Карвер РаймондПокой
 


Раймонд Карвер Покой   
Я зашел постричься. Уже сидел в кресле. А наискосок от меня, вдоль стенки, ждали еще трое мужчин. Двоих я раньше не видел. Но у третьего лицо было знакомое, хотя и не вспоминалось, откуда. Я все поглядывал на него, пока парикмахер колдовал над моей головой. Мужчина ковырял во рту зубочисткой. Здоровенный мужик, волосы короткие, волнистые. И вдруг он мне увиделся: в форме, фуражка, зоркие маленькие глазки обшаривают холл банка. 
Из оставшихся двоих один был заметно старше, с густой курчавой сединой. Он курил. У третьего, хоть он был и не настолько стар, макушка была совсем лысая, но по бокам волосы свисали на уши. Этот был в ботинках лесоруба, и его штаны лоснились от машинного масла. 
Парикмахер положил мне руку на затылок, чтобы поудачнее меня развернуть. Потом спросил у охранника: 
- Что, завалил оленя, Чарльз? 
Этот парикмахер мне нравился. Мы были не настолько знакомы, чтобы звать друг друга по имени. Но когда я заходил постричься, он меня узнавал. Он знал, что раньше я увлекался рыбалкой. Так что мы говорили о рыбалке. Чтобы он был охотником, не думаю. Но поддержать разговор смог бы на любую тему. В этом смысле он был хороший парикмахер. 
- Тут, Билл, целая история. Черт-то что! - отозвался охранник. Он вытащил изо рта зубочистку и сунул ее в пепельницу. Покачал головой: Вроде и завалил, и вроде - не завалил. Так что на твой вопрос - и да, и нет. 
Мне не понравился его голос. Не подходил он охраннику. Не такого голоса стоило ожидать. 
Двое остальных подняли на него глаза. Старший был занят тем, что листал журнал и курил, а тот, что помладше, смотрел газету. Оба отложили свое чтение и стали слушать охранника. 
- Давай, Чарльз, - сказал парикмахер. - Выкладывай. 
Он снова повернул мою голову и продолжал щелкать ножницами.      
- Мы на Фикль-Ридж ходили. Мой старик и я с пацаном. На тропах там охотились. 
Старик засел на одной, мы с пацаном - на другой. У пацана бодун, черт его дери. 
Аж жабры у пацана зеленые, и весь день воду хлещет - свою и мою. Уже заполдень перевалило, а мы там с рассвета. Но надеялись еще. Так прикинули, что снизу охотники оленей на нас сгонят. Короче, засели за какой-то колодой, за тропой смотрим - и тут из долины снизу, слышим: выстрелы. 
- Там фруктовые сады внизу, - сказал парень с газетой. Он без конца ерзал. То одну, то другую ногу закинет на колено, коротко взмахивая ботинком. - Они там шастают, олени эти. 
- Точно, - подтвердил охранник. - Залазят туда по ночам и яблочки зеленые жрут. В общем, слышно - стреляют. Мы себе сидим, и тут из подлеска вылетает такой матерый олень - меньше, чем сто ярдов от нас. Пацан его тут же увидел, как и я, - хлоп на землю и давай палить. Дубина. А этой скотине старой - хоть бы хны. Ему-то пацан до лампочки. Но стреляют откуда-то - он не поймет. Не знает, куда сигануть. Тут я пальнул. Да в суматохе этой едва сумел его зацепить.  
- Так ты его зацепил? - спросил парикмахер. 
- Знаешь, зацепил, - ответил охранник. - В брюхо попал. Он башку уронил и задрожал так. Дрожит весь. А пацан знай стреляет. Я вроде как опять в Корее очутился. В общем, выстрелил еще раз, но - мимо. Тут оленище опять в кусты. Но, ей-богу, ему уже даже фыркнуть нечем. Пацан все патроны зазря потратил. Но я знатно врезал. Засадил ему прямо в кишки. Вот в каком смысле зацепил. 
- А дальше что? - спросил мужик с газетой. Он скатал газету в трубку и похлопывал ею себя по колену. - Что дальше-то? Наверно, вы по следу пошли? Они в такие места подыхать уходят - не доберешься. 
- Но по следу-то вы пошли? - спросил тот, что постарше, хотя это и не прозвучало как вопрос. 
- Пошли. Мы с пацаном за ним пошли. Но с пацана толку ноль. Его травило всю дорогу. Еле телепались. Вот стоеросина-то. 
Тут охраннику пришлось хохотнуть, вспоминая ситуацию: 
- Пива нахлестаться, всю ночь на ногах, а потом еще, я, мол, на оленя пойду. 
Сейчас-то из него дурь повыветрилась, видит Бог. Но по следу-то мы, конечно, пошли. И след ведь хороший: на земле кровища, везде кровища. В жизни не видел, чтоб в одном олене столько крови было. Не знаю, как он, сукин сын, на ногах держался. 
- Их иной раз надолго хватает, - сказал мужик с газетой. - Всегда в таких местах подыхают, что и не подберешься. 
- Я пацана обложил за то, что он промазал, он мне что-то огрызнулся. Тогда уж я ему и съездил. Сюда вот. - Охранник показал у себя над ухом и ухмыльнулся. - Надавал я бобов пацану этому сучьему. Он молодой еще ему полезно. Словом, стемнело, куда уж тут по следу идти, да еще пацан сзади валяется - блюет и все такое. 
- Ну, теперь-то уж этого оленя койоты доедают, - сказал мужик с газетой. - А заодно и вороны с канюками. 
Он развернул газету, разгладил ее и положил рядом с собой. Опять поменял ноги. 
Оглядел нас всех и покачал головой. 
Мужик постарше, повернувшись на стуле, смотрел в окно. Закурил. 
- Пожалуй, - согласился охранник. - и ведь жалко. Большой был, матерый, сукин сын. Так что, Билл, ответ такой: и подбил я оленя, и не подбил. Но без дичи на столе все-таки не остались. Потому что старик, оказывается, тем временем однолетку добыл. Уже его в лагерь притащил, освежевал, начисто выпотрошил, печенку, сердце, почки в бумагу вощеную завернул и в холодильник закинул. Ведь однолетка. Маленький, падла. Но старик прямо цвел. 
Охранник оглядел парикмахерскую, будто что припоминая. Потом взял свою зубочистку и снова сунул в рот. 
Мужик постарше положил сигарету и повернулся к охраннику. Вздохнул и сказал: 
- Тебе сейчас нужно бы того оленя искать, а не волосы стричь. 
- Ты со мной так не разговаривай, - отозвался охранник. - Пердун старый. 
Знаешь, я тебя где видел. 
- Сам я тебя видел, - сказал старик. 
- Хорош, парни. Вы у меня в парикмахерской, - смешался парикмахер. 
- Тебе я бы затрещин надавал, - сказал старик. 
- А ты рискни, - предложил парикмахер. 
- Чарльз, - сказал парикмахер. 
Парикмахер положил расческу и ножницы на зеркало, а руки - мне на плечи, будто думал, что я из кресла ринусь в гущу перепалки. 
- Альберт, я стригу Чарльза и его мальчика уже много лет. Прекрати, пожалуйста.  
Парикмахер переводил взгляд с одного на другого, не убирая руки с моего плеча. 
- На улице разбирайтесь, - сказал мужик с газетой, покраснев и с какой-то надеждой. 
- Хватит уже, - сказал парикмахер. - Чарльз, я по этому поводу больше ничего слышать не хочу. Альберт, твоя очередь следующая. Вот так. - Парикмахер повернулся к мужику с газетой. - Вас я, мистер, знать не знаю, но вы уж будьте ласковы, не встревайте.      
Охранник встал. Сказал: 
- Зайду-ка я в другой раз. Сегодня общество оставляет желать. 
Он вышел и захлопнул за собой дверь. Громко. 
Старик сидел, курил свою сигарету. Глядел в окно. Рассматривал что-то в руке. 
Встал, надел шляпу. 
- Извини, Билл, - сказал он. - Потерплю еще несколько дней. 
- Все в порядке, Альберт, - ответил парикмахер. 
Когда старик вышел, парикмахер отступил к окну, чтобы посмотреть ему вслед. 
- Альберт умирает от эмфиземы, - проговорил он у окна. - Мы раньше вместе на рыбалку ходили. Всему-всему он меня научил про лосося. Бабы. У старика от них отбою не было. Ну, характер уже не сахар, конечно. Хотя, честно говоря, его вывели из себя. 
Парню с газетой не сиделось на месте. Он встал, походил туда-сюда, останавливаясь и разглядывая все подряд. Вешалку для шляп, фотографии Билла и его друзей, жестяной календарь с картинками на каждый месяц - он перелистнул все страницы, одну за одной. Дошло даже до того, что, встав перед лицензией Билла, он изучил и ее. Потом повернулся и сказал: 
- Я тоже пойду. - И вышел, не откладывая в долгий ящик. 
- Ну что, мне тебя достригать или как? - спросил парикмахер, как будто все это случилось из-за меня.      
Парикмахер повернул меня в кресле лицом к зеркалу. Положил ладони по бокам моей головы. Последний раз установил ее, как положено, а потом наклонил свою голову к моей. 
Мы вместе смотрели в зеркало. Его руки по-прежнему обрамляли мое лицо. 
Я смотрел на себя и он смотрел на меня. Но если что-то и высмотрел, то от комментариев воздержался. 
Он провел пальцами по моим волосам. Медленно, будто его занимали другие мысли. 
Провел ласково, как любовник. 
Это было в Кресент-Сити, в Калифорнии, почти на самой границе с Орегоном. Вскоре после того я уехал. Но сегодня подумал о том местечке, о Кресент-Сити. О том, как пытался начать все заново со своей женой, и о том, как тем утром в парикмахерском кресле я окончательно решил уйти. Задумался я сегодня о покое, который ощутил, когда позволил пальцам парикмахера гладить мои волосы; о нежности этих пальцев, о том, что волосы уже снова начали отрастать. 




          See more books in http://www.e-reading.club