! – выкрикнул Фэрби. – Я так и знал, что это провокация! Вы что здесь все, с ума сошли? Том Ликок отложил ручку и удивленно взглянул на Хью. – Никакой провокации не было, уверяю вас, – вмешался священник. – Этот… этот мужчина сжимал молодую леди в объятиях, а она изо всех сил старалась освободиться. Он, несомненно, напал на нее, я видел это собственными глазами, – священник возмущенно взглянул на Фэрби. – Я считаю своим долгом повторить это заявление в суде. – Вот так, – резюмировал Хью. – Попробуйте убедить людей в обратном, сэр Эндрю. Фэрби, который с каждой секундой становился все задумчивей, повернулся спиной к Хью и обратился к священнику: – Я не подвергаю сомнению вашу искренность, сэр, но уверяю вас, что вы сильно ошибаетесь. Это я пытался освободиться, а девушка вцепилась в меня. – Просто удивительно, как повторяется история! – пробормотал Хью. Снаружи послышался лязг, как будто кто-то прислонил к стене велосипед, и в комнату ворвался Джо Сэйбертон. Лицо его раскраснелось, он тяжело дышал. – Привет, Джо, – с облегчением в голосе сказал начальник станции и мотнул головой в сторону Фэрби. – Вот он. Джо неприязненно взглянул на Фэрби. Повторение событий привело его в некоторое замешательство, но у него не было сомнений относительно того, что он увидел. – Он набросился на молодую леди, Том, – здесь двух мнений быть не может. Насколько я успел заметить, он душил ее – запрокинул ей голову в открытое окно и схватил за горло… С вами все в порядке, мисс? – Мне уже лучше, благодарю вас, – сказала Цинтия. – Вы ошибаетесь, Сэйбертон, – мрачно сказал Фэрби. – Ну нет, – решительно возразил Джо. – Я видел это собственными глазами. Паровоз издал резкий гудок. Том Ликок вскочил на ноги. – Как бы то ни было, мне нужно отправить поезд. Вы двое пока подождите здесь. – Думаю, мне ждать не обязательно, – проворчал священник. – Вы знаете мое имя и адрес. Полиция может связаться со мной в любой момент. Он холодно взглянул на Фэрби, кивнул Цинтии и вышел из комнаты. – Ну, сэр Эндрю, – начал Хью, – как вам нравятся улики против вас? Вы уверены, что жюри присяжных поверит вам? Фэрби опустился на стул Тома Ликока. Он совершенно успокоился; в его глазах светилось нечто большее, чем чисто профессиональный интерес. – Забавно, – произнес он. – Как вам это удалось, Лэтимер? Хью улыбнулся. – Вы готовы признать, что стали невинной жертвой преступного сговора? – Признать? По-моему, вы неправильно выразились. У меня нет выбора, не так ли? – Тогда я приступлю к объяснениям, – сказал Хью. – Две недели назад мой отец стал жертвой в точности такого же сговора. Человек, впоследствии убивший Хелен Фэрли – мы вам все о нем расскажем, сэр Эндрю, – в тот день ехал в поезде вместе с девушкой, точно так же, как я ехал сегодня вместе со своей невестой. Он сидел один в последнем купе по коридору. Сразу же после того, как поезд миновал узловую станцию, Хелен Фэрли вышла из купе, где она сидела вместе с моим отцом, сделав вид, что ей что-то попало в глаз. Но она пошла не в туалет, а в купе, где сидел ее сообщник. Когда поезд проезжал будку Джо Сэйбертона, она высунулась из окна, а мужчина схватил ее за горло, изобразив внезапное нападение. Если вы хорошо знаете линию, то время рассчитать несложно, к тому же они несколько раз репетировали эту сцену. В итоге Джо увидел, что какой-то мужчина душит девушку. Сразу же после этого жертва вернулась в свое купе и напала на моего отца. Уолтер Вильями, ворвавшись в купе, пришел к неправильным выводам – точно так же, как сегодня священник. Мы с моей невестой заново повторили всю сцену специально для вас. – Святые небеса! – Джо покачал головой. Цинтия неуверенно взглянула на Фэрби, словно прикидывая, сможет ли он ответить на ее улыбку. – Вы сможете когда-нибудь простить меня, сэр Эндрю? Я понимаю, это было ужасно, – она рискнула улыбнуться. – Ручаюсь вам, я не буду выдвигать никаких обвинений. – Это был чрезвычайный шаг, – напряженно сказал Фэрби. – Мой отец тоже находится в чрезвычайно опасном положении, – напомнил Хью. – Лишь таким способом мы могли объяснить показания Джо Сэйбертона… Разумеется, сэр Эндрю, мы в ваших руках и готовы ответить за наши действия. Фэрби почти не слышал его. Увлеченный неожиданным поворотом событий, он совершенно забыл о том, что стал жертвой нападения. В его голове теснились сотни вопросов, но лишь один требовал немедленного выяснения. Он повернулся к Сэйбертону. – То, что вы видели сегодня вечером, точно совпадало с тем, что вы видели в прошлый раз? – спросил он. – Постарайтесь вспомнить оба инцидента. Они совпадали во всех деталях? – Ну… – Джо замешкался. – На этот раз была другая леди, но в остальном все совпадает. – Вы уверены? – настаивал Фэрби. – Если я правильно помню, первое нападение было совершено в купе третьего класса. Хью издал короткое восклицание. – Нет, – медленно сказал Джо. – В самой середине вагона, как и сегодня вечером. Тот же поезд, тот же вагон. Хью схватил его за руку. – Вы уверены? – Конечно, – ответил Джо. – Как сейчас помню, голова девушки откинута назад и высунута в окно – в самой середине вагона, там, где купе первого класса. Хью взглянул на Фэрби с торжествующей улыбкой. – Похоже, сомнений не осталось, сэр Эндрю, не так ли? Эх, Джо, ну почему же вы раньше не сказали об этом! – Меня никто не спрашивал, – проворчал Джо. Прокурор поднялся на ноги. – Поразительно, просто поразительно! – он взглянул на Хью и Цинтию. На его губах появилось слабое подобие улыбки. – Знаете, кажется, мне следует как можно скорее выслушать вашу историю от начала до конца, иначе королевский прокурор может превратиться в главного свидетеля защиты! Мы не можем этого допустить. Глава 24  Эдвард сидел в кресле на лужайке, окруженный своей семьей. На нем была старая альпаковая куртка и новенькая панамка – подарок Цинтии. Свою вновь обретенную свободу он воспринял очень спокойно – по крайней мере внешне. Он был похож на человека, безмятежно отдыхающего в родных стенах после долгого путешествия. Это был лихорадочный уикэнд. Адвокаты и члены суда, оторванные в воскресенье королевским прокурором от сиесты и игры в гольф, работали весь день. Их усилия принесли плоды, о которых вечерние газеты в понедельник писали как о «поразительных разоблачениях». Короткое заседание суда, проходившее в понедельник, породило несколько новых прецедентов в законодательстве. Судья Хэнберри, ознакомленный с «поразительными разоблачениями», прямо-таки лучился от удовольствия на председательском месте. Сэр Эндрю Фэрби вместо того, чтобы выступить с обвинительной речью, категорически заявил, что на скамье подсудимых находится человек, невиновный в приписываемом ему преступлении. Обвинение в сотрудничестве с представителями защиты раскрыло, по его словам, «дело более неправдоподобное, чем любое из описанных в литературе». Судья должным образом настроил жюри присяжных в защиту арестованного и снял с Эдварда обвинение, сопроводив свой вердикт небольшой речью, в которой принес ему свои поздравления и выразил сожаление по поводу содержания его под стражей. Во время состоявшейся затем перед зданием суда демонстрации Эдвард был едва ли не единственным человеком, не затронутым всеобщей восторженной истерией. Он провел дома уже несколько часов, и радостное волнение начало понемногу успокаиваться. Поток людей, стремившихся пожать ему руку и поздравить его, иссяк; Труди больше не приходилось каждую секунду подходить к телефону. Репортеры и фотографы из Лондона записали и сфотографировали все, что хотели, и уехали. Коттедж «Лаванда» постепенно приобретал свой старый уютный облик. Хью с мечтательной улыбкой откинулся на спинку стула. – А знаешь, – заметил он, – тебе придется заново ко всему привыкать. После здоровой тюремной пищи стряпня Труди может показаться тебе безвкусной. – Это клевета! – заявила Труди. – Ах ты, клеветник, – добродушно протянул Квентин, обводя взглядом счастливые лица домочадцев. – Итак, наконец-то все кончилось! – Спасибо Цинтии, – сказал Хью. – Спасибо Цинтии, – эхом отозвался Квентин. Его законопослушная душа была потрясена, когда он впервые узнал о нападении Цинтии на королевского прокурора, и лишь впечатляющий результат примирил его с такой формой следственного эксперимента. Это было подобно неповиновению героев в сражении, когда непозволительный поступок оправдывается достигнутым успехом. – Я никак не ожидал, что судья окажет нам такую честь, – заметил Хью. – Как сейчас вижу его попытки сдержать улыбку: «Я не могу одобрить… э-э… необычные методы, с помощью которых было разрешено это примечательное дело, но должен признать, что в результате была предотвращена одна из наиболее вопиющих ошибок в истории нашего правосудия». – Мне кажется, он наслаждался ситуацией, – заметила Цинтия. – То же самое относится и к Фэрби – он так ласково обошелся с нами… – У него не было выхода: держу пари, что его никогда раньше не целовала такая хорошенькая девушка… Кстати, па, если ты завтра собираешься отобедать с Фэрби, поезжай в купе проводника. По-моему, это единственный способ укрыться от этих гарпий. Телефон зазвонил снова, и Труди ушла в дом. Эдвард, желавший поскорее отделаться от поздравлений, взял грабли и пошел по тропинке в сад. Когда он проходил мимо живой изгороди, из кустов высунулась маленькая головка. – Привет, мистер Лэтимер! – О, привет, Кэрол Энн. Как твои дела? – Спасибо, замечательно, – девочка стояла на одной ножке и с надеждой смотрела на него. – Мама сказала, что мы можем поиграть вместе. Эдвард улыбнулся. – Наверное, лучше поиграть завтра. Сегодня я слишком занят. – Мама сказала, что вы уезжали. Вы хорошо провели отпуск? Эдвард мягко рассмеялся. – Могло быть значительно хуже, – ответил он. Примечания 1 Хард (hard) – брод, проходимое место в топком болоте (англ.). 2 Румпель – поворотный рычаг на рулевом колесе. 3 R.A F. – Royal Air Forces – Королевские ВВС. 4 Бушприт – деревянный брус на носу судна, служащий для крепления носовых парусов. 5 Букв, перевод. Show a leg – проснись, шевелись (англ. жаргон). 6 Q.E.D. – Quod Erat Demonstrandum – что и требовалось доказать (лат.). See more books in http://www.e-reading.club